только мести: стрела в упор поспеет быстрей...
   Но Светлые боги все-таки пожалели неразумных юнцов.  Выстрелил  бы  Искра
или все-таки нет, что сотворила бы Крапива, если бы добралась до него, и как
поступил бы с пленным Харальдом одноглазый варяг - это все  осталось  вовеки
неведомо. Потому что из-за деревьев появилась Куделька.
   Хромоногая маленькая ведунья вышла на поляну с охапкой более-менее  сухих
веток, собранных для костра. Когда она увидела, что происходит, лицо  у  нее
стало огорченное и обиженное.
   - Ну вот!.. - сказала она, обращаясь сразу  ко  всем.  -  Сошлись,  сразу
драться полезли! Хоть бы кто помог огня развести!..
   Встала как раз между ними и вывалила наземь собранный хворост. Опустилась
на колени, подложила в  дрова  клок  бересты  и,  словно  забыв  о  жестоком
напряжении меж двумя парами оружных  людей,  полезла  в  поясной  кошель  за
огнивом и кресалом...
   И молодой Искра Твердятич, не первый день гулявший с нею по  лесу,  вдруг
понял, как глупо и невозможно было бы застрелить смелую  Крапиву  Суворовну,
как вообще по-мальчишески зря  начал  он  внезапную  охоту  на  одноглазого,
мелькнувшего в чаще. Искра опустил лук, отводя от  Крапивы  жало  стрелы,  и
отчаянно покраснел. Крапива же подумала, что Искра был ростом примерно с нее
и по силе вряд ли превосходил; невелика честь такого убить. Лучше  выслушать
наперво, что станет рассказывать. Да хромоножке пособить с костерком, не  то
совсем, бестолковая, погибнет в дыму...
   Поглядев на этакие дела, Страхиня выпустил Харальда и сказал ему:
   - Зимой ты был крепче, Рагнарссон. Но и сейчас ты  дерешься  неплохо  для
мертвого, которым тебя многие объявили.
   Крапива услышала насчет мертвых и сказала Искре:
   - Если батюшку ищешь, так ты знай... Не  оставили  его  диким  зверям  на
потребу. Наши Рюриковичи с честью и бережением взяли, я видела.
   По строгому лицу Искры тенью прошла  боль,  от  вида  которой  у  девушки
сердце кольнула невидимая игла.
   - Спасибо, Суворовна, - сказал Твердятич. И поклонился.
   На Крапиву напало большое смущение, она рассердилась и предупредила его:
   - Если ты... вину  какую  воздвигаешь...  Искра  снял  наконец  стрелу  с
тетивы, убрал в тул:
   - К  нам  в  Новый  Город  человек  из  Ладоги  добежал,  слова  страшные
сказывал... Я его сам порасспросил потом, удивился кое-чему...
   Другая  Искрина  стрела  торчала  в  дереве  за  поляной,  пришлось  идти
доставать.
   - И меня в поруб посадили за то, что навету на  батюшку  не  поверила,  -
помогая Твердятичу вырезать засевший в коре наконечник, сказала Крапива.
   Искра осторожно отмолвил:
   - Плохо это, когда всякой кривде веру дают.
   - Так ты тоже не веришь, что будто мой батюшка?.. Твоего?.. - ужасаясь  и
надеясь, спросила она. Почему-то ей было очень важно, что он ответит.
   Искра крепко задумался, прежде чем говорить, и Крапива решила  про  себя,
что недооценила его силу. Подумаешь, статью не вышел и  воинского  пояса  не
взыскал. Многие ли из тех, кого она знала  могучими  храбрецами,  смогли  бы
чуть не над телом отца своего рассуждать с дочерью  предполагаемого  убийцы,
не торопясь к общему приговору  присоединяться?..  Уж  всяко  не  те  гридни
Рюриковы, что ей были  готовы  руки  крутить,  а  потом  своего  же  боярина
душегубом признали...
