выпроводил нерешительного за ворота.  Лучших
отроков  с  ним  снарядил  -  бережения  для.  Лучших  псов  взять  повелел.
Проводника послал, молодого ижора по имени Тойветту...
   Охрана, приставленная к сыну  прозорливым  отцом,  вскоре  сгодилась.  Не
только  люди  жедали  добыть  лосей  и  оленей,  от  Нового  Города   далеко
отбежавших. Встретился полесовникам  страшный  медведь,  свирепый  шатун.  И
насел прямо на Харальда.
   Тот не показал страха - взял его на  копье,  но  копье  хрустнуло.  Искра
бросился выручать, отвлек  вздыбленного  зверя  попавшей  в  ребра  стрелой.
Медведь повернулся, стряхивая повисших собак,  но  его  окружили  отроки,  а
Эгиль с рыком, равным звериному, подскочил сзади и ударил секирой.
   Мясом этого медведя они и лакомились теперь, сидя вокруг костра.
   - Ну, видишь звезду? - пытал Харальда Искра. - Да вон же!..
   Сам он успел узреть уже не меньше десятка и каждую назвал по имени/а  про
десять других предсказал, над какой елкой какая проглянет.
   - Вижу, - сказал наконец Харальд. Теперь он  понимал,  за  что  сын  ярла
получил прозвище: Звездочет. Дома, при батюшке, Искра свои  познания  скорее
таил, зато здесь, на воле, - отводил душу.
   Харальд долго слушал молодого  словени-на,  мысленно  сравнивая  гардские
названия звезд со своими, привычными. Потом подумал, что из Искры, наверное,
вышел бы отличный кормщик на боевом корабле. Хоть и говорил сын ярла,  будто
на корабле его, как и самого Твердислава, жестоко  укачивало...  Неожиданная
мысль потянула с собой другую и  третью.  Он  внезапно  сообразил,  что  его
родные места были совсем ненамного южней здешних краев. Стало быть,  датским
мореплавателям, ходившим на север, могли пригодиться знания  Искры.  Датские
корабельщики тоже, конечно, не первый век смотрели на звезды. Харальд весьма
сомневался, чтобы Искра, его ровесник, знал хоть  полстолько,  сколько  иные
седобородые  мореходы.  Но  зря  ли  советуют  истинно  мудрые:   удивившись
чему-нибудь - спрашивай, не боясь показаться несведущим и вызвать  насмешку.
Вдруг да узнаешь нечто прежде неведомое и однажды могущее  пригодиться...  И
Харальд спросил:
   - Ты, верно, не заблудишься, пока звезды над головой?
   - Не заблужусь, - кивнул Твердиславич.
   - А мог бы ты рассказать о звездах, которые  у  вас  считают  приметными,
моему человеку? В нашей стране часто забавляются, сравнивая премудрость...
   - Раньше, я слышал, свою голову в заклад  ставили,  -  вставил  Эгиль.  И
притворно вздохнул:
   - Вот люди были!.. Теперь не то, теперь поди и не сыщешь таких  отчаянных
мудрецов...
   Искра смутился и покраснел:
   - Ну, я уж свою голову... Да и что я про звезды знаю-то...  Совсем  почти
ничего...
   ...Мог ли предвидеть сын Рагнара, что случайный разговор у костра получит
совсем неожиданное  продолжение!  И,  если  подумать,  было  оно  тем  более
странным, что мысль испытать в деле познания молодого Тверди-славича осенила
не его самого, Харальда, а Искру, считавшегося вроде бы робким.  Когда  все,
кроме дозорного отрока, угомонились возле огня, Искра подобрался к  другу  и
жарко зашептал ему в ухо:
   - А приметил ты, куда звезды ныне лучи простирали?..
   Харальд даже вздрогнул. Он уже засыпал, и ему даже начало сниться  что-то
очень хорошее и занятное. Но тряхнули за плечо - и сон улетел незнамо  куда,
не вспомнишь его, назад не приманишь...
   - Что?.. - спросил он недовольно.
   - Приметил ты, говорю, куда звезды лучи свои простирали?.. ~ Нет...
   - К полудню! - объявил Искра с торжеством.
   - И что?.. - сонно отозвался Харальд.  Он  успел  решить,  что  сын  ярла
надумал очередной раз похвалиться остротой  зрения:  ведь  для  того,  чтобы
заметить, в какую сторону тянулись тонкие лучики звезд, вправду  требовались
Искрины рысьи глаза.
   - Это значит, ветер меняется, - ответил юный Словении. - Метель будет.
   - Пересидим... - зевнул Харальд. - Медведь большой... - Зевнул и добавил:
   - Хотя и невкусный...
