.

                                Неведомое не похоже ни на что из того,
                                что мы можем о нем предположить.
                                                     Петр Д. Успенский

    - Почему ж ты мне всего этого не сказал тогда? - не поднимая  глаз
и продолжая катать по столу монетку,  спросил  Николай  Степанович.  -
Если знал и видел - то почему не сказал? Доверия не испытывал?

    - Был грех, - кивнул Брюс. -  Спекулировал  я  про  себя:  слишком
предан Колька, слишком чист, чтобы ему  татьское,  предательское  дело
предлагать. А ну как решит взвесить, кто ему дороже: старый Брюс  либо
весь Орден? А и то: как бы поступил?

    - Не знаю. Задумался бы.

    - То и дело, что не знаешь. Я и сам не знал  до  последнего  часа,
что решусь на такое: А уж после весточку слать и вовсе дурью выходило.

    - Н-да:

    Исчезновение Брюса было инсценировано  им  же  самим.  В  какой-то
момент  он  выяснил  -  совершенно  случайно,  а   потому   достаточно
достоверно  -  что  деятельность  Пятого  Рима  весьма  приветствуется
иезуитами,  которые,  по  идее,  являются  естественными  противниками
мозаичников и когда-то возникли именно как противоборцы. Он из  чистой
осторожности  и  перестраховки  предпринял  собственное  расследование
(обратившись   к   прогностикам   Союза    Девяти),    и    оказалось:
последовательная и точная реализация планов Капитула Ордена приведет к
тем же результатам, что и деятельность орденов антифутурального толка,
иезуитов и масонов: установлению всемирного государства  и  всемирного
правительства. Он постарался осмыслить  это  и  пришел  к  не  слишком
радостному выводу: противостоящие друг другу ордена Евразии  исполняют
чью- то единую волю, работая старый, как мир, номер "борьба  нанайских
мальчиков".

    Поисками этого носителя единой воли Брюс и посвятил  себя  с  того
момента, как вышел в  январском  тридцатого  года  городе  Стамбуле  и
растворился в  толпе:  ("Выяснил?"  -  с  непонятной  самому  усмешкой
перебил его Николай Степанович во время этого рассказа, и Брюс  кивнул
рассеянно:)

    Странствия по миру (Персия - Индия - Китай - опять Индия - Южная и
Северная

    Африка - зачем-то Австралия - и опять Индия - Ирландия - Шотландия
-

    Северная Америка - Австрия:) обогатили его новыми впечатлениями  и
просветлили разум. Мы занимались  деянием,  упершись  в  стену  лбами,
говорил он, ничего перед собой не видя, опричь старого кирпича:

    В  одном  из  буддийских  монастырей  Гоби  он  обнаружил  древний
манускрипт,  где  аккуратист  переписчик  явно  скопировал   откуда-то
неведомые   иероглифы,   сопроводив   многие   из    них    китайскими
эквивалентами. С помощью Махендры

    Брюс перевел рукопись вначале на санскрит, а затем и  на  русский.
Махендра и сказал тогда Брюсу,  что  исходный  язык  рукописи,  тайный
сакральный молитвенный язык змеепоклонников, есть  ни  что  иное,  как
язык цивилизаций асуров, живших в местах нынешних великих  пустынь,  и
что жили там асуры "минуту Брахмы" назад, потом исчезли с лица  земли,
но еще "мгновение Брахмы" назад последние асуры писали свои  последние
книги, после чего прятали их в несокрушимые футляры из черного  стекла
и уходили на морское дно: "Секунда

    Брахмы", это  Брюс  знал,  составляла  чуть  более  миллиона  лет.
Минута, следовательно:

    Несомненно, что евангелист Иоанн при написании "Апокалипсиса" имел
перед собой этот манускрипт. А то, что из четкого лапидарного описания
-  похоже,  очевидцем  и  участником  -  действительных   страшных   и
трагических событий он сотворил предсказание и  пророчество:  так  что
же, не он последний. Сходство в деталях было поразительным, разве  что
у древнего автора из дыма выходила не саранча, а железные пауки:

    - И что из этого следует?

    - Из этого, Колька, многое следует:

    Древняя цивилизация исчезла почти бесследно. Но при  этом  знания,
накопленные ею, были где-то сохранены, и где-то рассеяны  были  споры,
назначенные к прорастанию. И время от времени среди  людей  появлялись
носители частичек древней мудрости. Они были так тщательно  скрыты  от
взоров, что установить их существование можно было лишь по делам,  ими
свершенным,  и  по  судьбам  других  людей,   простых,   но   с   ними
соприкосновенных.

