лонился  над  ней  и  нежно  поцеловал  ее  в  щеку.  Лекарство
действовало, как и обещал доктор. Теперь Бену лишь оставалось надеяться,
что и он сможет так же безмятежно заснуть.
   Маленький Джои спал спокойно,  проснувшись  за  все  это  время  лишь
однажды, когда в комнате поднялся  шум,  да  и  то  ненадолго:  похлопав
глазенками, он тут же заснул опять.
   Бен снял брюки, подержал их в руках  с  сильным  желанием  зашвырнуть
куда подальше, но потом передумал и аккуратно повесил на  спинку  стула.
Надо, чтобы "Фэй утром проснулась в хорошем настроении, и ее  ничего  не
расстраивало. В том числе вид его одежды, разбросанной по всей  квартире
где ни попадя. Теперь ее нельзя беспокоить даже по мелочам, а, наоборот,
надо удвоить  свое  внимание  и  заботу  и  быть  предупредительным  как
никогда.
   Бен шагнул в ванную, наскоро почистил зубы, посмотрелся в  зеркало  и
покачал головой, оставшись крайне недовольным своим измученным, разбитым
видом. А потом погасил свет и отправился спать.
   Постель была мягкая, одеяло теплым. Рядом слышалось  тихое  и  ровное
дыхание Фэй. И еще убаюкивающее тиканье часов. На несколько  секунд  Бен
даже задержал дыхание, боясь нарушить эту гармонию темноты и тишины.
   И тут ему страшно захотелось спать, и он без колебаний закрыл глаза.
   "Так что там говорила Фэй? - думал он,  погружаясь  в  сон.  -  Лучше
всего забыть об этой монахине и оставить ее в покое... Пожалуй, она была
абсолютно права".
   Он повернулся на левый бок и, глубоко зевнув, сладко заснул.

Глава 5

   Инспектор Бурштейн появился у себя в отделе в одиннадцать утра.
   - Вам удалось хоть немного вздремнуть? - завидев своего шефа,  первым
делом спросил осунувшийся детектив Уосо.
   Бурштейн отрицательно покачал головой и подавил  зевок,  стараясь  не
обращать внимания на  головную  боль,  которая  мучила  его  с  половины
пятого, когда он решил все же лечь и заснуть.
   Они вошли в кабинет инспектора. Бурштейн  повесил  шляпу  и  плащ  на
вешалку и сел за письменный  стол,  заваленный  всевозможными  бумагами.
Налив себе чашку кофе из термоса, который он предусмотрительно  захватил
из дома, Бурштейн мельком взглянул  на  рабочее  расписание  сотрудников
отдела, потом посмотрел в потолок и снова зевнул.
   - Ну, как у нас обстоят дела на 89-й улице? - спросил он, расстегивая
ворот рубашки и ослабляя галстук.
   Уосо  откашлялся  и  поправил  на  переносице  очки   в   оправе   из
черепахового панциря.
   - Я тут побеседовал с криминалистами, - доложил он.  -  Они  обшарили
весь подвал в поисках недостающих частей трупа, но, как я и предполагал,
ничего не нашли.
   Так что нет никаких отпечатков. Их отчет будет у нас к полудню.
   Бурштейн медленно кивнул,  одновременно  кое-как  приводя  в  порядок
разбросанные по столу бумаги.
   - Жильцов в доме проверили?
   - Да, осталось разыскать лишь троих. Но двое из них - женщины.
   - А кто мужчина? Уосо раскрыл блокнот.
   - Его зовут Луис Петросевич. Он тоже, кстати, живет на десятом этаже.
Как раз напротив Бэрдетов, через холл.
   Бурштейн потянулся, потом схватил  карандаш  и  начал  что-то  быстро
писать в своем рабочем журнале.