   - Я только тому верю, что глаза мои видят, - сказал наконец  Искра.  -  А
они такое заметили, после чего не всякому слову веру будешь давать.  Ты  вот
тоже послушаешь еще, что Харальд рассказывает...
   - А нас со Страхиней чуть стрелами  не  пострелял,  -  поднимая  с  земли
заплечный мешок варяга, укорила Крапива.
   Искра впервые за много дней улыбнулся. Улыбка была смущенная,  виноватая.
Он сказал ей:
   - Так не пострелял ведь.
   На поляне тем временем уже вовсю теплился костерок. Харальд и варяг молча
сокрушали толстые хворостины (одноглазый - играючи,  с  небрежной  легкостью
привыкшего быть сильнее других, датчанин  -  с  ревнивой  надсадой  заведомо
более слабого, но готового лучше умереть, нежели  хоть  в  чем-то  отстать).
Наломав, укладывали куски сучьев поверх маленького пламени,  чтобы  сохли  и
готовились принимать в себя жар. Куделька устраивала  над  огнем  котелок  и
ругательски  ругала  обоих  своих  помощников,  обзывая  их   косорукими   и
безглазыми. Двое отменно гордых мужчин слушали ее на  удивление  кротко,  не
обижаясь и не пытаясь перечить.
   Оставив друг  друга  в  покое,  они  начали  разговаривать  у  костра,  и
оказалось, что каждому есть о чем поведать  другим.  Первой  стала  говорить
Крапива - наконец-то она могла  все  рассказать  кому-то,  готовому  сначала
послушать, не обвиняя ее неведомо в чем. Она сама чувствовала,  что  говорит
сбивчиво и совсем не красно, и ей было стыдно этого перед  Искрой,  умевшим,
как она уже убедилась, излагать свои мысли умно и связно. Молодой  Твердятич
ни дать ни взять чувствовал это и помогал ей, задавая вопросы. Крапива  была
несказанно благодарна ему. Вот с кем дело иметь  -  совсем  не  то,  что  со
Страхиней! Искра внимательно слушал и сам не  отмалчивался,  добавлял  свое.
Чушь это, - вздохнул он, когда девушка передала слова  Лабуты  о  том,  что,
мол, Сувор-убивец не одолел Твердислава мечом и стрельцов позвал на подмогу.
- Смеян, к нам отбежавший, то же баял, да мне не очень  поверилось.  Батюшка
сколько раз при мне повторял,  что  в  его-то  года  князю  надобно  служить
мудростью, не оружной рукой... У самого у него из десницы меч,  понятно,  не
падал, но и былой сноровки не стало.  Несмеяновича  все  порицал,  до  седых
волос, дескать, все молодым себя мнит...
   Харальд подал голос:
   - Я видел Сувора ярла в деле. Это было на острове в Восточном море,  пока
мы добирались сюда, в Гардарики. Он бился с другим гардским ярлом на  острых
мечах, потому что тот хотел забрать себе подарок, поднесенный  моим  родичем
Сувору. Тот ярл был тоже силен, я смотрел на  него  и  думал,  что  не  умею
биться, как он. Но твой отец, белорукая, его победил. Он был великий боец.
   - А если попомнить, - продолжал Искра, - что  слов  новогородских  чем-то
еще опоили...
   - Опоили? - вскинулась Крапива.
   - Один человек из дружины хольмгардско-го конунга принес бочонок вина,  -
объяснил Харальд. - Мы стали пить и очень опьянели с первого же глотка, хотя
вино было некрепким. Люди не  могли  подняться  и  заснули  прямо  там,  где
сидели. Поэтому немногие отбивались, когда нужно было сражаться.
   - Куделька тоже говорит, что Харальда, как и всех, опоили,  -  подтвердил
Искра. - Ей пришлось бороться с отравой, когда стала лечить. Тогда я  понял,
почему Смеян дивился зверям. Он  сказывал,  у  побоища  было  много  следов,
голодно ныне... А мертвые  трачены  оказались  много  меньше,  чем  он  того
ожидал.
