м  бессмертием,
главврач повторял мысли  землянина.  А  сейчас  он  скажет:  Урса  Минорис
означает Малая Медведица.
     - Урса Минорис означает Малая Медведица, - прошептал Синекура.
     А я ему скажу:
     - Конечно, господин Синекура, -  повторяя  за  собой,  изрек  скучным
голосом Петрович.
     - Урса  Минорис  означает  Малая  Медведица,  -  ученически  повторил
Синекура.
     - Конечно, господин Синекура.
     Санитар обалдело крутил глазами. Между тем начальство опять повторило
сакраментальную фразу, а подопечный снова согласился. Такое иногда  бывало
с Варфоломеевым там, на Земле. Как правило, он сам прекращал это  странное
наваждение, как будто не желал брать на себя всю  полноту  ответственности
за управление ходом событий.  И  сейчас  он  решил  -  хватит,  и  оборвал
замкнутый круг:
     - Так кто же со мной цацкается?
     Синекура мотнул  головой,  будто  стряхивая  с  себя  упавшую  сверху
штукатурку. Он еще некоторое время приходил в нормальное состояние, но  до
конца это ему так и не удалось.
     - Отойдем, - Синекура оттащил землянина подальше от  санитара.  -  Вы
думаете, это я убил Мирбаха? - губы его дрожали.
     - Думаю, да.
     - Нет, не я. Но я знал, - и после заминки добавил: - По  службе,  так
сказать. - Еще тише спросил: - Где Урса? - и сразу же  сжал  плотно  губы,
наверное, испугался, что опять начнет повторять латинский перевод.
     - Я не знаю.
     - Это Курдюк, - перепрыгнул Синекура, - его тоже убили. А теперь -  я
не знаю, что будет теперь. - Синекура задумался. -  Надо  бежать,  но  где
Урса? Скажите быстрее. Что вам Урса? Свое вы взяли, что еще?  Дальше  ведь
пустота, скучное время, она быстро  вам  надоест,  я  знаю,  -  уговаривал
Синекура, но Петрович молчал. Тогда главврач принялся с другого  конца:  -
Сейчас у вас все решается. Я вам секрет  открою.  Он  вас  ждет!  Да,  Он.
Достаточно у него попросить, при моем расположении,  конечно,  и  приемник
заработает. Товарища вашего, Илью, оживим, и -  гуляй  в  чисто  поле,  на
Землю, на Землю! А, Петрович? - Синекура заискивающе заглядывал в холодные
глазки Варфоломеева. Не помогало. И тогда главврач принялся запугивать:  -
Ну так знайте, пришел и ваш  черед.  Он  ждет  вас.  Сейчас,  через  малый
промежуток времени, решится ваша судьба. Но не в вашу пользу. Ха.  О,  это
страшный человек, вершитель  судеб,  координатор  и  стратег,  -  Синекура
внимательно следил за реакцией Петровича. - Ведь он это все и сотворил. На
входе поставил  фильтр,  а  на  выходе  музыка  перестала  играть.  А  вы,
наверное,  поражаетесь,  с  чего  это   такая   распрекрасная   демократия
социализмом попахивать стала, с чего это народ  обезумел  и  на  гильотину
косяком пошел. Наверное, думали: народ достоин,  мол,  своего  начальства,
мол, если так, значит здесь не идеальные существа, а господа ташкентцы, не
правовое благоденствие, а сумрак законов. Вот и  получается,  как  говорил
Мирбах: вход есть, выход есть, а душа-то не поет!
     - Ничего не понимаю, - признался землянин.
     - Нешто не  догадываетесь?  Так  ведь  Урса  вам  писала  про  истоки
приват-министра. Здесь, здесь он начинал. Потихонечку, полегонечку, чистые
- налево, нечистые - направо, а те, кто серые - вперед!
     - Что же, он отбирал?..
     - Именно, что отбирал, все  отбирал:  у  бедных  бедноту  отбирал,  у
богатых богатство, у дураков дурость, а у умников хорошие  мысли.  Отберет
мысль и себе присвоит, а тому человеку этаж определит,  нехай  чистится  в
чистилище пока не посереет, а потом, глядишь, и  в  центрайцы  зачислиться
может.  Потихоньку-полегоньку  скопился  контингент,   тридцать   семь   с
половиной процентов, вот тебе и музыка  на  выходе,  вечное  полнолуние  с
музыкальными номерами...
     - Так вот почему...
     - Именно, именно, - Синекура развеселился.  -  А  знаете,  почему  он
эксгумацию прекратил? О-о, - со  вкусом  пропел  Синекура,  -  тут  тонкая
штучка. Знаете ли, боялся себя.
