умницы Годунова только за то, что он отринул вас. И эта
идиотская затея с царевичами...

    Возразить было  нечего.  Орден  неоднократно  бросался  в  Большую
Политику, но каждый раз выползал оттуда то с выбитыми  зубами,  то  со
свороченным набок носом, ворча и приговаривая, что, если бы  не...  то
мы...

    Пятый  Рим  с  упорством  Сизифа  пытался  понять  Россию  умом  и
промерить аршином.

    В Смутное время поставили на Пожарского  -  казалось  бы,  небитый
козырь.  Но  не  сочли  нужным  согласовать  действия  с  Каббалой,  и
нижегородский резник

    Минкин все испортил.

    Во время Раскола составляли графики и  были  убеждены,  что  народ
отвергнет никоновы новшества, удалось спихнуть и самого Никона, но все
почему-то получилось наоборот.

    Ближе всего к цели Орден подобрался при Петре Великом -  император
и Пятый

    Рим подошли друг к другу как нельзя лучше.  Петр  Алексеевич  даже
порядок престолонаследия для такого случая изменил, да вот беда -  был
император  крепок  и  упрям,  и  до  последней  секунды,  даже   когда
соборовали, не верил в свою смерть. А когда поверил, жизни осталось на
два слова: "Отдайте все...". И

    Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, спешащий из Голландии в качестве
петровского бастарда, поспел как раз к пушечному выстрелу, извещавшему
жителей столицы о кончине великого государя.

    От этого удара отходили долго,  допустили  ненужную  смерть  Петра
Второго, а в наступившем после того бабьем царстве сориентироваться не
смогли, поскольку логике оно подвержено не было. Не поддержали  робкую
попытку Волынского упорядочить хаос, при Елизавете не  захотели  найти
общего языка с

    Ломоносовым ( "Зато другие  захотели",  -  мрачно  добавил  Каин),
ввязались зачем-то в прусскую авантюру...

    В  золотые  екатерининские  годы  ничто,   казалось,   не   мешало
благоприятному  развитию  событий  (уже  подготовлены   были   мастера
тантра-йоги из хороших семей) - но вот беда: Софроний терпеть  не  мог
Вольтера:

    О годах правления Павла в Ордене говорить было не принято.

    Попытка Наполеона  создать  единую  Европу  Орденом,  в  сущности,
приветствовалась  -  потому  и  начался  в   его   рядах   повсеместно
распространившийся некоторое время спустя раздор между  западниками  и
славянофилами. Единственное, что удалось реально сделать - это внушить

    Александру мысль о необходимости сохранить Францию,  чего  так  не
хотели остальные члены Священного союза. Но это был  уже  festum  post
festum.

    Как ни странно, обиходив Александра к концу его  правления,  Орден
даже пальцем не шевельнул, чтобы пробиться  к  трону,  и  это  сделали
автогены- масоны. Попытка, предпринятая дилетантами,  оказалась  столь
близка к успеху, что тот же Скопин-Шуйский бушевал потом на Капитуле и
кричал, что с десятью ратниками: - ну, и так далее. :в  конце  концов,
вы  на  нас  паразитировали  все  эти  века,  ваше  богатство  и  ваше
долголетие оплачивалось нашими жертвами.  Вы  хоть  давали  себе  труд
задуматься, откуда брался ксерион?  Вы  получали  его  от  Фламеля!  А
Фламель, полагаете, из тумбочки? Или из этого: атанора? Вот вам  -  из
атанора! Мы, мы соскребали ксерион с полов пещер, куда  нас  приводили
наши серые разведчики!

    Вот я сам, своими руками!.. А  вы  хоть  представляете  себе,  как
охранялись кладки? И - кто их охранял?..

    Как раз это Николай Степанович представлял себе достаточно хорошо.
:Но мы же понимаем,  что  вся  наша  борьба  есть  ни  что  иное,  как
разорение деревень. Мы не просто не можем пробиться в замок  -  мы  не
можем найти ворота замка. Все  наши  пути  ведут  мимо  цели.  Нас  не
понимают, нас не признают, на нас охотятся все, кому не  лень  -  даже
палестинцы. Будто в нас заключается зло, а не в обитателях замка и  не
в тех, кто им служит:

    Николай Степанович помычал, но Каин то ли не  услышал,  то  ли  не
счел нужным ответить. :Конечно, вы можете  осуждать  наши  методы.  Но
представьте себе: вы ворвались в военный  лагерь  -  без  пароля,  без
приглашения, паля наугад в часовых: Чего вы ждали? Что вас пригласят в
шатер командира, и поднесут рюмку водки со льда, и развлекут  приятной
беседой, пока командир занят планированием завтрашней битвы? Вы  этого
ждали?  Или,  может  быть,  вы  хотите  сказать,  что  нехорошо  брать
заложников? Так не вынуждайте наш  маленький  партизанский  отряд  это
делать! Да и как иначе я мог  рассчитывать  на  то,  что  вы  хотя  бы
выслушаете меня, не перебивая?..