    Похоже было на то, что те, тайные  люди,  чрезвычайно  долгоживущи
или просто бессмертны, что видят мир они как-то  иначе  и  цели  имеют
свои, простыми словами не описуемые. Долгоживучесть их как-то  странно
отличается от таковой у  посвященных  различных  орденов,  принимающих
ксерион, ибо последние, воспитанные в понимании быстротечности  жизни,
видят события изнутри и  живут  в  них,  и  деланное  бессмертие  свое
используют для того, чтобы поучаствовать во многих, то есть прожить не
одну конечную жизнь, а пять или десять, или пусть даже  тридцать,  как
те же  Ашока  и  Махендра;  тайные  же  люди  изначально  воспитаны  в
бессмертии и мыслят веками: Таков был Гассар, воспитатель  юного  царя
Ашоки и фундатор двух орденов: Союза  Девяти,  занятого  прежде  всего
охранением рода людского от войн и бед, и воинственного "Братства

    Башни", от которого напрямую ведут свою родословную катары,  "72",
суфии, - а через несколько  промежуточных  звеньев  такая  влиятельная
сегодня сила,  как  иезуиты.  И  похоже,  что  не  один  такой  Гассар
существовал в этом мире: то там, то здесь возникали как бы  из  ничего
островки  тайных  знаний,  откуда  отправлялись  в  путь   большие   и
маленькие, знаменитые и абсолютно  неизвестные  ордена.  Ни  подлинной
цели, ни подлинного средства не знали люди,  посвятившие  себя  этому:
Что можно сказать о  целях  ордена  "Павлиний  веер",  члены  которого
числом девятнадцать собираются раз в двести одиннадцать лет в одном из
городов Южной Европы с единственной целью: определить место  следующей
встречи. Золотые перстни с печатями в виде дуги  из  маленьких  овалов
передаются из поколения  в  поколение  -  и  больше  никаких  забот  и
привилегий члены ордена не имеют: Таких орденов и обществ сотни, может
быть - тысячи. Как правило, о существовании их знают только адепты.  С
точки зрения простого человека, это  пустопорожние  забавы,  игры  для
взрослых болванов. Однако не исключено, что  таким  не  очень  сложным
способом кто-то  невидимый  миру  пишет  или  произносит  пространное,
бесконечно сложное заклинание:

    С другой стороны, ясно, что многие ордена - те  же  розенкрейцеры,
например - создавались когда-то для  исполнения  конкретной  и  важной
задачи, исполнили ее  (очевидно,  не  ведая,  что  творят)  -  и  были
оставлены  на  произвол  судьбы,  на  саморазвитие  или   распад,   на
исполнение пустых ритуалов, уже не имевших наполнения смыслом: Масоны,
скажем, смогли переориентировать всю свою деятельность  на  то,  чтобы
добиваться как можно более высокого положения для  каждого  из  членов
братства, чтобы извлекать все возможные выгоды из богатства и  власти,
чтобы усиливать влияние  братства,  чтобы  каждый  из  каменщиков  мог
приобщаться к богатству и власти - и так круг за кругом.

    Средство стало целью: Мевлевики же выродились  в  нищих  дервишей,
пляшущих вокруг костров - хотя в  свое  время  они  стояли  за  правым
плечом  ханов  и  султанов  и,  очень  похоже,  инициировали  когда-то
гражданскую войну в

    Орде, чем привели ее к кровавому краху. Но была  ли  это  истинная
цель мевлевиков - или же вторичный эффект какого-то иного деяния,  для
которого само существование Орды находилось на сорок девятом месте?..

    Трудно судить о том, на что смотришь изнутри: Так  и  не  ясно  до
конца, исполнена ли была изначальная задача Пятого Рима - или же Орден
прекратил  бытие,  не  дотянувшись  до  меча?  Если  считать   задачей
постоянное бдение и охрану человечества от некоего  невидимого  врага,
то, видимо, да - Орден пал, как часовой, к которому подкрались  сзади.
Но существует  подозрение,  и  весьма  обоснованное,  что  высказанная
задача есть не более чем ширма, а истинным великим деянием Пятого Рима
стала остановка распространения католицизма в

    России в семнадцатом веке,  сохранение  единоцентрической  системы
духовной и светской власти -  после  чего  Орден  существовал  уже  по
инерции:

    В  этой  дистрикции  де  сьянс,  говорил   Брюс,   точные   знания
невозможны, ибо нет способа подвергнуть их  ревизации  и  пробации.  И
приходится, впитав в себя  величайшее  множество  фактов  фактиссимов,
прибегать к профаническому методу: чуять чревом.

