думает. И как.

    - Они и узнали, что я о них подумал?

    - Конечно.

    - А детишки им на что нужны были?

    - Не знаю. Только извечная это дань цыганская:

    - Ладно. Что им от людей нужно?

    - Непонятно мне это было, милый. Вот  что  всякому  начальству  от
людей нужно?

    Чтобы слушались да помалкивали. Так и эти:

    - Значит, в начальство рвутся?

    - Не то, чтобы прямо в начальство.  Они  все  за  спинами  маячат.
Одного по телевизору даже видела в программе "Время".

    - А распознать их можно?

    - Трудно  их  распознать  человеку.  Гриб  есть,  его  высушишь  и
покуришь - видеть их начинаешь. Правда, соображение теряешь при  этом,
не понимаешь ничего.

    - Нет, это не годится. От водки, скажем, многие и чертей видят.

    - Котята новорожденные, слепые, их чуют. Орать начинают.

    - Поди разбери, от чего котенок орет: А собаки?

    - Собак они обманывают. Но есть зверек, который  змей  давит,  вот
тот - да, тот хитрый глаз имеет:

    - Зверек, который давит змей:- Николай Степанович задумался.

    - Еще так смешно чирикает, ровно как птица клест:

    - Мангуста?

    - Мангас-та. Так правильно. Сами-то они мангасами называются.

    - Мангасы, значит: Запомню.

    - А людей, которых себе служить заставляют, барканами зовут.  Тоже
запомни.

    - Запомню.

    - Верховный мангас в воде живет. В море. Его имя Лу.

    - Они что, не только на людей похожи?

    - Они разные. Есть как люди, есть как крокодилы, только побольше.

    - Понятно, - сказал Николай Степанович. - Ты мне  скажи  вот  что:
лекарство это бурое, которое я тебе сейчас дам - оно откуда приходит?

    - Мангасы делают.

    - Точно?

    - Да уж куда точнее.

    - Плохо дело, - сказал Николай Степанович. - По кругу ходим. И как
бы в этот круг прорваться: Давай уж, старая, раз  так  масть  легла  -
приманивай своего.

    - Приманить не смогу, нет у него ко мне  больше  интереса,  а  как
найти, расскажу.

    Зовется он в миру Сулейменовым Насруллой Абдухакимовичем, и  когда
прибывает, останавливается в крайкомовской гостинице, там  ему  всегда
люкс приготовлен. Имя хоть и не русское, но не узбек он и не  татарин.
Седой, представительный. Лоб  широкий,  а  над  переносицей  небольшая
вмятинка. И вот здесь, под  подбородком,  кожа  складчатая  болтается.
Манерой начальник, и люди с ним высокие об ручку ходят. Вот он-то змей
главный и есть.

    - Змей? - переспросил Николай Степанович.

    - Змей, воистину змей:

    Когда-то крайкомовская, гостиница "Октябрьская"  переживала  нынче
не лучшие времена. Нынешние высокие гости предпочитали останавливаться
в загородной резиденции губернатора, а "новые русские" облюбовали  для
себя гостиницу поновее. Так что  красные  ковровые  дорожки  облысели,
мебель порассохлась и попродавливалась, телевизоры не  включались  или
не выключались, и даже форточки не  открывались  или  не  закрывались.
Персонал, впрочем, держался старый, вышколенный, холуеватый.

    Портрет Непогребенного, набранный разноцветным шпоном  и  висевший
напротив стойки администратора, никто не трогал:

    Вовчик и Тигран жили в двухместке наискосок  от  закрытого  люкса.
Время от времени кто-то  из  них  выходил  в  город  на  связь.  Связь
осуществлялась через пиццерию.

    - Командир, - нервно говорил Тигран, наклоняясь вперед - грудью на
столик. -

    Сколько нам еще ждать? Неприлично же - два мужика в одном  номере!
Вторую  неделю!  Горничные  хихикают.  Особенно   как   зеркала   туда
притащили.

    - А что же вы горняшек-то не: э-э: не разубедите?

    - Так ведь приказа не было, - растерялся Тигран. - А то бы  мигом.
Зато я вчера

    Машу Распутину живьем увидел, только она носом  закрутила  и  жить
здесь отказалась...

    - Ладно, перебьетесь без Маши, - сказал Николай Степанович.  -  Вы
бы книжки читали, что ли.

    - Понял, - сказал Тигран. - Какие?

    - Библию.

    - Понял, - повторил Тигран. - Разрешите идти?

    - Идите:

    Из Тиграна мог со временем получиться хороший агент, а вот Вовчика
интересовали по жизни две вещи: деньги - и  чтобы  хохлы  в  Крыму  не
наглели.