     - Как это?
     - Боялся. Боялся, что не дай бог второго такого, как он, оживят.  Да,
да, ни кары небесной, ни народного гнева - ничего не боялся, а только себя
очень боялся, потому что  такое  в  себе  откопал  -  пропасть  свободного
падения, ущелье скорбных желаний, котлован. Открыл  и  ужаснулся,  хватило
все ж таки ума, сообразил, что  не  он  один  такой,  что  человек  дрянь,
извращенное состояние материи, болезненный нарост...
     - Но как же он людей  отбирал?  -  Петрович  решил  выяснить  главный
вопрос.
     - А, - Синекура загадочно усмехнулся. - Сегодня ночью узнаете.  -  Он
вдруг весь как-то обмяк и безвольно махнул рукой.  -  Слава  богу,  светло
будет. Полнолуние.



                                    33

     Землянин  сидел  в  приемной  старшего  администратора  и  сгорал  от
невыносимого желания курить. Напротив, за уютным  столиком,  какие  бывают
только у секретарей значительных лиц, расположилась худенькая медсестра  с
тонкими, как у  промышленных  роботов,  руками.  Сколько  он  видел  таких
приемных!  Бог  знает.  Министерства,  комитеты,  комиссии.  Ох,  как   он
ненавидел этот монотонный, изматывающий душу  процесс.  И  не  процесс,  а
скорее обряд, обряд вхождения в  высокие  инстанции.  Кто  они,  эти  люди
приемных,  зачем  они  появились  на  свет,  зачем  Вселенная,  народившая
галактики, звезды и прочие небесные тела, в конце концов изобрела  высокие
инстанции? В насмешку? Над кем? Над тем,  кто  создал  самое  Вселенную  и
создает дальше? Я должен знать в конце концов. Я хочу это знать,  я  живу,
чтобы узнать, именно зачем и кто. Уйти, умереть в полном невежестве -  что
может быть унизительнее, глупее?  Потому  что  если  я  чего-то  не  знаю,
значит, я раб. Уже по одному этому человеческое бытие - рабское бытие. Раб
трус, он всегда в напряжении, он  боится  неизвестного,  он  готов  часами
просиживать в приемной, чтобы узнать - кто там, за толстой дубовой дверью,
кто он, этот человек, управляющий моей судьбой,  господин  или  тоже  раб?
Чертовски хочется курить. Попросить у медсестры? Попросить - и снова ждать
нового прорыва в  неведомое,  чтобы  взобраться  еще  на  одну  ступеньку.
Сколько можно? Всему есть конец, я не хочу понемногу, я хочу сам все знать
и сам управлять, я не хочу быть жильцом, я хочу быть архитектором, великим
архитектором Вселенной.
     Вот сейчас она  закурит.  Действительно,  медсестра  подожгла  тонкую
дамскую сигарету и до него дошел сладковатый синий дым. А вот сообразила -
прикурила вторую и сунула землянину в зубы.  Петрович  затянулся.  Приятно
закружилась голова, внутри что-то отпустило, но  потом  снова  еще  крепче
схватило. Нет, это минутная слабость. Чепуха, пройдет. Он умен, худощав  и
нравится женщинам, он может следить одновременно  за  миллионом  тоненьких
ниточек, пронизывающих близлежащее пространство,  он  физик.  Он  понимает
причину явлений.
     Звякнули настенные часы, большая стрелка чуть изогнута и цепляется за
малую. Часы  цепляются  за  минуты,  трутся,  греются,  несут  неподвижные
предметы со скоростью  света  вдоль  мнимой  линии.  Старая  картина  чуть
покосилась,  и  от  этого  производит  впечатление  ненастоящего  кусочка,
осколка мира со старым двором, с человеком в оборванном тряпье, со стеклом
на картине, а в нем отражается окно, в котором проплывает бежевое облако с
красным дном, а за ним пролетает черная птица, чиркает по зеленой прожилке
заката, где в скопищах пыли и выхлопных газов тонет желтый карлик. Там под
конвективной  оболочкой  в  раскаленном  ядре  карлика  тоже  есть  изъян,
небольшой такой недостаток, обусловленный дефектом  массы,  но  именно  он
обеспечивает  живым  теплом  планету  со  славным  городом   Центраем,   с
прекрасным бывшим отелем и бывшим эксгуматором, с этой  скучной  приемной,
где тонкая как стела секретарша поправляет складку на чулке.
     Прозвучал зуммер, и секретарша сказала:
     - Приват-министр ждет вас.
     Землянин затянулся напоследок поглубже,  подошел  к  плевательнице  и
аккуратно сплюнул туда сигарету.