    А чрево чует беду последние сто лет:

    Молодые, юные и совсем молокососные  ордена  и  братства  получают
откуда-то  крупицы  древних  знаний,  причем  из  тех  областей,   что
запретны. Шабаши и волхвования вызывают потопы и потрясения земли,  но
никому нет до этого дела.

    Будто детям дали порох и серные спички,  чтобы  разрисовывали  они
себе веселыми узорами щеки и выкладывали  на  полу  буквы  гражданской
азбуки для просветления  умов  и  в  науках  дальнейшего  преуспеяния.
Тысячи их, практикующих опасное искусство без  предварительной  учебы,
десятки тысяч и сотни:  опара  из  ковша:  Тайные  знаки  изображаются
открыто, стягивая в узлы ткань мироздания и срамя Бога. И все  сильнее
и сильнее ощущение подступающей тени, черной стены, другого мира.

    Но Брюс не был бы Брюсом, если бы опустил руки.

    У него  было  убежище:  подземный  замок  "Айзенхолле",  созданный
нацистами в сорок четвертом как  убежище  для  фюрера  и  генштаба  на
случай астральной войны; союзники не сумели его обнаружить. Расположен
замок на австро- итальянской границе в местах роскошных, но в  стороне
от оживленных туристских трасс. Просто никому  не  приходит  в  голову
подниматься на эти именно горы и купаться в этом именно озере: У  него
собрана лучшая библиотека. Есть  прекрасные  легальные  прикрытия  для
тайной  деятельности:  фирмы  спортивного  инвентаря  и   путешествий.
Бульонные кубики "Брюс" обожает весь мир: Два десятка учеников преданы
ему, как ассасины.  Наконец,  великолепная  семья  разумных  тибетских
собак помогает распутывать многие запутанные следы:

    Брюс, начавший рассказ очень уверенно и  бодро,  все  более  терял
кураж и последние слова произносил почти виновато.

    - Ты мне скажи, - перебил его Николай Степанович, - памятник мне -
для чего был поставлен?

    - Ну как?.. - совсем потерялся Брюс. - Памятник: Колька,  но  ведь
ты же на самом деле великий поэт:

    - Был, - жестко сказал  Николай  Степанович.  -  Пока  по  приказу
твоему не засушил свой дар и не обрел новый. И потом - ты же знал, что
я жив.

    Брюс покачал головой:

    - Откуда? Думал - как все:

    - Что это было - тогда, в шестьдесят восьмом?

    - У  Фламеля  прочитал:  есть  симпатический  яд,  только  на  тех
действующий, кто ксерион практикует. Будто бы в конце великого делания
разгонка происходит: кровь драконья, ксерион - на дно опускается, а яд
драконий, не выговаривается имя его, в небо возносится.  Страшный  это
час: духи земли и воздуха бьются между  собой,  и  мертвецы  встают  и
сходятся к атанору:

    - Яков Вилимович, а ты сам, своими руками ксерион получал?

    - Не хватало у меня стойкости, Колька. Жить любил:

    - Откуда же брался ксерион у Ордена - да еще так много?

    - От самого Фламеля.

    - Ты с ним встречался?

    - Да. Последний раз - получал когда для американцев груз:

    - Как он выглядит?

    - Как сейчас - не знаю.  А  тогда  маленький  такой  сухачок  был,
лысый, на плечо кривенький. Зоб вот такой:

    - Зоб? А пятна на лбу не было?

    - Пятна на лбу? Да вроде бы нет. А в чем суть?

    - Да так. Есть у нас тут знакомый - с  пятном  на  лбу.  Ксерионом
торгует.

    - Торгует? И что же он за него просит?

    - Детишек. Да не простых, а специальным образом покалеченных.

    - Ох ты: Нет, не Фламель. И не от Фламеля. Тот подобно  промышлять
не смог бы. Благородная натура:

    - Значит, говоришь, зоб.

    - Вот такой.