   И повернулся в меховом мешке на другой  бок,  отгораживаясь  от  Искры  и
собираясь снова заснуть. Но отделаться от Твердиславича оказалось не  так-то
легко.
   - Я к чему, - снова зашептал тот. - Если хочешь на оборотней поохотиться,
так другого случая у нас, верно, не будет...
   Тут уж сон пропал сам собой, Харальд живо открыл глаза.
   - На оборотней?..
   - Я с ижором говорил, с Тойветту... Я речь  ижорскую  разумею...  Где  мы
Лесного Хозяина взяли, он следы поблизости видел... С  волком  кормилец  наш
нынешний на поляне схватился, и волк, снег кровью марая, раненый еле ушел...
   Харальд все же не понял:
   - Оборотни-то при чем...
   - А при том, - сказал Искра, - что волк-то был одноглазый.
   Вот когда  все  встало  на  место!  Харальд  стряхнул  последние  остатки
дремоты. И увидел, что Искра боится, но страха своего старается не показать.
Наоборот - начни отговаривать его от затеи, обидится. Молодой датчанин и  не
стал отговаривать. Ему тоже было боязно; он хотя  смертный  бой  знал  и  не
понаслышке, все-таки один оборотень хуже  десятка  врагов.  Он  по  привычке
спросил себя, как поступил бы на его  месте  отец.  Потом  поймал  Искру  за
отворот полушубка и дотянулся к его уху:
   - Сделаем так...
   Утро застало их довольно далеко от места ночлега.  Пока  было  темно,  не
сбиться с волчьего следа помогала луна, а затем - как раз  когда  закатилась
названная Искрой звезда - стало светать. Друзья  по  очереди  торили  лыжню:
Искра был привычней, Харальд - сильней. Поначалу  одноглазый  волк-оборотень
мерещился за каждой сосной, но ломиться сквозь рыхлый  снег  было  тяжело  -
боязнь и тревога скоро сошли на нет, сменившись едва ли не безразличием.
   А кроме того, про себя они уже понимали, что вернутся скорее всего  ни  с
чем. Кровяные пятна вдоль звериного следа становились  все  мельче  и  реже:
волк - оборотень, не оборотень - уходил. Его раны были  не  смертельными,  и
восходящее солнце не отнимало у него силы и резвости. Харальд и Искра шли за
ним уже без особых надежд на добычу, больше из  упрямства.  Не  поворачивать
же,  в  самом  деле,  просто  так  навстречу  неизбежным  попрекам  Эгиля  и
остальных!.. Ну то есть повернуть,  признавая  неудачу,  конечно,  рано  или
поздно придется, но...
   Две вещи случились почти одновременно. Волчий след внезапно исчез,  точно
веником заметенный  в  рыхлом  снегу.  А  Харальд,  остановившись,  покрутил
туда-сюда носом и, понизив голос, сказал:
   - Жилье рядом!
   - Да нету здесь никакого жи... -  начал  было  Искра.  Однако  мгновением
позже запах теплого дымка достиг и его обоняния, и боярский сын  пристыженно
умолк на полуслове. Потом поправился:
   - Раньше-то здесь люди не жили...
   - А теперь, выходит, живут, - сказал Харальд. -  Глянем?  Может,  зимовье
разбойничье...
   - Или оборотень домой прибежал, - кивнул Искра. - Глянем, как же иначе.
   Что оборотень, что разбойники - было одинаково страшно. Герои, совсем  не
ведающие страха, родятся раз  в  поколение.  Остальные  закаляют  свой  дух,
каждодневно одолевая боязнь. Два юных воина  переглянулись  и  пошли  против
ветра, навстречу слабому запаху дыма.
   Это было старое, очень старое зимовье, неведомо кем и  когда  выстроенное
вдалеке от людских селений и троп. Крохотная, вросшая в землю  избушка  едва
казалась  над  сугробами  низко  нахлобученной  крышей.  Тот  же  Тойвет-ту,
ижор-проводник, наверное, знал о ней, но сам вблизи не  бывал  и  потому  не
повел к ней новогородцев, думая - от старости давно уже  развалилась,  да  и
грех, пожалуй, вести под такой кров знатных охотников. А может, дед Тойветту
так и умер, не рассказав о зимовьюш-ке востроглазому внуку, - еще во времена
его, деда, юности стояла вся покосившаяся, вот-вот рухнет, толку с нее!..
   И тем не менее - стояла по сей день и разваливаться  не  собиралась.  Как
можно разваливаться, когда внутри опять живет человек?
