предупредить  о  будущих  неудачах,  -  уж
верно, сумеет она послать дурного гостя вперед доброго, как бы споро тот  ни
скакал...
   Искра с Харальдом, державшиеся по обык-.новению вместе, уже съездили и  в
кремль, и в большие купеческие дома, где поместились коротать зиму прибывшие
из Ладоги датчане - бывшие пленники, отпущенные по замирению. Дело  молодое:
парни колобродили всю ночь, да  и  теперь  еще  никому  спать  не  хотелось.
Вдобавок под утро окреп легкий  морозец  и  вместо  мокрой  мороси  пролетел
легкий снежок, запорошивший талую черноту, а потом в небе наконец-то  начали
рваться тяжелые войлочные-тучи, проглянуло солнышко... Хорошо!
   Единственными, кому все надоело, были кони. Они, понятно, привыкли еще не
к такому, да и отросшая зимняя шерсть хорошо оберегала  от  холода,  но  все
равно ночь выдалась слишком уж беспокойная. Оба, дай волю, так и  порывались
свернуть к знакомой конюшне, но  седоки  попались  упорные.  Знай  тревожили
пятками мохнатые бока лошадей, а  то  и  плеткой  легонько  напоминали,  чья
власть. Кони вздыхали, водили  ушами,  отфыркивались  -  и  неохотно  рысили
вперед, чтобы в который раз оказаться на привязи в каком-нибудь полузнакомом
дворе. Иногда их тоже угощали где репкой, где корочкой хлеба,  но  могло  ли
случайное лакомство заменить теплый денник и ясли, полные сена!.. И невелико
диво, что оба коня заметно приободрились, когда молодые всадники  наконец-то
направили их к Чудскому концу.
   Тропинка, еще вчера узкая и донельзя слякотная, подмерзла, да и  ряженые,
гулявшие всю ночь напролет, изрядно расширили ее десятками ног. И вилась она
как раз мимо дома Замятии. Можно ли отказать себе в удовольствии заглянуть с
седел через забор, а то и постучаться в ворота? Как там хозяин, глядит ли на
белый свет, протер ли ясные очи? И девка Смага - жива ли?..
   Мягкосердечный Искра  потом  признался  товарищу:  наполовину  ждал,  что
увидит ее там же, где ночью. Примерзшую к заледенелым мосткам...
   Уф-ф!.. На  душе  полегчало:  двор  был  пуст.  Только  валялась  овчина,
покоробленная и  залубеневшая  от  морозца.  Похоже,  ею,  мокрой,  хлестали
наотмашь, гасили ядовито чадящий костер. Да так и бросили.
   Искра присмотрелся внимательнее, ища  других  следов...  И  вздрогнул  от
внезапно навалившейся жути. В грязноватой наледи на мостках,  как  раз  там,
где ночью корчилась Смага, алело пятно.
   - Кровь!.. - вытянул руку Твердятич. - Неужто задрал...
   Убийство в святую ночь - худшего знамения, и постарайся, не вымыслишь! Да
и девку жалко. Что князь, что рабыня - всякому больно,  когда  живьем  шкуру
спускают...
   - Не видал ты крови замерзшей... - рассудительно покачал головой Харальд.
И ощутил себя взрослым мужем, матерым воином рядом с трясущимся  мальчишкой.
Он в самом деле был старше на целый год  и  вообще  куда  как  получше  знал
боевую премудрость. Поэтому алое пятно  не  смутило  его,  сразу  явив  свое
истинное значение:
   - Шелк это. От Сма-гиных шаровар.
   Видно было, как отлегло у Искры от сердца. Они еще подождали возле двора,
сдерживая тянувших повод коней, но наружу так  никто  и  не  вышел.  И  даже
звуков не доносилось, чтобы.определить по ним, как в доме дела.
   - Не идти же туда... - сказал наконец Искра.