   Зверье, оно ведь сметливое...
   Крапива сказала, гордясь и радуясь, что ее наконец-то слушали и верили ее
слову:
   - Батюшка мой на опоенного, на  неспособного  никогда  бы  не  встал!  То
верно, не жаловал он Твердислава, но такого между ними не было, чтобы совсем
о чести забыть!
   Исповедав, что знала, Крапива заметно воспрянула духом. Так всегда, когда
облечешь в слова и выскажешь вслух то, что лежало давящим грузом на  сердце.
Слово нарушает связь между самим  человеком  и  тем  деянием  или  событием,
которое его тяготит. Это хорошо знают воины, идущие в битву.  Если  есть  за
душой, от чего хотел бы избавиться - расскажи другу и выслушай в  ответ  его
повесть, и оба вздохнете легко и радостно, вздевая кольчуги... Харальд  взял
палку и начал разбивать угли в костре.
   - Злое дело случилось, - проговорил он затем. - У нас в Северных Странах,
когда встретятся двое и один другого убьет, он идет на ближайший жилой  двор
и рассказывает, что приключилось. Ибо тот, кто боится отвечать за дела своих
рук, не мужчина в сердце своем, и не место ему более среди мужей.  Не  очень
хорошо знал я Сувора ярла,  но  кажется  мне,  не  его  признал  твой  отец,
побратим. Великим воином был ярл и не стал бы трусливо прятаться  по  лесам,
спасаясь от мести!
   "Был..." - тоскливо повторила Крапива.  Она  до  последнего  отказывалась
думать так о боярине. Не верила в его смерть посейчас и никогда не  поверит,
покуда сама не возложит на  честной  костер  его  мертвое  тело.  Покуда  не
расстегнет на нем  пояс,  выпуская  в  небеса  душу,  как  сделала  это  для
оставшегося в лесу Лютомира...
   - Злое дело и такое, что большим немиРьем кончиться  может,  -  продолжал
Харальд. - Конунг Хольмгарда готов уже драться с  Хререком  конунгом.  Я  не
знаю, кто из них победит, но потом придет мой отец  и  сокрушит  победителя,
если узнает, что здесь сотворили со мной и  с  моими  людьми.  А  узнает  он
непременно...
   - Твой отец, - устало заметил Искра, - сюда уже приходил.
   "И по  ушам  получил",  -  про  себя  добавила  Крапива.  Слова  молодого
новогородца способны были стать оскорблением (люди за  меньшее  бросались  в
смертельную схватку), но не стали. Искра произнес их  безо  всякого  вызова,
просто как пищу для размышлений себе и другим. Крапива подумала: так, как он
с Харальдом, говорят лишь с человеком, которому  полностью  доверяют.  И  от
которого в ответ равного доверия ждут.
   - Это верно, тот раз он не нашел здесь ни  добычи,  ни  славы,  -  сказал
Харальд. - Но тогда Вади конунг и Хререк конунг вышли против него вместе.  А
теперь они врозь.
   Искра медленно проговорил:
   - Может случиться война, какой никогда не было.
   - Оттого, небось, и Мутная не течет, - ., поежилась Крапива.  -  Сама  не
знает, что будет, куда весь мир повернется!..
   Ей  вдруг  стало  зябко   от   ощущения   чего-то   громадного,   незримо
склонившегося над лесным краем от Нево до Ильмеря. Были это тени богов? И не
скорбною ли фатой покрывала Прядущая Судьбы два  города  и  отдельно  каждый
маленький дом?.. А  посередине  горел  едва  заметный  костер.  Дети  отцов,
когда-то насмерть стоявших друг против друга в бою, держали общий  совет,  и
Тень медлила, не спеша метить землю знаком погибели.