    Николай Степанович снова промычал, и теперь Каин остановился перед
ним.

    - Хотите что-то сказать?

    Николай Степанович кивнул.

    - Тогда я хочу предупредить вас вот о чем: у  вас,  конечно,  есть
сильнейший позыв расправиться со мной. Ликвидировать меня. Если я  все
правильно понимаю, вы можете сделать это,  не  прикладая  рук.  Просто
словом. Не советую.

    То есть подчинить  меня,  или  убить,  или  что-то  еще  вы,  если
повезет, сможете.

    Но этажом  выше  сидит  девочка,  чуткая  к  магии.  Рядом  с  ней
находятся  ваши  женщины.  И  как  только  вы  начинаете   произносить
инкантаментум, - Каин  издевательски  выделил  это  слово,  -  девочка
превращается в машину для убийства. Все будет кончено в долю  секунды.
Хоть что-то я умею делать лучше вас:

    Николай Степанович еще раз кивнул.

    Внезапно -  где-то  разомкнулись  тучи  -  воздух  косо  прорезало
розоватыми пластинами света. На какое-то время все прочее, что было  в
этом помещении, стало необязательным,  призрачным:  и  собеседники,  и
огромный сейф в углу, и незаконченный  бассейн  с  коробом  застывшего
раствора и торчащей из него навеки лопатой:

    Каин протянул руку и взялся за край пластыря.

    - Итак, вы меня поняли? - и потянул пластырь.

    Это было больно.

    - Где тут у вас сортир? - спросил Николай Степанович.

     8.

                         А что же делали эльфы с крадеными младенцами?
                                                     Кэтрин Энн Портер

    Гостеприимство Каина  распространилось  еще  и  на  Бортового,  но
заложниц не коснулось, и это было понятно, но обидно.

    - Итак, подведем промежуточный итог,- сказал Каин. - Мы преследуем
одну цель.

    У нас общий враг. У нас равно нет друзей. Наша вражда  объясняется
всего лишь недоразумением. Я даже готов дать  вам  удовлетворение,  но
только после победы.

    - Мгм:- неопределенно откликнулся Николай Степанович.  -  Скажите,
милейший, а ваша затея с: э-э: ураном - на что нацелена?

    Каин посмотрел на свою руку. В руке он держал рюмку.

    - Если у нас ничего не получится,- сказал он,  -  и  если  мерзкие
твари все-таки полезут наверх, мы приведем эту бомбу в  действие.  Вы,
кажется, помните, что происходит с ураном под действием  ксериона?  По
нашим расчетам, сгорит вся сибирская тайга, займутся нефтяные  пласты.
Завод этого дурака тоже рванет:

    Через год настанет  новый  ледниковый  период,  который  переживут
только теплокровные:

    Он выцедил водку.

    - Кстати, о дураке,- сказал Николай Степанович. - Где он и  что  с
ним?

    - Должно быть, в аэропорту. Счастливое семейство вновь обрело: ну,
и так далее.

    - Не врете?

    - А смысл? Он мне нужен. Зла я на него не держу. Опасности он тоже
не представляет:

    - Не для  печати:-  влез  было  Бортовой,  но  Николай  Степанович
прихлопнул его ладонью.

    - Сейчас стало неинтересно, - сказал брюзгливо Каин,-  а  когда-то
крысы таскали мне провиант  из  спецотдела  Елисеевского.  Где  теперь
такое найдешь? Сыр из дичи. Снетки в плетеных  коробах.  Кисло-сладкое
мясо. Купаты по-имеретински.

    Раки в белом вине.  И  само  вино:  "Кахетинское  N  8",  "Красный
камень", "Усахелаури N 21", коньяк "Двин":

    - Так бутылками и таскали? - изумился Бортовой.

    - Тележка у них на то имелась:

    - Так вот, не для печати, - Бортовой был упрям, на то и  репортер:
- Если я все правильно понял, вы хотите  воспер:  в'спре:пятствывовать
воскрешению мертвых в день Страшного Суда. А вот как к этому отнесется
Русская православная церковь за рубежом? С ними вы согласовали?

    Каин впервые улыбнулся.