   Харальд поежился под полушубкрм. Несмотря  на  морозец,  холод  оставался
сырым  и  беспрепятственно  проникал  сквозь  любую  одежду,  добираясь   до
косточек. Добро,  косточки  были  пока  еще  молодые  и  ныть-жаловаться  не
спешили.
   - Ладно, - приговорил молодой датчанин. - Поехали к батюшке твоему.
   И первым тронул коня, как положено старшему возрастом, да и  чином.  Хотя
сам знал: сейчас выдумай Искра еще какую каверзу или пакость Замятие - и он,
сын конунга, рад будет последовать за сметливым дружком.
   Однако юный Твердятич, еще  не  очнувшийся  от  зрелища  кроваво-красного
шелка, вросшего в  лед,  ничего  не  сказал.  Кони  бодро  зашагали  вперед,
посолонь обогнули угол плетня...
   Вот так и случилось, что двое друзей стали самыми первыми,  кто  встретил
чужих людей, входивших в город из леса. И долго потом не могли взять в толк,
к чему состоялась эта встреча в первое утро после Корочуна - к  худу  или  к
добру...
   Это были две женщины. Впереди выступала старуха, статная и седовласая,  а
за ней поспевала молоденькая девчонка. Обе пришли на лыжах, но  видно  было,
что долгий переход их утомил. Ишь, обрадовались торной дороге, сняли лыжи  и
пошли дальше, держа их в руках...
   Харальд нахмурился, заметив, что девка была хромоногая,  причем  если  не
отродясь, то давно. Так не ходят  случайно  подвернувшие  ногу  на  повороте
лыжни;  Была  в  девкиной  неуклюжей  походке  какая-то   особая   ловкость,
говорившая о давней привычке.
   Они с Искрой переглянулись и оба подумали об одном  и  том  же.  В  Новом
Городе, ясное дело, имелись увечные: кривые, горбатые, косорукие. Но все это
были свои, знакомые, добрые люди. Что же до чужих... От  чужого  даже  и  от
бесскверного телом чего угодно  можно  дождаться,  а  от  калеки...  Если  у
человека в зримом мире что-нибудь умирает - рука, нога, глаз, - это  значит,
что недостающая часть  оживает  в  Исподнем  мире,  за  смертной  чертой.  И
радоваться тут нечему, ибо миры должны быть сами по себе. Плохо, если где-то
открывается между ними хоть неприметная щель. Мало ли, что  вздумает  сквозь
ту щель проскользнуть...
   - Гой еси, славны молодцы, - между тем окликнула их старуха. - Подскажите
нам, сирым: не этот ли город люди Новым зовут?..
   Говорила она по-словенски. Искра открыл рот, чтобы  учтиво  поздороваться
со старухой, ибо даже неведомый дух, покинувший лес в облике человека, ценит
приветное слово и готов добром отплатить за  гостеприимство...  Но  пожелать
бабке долгих лет и здоровья он в тот раз не успел.
   Потому что с Замятниного двора, оставшегося у них с Харальдом за  спиной,
долетел крик. Жуткий, безумный крик, от которого вмиг одичали и  шарахнулись
кони.  Парням  понадобились  долгие  мгновения,  чтобы  усмирить   ошалевших
животных и не вылететь при этом из седел. За это время они  успели  признать
низкий мужской голос и сообразить, кто кричал.
   Сам хозяин двора.
   Друзья впоследствии с трудом могли вспомнить, как разворачивали  коней  и
гнали  их  во  двор.  Крик  длился,  но  неожиданность  миновала  -  лошадки
присмирели и поняли, что лучше слушаться седоков.
   Калитка во двор оказалась заперта изнутри, но Харальду было не привыкать.
Покинув седло, он мигом оказался на той  стороне,  отпер.  Судя  по  голосу,
Замятия находился в клети, и молодые воины вдвоем ринулись туда через  двор.