   Куделька не принимала участия в разговоре. Во-первых,  у  нее  просто  не
было сил.  Все  ушли  на  то,  чтобы  не  дать  этим  четверым  друг  дружку
поперебить, когда Искра стоял  над  Крапивой  с  натянутым  луком,  а  варяг
собирался истребить Харальда его же мечом. Незримые токи мироздания были  ей
внятны более, чем кому-либо из них; привидевшееся Крапиве было  лишь  слабым
отзвуком  того,  что  чувствовала  она.  Боги,  направляющие  людские  дела,
насупили четверке юнцов распорядиться участью великого княжения. Так сказала
Кудельке наставница, когда собирала в дорогу  с  Искрой  Твердятичем.  Если,
мол, сумеют решить да и поступить потом по решенному...
   А еще Куделька исподтишка поглядывала на Страхиню, безуспешно  пытаясь  о
нем хоть что-то понять. Ничегошеньки не получалось. Обычно она  про  каждого
человека умела постичь, что за норов и что у него на уме.  С  одними  у  нее
получалось лучше, с  другими  хуже  но  чтобы  совсем  ничего,  как  с  этим
Страхи-ней... Душа варяга была покрыта то ли  врожденной  скорлупой,  то  ли
панцирем, позже надетым. И Харальда он выпустил не потому, что Куделька  его
к этому подтолкнула. Его она не могла бы заставить даже и нос почесать.
   Не совладав с душой, юная ведунья вздумала  потолковать  с  его  телом  -
может, оно выйдет  сговорчивей!  Она  видела,  как  поблескивал  в  темноте,
отражая  огонь,  его  единственный  глаз.  На  кожаную  повязку,  скрывавшую
половину лица, падали густые длинные волосы. Под повязкой  было  безобразное
месиво шрамов, очень давнишних, но посейчас жестоко  отзывавшихся  болью  на
холод и  ветер.  Еще  была  мутная  влага,  сочившаяся  из  складок  неровно
сросшейся кожи...
   И кое-что совсем неожиданное, что немало удивило  и  обнадежило  девушку.
Она положила себе переговорить с ним, но в это время Искра тоже обратился  к
Страхине:
   - А ты, варяг? . Одноглазый медленно поднял голову:
   - Что - я?
   - Ты все разговоры слыхал, - нахмурился  Искра.  -  И  нашу  с  Куделькой
повесть, и что с Харальдом было, а с Крапивой ты сам пришел... да все  равно
врозь, хотя и вдвоем. Чего ради из поруба ее умыкнул?
   Страхиня усмехнулся здоровым углом рта:
   - Не умыкнул бы, здесь сейчас не сидела бы.
   - Не про то речь, - сказал Искра.  -  Кто  ты  таков?  Пришел  откуда?  В
зимовье один жил, не как добрые люди... Здесь что ищешь?
   - Сувора.
   - Зачем он тебе?
   - Спросить хочу, сколько на небе звезд, - повторил Страхиня спокойно.  До
сих пор, мол, не сказал и теперь не намерен. А грозить станете, небось  живо
напомню, как вы зимой на меня вдвоем налетали!
   Это тоже было понятно, и боярский сын призамешкался, соображая,  с  какой
стороны неуступчивого обходить.
   Куделька вдруг подала голос, спросив:
   - Твоя мать тебя тоже Страхиней звала?
   - Нет, - варяг покачал головой. - Мать меня звала по-другому.
   Как  ни  удивительно,  простые  слова  Кудельки  заставили  его   немного
смягчиться, и он проворчал:
   - Я Крапиве говорил и вам скажу... Никому из вас я не друг, Сувору в  том
числе. Но и не враг. Он мне нужен. И вам. Мне сподручней его вместе  с  вами
искать, а вам - со мной. Потому быть нам заодно, вот и весь сказ мой.  А  не
нравится - один дальше пойду.
   Крапива поймала себя на том, что смотрит на Искру,  ожидая  его  решения.