   Этот человек стоял перед  дверью,  держа  в  руках  несколько  деревяшек,
вынутых из поленницы, и смотрел на Харальда с Искрой. Он заметил их  раньше,
чем они его. Вряд ли его обрадовало их появление. Тот, кто устраивается жить
на отшибе, в безлюдном сердце лесов, редко привечает гостей. Но и враждебные
помыслы, если они у него были, оставались тщательно скрыты. Он просто  стоял
и смотрел. Ждал, что станут делать они.
   - Оборотень... - щурясь против солнца, выдохнул  Харальд.  Действительно,
человек был одет в короткую шубу, скроенную из пушистого  волчьего  меха.  И
косил на юношей одним глазом из-под надвинутой шапки. Второй глаз и половина
лица прятались в глубокой тени.
   - Разбойник... - сглотнул молодой Твердиславич.  Ибо  рожа  у  незнакомца
вправду была самая разбойничья. И он... не боялся.
   Их было двое, оба вооруженные и притом налегке - ясно же, что через  лес,
не намного отстав, поспешают храбрые отроки. Человек был один. Но стоял  так
спокойно, словно никакой опасности для него не было и быть  не  могло  .Даже
вроде раздумывал, что ему делать с двоими, негаданно вышедшими к его лесному
жилью. Ему с ними, не наоборот. Он как будто знал за  своей  спиной  немалую
силу: свистни - примчатся. Вестимо, разбойник! Не к  самому  ли  знаменитому
Болдырю, волкохищной собаке, в гости довелось забрести?..
   Искра с Харальдом  медленно  подходили  по  -  .  ближе.  Человек  бросил
поленья, приготовленные для печи, закашлялся и сплюнул на снег. Так кашляют,
когда болезнь уже отпустила, но полное здоровье не  торопится  возвращаться.
Искра присмотрелся: и точно, по всем  признакам  незнакомец  совсем  недавно
болел. И лежал, видать, в лежку - один в крохотном  зимовье,  без  дружеской
подмоги, как-то превозмогая голод и боль... Даже теперь, изрядно окрепнув  и
встав на ноги, он был тощ, точно волк, кое-как зализавший тяжелые раны...
   ...И, похоже, столь же опасен. Искра опамятовался и подумал, что рановато
взялся жалеть чужака. Подобная жалость, случается,  боком  выходит.  Харальд
был менее склонен робеть и смущаться при виде незнакомого человека.
   - Ты кто таков? - спросил он, когда между ними осталось пять-шесть  шагов
и они с Искрой на всякий случай отвязали с ног лыжи. - Что здесь делаешь?
   Он с лета не давал себе поблажек,  стараясь  разговаривать  со  словенами
по-словенски, и больше не боялся оплошать в разговоре.
   Лесной житель неожиданно усмехнулся. Усмешка вышла неприятная и  донельзя
кривая, потому что  один  глаз  и  половину  лица  прятала  широкая  кожаная
повязка. Он сказал:
   - Я приеду к тебе, сын Рагнара, на твой остров и спрошу тебя  о  том  же.
Что ты мне ответишь?
   Молодой викинг на миг даже остановился. Дерзкими были речи незнакомца, но
не слова огорошили, а то, что человек произнес их по-датски, и говорил он на
родном языке Хараль-да, как  датчанин.  И  одноглазый  откуда-то  знал  его.
Откуда?.. Харальд даже  попробовал  мысленно  стереть  с  его  лица  кожаную
повязку и уродство, наверняка под нею скрывавшееся.  Он  все  равно  мог  бы
поклясться любой клятвой, что никогда не видел его. Он сказал:
   - Зачем ехать на Селунд? Я и здесь  тебе  сумею  ответить  так,  как  мы,
сыновья Лодбро-ка, всегда отвечаем на неучтивые речи...
   Его рука не торопясь потянулась к мечу, он не  сводил  глаз  с  чужака  -
как-то тот, безоружный, отнесется к угрозе? Ведь понимает небось,  что  двое
богато одетых юнцов тоже не одни шастают по чащобам!.. Рассудительный  Искра
попробовал остановить его.
   - Плохо, - покачал головой молодой Твердиславич, - начинать сразу ссорой!
Скажи, чуженин, не видел ли ты вчера на закате  где-нибудь  здесь  подбитого
волка? Мы...
   Договорить Искра не успел.  Харальд  вытянул  руку,  указывая  на  теплые
сапоги незнакомца:
   -  Да  он  венд!..  Это  Хререка  конунга   человек!..   Подсыл   тайный!
Соглядатай!..