    - Еще Зверь не вышел из моря,- сказал  он.  -  Вот  он  выйдет,  и
согласуем. - И посмотрел на часы.

    - Зверь давно вышел,- сказал Николай Степанович и  тоже  посмотрел
на часы. -

    Видите  ли,  дражайший,  мы   с   вами   находимся   в   несколько
неравновесном положении. Вы когда-то пренебрегли отвлеченным знанием и
сделались  неспособны  прочесть  пылающие  письмена.  Вы  преуспели  в
тактике, но безнадежно отстали в стратегии. Мы,  каюсь,  совершенно  о
тактике забыли и оказались в положении блестящего  штаба,  на  который
напоролась кучка выходящих из окружения врагов. Голодных,  оборванных:
Понимаете, о чем я говорю?

    - Хотите возглавить операцию? Вы,  единственный  выживший  штабной
писарь?

    - Нет, совсем нет. Да, кстати: а как вы поняли, что я - это я?

    - Никак. Мы тупо и просто  начали  с  Евпатории,  нашли  какого-то
отставной козы депутата, который оказался до того разговорчив, что  мы
его даже не стали закапывать:

    -  Понятно.  Давайте  выпьем  за  упокой  души  этого  несчастного
авантюриста.

    - А к'к же тогда: эт: в'скрешение? - опять встрял Бортовой.

    -  Будет  тебе  воскрешение,  Миша.  Расслабься.  Значит,   Сергей
Илларионович, подвожу, как вы выразились, промежуточный  итог.  Я  без
вас победить могу. Вы без меня - нет. Видите, даже тактика  ваша  идет
от неизбежности поражения:

    - Какой упокой души? Он жив и здоров. Давайте  лучше  за  погибель
врагов.

    - Поддерживаю.

    - П'сть дохнут, как м'хи:

    - Продолжаю мысль,- Каин поднял палец. -  Оказалось  очень  просто
выяснить, кто вы, зачем и  откуда.  Похоже,  что  о  маскировке  своих
действий вы вообще не задумывались. Конечно же, единственный ратник на
планете! Последний защитник Камелота! Ланцелот Прудовый. Вот. И что мы
имеем в результате?..

    - В результате мы имеем следующее: я знаю, где  находится  вход  в
усыпальницу ящеров, и знаю, как его открыть. Вы не знаете, где он -  и
подавно не можете.

    Несмотря  на  всю  вашу   тайную   армию   и   многовековой   опыт
сопротивления.

    Почему?

    - Почему же не можем? Очень даже можем. Вот вами и откроем.

    - Я понимаю, что к  этому  все  в  итоге  сведется.  К  банальному
принуждению. Так скажите, нужен мне такой союзник или нет?

    - А у вас есть выбор?

    - Разумеется.

    - Нет у вас выбора! Потому что:

    - Потому что вы уже захватили  мою  семью,  -  скучным  монотонным
голосом сказал Николай Степанович, - и готовы вот-вот  предъявить  мне
их примерно в том же виде, что четыре часа назад -  двух  дорогих  мне
женщин? Эх, Сергей

    Илларионович. Господин лейб-гвардии поручик. Не стыдно?

    - Не стыдно. На карту поставлено все.

    - Я не  об  этом.  Ослабли  вы  разумом,  воюя  против  несчастных
медлительных тварей. В Аргентину, наверное, барон отправился с группой
товарищей? У него там собственный немалый интерес возник. Так вот,  их
всех или уже нет на белом свете, или торопятся  немногие  уцелевшие  с
печальным известием:

    Каин дернулся, как от внезапного ледяного прикосновения.

    - Что?

    - Это была ловушка,- холодно сказал Николай  Степанович,  доставая
портсигар. -

    Крысоловка.  Курить  будете?  Отличные  сигареты,  рекомендую:   Я
расставил несколько ловушек, и вы умудрились попасть во  все.  Неужели
вы считали меня способным на то, чтобы посадить своих родных  в  центр
мишени и  заставить  посылать  мне  письма  через  цыган,  которых  вы
контролируете? Даже обидно,  право.  Я  и  сам  не  знаю,  где  сейчас
находится моя семья. Знаю только,  что  под  охраной  таких  людей,  с
которыми вам не сладить... Да, Каин,  я  был  о  вас  лучшего  мнения.
Деградация налицо. Что мне теперь прикажете с вами делать?

    - Не забывайтесь,- в голосе Каина зазвучали свистящие нотки,-  это
вы у меня в руках, а не наоборот!

