ых и безусловных  рефлексов,  и  каждый год  пишутся десятки  и  сотни
толстых томов о неврологии и психиатрии;  во-вторых,  сомнительно,  чтобы --
человеческий разум  когда-нибудь раскрыл природу мистического. На  этот  раз
слова психиатра показались Андреасу и вовсе странными, ибо что общего  у его
головных болей с мистикой? Лицо у психиатра стало еще  желтее и руки дрожали
сильнее прежнего.  Услышав, что Андреас последний год работал  горшечником*,
он оживился и сказал, что употребление  гончарного круга и  обжиг горшков, а
также  гончарное  дело в  более  широком  смысле  слова  является  одним  из
древнейших  занятий человека, --  видимо,  и оно  сыграло  свою  роль  в его
выздоровлении.  В ответ  на слова  Андреаса,  что обжигать  горшки, то  есть
глиняную посуду, и выкладывать из  кирпича плиты не  совсем одно и то же, но
если условно их  принять за  единое,  то возведение  очага, с  точки  зрения
развития  цивилизации, имело  такое  же,  а может, и  большее значение,  чем
создание атомного  реактора,  психиатр возбужденно замахал руками и  сказал,
что между  обжигом горшков и атомным реактором огромная  разница: первое  не
загрязняло, а  второе загрязняет окружающую среду. До тех пор, пока двуногое
существо , ограничивалось использованием естественных материалов, все было в
порядке,  беда началась  тогда,  когда человек стал  разрушать  естественную
материю и синтезировать  новые, неразлагающиеся материалы и,  таким образом,
нарушать  разумное равновесие  природы. Психиатр произвел  на  Андреаса  еще
более странное впечатление, но предостережение  врача  не бросать физическую
работу  воспринял  всерьез.  Он продолжал  работать, однако время от времени
стал  читать  лекции  и позднее  начал  руководить  в  строительно-ремонтной
конторе политкружком. Представ после двухлетнего перерыва перед слушателями,
он  волновался так  же,  как  при  первом  своем  выступлении. Лекция прошла
хорошо. Видимо,  ораторское  искусство  попроще  искусства  печной кладки, в
лекторском деле он ничего не забыл. Конечно, в первом  случае практики  было
намного больше и  перерыв  в работе  поменьше. За кирпичи же он вновь взялся
после двадцатилетнего перерыва, к тому же класть печи  он  так  никогда и не
обучился.
     * Эстонское pottsepp обозначает и гончара, н горшечника, и печника.

     Сейчас,  слушая  музыку  дождевых капель,  Андреас  Яллак  думал,  что,
возможно, он поступил неправильно, став снова пропагандистом. Что, может,  и
впрямь следовало остаться при  одном из  древнейших  занятий человечества  и
смириться  с этим.  Он  же перенапрягся. Кто вынуждал его вечерами сидеть за
книгами и изучать последние номера журнала "Вопросы философии"? Никто, кроме
самого себя.  Чего он хочет достичь своими лекциями и  нравоучениями? Но что
за жизнь была бы без напряжения! Мир  не  стал бы лучше оттого, если  бы он,
Андреас, заимел садовый участок, занимался бы дачей и- сажал ягодники, копал
бы грядки и выращивал  цветы. Или полеживал бы себе на диване и размышлял  о
смысле  жизни.  А  помог  ли  он  улучшить  мир  своими  усилиями?  Все  его
рассуждения кончались одним и тем же вопросом.
     Вдруг мысли Лндреаса Яллака сделали неожиданный скачок.
     Явно, что  и  его  семейная жизнь пошла  насмарку из-за  того,  что ему
никогда  не  хватало  времени.  Нет,  скорее  наоборот  --  чем  отчужденнее
становилась Найма, тем активнее искал  он для  себя  всяческие дела.  Именно
искал. Чтобы  явиться домой  тогда лишь,  когда  дети  уже спали.  Чтобы  не
слышали они Найминых все более несдержанных, переходящих в брань обвинений.