    Почему-то в обоих случаях он делал ставку на Николая Степановича:

    Вечером, часов в семь, раздался телефонный звонок.  Голос  Тиграна
потребовал

    Ларису Ивановну. Но без подруг.

    - Сожалею, милостивый государь, но по нашему номеру госпожа Лариса

    Ивановна не значится:

    Николай Степанович положил трубку, кивнул Гусару, осмотрелся,  как
будто мог что-то забыть:

    Но уже нельзя было ни остановиться,  ни  свернуть.  Ревели  загодя
прогретые  моторы  танков   и   самолетов,   командиры   распечатывали
осургученные конверты...

    Должно быть, поэтому и капризная "Нива" завелась мгновенно.

    Оставив машину во дворе  напротив  гостиницы,  они  направились  в
точку рандеву: кафе с многозначным названием "Стрелка". Вовчик сидел у
стойки и что-то пил - явно безалкогольное, но для виду морщился.

    - Хорошо вышли? - спросил Николай Степанович.

    - Хорошо, - сказал Вовчик и бросил на стойку деньги. -  Тигр  даже
кадку  какую-то  своротил  с  растением.   Я   гостиницу   клоповником
обозвал... В общем, приметили нас, как вы велели.

    - Молодцы.

    Тигран маячил на углу за газетным киоском. Отсюда вход в гостиницу
был хорошо виден.

    - Не выходил, - доложил он.

    - Прекрасно, - сказал Николай Степанович. -  Теперь  держитесь  за
мной: да не зацепитесь там за что-нибудь.

    - Что - действительно не увидят нас? - Тигран недоверчиво  сморщил
лоб.

    - Увидят, но не обратят внимания.

    - Потом научишь, командир?

    - Будет время - научу:

    Он накинул на свой маленький  отряд  "серую  вуаль"  и  повел  его
вперед, в логово врага.

    Часов в одиннадцать Гусар заворчал и встал, и тут же забеспокоился
мангуст

    Рики, одолженный Николаем Степановичем в  живом  уголке  степкиной
школы якобы для вязки.

    - Собирается куда-то, - сказал Тигран, захлопнул коробку с нардами
и приоткрыл дверь. - На ночь глядя:

    - Пошли, бойцы, - Николай Степанович отложил Библию и встал.

    Ручка двери люкса шевельнулась, замок щелкнул - и как бы  случайно
отряд  вывалился  в  коридор,  прямо   навстречу   выходящему   седому
представительному мужчине в сером партийном пальто и пыжиковой шапке.

    - Сасэд, дарагой! - бросился к нему Тигран.  -  У  меня  празднык!
Дочь не радылась, сын радылся! Пойдем выпьем! Ты ему имя прыдумаиш!

    Седой брезгливо посмотрел на  Тиграна  и  сделал  движение,  чтобы
отстранить его с пути. В следующую секунду он уже лежал лицом  вниз  с
заломленными руками и полотенцем во рту. Вовчик мгновенно  связал  ему
запястья, накинул свободный конец веревки на шею  и  закрепил  петлей.
Вовчик вернулся из

    Афганистана с навсегда испорченной печенью и  восточных  людей  не
жаловал.

    Втроем они еле затащили жильца обратно в люкс.

    - Ну, тяжелый! Он что, из железа? Пожилой, а качок...

    - Поковыряемся и узнаем, - сказал Николай Степанович.

    Пленник замычал.

    Его усадили в кресло, накрепко примотали скотчем:  ноги  к  ножкам
кресла, плечи

    - к спинке. Потом осторожно вынули изо рта полотенце.

    - Что происходит? - страшным голосом прокаркал пленник. -  Кто  вы
такие?

    - Мы юные натуралисты, - сказал Николай Степанович. - Интересуемся
рептилиями. В нашем живом уголке как раз не хватает...

    - Я буду кричать, - сказал седой.

    - Голубчик, - сказал Николай Степанович, - это  же  спецгостиница.
Здесь же запроектированы такие стены, чтобы звуки оргий не проникали в
коридор. Чтобы партийная тайна наружу не выходила.

    - Деньги в зале, в кейсе под крышкой рояля.

    - Какой оригинальный тайник! - восхитился Вовчик. - Никогда бы  не
догадался заглянуть под крышку рояля: Кстати, что такое рояль? Это  на
чем девок трахают?

    - Сейчас сюда приедет милиция: - прохрипел седой. - И  вам  конец.
Вас даже арестовывать не будут - пристрелят на месте...