     - Постойте, куда же вы в  таком  виде?  -  она  подошла  и  небольшим
серебристым ключиком вскрыла наручники. - Идите.
     Он качнулся - чертов дым - и провалился в дубовый  прямоугольник.  На
вершине буквы T возлегал приват-министр. Он  что-то  быстро  писал  и,  не
поднимая глаз, кивком  головы  пригласил  вошедшего  сесть.  Петрович  сел
напротив, покрепче опершись на зеленое  сукно,  чтобы  не  содрогаться  от
скрипа гусиного пера. Голубенький серпик на голове приват-министра  слегка
подрагивал в такт его движениям.  Варфоломеев  принялся  изучать  странное
существо. Желтое, пергаментное лицо,  угловатый  череп.  В  общем,  ничего
интересного, только кожа как-то уж слишком стянута на скулах. И  маленький
безгубый рот, кажется, вот-вот треснет, расщепится и уже никогда впредь не
сомкнется.  Что-то  было  в   этом   неприятное,   ненужное,   неуместное.
Варфоломеев  попытался  понять  -  что  же  конкретно,  но  тут  заговорил
приват-министр.
     - Я не хотел  отказывать,  не  поговорив  с  вами,  -  приват-министр
расщепил губы и показал мелкие белые зубки. - Да, да, Синекура  докладывал
о ваших успехах. Мы это учли. - Он поискал на столе  и  вытащил  заявление
товарища Петровича. - Здесь одна неточность. Вы пишете: "Товарищ  Илья  не
преследовал личных целей..."
     - Да.
     - Позвольте, - сказал приват-министр. - Что же вы хотите сказать - он
не желал под гильотину?
     - Именно, - подтвердил Петрович из основания буквы T.
     Поверхность  стола  напоминала  теперь   взлетно-посадочную   полосу,
плоскую и чистую, без посторонних предметов. Впрочем, там,  поблизости  от
приват-министра возвышалась небольшая бронзовая статуэтка.
     - А вы уверены?
     - Абсолютно, - еще более настойчиво подтвердил Петрович.
     Его раздражала манера приват-министра говорить не поднимая глаз.
     - Абсолютно, - приват-министр  поморщился.  -  Какое  тяжелое  слово.
Аб-со-лют-но. Попахивает чем-то... - он снова поморщился. -  М-да.  Просто
скала какая-то, а не слово. Тяжелое, симметричное, вечное... Вас не пугает
это слово? О, я понимаю, вы ученый, вы знаете цену  всяким  абсолютам,  вы
наверняка даже  догадываетесь  о  существовании  последнего  абсолюта.  Но
по-человечески, не страшно? А?
     Петрович неопределенно пожал плечами.
     - Страшно, страшненько. Ведь хочется, поди, узнать, что там, за  этим
последним абсолютом, ничего или все же какой-нибудь объем?  Знаю,  хочется
заглянуть, пощупать, на зубок попробовать, но времени-то в  обрез.  Только
заглянул, а тебя обратно за пиджак тащит костлявая, иди,  мол,  сюда,  мой
хорошенький, ложись со мной, удобрением будешь, трава  прорастет,  сочная,
зеленая... Полезное дело, силос все-таки, а не абстрактная идея.
     - Не понимаю, что по делу, - не выдержал Петрович.
     Странное дело, но голова не переставала кружиться. Это мешало,  и  он
злился.
     - Нет, ей-богу, - приват-министр всплеснул руками  и  наконец  поднял
глаза, - я же вам толкую о деле. Вы тут заявили: абсолютно, - не  унимался
приват-министр, - то есть как бы уверены  отныне  и  навсегда.  Слышите  -
всегда. Это ж не неделя, не квартал и даже не пятилетка.  Ведь  вы  же  по
большому счету понятия об этом "всегда"  не  имеете.  А  вот  ваш  товарищ
дальше пошел, решил все-таки попробовать, что это такое - вечная жизнь...
     - Он погиб.
     - Да, погиб.  Но  чтобы  стать  бессмертным,  необходимо  обязательно
погибнуть. Необходимо, - министр сделал паузу, затягивая с усилием ротовое
отверстие, а затем добавил математическим голосом:  -  Необходимо,  но  не
достаточно.
     - Чепуха. - Петрович тряхнул головой, пытаясь сбросить неопределенную
тошноту. - Он пытался спасти людей.
     - Кто? - картинно удивился министр. - Илья  Ильич?  Полноте,  хороший
мой, да разве не он мечтал о царстве идеальных существ? Он, он. Он лелеял,
вынашивал, а вы воплотили как бы. Ну, не прямо,  посредством  космического
аппарата. Так давайте же дальше, дальше пойдем, к нам на вечное поселение,
а?