   - Когда его видели последний раз? Уосо перелистал несколько страничек
и только потом ответил:
   - Вчера на работе. Он занимается продажей копировальной  техники.  Мы
позвонили к нему в контору и поговорили с секретаршей. Она сообщила, что
вчера в пять вечера Петросевич ушел на встречу с клиентом. А после этого
собирался ехать прямо домой. Но, насколько нам известно, в квартире он с
тех пор так и не появлялся.
   Карандаш сломался. Бурштейн  отбросил  его  в  сторону  и  потер  лоб
руками.
   - Так, хорошо... - задумчиво произнес он и отпил большой глоток кофе.
- Вполне возможно, что как раз он и есть жертва.
   - На всякий случай я собрал о нем кое-какие сведения...
   - Правильно, Уосо.
   В этот момент зазвонил телефон.  Бурштейн  поднял  трубку,  некоторое
время слушал, а потом посоветовал говорившему  обратиться  к  одному  из
дежурных детективов. - Ну, а как насчет дела, о котором я  говорил  тебе
вчера?
   - Его нет, - смущенно пробормотал помощник.
   - Что?!
   - Я проверил  везде,  где  только  возможно,  -  пытался  оправдаться
сержант. - Под каждым именем, которые вы мне дали. Но такого дела  нигде
нет.
   - И что, о нем нет даже упоминаний в каталоге?
   - Как раз в каталоге оно есть.  Название  занесено  в  компьютер.  Но
самого дела нет. Или его по ошибке переложили куда-то,  или  оно  просто
украдено. Я на всякий случай проверил, не осталось ли копий каких-нибудь
материалов... Но здесь тоже тупик.
   - Черт побери! - Бурштейн с  досадой  стукнул  кулаком  по  столу.  -
Только этого еще не хватало! Проверь еще раз все, что можно. - Он нервно
зашагал по кабинету. - А что слышно с ордером на обыск?
   Уосо торопливо положил в рот пластинку жевательной резинки.
   - Я говорил с прокурором округа. Но для  тог,  чтобы  получить  такой
ордер, надо представить что-то более убедительное, чем догадки...
   -  Ясное  дело!..  -  Бурштейн  тоскливо  посмотрел  на  улицу  через
зарешеченное  окно.  Вид  из  окна  был   на   редкость   унылый.   Край
замусоренного двора и стена соседнего  дома  мышиного  цвета.  Он  снова
повернулся к сержанту, - Мне надо еще раз тщательно все обдумать.
   - Хорошо, я буду рядом, - ответил Уосо и вышел из кабинета.
   Бурштейн достал новый карандаш, сделал какие-то записи,  потом  резко
схватил  телефонную  трубку  и  стал  медленно  набирать  номер.  Сперва
слышались громкие помехи на линии, а потом раздались длинные гудки.

***

   - Для меня, конечно,  твой  звонок  был  приятной  неожиданностью,  -
врастяжку говорил бывший старший инспектор Томас  Гатц  знакомым  низким
гнусавым голосом, который слегка раздражал Бурштейна. - Так  сколько  же
мы с тобой не виделись? - Внимание Гатца было целиком сосредоточено  на,
бесстрастном лице его собеседника.
   - Год, - тут же ответил  Бурштейн,  не  обращая  внимания  на  шум  в
переполненной закусочной, куда они зашли  Побеседовать.  -  А  может,  и
больше.
   Гатц посмотрел в тарелку куриного бульона,  которую  ему  только  что
принесли,  и  шумно  вздохнул.  Он  был  крепким   коренастым   мужчиной
невысокого роста с резкими чертами лица. Отличали  бывшего  сыщика  чуть
припухшие внимательные карие глаза, длинный нос с шишкой на переносице и
неестественно тонкие, почти бесцветные губы. А еще  он  постоянно  носил
старый фетровый котелок, который удивительно шел к его  плотной,  слегка
сутулой  фигуре.  На  рубашке   Томаса   Бурштейн   сразу   же   заметил
многочисленные сальные и  кофейные  пятна,  К  тому  же  Гатц  умудрялся
просыпать на нее пепел с сигары, которую беспрерывно держал во рту.