    - Понятно: Яков Вилимович, скажи-ка: ты сам часом не  стал  веками
мыслить? В пятьдесят третьем нас громили, гнали, в щели затаптывали  -
что тебе стоило дверь приоткрыть? В шестьдесят восьмом:

    - Стоп, Колька. Не то говоришь. В шестьдесят восьмом  исполнить  я
уже ничего не мог, не успевал. А в пятьдесят  третьем  -  кто  ж  вас,
мерзавцев животных, в мирские дела голову совать заставлял?  Чем  сами
меряли. тем и вам отмеряно стало. И роптать нечего. А главное,  брате,
я уже  и  так  сказал:  по  чужому  наущению  действовали,  аки  паяцы
безмозглые в вертепе злоблестящем: Да и был я в  пятьдесят  третьем  в
стране Австралии, от румов вдалеке. Письмена изучать блажь пришла:

    - Какие там письмена?

    - А  вот  есть.  Место  такое,  с  аборигенского  ежели  перевести
правильно, то получится: На Воздусях. Камнищи огромные со знаками,  на
них выбитыми.  И  тамошние  шаманы  будто  бы  знают,  что  знаки  сии
изображают, Только вот никому и ни за что не скажут:

    - Сам пробовал что-нибудь на камнях тех выдолбить?

    - Про-обовал:- Брюс прищурился. - Откуда знаешь?

    - Черный камень, матовый, будто бы прозрачный на полпальца?  Когда
откалывается, скол острый, что бритва?

    - Точно. Где видел?

    - В Африке. Там целый город, почти неразрушенный. Только заросший.
В нем в шестьдесят восьмом, как раз накануне  катастрофы,  наблюдал  я
борение духов воздуха и  земли  и  хождение  мертвых.  Так  вот,  Яков
Вилимович, продолжаю я свой вопрос: нашел  ли  ты  тех,  кто  за  всем
безобразием стоит, и знаешь ли, где у них находится мягкое брюхо?

    Брюс долго молчал.

    - Что сказать: Конечно, нашел. Не знаю  единственно,  что  с  этой
находкой делать. Ибо зело  сия  запутана  кудель,  и  неможно  извлечь
мертвоносное  волокно,  не  истребив  живаго:   Да   и   то   сказать:
мертвоносность-то я сам, по собственному неразумению выявляю. А -  кто
мне укажет, что прав я?

    - Яков Вилимович. Не крути. Ты ведь пришел ко мне.  Значит,  знал,
для чего?

    - Да знал я, Колька, знал - токмо, может, забыл  дорогой:  Эх,  не
обижайся: слишком я обрадовался, когда тебя учуял, голову потерял.  Не
знаю сейчас, правильно ли сделал, что пришел.

    - Правильно, Яков Вилимович. Правильно.

    - Не послушаешь ведь ты меня, когда узнаешь все.

    - И это может быть.

    - Ты ману свою про Дракона дописал? Я помню, тебе  еще  три  книги
оставалось:

    - Дописал. Не нравится она мне. Как учили, портил я  форму,  чтобы
избежать совершенства:

    - За это и сердит на стариков?

    - Может быть. Трудно себя понять.

    - Трудно: Да нет, что тут может быть трудного. Мог ты  быть  таким
поэтом, что

    Бог бы заслушался и по-твоему стал бы миром править. Силы  в  тебе
были - страшные: Оттого, может, и произошло  все  тогда.  Чтобы  -  не
дать, не допустить: Вот - не допустили. Не таской, так лаской.

    - О чем ты говоришь, Яков Вилимович?

    - О том, чего не знаю.  Знаешь,  как  легко  говорить,  о  чем  не
знаешь? И наоборот: Чем меньше знаешь, тем легче говорить.

    - Вернемся к трудному.

    - Ладно. Скажу. Что хочешь знать?

    - Куда ушли асуры?

    - Да, Колька, спросил: Куда - не знаю. А  войти  к  ним  будто  бы
можно с острова

    Шаннон:

    - С острова Шаннон? - тихо  сказал  Николай  Степанович.  -  Туле:
Полая Земля:

    Тихие идиоты. Как все сходится.

    - Да, сходится. И вряд ли спроста.

    - Вот, значит, зачем ему был нужен  тетраграмматон.  А  мы-то  все
думали - для оживления железных идолов.  Но  постой!  Он  же  -  добыл
где-то:

    - Что добыл?

    - Тетраграмматон. Я же сам видел - живая железная бабища с  руками
до земли!

    Два отделения солдат - в три секунды:

    - Нет, Колька, не  может  того  быть.  Ежели  принципу,  в  книгах
запечатленному, следовать, отзвук от  применения  четырехбуквия  долго
должен держаться во всех сферах. А такового нет. И не было пока еще.