   Меч коротко зашипел, вылетая из ножен - Харальд бросился вперед.  О  том,
что Рюрик послал воеводу Сувора с малой дружиной  устраивать  возле  порогов
заставу, в Новом Городе знали. Там пролегала граница, о которой договорились
между собою князья,  и  на  своей  стороне  каждый  волен  был  делать,  что
пожелает. Однако зимовьюшка, где обосновался одноглазый варяг, стояла  -  не
сказать в глубине новогородских земель, но уж и не на сумежье - прочно по ею
сторону. Что делать здесь воину ладожского князя, да еще тайно?..
   ...А  он  был  воином,  да  таким,  каких  Хараль-ду  еще  не  доводилось
встречать, хоть и ходил он в учениках у лучших бойцов, у старших братьев и у
Хрольва ярла по прозвищу Пять Ножей. Он не побежал от  меча,  'не  попытался
схватить брошенное полено. Шагнул, как показалось  Искре,  под  самый  удар,
вскинул руки навстречу... Все произошло гораздо быстрей, чем  можно  про  то
рассказать. Левая ладонь одноглазого  встретила  руку  Харальда,  опускавшую
тяжелый клинок, и, вписавшись в движение, увела ее по безопасному кругу,  не
дав себя зацепить. А правая,  с  согнутыми,  как  кошачьи  когти,  пальцами,
коротко и  резко  впилась  Харальду  в  лицо.  Молодой  викинг  даже  головы
отдернуть не успел. Он никогда не видел, чтобы так оборонялись от меча.  Или
так нападали. Ему показалось, будто в лицо -  в  лоб  над  переносицей,  под
подбородок и в обе щеки как раз под глазами  -  одновременно  попали  четыре
стрелы. Слепящим потоком хлынули слезы, он понял, что  глаз  у  него  больше
нет, и хотел закричать, но не смог даже и этого. Способность дышать изменила
ему, как и зрение. Он хватал воздух  ртом,  пока  багровая  тьма,  окутавшая
сознание, не превратилась уже в настоящую черноту.
   Варяг  носком  сапога  отбросил  черен  меча   подальше   от   безвольной
Харальдовой ладони.
   - Когда очнется этот недоношенный, - устало обратился он к Искре, - скажи
ему, что я не подсыл.
   Харальд был жив - он корчился и вздрагивал на снегу и,  наверное,  впрямь
должен был скоро прийти  в  себя.  Искра  понимал:  в  его  положении  самое
разумное было остаться смирно стоять. Потому что одноглазый и с ним сотворит
все, что пожелает,  как  с  Харальдом,  только  еще  быстрее  и  легче.  Он,
наверное, сумеет разделаться даже с Эгилем, если тот  прямо  сейчас  выбежит
из-за кустов... Искра покачал головой и ответил, зная, что обрекает себя:
   - Такого не бывало еще, чтобы моих побратимов калечили у меня на  глазах,
а я спокойно смотрел. Я не хотел ссориться с тобой, чужой человек!
   - Ты не так сноровист, как он, зато ты умней, - кивнул одноглазый. -  Вот
только не хватило твоего ума отсоветовать ему на меня нападать. А еще  лучше
- совсем сюда не сворачивать.
   Искра выдернул меч из ножен и устремился к нему, заранее ведая - идет  на
срам, если не на гибель. Последнее дело - с такими мыслями начинать схватку,
но что поделаешь, если они справедливы, а и отступиться  -  сам  себе  потом
будешь не мил?.. Искра успел заметить во взгляде единственного  глаза  нечто
похожее на уважение. Больше  ничего  заметить  он  не  успел.  От  страха  и
сознания обреченности руку вынесло в такой же  замах,  какой  сделал  только
"что  Харальд.  Искра  даже  съежился,  ожидая  удара  в  лицо,  но  его  не
последовало. Лесной житель вправду прянул навстречу, только бить не  стал  -
разминулся с Твер-дятичем и мягко скользнул ему за спину. Искра  понял,  что
его сейчас ударят сзади и наверняка сломают хребет, и крутанулся,  судорожно
вскидывая меч наотмашь... Цепкие  пальцы  поддели  его  запястье  и  локоть,
что-то сделали, крутанули, и потоптанный снег  с  жуткой  быстротой  ринулся
Искре в лицо. Удара, отправившего в темноту, он потом так и не  вспомнил,  и
это само по себе было унизительно и обидно. Искра долго силился  сообразить,
как ударил его одноглазый, но в памяти ничто не  всплывало.  И  не  было  ни
шишки, ни синяка. Но признать, что утратил сознание просто от  неожиданности
и страха, и твой меч, свидетель воинской чести, казавшийся тебе самому столь
смертоносным и грозным, - ему, одноглазому и едва оправившемуся от  болезни,
не то что не гроза - даже не помеха... признать это было сильнее смерти.