     Но почему и сейчас,  после развода и головных болей, он сам надевает на
себя по вечерам хомут? От кого бежит он теперь?
     От  самого себя. Чтобы не вершить над собою  суд.  Как за развалившуюся
семью, так и за сына. Особенно за сына.
     Хорошее, приятное настроение сменилось досадой.
     Дождь шел по-прежнему.
     Но и  на  этот  раз  Андреасу не  довелось остаться  наедине  с  собой.
Открылась дверь, и тут же люди в белых халатах засновали возле его кровати.
     К удивлению своему, он обнаружил Яака.
     Разве он работает здесь, в больнице?
     -- Здорово, Атс.
     Яак подступил к постели и-протянул руку.
     -- Здорово, Яак, -- Андреас, как обычно, крепко пожал протянутую руку.

     Яака  обрадовало это  крепкое рукопожатие. Он  готовился  к худшему. По
привычке пощупал также пульс.
     -- Кажется, мы помешали тебе, -- осторожно начал Яак, -- ты, кажется, о
чем-то думал?
     -- О, я вижу, встретились добрые знакомые, -- сказала полная заведующая
отделением и сложила бантиком губы.
     --  Мы   друзья  детства,  --   произнес  доктор   Ноотма,  внимательно
разглядывая больного.
     -- Я слушал, как идет дождь, -- объяснил Андреас,
     --  Настоящая собачья  погода,  --  попыталась подладиться  к  их  тону
заведующая отделением, не забыв при этом опять сложить губы бантиком.
     -- Мудрый  доктор,  а у тебя остается время на то, чтобы  слушать,  как
идет дождь? -- спросил Андреас.
     --  Мало, и  впрямь  мало,  -- признался  доктор  медицинских  наук Яак
Ноотма.
     --  Найди  время,  пока  не   поздно,  --  настоятельно,  с  внутренним
возбуждением,  которое не ускользнуло от Яака, сказал Андреас.  --  Все наши
беды оттого, что нам уже некогда слушать, как падают капли дождя.
     Сложенные в розовый бутон губы заведующей отделением произнесли:
     --  Нынешний темп жизни и впрямь ужасный. Кто в наши дни может подумать
о себе?
     -- Могу ли я сделать из твоих слов заключение, что ты считаешь причиной
своей болезни перенапряжение? -- спросил Яак.
     -- Не принимай мои слова так уж в лоб, -- ответил Андреас.
     -- Как ты себя чувствуешь?
     -- Говенно, -- не обращая внимания на окружающих, сказал Андреас.
     Заведующая отделением  засмеялась, давая понять, что она понимает шутки
старых друзей.  Длинная, сухопарая старшая  сестра подумала, что  теперешние
мужчины хамы.
     -- Нормальное самочувствие, если  человек привык без конца тормошиться,
--  сказал доктор Ноотма,  которому  заведующая  отделением стала надоедать.
Жаль, что нет на месте старого Рэнтселя. Ноотма познакомился  в докторской с
историей  болезни  Андреаса и  теперь принялся внимательно  выслушивать  его
сердце.

     Привычная работа  вернула  Яаку уверенность.  Когда  ему  позвонили  из
Министерства   здравоохранения  и   попросили  проконсультировать   больного
инфарктом, некоего Андреаса Яллака, он почувствовал  себя не лучшим образом.