   - Год - это  слишком  много  для  таких  старых  друзей,  как  мы,  -
саркастически хмыкнул и покачал головой Гатц. - Значит,  у  тебя,  сукин
сын,  опять  возникла  проблема,  которая  тебе  не  по  зубам,  раз  ты
удосужился вспомнить обо мне. Я угадал?
   - Можно сказать и так, - обезоруживающе улыбнулся Бурштейн.
   - Как? После всего, чему я тебя научил, у тебя еще бывают проблемы? -
удивленно  поднял  брови  отставной  детектив.  В  ответ  Бурштейн  лишь
двусмысленно усмехнулся. А действительно, научился ли он  чему-нибудь  у
этого придирчивого старого дурака? Бурштейн улыбнулся, а  потом  откусил
кусочек бутерброда с грудинкой.
   -  Конечно,  вы  научили  меня  многому,  и  я  вам  за  это   весьма
признателен... Но в нашей  практике  бывали  случаи,  которые  даже  вас
ставили в тупик, помните?
   - Ну, таких было совсем немного! - хвастливо отмахнулся Гатц.
   Бурштейн с сомнением хмыкнул.
   - Ну, а как у вас вообще  дела?  -  поинтересовался  он.  -  Чего  вы
достигли с тех пор, как перестали ловить убийц?
   - Очень немногого, - вздохнул Гатц. - Но я ведь, по совести,  никогда
и не был готов к отставке... Конечно, в мире много интересных занятий  и
хороших профессий, но мне всегда хотелось работать только в полиции.  Ты
знаешь, временами мне даже снится, что я опять работаю в нашем отделе...
   - А почему бы вам, в самом деле, не устроиться снова в полицию?  Хотя
бы на неполный день...
   - Ну уж нет!  Я  уже  нашел  свое  место.  Теперь  я  работаю  ночным
сторожем. Всего три  смены  в  неделю,  в  фирме  "Кон-Эдисон".  Работа,
конечно, не пыльная, но, честно говоря, скучноватая. Но  ты  же  знаешь,
что для человека, которому стукнуло шестьдесят пять, большого выбора уже
нет, так что приходится довольствоваться этим.
   Бурштейн хотел как-то приободрить старика и  начал  бормотать  всякие
сочувственные слова, но тот сразу же остановил его:
   - Закрой клапан! Больно нужно  мне  твое  сострадание!..  Неужели  ты
думаешь, что я нуждаюсь  в  соболезнованиях  лысого  легавого  еврея,  у
которого сварливая жена и хронический геморрой?
   - А у вас и его нет, старый пердун! - прыснул инспектор.
   Гатц  показал  своему  воспитаннику  язык,  и  они   оба   добродушно
рассмеялись.
   - Нет, серьезно, как ваше здоровье? - спросил Бурштейн.  -  По-моему,
неплохо... Гатц кивнул.
   - У меня только артрит, который донимает иногда в  плохую  погоду.  А
кроме этого, все вроде бы в полном порядке. К тому же я  ведь  занимаюсь
каким-никаким делом, и  это  помогает  мне  держать  себя  в  форме.  Но
вообще-то теперь у меня много свободного времени...  По  вечерам,  когда
нет дежурства, я  частенько  хожу  в  кино  на  старые  фильмы.  Кстати,
недалеко отсюда есть кинотеатр, где крутят  допотопные  ленты.  За  один
вечер показывают  сразу  три  картины.  Сеанс  начинается  в  восемь,  а
заканчивается  иногда  уже  за  полночь.  Вчера,  например,   показывали
"Крылья", "Горбун собора Парижской Богоматери" и "Детство Цезаря".
   -  По-моему,  я  эти  фильмы  даже  не  видел.  И  названия  какие-то
незнакомые...