    - Пойдемте посмотрим,- предложил Николай Степанович.- Вообще-то  я
просил, чтобы нам не мешали:

    За дверью стоял Коминт.

    Увидев его, Каин попятился.

    Коминт, опустив руки, медленно пошел к нему.

    - Коминт,- позвал Николай Степанович.

    - Что? - не оборачиваясь и глядя в грудь Каину, отозвался Коминт.

    - Наверху ничего не случилось?

    - Нет, все нормально.

    - Тогда погоди. Он нам еще будет нужен.

    - Ты видел его войско?

    - Частью.

    - Тогда ты ничего не видел, командир: На что он нам?

    - Живец.

    - Зря. Таких надо: Впрочем, как знаешь. Ты командир:

    - Идите, Каин,- сказал  Николай  Степанович  и  кивком  указал  на
лестницу.

    В  обширном  вестибюле  чьей-то  недостроенной  виллы  сидело   на
корточках вдоль стен Каиново воинство. Их на взгляд было десятка  два.
Среди обычных зомбиков  попадались  и  те,  другие:  с  металлическими
руками и ногами, с клинками-косами, с  толстыми  воронеными  стволами,
торчащими из плеч:

    Перед ними стоял Илья в джинсовом жилете на голое мускулистое тело
и неслышно наигрывал что-то на свирели.

    - На тихой дудочке любви:- сказал, подходя, Костя.  -  Здесь  все,
командир.

    - Хорошо. Илья, сдай этих бедняг другому, пойдешь  со  мной.  Яков
Вилимович!

    - Здесь: - откуда-то из-под лестницы отозвался Брюс. - Иду.

    Горбатый цыган подошел к  Илье,  принял  свирель.  Воинство  Каина
шелохнулось, будто бы вздохнуло, но осталось сидеть.

    - Батяня,- сказал Илья, тылом кисти  вытирая  рот,-  надо  с  ними
что-то делать. Не вечно же в дудочку над ними дуть:

    Николай  Степанович,  не  ответив,  присел  рядом  с  четвероруким
парнем. Транс колдовской музыки  не  мог  разгладить  жестких  складок
возле губ. Меж неплотно сведенными  веками  розовел  белок  глаз.  Лет
десять назад, скорее всего,  это  лицо  было  на  фотографии,  которую
показывали по какому-нибудь местному телевидению. "Мальчик десяти лет,
ушел из дома и не вернулся. Был одет в коричневое драповое  полупальто
с цигейковым воротником:"

    - Ты прав, Илья. Надо что-то делать:

    По дымному следу (Из рассказов дона Фелипе)

    - Это я теперь в деревне вроде как  самый  главный,  а  приехал-то
позже всех.

    Тогда, из болот, я уходил последним - и то ли свечку задел, то  ли
земля так неудачно повернулась: Очутился я опять же в болоте.  Но  как
бы и в бане в то же время. Кое-как выбрался - на третий день:

    Вот представь: болото. Тростник какой-то, осока,  прочая  гадость.
Лягушки вот такие - тебе по пояс, пожалуй. И все время кто-то  кого-то
жрет, и думаешь только: слава Богу, не меня. А делаешь шаг - и  вот-те
нате, хрен в томате: автострада, бензоколонка, машины едут. Ну,  вылез
я... руки, понятно, вверх: война же была, чужаков так и так в  полицию
сдавали; а в Америке этой человека  в  полицию  сдать  не  западло,  а
гражданский долг. Долго со мной разбирались, но видно был по  мне:  из
германского плена мэн. Пока переводчика  нашли,  я  кое-что  смикитить
сумел и легенду выстроил. Будто бы сидел во Франции, бежал через

    Испанию на панамском шипе. А панамцы эти долбанные меня нашли и за
борт выбросили: И так я в это поверил, что  панамцев  до  сих  пор  не
люблю. И что ты думаешь: скушали мою брехню за милую душу:  доверчивые
были, это потом мы им ума-разума вложили. Переводчик,  бывший  таксист
парижский,

    Москаленко, так хорошо переводил, что  мне  только  "да"  и  "нет"
отвечать оставалось. Много я из его переводов  о  Франции  да  Испании
узнал:

    А потом - повезли меня в город  Вашингтон  к  послу  Майскому.  По
дороге

    Москаленко мой мне и говорит: ты, мол, лучше бы  в  посольство  не
ходил, поскольку там советская власть, а где советская власть,  там  и
тюрьма неподалеку. Я бы, говорю, и сам рад не ходить, тем более что  и
командир велел: пока Сталин живой, домой не ворочаться. Да только  что
я могу сделать в чужой- то стране? Москаленко обещал  помозговать,  но
уж очень все быстро произошло.