    - Не приедет, - сказал Николай  Степанович.  -  И  не  пристрелят.
Дежурный по городу предупрежден.

    - Так вы от Олег Наумыча?

    - Не по воле, но с попущения, - туманно изрек Николай  Степанович.
- Там так обрадуются, вы себе даже не представляете. Время продаваться
и время закладывать...

    - Что вам надо? Говорите, я тороплюсь.

    - А вот здесь вы ошибаетесь. Вам уже совершенно некуда торопиться.
Одно могу сказать определенно: не деньги ваши нам нужны:

    - Хотя и от них не откажемся, - торопливо сказал Вовчик.

    - Молчи, - прошипел Тигран. - Командир говорит.

    - А что тогда? Что?

    - Вы меня узнаете? - сказал Николай Степанович и продемонстрировал
себя в профиль и анфас.

    - Я? Вас? С какой стати? Мало ли шушеры...

    - Да. Вы. Меня. Узнаете?

    - Н-не помню. Я должен знать?

    - Вы в начале года приказали одной пожилой цыганской леди:

    Седой дернулся. Кресло заскрипело.

    - Не может быть: - прохрипел он. - Она же:

    - Жива и здорова, - сказал Николай Степанович. - Равно  как  и  я.
Равно как и мои жена и ребенок. Кусок оказался  шире  пасти.  Голубчик
мой,  на  ваше  несчастье,  в  нашей  стране  существуют   не   только
государственные организации. Никакой звонок, будь он даже  из  Кремля,
вас не освободит. Надеяться вам не на что.

    Человек опять переиграл вас.

    - Все равно от меня вы ничего не узнаете.

    - Да? Ну, это знакомо. "Но не твари с кровью  горячей:"  -  и  так
далее. Ребята, несите трюмо.

    - Н-нет: Что вы делаете? Не надо. Я:

    - Спокойно, Герасим, я собака Баскервилей:

    Трюмо встало перед креслом. Седой зажмурился.

    - Поднимите ему веки, - скомандовал Николай Степанович. - Средство
старое,  проверенное.  В  детстве   я   мечтал   стать   красавцем   и
гипнотизировал себя перед зеркалом: Дамы считают, что помогло.

    - Можно и спички  вставить,  -  подсказал  Тигран.  -  Какие  веки
плотные, все равно что ногти:

    Седой завизжал, заверещал, как от щекотки.

    - Комсомолки тут не так голосили, - сказал Николай  Степанович.  -
На рояле.

    Вдруг визг оборвался. Седой  сидел  неподвижно,  вонзив  взгляд  в
отражение собственных зрачков.

    Это почему-то было так страшно, что  Вовчик  попятился,  а  Тигран
заозирался тревожно. Рики тихо чирикнул в углу.

    - Итак, кто вы? - спросил Николай Степанович.  Голос  его  мог  бы
показаться спокойным, если бы не преувеличенно четкая фиксация каждого
звука.

    - Пятнадцатиголовый Атгар Желтый мангас.

    - Кто стоит над вами?

    - Двадцатипятиголовый Хотгор Черный мангас.

    - Кто стоит над всеми мангасами?

    - Верховный мангас Лу, Имеющий имя.

    - Что делают мангасы?

    - Живут на Земле.

    - Зачем живут?

    - Берегут Спящих.

    - Что нужно мангасам от людей?

    - Люди съедобны. Когда  наступит  Пробуждение,  понадобится  много
еды. Люди собраны в городах, людей не придется ловить по джунглям.

    - Когда наступит Пробуждение?

    - Когда мангас Лу, Имеющий имя, выйдет из моря.

    - А когда он выйдет из моря?

    - Когда все будут готовы встретить его.

    - Сколько времени осталось ждать?

    - Очень мало.

    - День, месяц, год?

    - Миг. Уже все сроки исполнены. Все имена названы. Осталось одно.

    - Что - одно?

    - Осталось одно имя.

    - Какое?

    - Неназванное. Неназываемое. Имя.

    - Почему же оно не названо?

    - Оно потеряно. Его ищут. Скоро найдут. Оно попало к людям, а люди
слабы.

    Люди сами скажут его. Так было всегда.

    - Почему мангас Лу не может выйти из моря сам? Почему  Пробуждение
не начинается прямо сейчас? Ведь имя - простой звук.

    - Нет простых звуков. Имя открывает Врата Тьмы.

    - Так это пароль?

    - Это настолько же выше пароля, насколько Сор выше человека.

    - Какой сор?

    - Сор - тот, кто спит.

    - Ах, вот как: Мангасы - слуги Соров?