    - Я своими глазами:

    - Тут вот что не исключается:  как  для  ксериона  проверка  есть:
превращение  простых  металлов  в  золото  да  платину,  так   и   для
четырехбуквия: оживление глиняных  да  железных  персон-антропоморфов.
Однако   же   как   помимо   ксериона   есть   всяческие   неподлинные
трансмутаторы, что на металлы влияют, а человеческому  телу  есть  яд,
так и четырехбуквия, должно быть, есть и  мнимые:  те,  что  лишь  над
глиной да железом власть имеют, а не над асурами. Для отвода глаз, для
обмана:

    - Ложный бастион.

    - Истинно так. Барон твой вполне мог такой обманкой овладеть:

    - Хорошо. Остров Шаннон. Что там?

    - Большой рум. Попасть  туда  можно  вот  из  этих,  которые  тебе
открылись.

    Направление определим - да там, наверное, есть на  стене  заметки.
Токмо использовать следует не одну свечу и не одну карту, а две - так,
чтобы тень на тень ложилась. Понятно это?

    - Соображу: А отчего эти румы закрыты были, не знаешь?

    - Давняя это история, еще до меня случилась. Был  будто  бы  такой
шляхтич мальтийский Поликарп. Попал он в драконью страну, еле  уцелел,
а уходя - пустил тьму египетскую позади себя:

    - Понятно. А что же ты сам, Яков Вилимович - не ходил в  поиск  на
остров

    Шаннон?

    Брюс наклонил голову:

    -  Ходил,  Колька.  Запустение  там  и  холод.  Одно  лишь   нашел
существенное и важное: на камнях пола карта румов нанесена.

    - И ты молчишь?

    - Говорю, раз слышишь, имеющий уши. Не так проста эта  карта,  как
хотелось бы:

    - С собой? Срисовал?

    - С собой. В камзоле. Хороший был камзол, износу не знал: Так вот,
есть там - в руме шаннонском - место, которое я  за  ворота  счел.  Но
открыть их не сумел, как ни пытался.

    - Из того же  камня?  -  спросил  Николай  Степанович.  -  Черные,
матовые?..

    - Черные, да. Тоже видал где-то?

    - Если я что-то помню из географии, - сказал Николай Степанович, -
точь-в-точь на противоположной стороне Земли:

    - Чего ты хочешь добиться, Колька? - тихо спросил Брюс, наклоняясь
вперед.

    - Добиться:- Николай  Степанович  сцепил  пальцы  и  уставился  на
побелевшие костяшки. - Ты поверишь, если я  скажу,  что  мне  вся  эта
возня смертельно надоела?

    - Поверю.

    - Я хочу заниматься своим делом. Растить сына.  И  чтобы  ни  одна
сволочь:

    Мясной резерв, понимаешь. Да. Я просто хочу их уничтожить. Стереть
с лица земли. Они мне уже не интересны - ни сами по себе, ни тем,  что
от них можно получить:

    - Варвар, входящий в Рим.

    - Возможно. Roma delenda est. Можно прихватить себе на память пару
бронзовых пуговиц: А теперь, Яков Вилимович, самый главный вопрос. Что
в Предтеченке стряслось?

    - Не до конца я это понял. Прочел перед тем одно письмо Фламеля  и
сообразил кое-что. Решил, что надо проверить. Но сказать, что к  чему,
могу тебе токмо часом позже. А ну, встань, сыне.

    Николай  Степанович  поднялся  на  ноги.  Брюс,  ставший  внезапно
величественным и грозным, возвысился над ним.

    - Властию,  данной  мне  Уставом  Светлого  Братства  Мозаичников,
произвожу тебя, малый таинник Тихий, в  таинники  великие  и  назначаю
маршалом Ордена

    Пятый Рим:

    Формально Брюс не имел  права  делать  ни  того,  ни  другого,  но
Николай Степанович все равно опустился на колено и  поцеловал  широкую
костистую лапищу старого колдуна:

    Золотая дверь. (Конго (Киншаса), 1968, 1 апреля)

    - Вот вроде  и  тварь  безмозглая,-  сказал  Коломиец,  обгладывая
косточку, - а кушать все равно неловко:

    - Не любо, не кушай,- проверещал я, не разжимая губ.

    Коломиец уронил косточку и уставился на обезьянью голову.

    - С первым апреля, Евген Тодосович, - сказал я.

    - Шутки у тебя, Степаныч, как у того боцмана:

    Я ухмыльнулся, а сам