Сообразив, что помимо  воли  уже  признала  его  вожаком,  девушка  украдкой
скосилась на остальных. Ха-ральд  тоже  поглядывал  на  побратима.  Крапиве,
ясное дело, никто не объяснял, что и как водилось в их дружбе, но она  сразу
все поняла.
   Искра открыл рот  говорить...  Но  тут  Страхиня  внезапно  насторожился,
уловив  нечто  никому  из  них  недоступное.  А  потом,  мгновенно   и   без
предупреждения взвившись, исчез в ближних кустах. Тотчас оттуда долетел  шум
короткой и неравной борьбы, потом придушенный вскрик.
   Искра с Крапивой немедля бросились следом, схватив из костра по  пылающей
головне. Когда они подбежали, Страхиня уже поднимался на ноги.
   - Вот оно как, - сказал он все с той  же  очень  неприятной  усмешкой.  -
Лес-то  здешний,  оказывается,  совсем  невелик...  За  каждым  деревом   по
соглядатаю...
   В его хватке беспомощно извивался  молоденький  белоголовый  парнишка.  У
него висел на поясе хороший охотничий  нож,  но  воспользоваться  им  он  не
успел. Он, может, и был лихим полесовником,  привыкшим  выслеживать  опасных
зверей. Но против Страхини его охотничья сноровка никуда не годилась.
   - Тойветту!.. - в один голос узнали ижора Харальд и  Искра,  когда  варяг
выволок свою добычу поближе к костру. - Тойветту Серебряный Лис!..
   - Я давно шел за тобой, сын Твердисла-ва, - сказал Тойветту. - Я  держал,
стрелы на тетиве, когда тебе грозила опасность, но  не  показывался,  потому
что мне было стыдно. Ведь это из-за меня ты зимой едва не погиб.
   - Ну и зря не показывался, - покачал головой Искра. - Не пришлось бы  нам
о многом гадать, что теперь мы знаем наверняка!
   Ижор промолчал. Вина,  которую  он  сам  на  себя  возложил,  была  столь
безмерна, что еще одну маленькую провинность не стоило и считать.
   - Значит, корабль был на самом деле... - пробормотал Харальд.  -  Корабль
мертвых, на котором мы плыли в Вальхаллу... Мой корабль...  И  человек,  что
положил меня в лодку... Значит, не померещилось...
   - Не узнал ли ты, Тойветту, кого-нибудь на  той  лодье?..  -  с  бьющимся
сердцем спросила Крапива. - Ну, пока вниз с ветки смотрел?..
   Ижор опустил глаза и обхватил руками колени.
   - Мне стыдно, - сказал он. - Я  испугался,  как  лягушонок,  которого  уж
хватают за лапку. Я сразу зажмурился, чтобы они не увидели меня и не взяли с
собой. Я только заметил, что все были брошены как попало, а  один  лежал  на
носу, и было похоже, что он приполз туда сам.
   - Это был, наверное, тот старик, который мне посоветовал прежде смерти не
умирать, - предположил Харальд. - Мало удивлюсь я, если узнаю,  что  это  он
отвязал причальный канат и освободил мой корабль. Пока я  там  был,  корабль
вели на веревках!
   - Старик?.. - хрипло выговорила Крапива. Она держала в руках прут и, сама
не замечая, ломала его на мелкие части. -  У  батюшки  на  заставе  не  было
никаких стариков...
   - Могли приютить кого, с ними и попал - предположил Искра.
   - Это я сначала решил, что старик, - досадливо мотнул головой Харальд.  -
Я ошибся. Старик не выдержал бы того, что выдержал он. Он сам был  ранен:  я
слышал, как он дышал. Но у него достало сил позаботиться обо мне...
   - Где теперь этот корабль? - спросила Крапива. Она уже не ломала прут,  а
рвала его сильными пальцами, и  было  понятно:  стоит  ей  вызнать  хотя  бы
примерное  направление,  и  никакая  сила  не  удержит  ее   возле   костра.