После седел  ноги  были  немного  чужими  и  совсем  не  такими  резвыми  да
послушными, как обычно. Искра даже поскользнулся и чуть не упал,  но  и  это
минуло - не слишком широк был двор, добежали вмиг.
   Замятнины хоромы были устроены  как  у  всех  людей,  кто  мог  себе  это
позволить: теплая изба, рядом с ней клеть и между  ними  -  сени.  Удобно  в
холод и непогоду ходить через них туда и сюда и во двор. Харальд  с  разбегу
налетел на дверь - и тут заперто!
   Замятия в клети закричал снова.
   - Кое-кто тише вел себя, когда ему врезали орла, - сказал сын  конунга  и
проворно отбежал от двери на десяток шагов. Пригнулся, выставил  плечо  -  и
шарахнул  им  в  добротные  доски.  Дверь,  сделанная  на   совесть,   тяжко
содрогнулась, но запор выдержал. Харальд, не  тратя  времени  попусту,  взял
новый разбег. Искра прикинул про себя, что следует делать:  искать  топор?..
Разбирать крышу?.. Бежать за  людьми?..  И  решил,  что  на  обходные  пути,
пожалуй, не было времени. Подскочил к Харальду, обхватил его -  и  вместе  с
ним с налету грянулся в дверь. Засов внутри заскрипел, но опять выдержал.
   ...С какого разу он все-таки подался, Искра не  помнил.  Только  то,  как
шептал в ухо насмешливый  голос:  вот  они,  твои  грамотки,  твои  небесные
звезды!.. Кому нужна твоя премудрость, что толку  от  нее,  когда  -  так-то
вот?!.. Кажется, подоспели те пришлые  женщины,  взялись  помогать...  Искра
заметил их смутно. Он успел понять, что они с Харальдом никогда  не  вышибут
проклятую дверь, а Замятия, которого в клети, видимо,  сажали  на  кол,  вот
сейчас изойдет жутким хрипом и смолкнет...
   Прочный железный засов наконец заскрипел, пискнул - и покинул расшатанное
гнездо. Произошло это под напором двух крепких молодых тел  внезапно:  парни
кувырком влетели вовнутрь,  унося  с  собой  попавшее  под  ноги  деревянное
ведерко и меховой плащ, висевший у двери на деревянном гвозде.
   Искра, выпутываясь из него, подумал: если еще и клеть заперта...
   Она оказалась не заперта. То есть,  может  быть,  кто-то  и  пытался  там
затвориться, но дверь вынесли  еще  до  прихода  друзей.  Кто?  Ясное  дело.
Замятия. И уж вынес так вынес, не как они, неуклюжие. Раскрошил  в  щепы,  с
петель снял!..
   И-стоял посередине клети, качаясь, как пьяный, и прижимал к груди что-то,
уходившее вверх.
   На полу валялась опрокинутая скамеечка  и  стоял  чудом  не  разбитый  ею
маленький глиняный светильник. В нем, похоже, совсем кончилось масло:  хилый
язычок пламени шипел и моргал, собираясь погаснуть. Ребята были  только  что
со двора, с яркого утреннего солнышка. Однако увидели.
   Плясунья Смага висела под кровельными балками, просунув голову  в  петлю.
Всей одежды на ней было - коротенькая, выше колен, шелковая рубаха, да и  та
липла к телу, присохнув красно-бурыми  пятнами,  а  внизу  еще  и  бесстыдно
задралась до пупа. Тому виной был Замятия, который, обхватив Смагу за бедра,
пытался ее приподнять, выпростать из петли, но в одиночку - да еще ошалев от
горя и страха - это сделать никакой возможности не было.
   Рослый Харальд мигом  поставил  скамейку,  вскочил  на  нее  и  перерезал
веревку острым ножом. Схватил безвольное тело под мышки и помог опустить его
на берестяной пол. И вот тут началось! Трясущийся  Замятия  рухнул  рядом  с
девушкой на колени, принялся исступленно целовать закрытые глаза,  спекшиеся
губы, тонкую шею, перечеркнутую багровым следом веревки...