До сих пор еще не освободился от  известного чувства вины. Понимал, что  это
даже смешно, все, что  произошло,  произошло более  двух десятков  лет  тому
назад, Андреас уже  ни в  чем не винил  его, и все же,  встречаясь с ним, он
всегда  вначале  чувствовал  себя немного неловко.  Не из-за  прошлой драки,
здесь он понимал Андреаса. К тому же Андреас был горячее его, еще в школьные
годы Атс в запальчивости  не владел собой, особенно он  терял самообладание,
когда  затрагивали  его  чувство  справедливости.  Удалось  ли   им  убедить
Андреаса, что Каарин не хотела  обмануть его,  не нарушала своего слова, она
поверила тому,  что  ей  сказали? Или  же Андреас, как человек великодушный,
только простил их? Они с  Эдуардом поступили по-хамски, а не он, Атс. Ошибся
Этс или намеренно обманывал, этого Яак не  знал до сих пор, порой думал так,
порой иначе. Все началось  со слов Этса. Его, Яака, вина состоит в том,  что
он навязывался Каарин. Не  будь этого, Каарин ждала бы Андреаса.  Не угрожай
отправка  в  Германию или  мобилизация,  он бы дал Каарин  больше времени на
размышления, хотя как знать, вел бы он себя и тогда разумнее. Он был по  уши
влюблен в нее. Каарин несколько  месяцев  оплакивала  Андреаса,  известие  о
смерти опечалило и его, Яака, но для него важнее всего было все-таки то, что
Каарин больше не была  связана с Андреасом  словом. Он не  смел пользоваться
несчастьем бесприютной и  одинокой девушки, он должен был дать Каарин время,
чтобы она снова обрела  себя; теперь, спустя годы, Яак это ясно понимал. Это
и было  главной причиной того, почему  он все еще чувствовал  себя виноватым
перед  Андреасом.  Возможно, он  и освободился  бы от этого  чувства,  время
делает  свое  дело,  но иногда  ему  казалось,  что Каарин  не  была  с  ним
счастлива.  Его не покидало ощущение, что Каарин до сих пор  не могла забыть
того, что она не дождалась Андреаса.
     Доктор   Яак  Ноотма   считал  Андреаса   весьма   прямым  и  чрезмерно
импульсивным для мужчины  человеком. Годы, конечно, научили его держать себя
в руках тверже, к этому вынуждала его работа,  -- может быть, как  раз это и
явилось одной  из причин болезни. Человеку требуется  отреагировать,  и если
горячая по натуре,  с высоким чувством справедливости личность вынуждена все
время держать себя в узде,  без конца сдерживать  себя, если  она никогда не
смеет  дать волю  языку, не говоря уже о руках, то и это может создать почву
для  сердечных  приступов.  Однако из  истории  болезни  следует, что раньше
Андреас сердцем не страдал.
     --  А раньше  ты  ощущал  боли  и  стесненность в  области сердца?  Или
нехватку воздуха?  -- на  всякий  случай  еще раз  спросил  Яак  о том,  что
предписывали его профессия и обязанность консультанта.
     -- Нет.
     Заведующая отделением снова нашла повод пошутить. Этот  Яллак или Педак
был ей симпатичен. И она сказала:
     -- Так что как гром среди ясного неба, Андреас согласился:
     -- Как гром среди ясного неба. -- Спишь хорошо?
     -- Здесь  --  да.  Наверное, лекарство  действует.  Дома из-за головных
болей спал хуже. В свое время у меня был хороший сон.
     --  Помню, когда-то говорил,  что на фронте  спал как убитый  даже  под
выстрелами и взрывами.
     -- Видно, начинаю изнашиваться.
     --  Вам  рано  списывать себя  со счетов, -- сказала заведующая,  опять
сложив губы бантиком.
     Яак снова пожалел, что нету Рэнгселя. Он спросил:
     -- Кроме дизентерии в войну, ты ничем другим не болел?
     -- Только гриппом или тем, что в народе называют гриппом.
     --  Расскажи подробнее о своих головных  болях. Андреас рассказал. Но и
Яаку он не признался, что,
     по  мнению милиции, на него хотели  наехать намеренно. Яак  внимательно
выслушал друга и спросил:
     -- Головные боли теперь исчезли совсем?
     --  Нет, совсем  они  не прошли По  сравнению с  тем, что  было,  стало
терпимее, бывает, несколько недель без них проходит.
     -- А сердце во время этих болей не дает о себе знать?