   - Ну ты же всегда был бескультурный, ограниченный остолоп,  Бурштейн.
Хоть это ты признаешь? - Гатц не стал дожидаться ответа. -  И  почему  я
тебя так любил?.. Никогда не пойму. Это останется для меня  загадкой  на
всю жизнь.
   Бурштейн засмеялся. Подошла официантка и  поставила  перед  ними  две
чашки кофе. Инспектор придвинулся к своему бывшему начальнику и сказал:
   - А где же я, черт возьми, найду время, чтобы смотреть все эти старые
фильмы? У меня ведь двое сыновей, которым еще надо дать  образование.  И
жена, сосущая деньги на хозяйство, как пылесос.
   Гатц заулыбался, вспомнив о мальчиках Бурштейна.
   - Семья в порядке?
   - Конечно! - просиял Джейк. Потом достал бумажник и вынул из него три
фотографии.
   - Вот они все здесь. Это Майкл, старший, - показал он пальцем.  -  Вы
его помните? Гатц утвердительно кивнул.
   - Он сейчас на третьем курсе в Бостонском колледже. А когда  закончит
его, будет поступать на юридический  факультет.  Он  не  хочет  начинать
работу на вторых ролях, как это пришлось делать нам с вами.
   - Да уж... Но если бы не твоя собачья работа, у него была  бы  сейчас
менее приятная юность, - заметил Гатц и улыбнулся. - Ну, а  теперь,  раз
уж он станет адвокатом, то непременно разбогатеет.
   Бурштейн указал на вторую карточку.
   - А это Рикки. Он уже поступил в Сиракузский университет.  Сейчас  на
первом курсе. Хороший парень. Учится на фармацевта.
   Гатц взял фотографию младшего сына Бурштейна.
   - Симпатичный парнишка, Джейк. Удивительно, как быстро растут дети!..
А ведь я помню еще то время, когда ты только пришел в наш  отдел.  Рикки
тогда было два или три года, не больше.
   - Верно.
   - Когда я смотрю на эти карточки, мне  кажется,  что  я  тоже  должен
срочно жениться и заиметь своих собственных детей. - Гатц  засмеялся.  -
Но, впрочем, как ни крути, а два сына у меня все-таки было.., в каком-то
смысле. Ты и Риццо. И я искренне любил вас обоих. Когда  Риццо  погиб  в
этой чертовой катастрофе, он словно унес с собой часть меня самого...
   - Я знаю, - тихо сказал Бурштейн.
   Этот пожилой человек обнажал душу в поисках  доброго  собеседника.  И
упоминание о Риццо, должно быть, сильно растревожило старика, потому что
он вдруг ни с того ни с сего изменил  тему  разговора  и  начал  взахлеб
пересказывать содержание старых фильмов. - Давай лучше я  расскажу  тебе
об этих картинах, - предложил он, вынимая изо рта сигару и принимаясь за
бульон.
   - - Вот, например, в  фильме  "Горбун  собора  Парижской  Богоматери"
Чарльз Лотон играет роль звонаря. Квазимодо. Кстати, ты помнишь сержанта
из полиции нравов со 188-й улицы? Кажется, его звали Мелвани.
   - Да.
   - Так вот он был  малость  похож  на  этого  Квазимодо.  Боже  мой!..
Мелвани, наверное, считался самым уродливым мерзавцем во, всей  полиции.
Страшнее его мне в жизни видывать не приходилось.
   Бурштейн внимательно изучал лицо Гатца.  Казалось,  оно  не  выражало
сейчас никаких чувств. - Я бы хотел поговорить  с  вами  кое  о  чем,  -
наконец начал инспектор. - Как вы выразились, "о проблеме", ради которой
я, собственно, и попросил вас прийти сюда...
   - Квазимодо еще ребенком нашел верховный судья, и мальчик стал жить в
соборе Парижской Богоматери. А епископом в том соборе  был  брат  судьи.