   - Уберите его!
   Это возговорила старуха, и голос прозвучал повелительно. Харальд с Искрой
почувствовали себя точно кони, которых лишают воли колени седока и  повод  в
крепкой руке. Захотелось повиноваться. Парни  дружно  схватили  За-мятню  за
плечи, оттащили назад. Пока он невнятно рычал и боролся, стряхивая их  руки,
старуха  и  подоспевшая  хромоножка  занялись  Смагой.  Бабка  тронула   шею
невольницы, проверяя, бьется ли живчик, потом надавила на ребра  и  с  силой
дунула в рот. Ничего!.. Девка возложила  ладони  на  Смагины  виски,  плотно
зажмурилась...
   Замятня, кажется, понял: если дивную плясунью что и вернет, то  вовсе  не
его бессмысленные поцелуи. Он перестал  вырываться  и  только  раскачивался,
стоя на коленях. Искра и Харальд молча смотрели когда на неподвижную  Смагу,
когда на Замятию, убивавшегося о том, что сам погубил.
   А потом  все-таки  произошло  чудо.  Смага  задышала,  со  стоном  начала
поднимать руки к шее... Замятия так и бросился было к ней.
   - Цыц! - шепотом прикрикнула бабка. - Напугаешь, злодей!..
   И Замятия, с которым в Новом Городе и самой стольной Ладоге никто,  кроме
боярина Сувора Щетины, не решался мериться силой, - послушался. Сник,  точно
от удара, совсем уткнулся в пол всклокоченной головой. Ха-ральд заметил, как
ходуном заходили его плечи. Он плакал.
   Старухины  пальцы  снова  легли  на  нежную  шею  рабыни,  стали  бережно
растирать, изгоняя след впившейся петли. Смага опять  застонала,  выгнулась,
попробовала оттолкнуть ее руки.  Хроменькая  улыбнулась,  провела  раскрытой
ладонью по ее трепещущим векам. Слов при этом она  никаких  не  шептала,  но
Смага как будто услышала что-то очень хорошее.  Обмякла  на  полу,  задышала
ровнее...
   - Ты! - сказала старуха. Протянула руку и длинными  костистыми  пальцами,
как когтями, достала Замятию по темени. - На лавку  неси  да  смотри,  укрой
потеплее! И ее и дитя  свое  едва  не  уморил!  Матери  Ладе  молись,  чтобы
удержала во чреве!.. Огонь-то есть в печи у тебя, беспутный?..
   Дитя!.. Какое дитя?.. Во чреве?.. Искра с Ха-ральдом переглянулись, потом
уставились на лежащую Смагу, на жестокие синяки, пятнавшие ее  голый  живот.
Уж верно, бабка знала, что говорила, но они-то ни малейшего знака не видели.
А может, Смага и сама не подозревала еще, что непраздна?..
   Замятня, приходя в себя,  медленно  выпрямился.  Колючий  взгляд,  плотно
сжатые губы... Совсем прежний Замятия.
   - Пошли вон, перехожие!.. - зарычал он на лекарок. - Расселись, ровно кто
приглашал!..
   Вряд  ли  женщины,  только  что  спасшие  для  него  Смагу,  ждали  такой
благодарности. Но корить, затевать речи поносные не стали. Молча  поднялись,
переглянулись и пошли в дверь. Харальду  показалось,  будто  хромоножка  при
этом как-то по-особенному покосилась на него и  хмыкнула.  Он  почувствовал,
что краснеет. Наверное, девка ждала, что он бросится ее защищать, а  Замятие
всыпет за неучтивость... Харальд обиделся. Кажется, она  сочла  его  трусом!