     Андреас мотнул головой.
     Старшая сестра подумала,  что  доктор Ноотма слишком  много  тратит  их
времени на  знакомого больного. С  Яллаком  все ясно: классический  инфаркт,
выздоровление идет нормально, осложнений не предвидится.
     Яак   Ноотма   решил  про  себя,   что,  надо   будет  познакомиться  в
психоневрологической больнице с историей болезни Андреаса.
     -- Как дела на работе?
     --  Паршиво. Никогда из меня не выйдет  хорошего мастера. Между прочим,
может, ты и не знаешь, я больше не работаю в комитете.
     -- Таавет говорил мне,  что ты  отказался  от инвалидной пенсии и  стал
печником.
     -- У меня не было выбора.
     -- Ты слишком требователен к себе.
     --  Требователен? Нет, Яак, я просто не  хотел  окончательно вычеркнуть
себя из жизни,
     -- Живешь один сейчас?
     -- Как перст.
     Доктор Яак Ноотма понял, что  Андреас не  станет исповедоваться  ему  в
личной жизни  и в неудавшейся  женитьбе. Не в его это правилах -- жаловаться
на свои беды. Яак знал, что  Андреас разошелся с женой, знал со слов Таавета
даже то, что Андреас долгие годы жил со сваей женой как кошка  с собакой. Их
семейная жизнь с самого  начала пошла наперекосяк, жена ревновала,  посылала
на  него заявления,  явные и анонимные.  О том, что коммунист  Андреас Яллак
человек  морально  разложившийся, не выполняет своих семейных обязанностей и
так  далее.  По  словам Таавета, женщины  и  в самом деле  липли к Андреасу,
однако первые десять  лет  он оставался на удивление верным мужем. Когда был
парторгом  волости, угодил, правда, в объятия  одной местной прелестницы, но
быстро  отошел,  как  только  открылись  на нее  глаза.  Лишь  потом,  когда
выяснилось, что семейная  жизнь  окончательно разладилась,  Андреас позволял
себе вольности.  Жена его  оказалась человеком  ограниченным, мелочным,  при
этом была сущая Ксантиппа. Андреас  напал на след жениных доносов.  Он готов
был немедля послать ее  ко всем  чертям, но из-за детей продолжал совместную
жизнь. Дочка окончила среднюю школу на четверки и пятерки, к ней Андреас был
очень  привязан. Сын  школы не окончил,  в последнем классе его исключили за
пьянку  и хулиганство, Андреас ни  в школу, ни в прокуратуру  заступаться за
сына не ходил, как  был. так и остался идеалистом. Люди, подобные  Андреасу,
могут  совершать  революцию,  к поворотным временам они  подходят  идеально,
потому  что  в них  есть  доходящая  до  наивности  восторженность,  детская
готовность   к   самопожертвованию,   фатальная   непоколебимость,   упрямая
решимость,  стойкость,  выдержка,  порыв  --  все  то,  что   требуется  для
завоевания  власти,  ниспровержения  старого,  а также  для  закладки устоев
нового жизненного порядка. Они всегда готовы беспрекословно идти туда,  куда
их  пошлют. Потом время опережает их, так как они не в состоянии  вникнуть в
тончайшие  диалектические связи  мирного развития, не  в  силах охватить все
многообразие ноаых форм жизни, им  недостает широты кругозора, умения быть в
курсе новейших научных достижений. Оставаясь людьми принципа "да" или "нет",
они  так  и  не постигают сверхсложнейшее  искусство завоевания  людей;  как
правило,  им  не хватает  гибкости  и  умения маневрировать,  но именно  эти
качества требуются при стабильном периоде развития  нового общества. Поэтому
из Андреаса  и не вышло ни секретаря райкома,  ни  горкома. Так  говорил  об
Анд-peace несколько месяцев назад  Таавет Томсон,  когда был у них последний
раз  в  гостях. Каарин  вспыхнула  и стала спорить с Тааветом: в присутствии
Каарин никто не смел плохо говорить об Андреасе. Но все они удивлялись тому,
что он отказался от  пенсии и занялся физическим трудом. Таавет сказал,  что
Андреас действительно человек, которого не интересует личная карьера.