Так вот...
   - Послушайте же меня! - перебил его Бурштейн.
   - И еще там была девушка - цыганка по имени Эсмеральда, которую любил
судья...
   - Том!
   - И судья убил возлюбленного этой девушки...
   - Том! - в отчаянии закричал Бурштейн. - Я хочу поговорить с вами  об
Элисон Паркер!
   - А что с ней? - тут же холодно спросил Гатц.  Теперь  в  его  голосе
слышалась глубоко запрятанная горечь.
   - Произошло убийство.
   - Ну и что?
   И тогда Бурштейн подробно рассказал ему все,  что  случилось  в  доме
номер 69 по 89-й улице. Он еще никогда не  видел,  чтобы  Гатц  проявлял
такое внимание к его рассказу.  А  заканчивая  повествование,  инспектор
многозначительно добавил:
   - Дело из полицейского архива каким-то таинственным образом исчезло.
   Гатц молча уставился на него.
   - Ну? И что вы об этом думаете? - наконец спросил его Бурштейн.
   - А что я, по-твоему, должен думать?
   - Мне кажется, я уже кое о чем начинаю догадываться...
   - Ну, не знаю... Сперва мне надо увидеть эту монахиню,  поговорить  с
людьми... И, конечно, получить твое разрешение на все эти действия, -  с
долей горькой иронии усмехнулся отставной  детектив.  -  Пожалуйста!  Но
только при условии, что  вы  не  станете  вмешиваться  в  расследование,
которое веду я.
   - Нет-нет, Боже упаси! Но я очень  благодарен  тебе  за  то,  что  ты
обратился именно ко мне. Ты даже не  представляешь,  как  это  для  меня
важно... Ну, ладно, как только что-нибудь прояснится, я тут же дам  тебе
знать.
   - Да уж, пожалуйста.
   Разговор закончился, и так же внезапно  прервался  и  их  обед.  Гатц
встал и полез в карман  за  мелочью,  чтобы  оплатить  свой  бульон.  Но
Бурштейн успел перехватить его руку и укоризненно покачал головой.
   Гатц понимающе кивнул.
   - Ты хороший парень, Джейк, - сказал он. А потом повернулся  и  молча
вышел из кафе на улицу. Бурштейн потер  гладко  выбритый  подбородок  и,
рассеянно глядя в сторону длинного  ряда  столиков,  еще  раз  пришел  к
выводу, что поступил сейчас правильно. Ведь он не мог допустить, чтобы в
его работу вмешивались  посторонние.  Пусть  даже  Гатц.  Но,  с  другой
стороны, если бы он не ввел в курс  дела  своего  бывшего  шефа,  он  не
простил бы себе этого до конца дней. Ведь Гатц ждал этого момента  целую
вечность. И теперь он просто не мог отказать ему. Он лишь надеялся,  что
тот не зайдет слишком далеко  и  не  попадет  в  беду,  увлекшись  своим
расследованием.

***

   Через несколько часов после разговора с Бурштейном Гатц уже  сидел  с
банкой пива за письменным столом в своей крошечной квартире  на  окраине
Бронкса.
   Два тома следственного дела, которые он тайно изъял  из  полицейского
архива несколько лет назад, лежали сейчас перед ним. До этого они  долго
пылились на нижней полке его книжного шкафа.  Так  что  не  было  ничего
удивительного в том, что он успел уже  подзабыть  некоторые  подробности
того крайне необычного дела. Правда, это стало ясно только к двум  часам
дня, когда он прочел все документы по первому разу. К своему  удивлению,
Гатц весьма болезненно отреагировал на этот факт и поспешил пересмотреть
все материалы еще два раза подряд. Однако не удовлетворенный и этим,  он
твердо вознамерился читать некоторые  бумаги  снова  и  снова,  чтобы  к
полуночи уже назубок помнить все факты и обстоятельства  давно  минувших
событий, столь круто изменивших всю его  жизнь.  Он  прекрасно  понимал,
что, если ему предстоит появиться в доме номер  69  по  89-й  улице,  он
должен быть соответственно подготовлен, а значит, придется,  не  мешкая,
тренировать память.