Чего доброго, еще прозвищем наградит... Захотелось объяснить  ей,  что  дело
вовсе не в трусости. Просто Замятия, особенно в его нынешнем состоянии, - не
тот человек, с которым можно столковаться добром, и все разумные люди  давно
уже поняли что к чему и внимания на его грубость стараются не обращать...  И
вообще, скверно это - начинать дракой едва родившийся год... Тут  дождешься,
что до следующего Корочуна кулаков не размыкая проходишь...
   Харальд споткнулся в темноватых сенях и чуть не выругался вслух.  Да  кто
она  такова,  эта  бродяжка,  чтобы  сын  великого  конунга  еще  что-то  ей
объяснял?! А вякнет что-нибудь, так он ей...
   Они с  Искрой  выбрались  во  двор,  где  по-прежнему  властвовало  яркое
утреннее солнце, и мысли молодого датчанина вновь резко изменили  свой  бег.
Все верно, он сын великого конунга. И не след ему раздувать грудь  в  пустой
похвальбе, кичась своим родом, а вести себя так,  чтобы  отец  им  гордился.
И... он ведь в самом деле боялся Замятии. Ибо сознавал,  что  один  на  один
нипочем не одолеет его...
   Подумав так, Харальд снова обозлился на девку. Мало кого радуют  мысли  о
собственном несовершенстве. И людей,  вызвавших  эти  мысли,  редко  хочется
благодарить.
   - Даждьбог Сварожич привел тебя в Новый Город, бабушка, - обратился Искра
к старухе. - И как раз в тот дом, где нужна  была  твоя  помощь.  Ты  только
знай, другие  люди  у  нас  за  добро  добром  платят,  не  так,  как  здесь
получилось. Не суди всех по одному человеку, не покидай города.  Зима  нынче
гнилая, болеют многие... Сделай милость, пожалуй во двор  к  батюшке  моему,
боярину Твердиславу Радонежичу...
   Старуха  милостивой  княгиней  обернулась  к  боярскому  сыну,  но  сразу
ответить не успела - отвлеклась. Замятия посунулся  следом  за  выдворенными
гостями, начал поправлять двери сеней.  Старая  лекарка  встретилась  с  ним
глазами, поймала и удержала его взгляд,  по-,  звериному  темный.  Наставила
палец и изрекла:
   - Ни перед кем у тебя,  добрый  молодец,  страха  нету,  а  зря.  В  себя
заглянул бы...
   Замятия, толком не поправивший  дверь,  шарахнул  ею  так,  что  с  крыши
обвалился пласт снега, удержавшийся, покуда ломали. Захожие  лекарки  и  два
молодых воина  остались  одни  во  дворе.  Тут-то  хроменькая  поглядела  на
Харальда и действительно фыркнула:
   - А мне говорили, есть за морем  светлые  князья,  есть  у  них  хоробрые
сыновья, мужи не только по имени... Харальд озлился вконец и пошел  на  нее,
нехорошо сузив глаза:
   - Хочешь, сделаю так, что у тебя ни в чем больше не будет сомнений?
   Она подняла голову и впервые встретилась с ним глазами. Она  была  не  то
чтобы вовсе дурнушка, хотя  далеко  не  красавица:  смешно  равнять  даже  с
Крапивой. Но взгляд!.. Серые глаза смотрели юному датчанину в самое нутро. И
отчетливо видели там все, чего сам Харальд стыдливо  старался  не  замечать.
Длилось это мгновение, потом девка потупилась с притворным смирением.
   - Воля твоя, добрый молодец, -  сказала  она.  -  Сироту  изобидеть  всяк
норовит...
   Нарочно или нет, но она опять ударила по больному, и тут уже Харальду  не
помогла даже мысль о достоинстве воина.
   - Грязна больно!.. - прошипел он и, зная заранее,  что  будет  горько  об
этом жалеть, с силой толкнул девку ладонью в грудь. Хромоножка была невелика
росточком и телом легка - так и упорхнула прочь,  неловко  взмахнув  руками,
опрокинулась в сугроб под забором...