     Петрович промолчал.
     - Нам волевые люди нужны, с идеями, с прожектами. Тем более, есть  же
основания. Как ловко вы с Мирбахом - чик, и все. Отличная работа.
     Что он говорит,  думал  Петрович.  Кто  он,  зачем  он?  Чертов  дым.
Кажется, он теперь скопился в мозгу и  там  блуждает,  отравляя  сознание.
Нужно было как-то сопротивляться, и он решил сказать хоть слово правды.
     - Да, Мирбах был прав.
     Приват-министр удивленно посмотрел в затуманенные  отчаянным  порывом
глазки.
     - Вход есть, выход, а душа не поет, - процитировал  Петрович.  -  Да,
да, это о вас, это ваши дела, господин Лепелтье, или как вас там. - Что-то
промелькнуло снова в мозгу капитана, какое-то воспоминание.
     Черт, где он видел этот рот? Проклятая память. Лепелтье, Лепелтье, ну
да, был такой деятель, изобрел  закон  об  удобстве  гильотины,  вот,  вот
именно, о полезности падающего ножа...
     - Вы чем-то недовольны?
     - Обидно.
     - За что?
     - За эволюцию обидно.
     - Что же не устраивает?
     - Ничего не устраивает, - и тут Варфоломеев опомнился.
     Куда же я влез, зачем я это говорю ему, нужно заискивать, просить или
хотя бы требовать. К черту проклятый Центрай, пускай вернут  Учителя  -  и
бежать, бежать домой, на Северную, в Южный. Нет, прямо  в  златоглавую,  а
там...
     - Господин приват-министр, прошу оживить товарища Илью.
     Приват-министр захохотал.
     - Нет уж, кончайте, раз начали. Что не по душе? Глупости  много?  Так
ведь  жизнь,  знаете  ли,  всегда  на  теорию  не  похожа.  Это  ж  только
электрическая цепь работает как задумано, и то если конденсаторы не совать
куда не надо. Конечно, много  беспорядка  вокруг,  чего  скрывать.  Мы  же
первые на эту дорогу встали, вам же это известно лучше, чем мне, - министр
ухмыльнулся.  -  Вы  же  всю  Вселенную  объехали.  Как  там,  в  холодных
пространствах? Ведь ничего там  нет,  пустота  и  холод  в  неограниченных
количествах. Ведь так?
     - Так, - честно сказал звездный капитан.
     - А здесь красота, апофеоз человеческих мечтаний, рай господень...
     - И кое-что при нем.
     - Ну, это уж как полагается. Знаете ли, вначале был один приемник,  и
тот в частных руках. Цены такие заломили -  что  там  рабочий,  умственный
персонал, и тот слюньки пускал. Два миллиона одна мертвая  душа,  ну  куда
это годится? Естественно, поперли родственники состоятельных людей, всякая
там  промышленная  сволочь.  Конечно,  народ  не  стерпел.   Слава   богу,
демократия...
     - Все, все, - Петрович  схватился  за  голову.  -  Мне  Синекура  все
рассказал.
     - Ай-я-яй, Петрович, Петрович, что  же  вы,  Синекуру-то  и  продали.
Нехорошо, не по-центрайски это. Мало того, что женщину у него  увели,  так
еще и продаете. За что? Что он вам сделал, да и что  мог  сказать?  Что  я
здесь в реабилитационной комиссии работал?
     Теперь капитан промолчал.
     - Да, есть у нас узкое место. Есть, а как же без узкого места. Тут-то
человек специальный и нужен, эдакий демон Максвелла. Появился гражданин  -
будь добр, ответь, кто такой, зачем  сюда  пожаловал,  а  главное,  с  чем
пожаловал, чем раньше занимался, что натворил. Да не такой уж и строгий  у
нас экзамен, простой экзамен, легкий, чик - вопросик, и гуляй смело.
     - Какой вопросик? Перестаньте кривляться, - взмолился Петрович.
     Не надо было  курить  эту  гадость,  мелькнула  мысль.  Он  оглянулся
налево. За окном по карнизу сидели три вороны и  с  интересом  заглядывали
внутрь. В небе над бывшим эксгуматором зависла воронья стая.
     - Хотите узнать вопросик? Извольте.