    Я даже мявкнуть не успел:

    Встречу нашу с послом даже для кино снимали. А назвался я, кстати,
именем

    Пети Брагина, последнего  нашего  в  бою  павшего,  он  у  нас  из
детдомовских, и рыла у нас с ним схожие: были. Да. И газетчиков всяких
тьма, в блокноты строчат,  на  аппараты  снимают.  Рассказал  им,  как
деревни жгут, как баб с детишками за то,  что  пленным  еду  приносят,
убивают.  Американцам,  чтобы  воевать,  себя  взвинтить  нужно.   Ну,
взвинтил. Кино уехало, посол  ручкой  сделал,  убрались  журналисты  -
явилися чекисты. И - берут меня в оборот: как я в плен сдаться  посмел
и за сколько родину продал? Морду еще не бьют, но примериваются. Там у
них в посольстве своя Лубяночка махонькая: подвал двухэтажный.  И  вот
держат меня там, не выпускают. Допросы  снимают.  И  чувствуя  я,  что
завираться начинаю. Это вам не ФБР,  переводчиков  с  русского  им  не
требуется. В  конце  концов,  понимаю  я,  что  пришел  мне  форменный
карачун: приперли к стенке в прямом и переносном. Получаюсь я по  всем
статьям предатель и шпион, и возразить нечего: И вдруг: приводят  меня
не в допросную, что в подвале же, а в кабинет начальника  чекистского,
тот, не моргнув глазом,  конвоиров  отсылает,  дверь  запирает  и  мне
говорит: что ж ты, сукин сын Филипп Антонович Пансков, в запирашки  со
мной играешь? Тебе же

    Героя  за  гималайскую  операцию  присвоили!  И  тут,  веришь  ли,
растерялся я.

    Всего ждал, только не этого. Верно говорят: не повезет,  так  даже
на родной сестре триппер поймаешь. А он, гад, на меня смотрит.  И  все
понимает. И я уже все понимаю:

    Не повезут меня ни в какую Россию, а пристрелят тут же  и  тут  же
зароют в подвале, как и не было никогда:

    Встаю. Руки по швам. Служу Советскому Союзу!..

    В общем, не успел он.

    Запихнул я его в шкаф, в том же шкафу костюмчик понаряднее  нашел,
рубашечку, галстук, который завязывать  не  надо,  штиблеты  по  ноге,
макинтош, шляпу на глаза надвинул, сигару в зубы - я видел,  начальник
так ходил,- бумажник не забыл спионерить: и в коридор. Охранники меня,
понимаешь ли, слишком близко подпускали:

    Вышел на площадь, с полицейскими раскланялся,  такси  остановил  и
поехал на вокзал. Слова некоторые я уже понимал:

    Нью-Йорк тогда был тогда самый большой город в мире, и  искать  им
меня пришлось бы очень долго.

    Вышел из вагона,  опять  же  в  такси,  говорю:  синагога.  Какая,
спрашивает таксист.

    Говорю:  эни.  Любая,  мол.  Ну,   он   разворачивает   машину   и
останавливается на другой стороне улицы:

    С евреями договориться оказалось не так уж легко, но и не  слишком
трудно.

    Много, говорю, я вашего брата спас, выручайте теперь и вы меня.  В
общем, был я через месяц  эмигрантом  из-под  Варшавы  по  имени  Беня
Блашкович. А потом еще чуть-чуть - и принял меня Военно-морской флот в
свои объятия.

    Чтоб  в  морской  пехоте   служить,   язык   в   тонкостях   знать
необязательно. Райт, лефт, стенд стил, йес, сэр! - ну и еще пара слов.
Главное,     слова     короткие.     Не     то     что     у      нас:
"Побатальонноперваяротанаместеостальныенаправомарш!"

    Подготовочка  моя  сказалась:  определили  в  особое  диверсионно-
разведывательное подразделение  "Шадоуз".  Про  него  даже  сейчас  не
пишут.

    Готовили  нас  ни  больше  ни  меньше,  как  для  захвата  в  плен
Муссолини, Гитлера и

    Сталина. Правда, в натуре ставили  перед  нами  задачи  попроще  и
помельче калибром.  Да  и  Скорцени  нас  опередил  в  одном  эпизоде.
Встречались мы тут с ним лет пятнадцать назад,  старый  стал,  обрюзг,
форму не держит. Ну, посидели, выпили хорошо: что мне теперь-то с  ним
делить? Вот. Но золотой запас

    Германии наши ребят