    - Мангасы - хранители Соров.

    - Мангасы смертны?

    - Да.

    - Как долго они живут?

    - Около тысячи лет.

    - Сколько лет вам?

    - Восемьсот. Скоро я уйду.

    - Мангасы оставляют потомство?

    - Мангасы бесплодны. Новые мангасы  выходят  из  яиц,  оставленных
Сорами.

    Поколение за поколением.

    - Интересно. И где же хранятся эти яйца?

    - Под Черной Стражей.

    - Что такое Черная Стража?

    - Башня, поставленная над кладкой.

    - Где они находятся?

    - Это знают только Черные мангасы.

    - Как зовут в миру Двадцатипятиголового Хотгора Черного мангаса?

    - Дайна Сор.

    - Даже не очень скрывается: Кто она, где живет, чем занимается?

    - Заведующая русской службой  Кью-Ти-Ви.  Москва,  Новослободская,
шестнадцать.

    - Так: час от часу: Кто и зачем уничтожил деревню  Предтеченку  на
реке Чуна?

    - Искали гасара.

    - Кто такие гасары?

    - Дурные мангасы.

    - Ага. Значит, есть и дурные мангасы?

    - Есть. Мало. Не верят в Пробуждение. Умеют лгать, что Пробуждения
не будет.

    Умеют лгать, что прежние Пробуждения не удавались. Учат  людей  не
подчиняться правильным мангасам.

    - И как? Нашли его: в деревне?..

    - Нет. Его не оказалось там.

    - Ошибочка, значит, вышла?

    - Нет. Просто  вместо  гасара  прибыли  человек  и  ама.  Человека
ледяной мангас убил, а ама ушел.

    - Кто такой ама?

    - Ама здесь. Ты его видишь.

    Гусар заворчал.

    - Это ты? - повернулся к нему Николай Степанович.

    Гусар продолжал ворчать.

    - Ты не любишь, когда тебя называют этим словом?

    Пес утвердительно кивнул.

    - Извини, - сказал Николай Степанович. -  Сам  не  стану  и  этому
закажу.

    Продолжаем, любезный: Имя гасара.

    - Стадвадцатиголовый Гасар Красный мангас.

    - Имя в миру.

    - Нам запрещено знать.

    - Но мне-то не запрещено?

    - Я не могу сказать.

    - Да, брат мангас, придется нам с тобой ленинские нормы  следствия
нарушать:

    Боли ты боишься?

    - Не всякой боли.

    - Ну, что же: будем пробовать. Вся ночь впереди.

    Гусар вдруг сорвался с места, нырнул мордой под батарею и  вытащил
за шкирку

    Рики. Медленно подошел к мангасу и бережно положил зверька к  нему
на колени:

    Тонкий вой вырвался изо рта пленника.

    - Не-е-е-е-е-т!.. Убе-е-е-е... лучше убе-е-е-е!..

    - А на вид такая славная зверушка, - сказал Николай Степанович.  -
Дети, например, обожают... Так что: тебя убить - или его убрать?

    - Убе: рите: убе: рите: убе:

    - Имя.

    - :рите: убе:

    - Имя гасара.

    - Старое: знаю. Как сейчас:

    - Говори старое.

    - Фламель.

    - Фламель?!

    - Да. Убери: убийцу:

    - Иди сюда, малыш. Дядя хороший, дядя теперь и сам все  скажет:  -
Николай Степанович вынул портсигар, достал папиросу, похлопал себя  по
карманам в поисках  спичек.  Тигран  моментально  протянул  зажигалку.
Пленник вдруг издал странный всхлип.

    - Тоже покурить хочешь? - обернулся к нему Николай  Степанович.  -
Подожди немного, отдохнешь и ты: - и осекся.

    Лицо пленника переменилось. Взгляд, прежде завороженно-панический,
устремленный  в   одну   точку,   угрожающе   прояснялся.   И   что-то
ненормальное, не сразу уловимое, происходило с глазами.

    - Бельма - зеленые: - прошептал  Вовчик  за  спиной.  -  Красавцем
становится:

    Теперь у пленника были настоящие  змеиные  глаза:  без  белков,  с
узкими вертикальными зрачками. Веки стали серыми и кожистыми,  исчезли
ресницы. С коротким треском лопнул скотч, удерживавший  тело.  Бывшего
Насрулло

    Абдухакимовича выбросило из разлетевшегося в щепы  кресла.  Мощный
темно- зеленый хвост  швырнул  Тиграна  в  угол.  Распахнулась  пасть,
полная игловидных изогнутых зубов, и метнулась прямо  в  лицо  Николаю
Степановичу. И быть бы ему без лица, но Гусар успел прыгнуть и свалить
командира за трюмо:

    Схватка происходила в  полном  молчании.  Ящер  пытался  разорвать
веревку, врезавшуюся в разбухшие лапы и петлей затягивающую горло,  но
добротный репшнур пока не поддавался натиску. Гусар вцепился клыками в
дряблый кожистый мешок на шее, а мангуст,  отчаянно  вереща,  атаковал
откуда-то снизу.