     Приват-министр наконец закрыл рот. В кабинете наступила тишина. Но не
стало  тише  в  голове  товарища   Петровича.   Закружилась,   завертелась
лихорадочная карусель. Со свистом, с бубенцами,  с  цокотом.  Сорвалась  с
места в карьер колесница, застучала по  проселку,  полетели  из-под  колес
комья грязи. Остановись! - хотел крикнуть Петрович, но куда там, не слышит
возница,  гонит  вовсю,  стегает  до  крови  лошадиную  силу.   Замелькали
мысли-идеи, где там правда, истина, не разберешь на ходу. Все увидел,  все
познал, куда дальше ехать - неизвестно, не указано. Только присмотришься -
на обочине инструкция повешена, глянь, уже назад пронеслась, нет названий,
целина, степь. А впереди зеленое поле, ровное, чистое, а там на  горизонте
вроде как пятно фиолетовое, хламида небесная, приват-дерьмо,  как  говорил
Феофан. Что он там роется, чего он там предъявить  хочет,  интересно?  Да,
интересно, чем это он людей  щупает,  железом  каленым  или  так,  потными
пальцами? Чертовски болит голова, просто невыносимо. Он напрягает зрение и
невооруженным глазом выхватывает на вершине  буквы  T  этакую  кругленькую
вещицу. Щелк. Закружилась, поехала, смотри, розовая какая, точно покрывало
Мирбаха. Петрович вскрикнул. Нет, не может быть!
     - Может, может, - полетело сквозь мелкие зубы.
     Приват-министр засмеялся.
     - Бальтазаров?! - вскрикнул Петрович, наблюдая за китайским  волчком,
который  вопреки  здравому  смыслу   окончательно   перевернулся   красным
полушарием кверху.
     - Он, он самый, - смеялся приват-министр,  не  стараясь  уже  закрыть
свой паршивый рот.
     - Но ты же мертв, тебя похоронили! - пытался спасти положение  бывший
студент.
     - Сначала похоронили, ха,  а  потом  отрыли,  -  не  унимался  бывший
доцент.
     Страшное подозрение пронеслось в мозгу звездного капитана.
     - Неужели?..
     Бальтазаров даже привстал от удовольствия.
     - Наконец-то, наконец-то дошло. Ты, именно  ты  со  своими  паршивыми
мозгами  открыл  Центрай.  Ты  искал,  везде  искал  подвоха,   недостатки
подмечал. Оглянись, в своем ли ты уме. Неужели раньше не подозревал? Разве
ж может быть свобода такой дрянью? А вспомни эксгуматор, неужели ты решил,
что это Синекура тебе экскурсию устраивал? Нет, не он, а ты, ты водил  его
по своим темным кругам, ты желал мучений этим людям, ты  расставил  их  по
порядку. Неужели позавидовал? Ах, какой  городишко  прекрасный,  бульвары,
набережные, каштаны, женщины приветливые. Чего не хватало? Так нет,  начал
нищих, обездоленных искать, чего только  не  придумал,  даже  пытки  начал
применять...
     - Какие пытки? - сопротивлялся Варфоломеев.
     - Ну как, кто поэта за нос  дергал?  -  приват-министр  опять  громко
засмеялся.
     - Это был муляж.
     - Муляж?! Ха. Может, и я муляж?
     - Может быть, может быть, -  как-то  озабоченно  прошептал  Петрович,
поднялся и побрел вдоль взлетной полосы.
     - Эй, эй,  поосторожнее,  -  вскрикнул  приват-министр,  почувствовав
неладное.
     - Сегодня, кажется, полнолуние, - процедил Варфоломеев.
     - Чепуха, взгляните на календарь! - завопил лже-министр.
     - А как же медный таз? - с половины расстояния спросил Варфоломеев.
     - Какой таз? - уже совсем испуганно закричал министр, шаря под столом
в поисках спасительной кнопки.
     -  Медный,  диаметром  четыреста  километров,  выведен  на  орбиту  в
соответствии с намеченной программой, бортовые системы работают нормально,
- дикторским голосом цедил капитан.
     - Сумасшедший, вы сумасшедший. Стойте!
     - Сейчас проверим, что же вы  такое,  -  Варфоломеев  взял  со  стола
бронзовую статуэтку, - романтический образ или реальное ничтожество?
     Он уже не шел, а парил. Прогнулись крылья, заскрипели  шасси,  пошла,
пошла родная. Накренились белые прямоугольники полей,  нет,  не  полей,  а
указов, законов  и  уложений.  А  дальше  показалась  фиолетовая  шапочка,
светило темных кабинетов...
     Приват-министр давил на кнопку. Но бесполезно, видно,  и  секретарша,
одурманенная ядовитым дымом, бродила в далеких далях своего электрического
сознания.
     - Я тебя породил... - не своим голосом проговорил звездный капитан.
     - Нет, нет! - министр прикрыл голову руками, но поздно.
     Петров