   ...И пронеслось перед  глазами  видение:  ночной  двор,  свет  случайного
костерка... Два тела, сплетенных яростью и страданием... Только вместо Смаги
в талом снегу задыхалась и корчилась хромоножка. А вместо  Замятии  над  нею
хрипел и рычал он, Харальд Рагнарссон...
   Молодой викинг ушел за калитку на прямых ногах  и  мало  что  видя  перед
собой. Искра за его спиной еще говорил с лекарками; наверное, повторял  свое
приглашение, просил не  побрезговать  гостеприимством...  Харальд,  впрочем,
того уже не слыхал.
   - Видишь звезду? - спросил Искра. - Во-он там... А вот и вторая...
   Он   уверенно   указывал   пальцем   чуть   повыше   неподвижных   вершин
двадцатисаженных елей. Небо было ясное; Харальд долго  напрягал  зрение,  но
так ничего не увидел. Стыд было в этом  сознаться,  но  стыд  еще  худший  -
врать, будто вправду что заприметил. Он даже поднялся и  отошел  от  костра,
чтобы не мешали рыжие отсветы (Искре почему-то они ничуть не мешали,  и  это
тоже было обидно), и снова  всматривался  в  вечернюю  синеву,  пока  лесные
макушки не затанцевали перед глазами. Все попусту!.. Харальд молча  вернулся
к костру, мрачно думая, что, верно, удался не в отца и не получится из  него
справного конунга, достойного песен и  памяти.  Добрый  конунг  должен  быть
первым во всем. Как Рагнар Лод-брок в молодости.  А  он,  сын  его?  Убоялся
Замятии и сорвал зло на беззащитной увечной девчонке. Теперь вот выяснилось,
что тихоня и неженка Искра видит, оказывается, вдвое  лучше  него.  Хотя  он
привык знать себя вполне востроглазым. А завтра что? Погонят зверя, и тут-то
откроется, что он на лыжах не так  проворен,  как  молодые  словене,  отроки
боярина Твердислава?.. Начнут потихоньку смеяться у него за спиной,  и  кому
какое дело, что на Селунде страшно холодными считались зимы вроде  нынешней,
которую они здесь, в Гардарики, за зиму-то толком не считали...  И  есть  ли
хоть одно качество, которое  люди  будут  вспоминать  после  его,  Харальда,
смерти? ...Но зато он был таким и еще таким. Он был добрый правитель...
   - Мне бы твои глаза, боярич! - завистливо, но и  с  уважением  проговорил
один из отроков.
   Его товарищ поднял над углями  прутик  с  нанизанными  кусочками  мяса  и
отправил в рот полоску сочащейся медвежатины:
   - Верно, за три версты красных девок высматривал бы...
   Воины засмеялись.
   Веселый костер горел в заметенном снегом лесу недалече от берега  Мутной,
примерно в трети пути из Нового Города в Ладогу.  После  праздника  Корочуна
прошел месяц солнце уверенно повернуло на лето, а зима,  словно  наверстывая
упущенное, - на мороз.  По  крепкому  снегу  Харальд  собрался  на  охоту  и
пригласил Искру.
   После досадного случая с Замятней и лекарками друзья стали было  видеться
редко. Харальд не ходил во двор к боярину, где прежде был гостем едва ли  не
каждодневным: видеть не хотел языкастую хромоножку. Искра  тоже  к  нему  не
очень спешил. Полюбил, вишь ты,  с  бабкой  и  девкой  умные  беседы  вести,
премудрости набираться. Повадился по избам с ними  ходить,  где  они  хворых
смотрели...
   Боярин Твердята, мечтавший узреть сына княжеским витязем, нажил в  бороду
еще один седой клок. Он-то уж возрадовался, что  Искра  с  датским  княжичем
вроде сдружился, и вот те на!.. Так что, когда пришел Харальд звать с  собой
в лес за зверем - чуть не силой