Подхватится и полетит напрямик, трясина там - не трясина. Высунься из пучины
Болотник, затей утопить - приласкает пучеглазого так, что кабы не  пересохло
болото...
   - Где корабль, это теперь  Болдыря  спрашивать...  -  Ижор  съежился  еще
больше, уткнулся носом в колени:
   - Я трус.  Серебряный  Лис  не  узнает  меня,  когда  мое  тело  обмотают
берестой, а дух вернется в небесное логово. Когда  корабль  прошел  мимо,  я
упал с дерева и погнал лодку не понимая  куда.  Мне  казалось,  Калма-Смерть
идет по болоту следом за мной и вот-вот настигнет... Я потерял  достоинство,
трясясь за свою ничтожную жизнь. Я опамятовался, когда уже  пересек  Сокольи
Мхи... там теперь играют дочери потоков, все залито, пешком не пройдешь...
   - И попал прямо на острова, куда мы  тот  раз  на  лыжах  подобрались,  -
кивнул Искра. - Как ушел-то от Болдыря?
   - Да дело нехитрое... Я ведь с испугу не удержал языка, все выболтал  про
мертвый корабль, думал,  они  тоже  удирать  схватятся,  а  они  искать  его
собрались... Про сокровища какие-то толковали...
   - Дары богатые, что батюшка мой всю зиму по дворам  ходил,  собирая!..  -
скрипнул  зубами  Искра.  -  Замирения  ради  светлому  князю  Рюрику  хотел
поднести!..
   - Спор у них какой-то вышел из-за челнов, - сказал Тойветту. - Вот тут  я
и сбежал.
   - Почему спор? - встрял Харальд. - Спорили, кому за добычей идти?
   - Куда корабль-то вынести обещало? -  спросила.Крапива.  До  разбойников,
челнов и сокровищ ей дела не было. Щеки воительницы нехорошо  запали,  глаза
горели огнем. Медлительный ижор, однако,  не  умел  отвечать  на  торопливые
вопросы,  путающие  рассказ.  Этак  недолго  совсем  сбиться  и  позабыть  о
чем-нибудь важном!.. И он проговорил:
   - Тогда мне показалось, они ведали про мертвый корабль еще раньше, чем  я
у них появился. И ждали, пока его к ним приведут. Только те люди, что  лодью
вели,  от  сокровищ  им  малую  толику  посулили.  А  тут,  Болдырь  молвил,
напоследок все заберем...
   - Напоследок? - немедля перебил Искра.
   - Да... Уходить они с  Сокольих  Мхов  думали.  Стало  им  там  почему-то
опасно...
   - А еще бы!.. - сдавленно зарычала Крапива. - Куда ни шло, богатого купца
пощипать! А вот за то, что батюшку и отроков его  погубили,  государь  Рюрик
их...
   Ее голос сорвался.
   - И моего батюшку со товарищи... - хмуро добавил Звездочет. - Горд  князь
наш Вадим и непотребство безнаказанным не оставит!
   - Дурачье вы, - сказал Страхиня. - Щенки.
   Крапива и Искра разом повернулись к нему. Видно было, как у  обоих  перед
глазами рассеивалось видение двух дружин, совокупно  искореняющих  Болдыреве
гнездо.
   - Вы что, - продолжал жестокий  варяг,  -  в  самом  деле  считаете,  это
Болдырь проказил?
   Трое юнцов, считавшие себя воинами, оше-ломленно молчали.
   - А кому еще?.. - спросил Искра  воинственно,  но  полной  уверенности  в
голосе не было.
   - Видел я дозорного, умершего к сосне пригвожденным, - сказал Страхиня. -
Двумя сулицами, и я в  этом  кое-что  смыслю.  Многие  ли,  кроме  обученных
воинов, сулицы с двух рук умеют метать?.. А на Суворовичей засад