    Ковер летел клочьями. Шипастый хвост со свистом  рассекал  воздух,
круша оставшуюся мебель. Тигран, чудом избежав второго  удара,  рыбкой
бросился в прихожую, где по  беспечности,  связав  пленника,  оставили
оружие. Николай Степанович едва успел увернуться от осколков  зеркала.
И тут остолбеневший

    Вовчик пришел, наконец, в себя, схватил торшер и тяжелой бронзовой
подставкой с хрустом отоварил ящера по затылку:

    Вернулся Тигран. Шел он медленно и почему-то  на  цыпочках,  двумя
руками неловко сжимая кинжал. Склонившись над  обмякшей  тушей  (серое
пальто  и  костюм   расселись   по   швам,   в   прорехах   проступала
бледно-зеленая морщинистая кожа, башмаки лопнули, обнажив четырехпалые
когтистые лапы), он несколько раз тупо ткнул кинжалом. Потом навалился
на рукоять всем весом - и все-таки проколол неподатливую шкуру.

    - И еще справа, - сказал Николай Степанович, обретя голос.  -  Там
тоже может быть сердце:

    Промедление смерти. (Мадагаскар, 1924, декабрь)

    - Именем Творца, Вечного и Неназываемого, принимаю  на  душу  свою
часть ноши тех,  чьей  мышцей  держится  свод  мироздания,  и  клянусь
никогда, ни по доброй воле, ни по злому умышлению, не слагать  с  себя
взятой тяготы. Клянусь чтить  моих  Учителей  и  Наставников,  старших
братьев и отцов, и повиноваться им во всем. Клянусь уважать равных мне
и тех, кто ниже меня, любить их и  учить  всему,  что  превзошел  сам.
Клянусь хранить тайну,  доверенную  мне,  и  не  разглашать  никому  и
никогда смысл Слов и Знаков, могущих изменить природу

    Мира. Клянусь гнать и преследовать зло во всех его воплощениях,  и
прежде всего в себе самом. И когда грянет последний бой, клянусь  быть
там, куда поставит меня воля Тех, кто старше меня, и быть  стойким  до
конца:

    Примерно так я перевел  то,  что  произносил  нараспев  следом  за
Учителем Рене.

    Позже я переложил эту клятву в стихи  и  включил  в  третью  книгу
"Начала" - в "Послушника".

    Испытания перед посвящением, которых так  страшились  мои  младшие
братья, я преодолел сравнительно легко. Да  и  то  сказать:  человека,
пережившего гражданскую войну в Петрограде, тьма,  холод  и  голод  ни
удивить, ни сломать уже не  смогут.  А  всяческие  "искушения  святого
Антония", насылаемые безжалостными экзекуторами, мне иногда  удавалось
даже  развеивать  самостоятельно:  уроки  Брюса  пошли  впрок,  да   и
природные способности у меня, как выяснилось, были  изрядные.  Старшие
Учителя, в отличие от незабвенного моего директора гимназии Иннокентия
Федоровича, никаких поблажек  никому  не  давали  и  вообще  старались
никого не выделять, дабы не возбудить ни в ком зависти, легко  могущей
вывести новопосвященных на черную тропу.

    И вот мы, преодолев за сорок дней символический путь  от  рождения
до смерти, как бы рождались вновь для иной жизни.  В  пещере  не  было
никаких  устрашающих  изображений,  зловещих   факелов,   человеческих
черепов и прочего излюбленного  профанами  реквизита.  По  очереди  мы
выходили  из  подземелий  предыдущей  жизни  на  крошечную   терраску.
Напротив, отделенный пустым пространством, стоял вырубленый из  белого
камня постамент в виде древнего города,  обвитого  по  стенам  девятью
кольцами тяжелого змеиного тела. На стенах стояли Учителя и гости, все
в  белых  одеждах,  освещенные  голубым  газовым  светом.   Оставалось
последнее,  самое  трудное  для  меня  испытание:  пройти  к  ним  над
разверзшейся внизу  пустотой  (были  видны  даже  далекие  звезды)  по
каменному мостику в две лад