***

   Когда Искра очнулся, Харальд еще не поднимал головы, лишь скреб  пальцами
снег, и его меч, выбитый из ладони, блестел рядом, косо  торча  из  сугроба.
Искра завертелся в поисках своего, не увидел  и  понял,  шалея  от  срама  и
ужаса: унес!!! Но потом различил в двух шагах рыхлый след на снегу  и  узкий
пролом в корке плотного наста, где пригревало яркое, уже на весну, солнышко.
Ринулся туда, не вставая с колен, потерял равновесие и  упал,  барахтаясь  в
сугробе, но рука все же дотянулась и ухватила облепленный снегом черен.  Ему
даже  показалось,  будто  обмотанный  ремешками  металл  не   успел   остыть
окончательно. Еще казалось - уж теперь-то  он  точно  искрошит  одноглазого,
вздумай тот появиться опять...
   Одноглазый не появлялся. Постепенно Искра чуть успокоился и стал  слушать
холодную тишину леса. Человека, пощадившего  двоих  вооруженных  парней,  не
было ни в зимовье, ни около. Ушел. И возвращаться не собирался.
   Искра подобрался к Харальду и стал тормошить его, называя по имени.
   Эгиля  берсерка  не  пришлось  долго  ждать.  Он  отправился  разыскивать
конунгова сына налегке, вдвоем с ижором-проводником, оставив отроков стеречь
добычу. Выбежав на полянку перед зимовьем, Эгиль увидел двоих  юношей  перед
дверью маленького жилья. Они держали  что-то  в  руках  и  рассматривали  на
солнце.
   Искра неплохо владел языком Северных Стран.  Но  из  того  потока  брани,
которым громогласно отвел душу старый викинг, - как ни силился, ни слова  не
сумел разобрать.
   Харальд болезненно сморщился, поднимая ладонь к виску: от Эгилевой ругани
в голове у него зазвенело.
   - Не бранись, - устало попросил он соплеменника. - Все, что ты  говоришь,
я уже сам себе трижды три раза' сказал. Вот, посмотри лучше... Не узнаешь?
   Эгиль, сверх всякой меры удивленный его поведением, закрыл рот и  подошел
посмотреть.
   Двое друзей держали деревянное изображение меча. Не учебный  клинок,  ибо
кто же разумный делает учебный меч из мягкой сосны,  а  именно  изображение.
Чьи-то руки очень любовно и тщательно трудились над ним, а потом...  сломали
о колено, раскромсали в щепы ножом, разбросали по полу избушки. Хорошо  еще,
в. огонь не отправили. Знать, не  думал  тот  человек,  что  у  двоих  юнцов
достанет внимания узнать в расколотых  щепках  нечто  знакомое.  А  потом  и
терпения - подобрать, сложить воедино...
   Эгиль, озадаченно хмурясь, рассматривал удивительно похожий образ меча  с
сапфиром на рукояти. Того, что долго  принадлежал  Хро-льву  Пять  Ножей,  а
потом был им подарен гардскому Сувору ярлу. Рукоять и чудесный камень на ней
были вырезаны особенно тщательно, до последнего  завитка  цветов  и  листьев
узора, деревянный клинок так и остался незавершенным.  Искра  крепко  сжимал
пальцами щепки, чтобы они не рассыпались.
   У Харальда на лице и  под  подбородком  разгорались  багровые  пятна.  Он
горстями прикладывал к ним снег, но отметины,  словно  в  насмешку  над  его
усилиями, только делались ярче и обещали стать полновесными синяками. Они  с
Эгилем обошли всю поляну, разыскивая следы одноглазого, но ничего не  нашли.
Как  видно,  чужак  очень  хорошо  умел  сбивать  с  толку  погоню.   Да   и
предсказанная  Искрой  поземка  началась  перед  самым  появлением  Эгиля  и
Тойветту, помогла утаить отпечатки в снегу...
   - А жаль! - сказал Эгиль. - Разведать бы, где у них, разбойных оборотней,
гнездо!..
   Искра, осененный неожиданной мыслью, повернулся к ижору:
   - А что в твоем роду, друг, рассказывают про оборотней?
   Молодой проводник сощурил голубые глаза и ответил, как подобает  человеку
осторожному, не склонному навлекать на себя гнев таинственных сил:
   - Сам я не слыхал, но сосед однажды обмолвился, будто было дело  когда-то
давно, далеко от нас, в роду Одинокого Лебедя. Злой колдун  увидел  девушку,
красивую и веселую, словно уточка весной, и захотел ее для себя. Но она  уже
вы