   Гатцу давно уже  не  верилось,  что  когда-нибудь  ему  выпадет  шанс
восстановить свою профессиональную репутацию. Но если Бурштейн прав,  то
именно сейчас у него в руках оказались все козыри. И теперь все  зависит
только от него самого. А упускать такой шанс Гатц  вовсе  не  собирался.
Поэтому он поправил настольную лампу,  надел  очки,  отпил  глоток  пива
прямо из банки и начал заново перечитывать материал.

***

   Джо Бирок прикусил мундштук своей любимой трубки и глубоко затянулся,
наслаждаясь нежным ароматом голландского табака. Ночь выдалась холодной,
и он порядком продрог. Пришлось даже поднять воротник пальто и все время
переминаться с ноги на ногу, чтобы хоть как-то сохранить остаток  тепла.
Бирок нервно посмотрел на часы. Десять вечера. Он стоял здесь уже  целых
четыре часа, укрывшись в глубине темной аллеи за сетью спутанных веревок
для сушки белья. Присев за термосом с кофе, Джо зевнул и  прислонился  к
стене гаража, рядом с которым так "удобно"  устроился.  Потом  посмотрел
вверх на окно третьего этажа. Бывший детектив Томас Гатц все еще сидел у
себя в гостиной за письменным столом. Снизу его было хорошо видно.  Гатц
сидел совершенно неподвижно вот уже второй час.
   Бирок налил в колпачок термоса кофе и поднес его к губам. Кофе еще не
успел остыть и был по-прежнему  ароматным  и  приятным  на  вкус.  Бирок
улыбнулся и поставил термос на землю.

Глава 6

   Высокий, пронзительный рев реактивных  двигателей  разрывал  холодный
ночной воздух над международным  аэропортом  Кеннеди.  Самолет  компании
"Алиталия", прибывший рейсом номер 7 из Рима, совершил посадку и  теперь
подруливал к месту высадки пассажиров. Наверху,  на  обзорной  площадке,
неподвижно стоял отец Макгвайр, крепко вцепившись в поручни  ограждения.
Он ждал прибытия этого самолета уже более  часа.  Пронизывающий  ледяной
ветер с бухты Джамейка бил ему прямо в лицо, но Макгвайр ощущал в  крови
мощный приток адреналина. Так с ним случалось всегда в минуты тревожного
ожидания важных событий. А  прибытие  Франкино  в  Нью-Йорк  как  раз  и
означало наступление последней фазы  этих  событий,  в  чем  бы  они  ни
заключались. Со времени их первой встречи  в  июле  священник  полностью
следовал  всем  инструкциям  монсеньера  и  не  задавал  никаких  лишних
вопросов. Он понимал, что, если ему уготована какая-то неведомая роль  в
этом секретном процессе, разработанном в Ватикане, у него все равно  нет
другого  выхода,  кроме  как  безропотно  подчиниться.  Но  теперь   эта
напряженная неопределенность должна, наконец, закончиться. В  телеграмме
от Франкино на то был явный намек...
   Внизу один за другим пассажиры  начали  выходить  на  трап.  Франкино
оказался четвертым. Отец Макгвайр не  видел  его  целых  шесть  месяцев.
Макгвайр вернулся в здание аэропорта и на  эскалаторе  спустился  в  зал
ожидания прибывающих пассажиров,  чтобы  там  в  тепле  подождать,  пока
Франкино получит свой багаж и пройдет паспортный и таможенный контроль.
   Франкино появился в зале уже через пятнадцать минут.
   - Монсеньер! - громко позвал его Макгвайр, когда тот вышел из  дверей
зоны досмотра.
   Они се