     Яак   отослал  заведующую   отделением  и  старшую  сестру,  извинился,
объяснил, что хотел бы перед уходом  просто так поговорить со старым другом.
Заведующая сказала, что  она его понимает, пусть доктор Ноотма не торопится,
они успеют еще все обговорить с ним.
     Когда заведующая  и  сестра  удалились,  Андреас  спросил  без  всякого
вступления:
     -- Как ты попал сюда?
     -- Нас вызывают в больницы в  порядке консультации, -- спокойно ответил
Яак Ноотма.
     -- Тебя вызвала больница? Главный врач больницы?
     -- Да,  -- ответил  Яак.  Он  не сказал только, что главному врачу  это
посоветовали в Министерстве здравоохранения.

     --  Врешь ты,  Яак,  --  сказал Андреас.  -- Ты не  умеешь врать. Через
несколько лет  тебе стукнет пятьдесят, а врать все не  научился. Я вру лучше
твоего.
     Эти слова нельзя было истолковать двояко, Андреас подкусывал его.
     -- Я,  конечно, не Феликс  Крулль, -- усмехнулся  Яак,  -- не собираюсь
пускать  тебе  пыль  в  глаза  -- мне  действительно  позвонили из больницы.
Сказали,  что Министерство  здравоохранения  интересуется  тобой.  По  каким
соображениям, я не знаю. Не выяснял. Все.
     Андреас тоже усмехнулся:
     -- Как пришел, так и пришел. Рад, что вижу тебя. Послушай, я уже забыл,
сколько еретиков сжег заживо Торквемада. То ли десять тысяч  двести двадцать
или одиннадцать тысяч двести двадцать?
     И захохотал во все горло.
     --  Заживо -- десять тысяч  двести  двадцать, в  изображениях --  шесть
тысяч восемьсот сорок, прочие наказания в его время понесли  девяносто  семь
тысяч триста семьдесят один человек. Я ничего не забыл.
     И Яак засмеялся.
     Когда-то   он   рассказывал  Андреасу   об   отношении   инквизиции   к
инакомыслящим.   Андреас  рубанул  в   ответ,   что   его  глупые  параллели
спекулятивны, ни один исторический факт или явление нельзя рассматривать вне
своего времени. Как обычно, они спорили о человеке.
     -- Ты  до  сих пор  не  вступил в партию, -- перевел Андреас разговор в
неожиданное русло. -- Я  не смогу спокойно  сложить свои  кости, если ты  не
сделаешь  этого. Бог ты мой, разве мы  с Тааветом  мало тебя воспитывали, но
все наши благие слова падают на голый камень.
     -- Если ты не можешь  сложить свои кости  до моего вступления в партию,
то я сделаю это не раньше чем к твоему столетию, -- пошутил в ответ Яак.
     Андреас уловил в тоне друга нечто такое, что тронуло его.
     -- Ты неисправим, -- сказал он. -- Как семья?
     -- Хорошо. Более или  менее хорошо. Приветствую тебя и от имени Каарин,
хотя она и предположить не могла, что мы сегодня увидимся. Но если бы знала,
обязательно попросила бы  передать привет.  Так что...  Каарин  приветствует
тебя.
     -- Передай и мой привет, Яак.
     -- Передам,  обязательно  передам. Когда поправишься, приходи  в гости.
Обязательно приходи. Каарин очень обрадуется тебе.
     -- Спасибо  за  приглашение. Кто знает,  может,  и  приду.  Как  там  у
твоих... наследников?
     -- Дочка в Тарту учится.  Старший  сын собирается в  Педагогический, на
физкультурный. Кроме  баскетбола, у  него в голове  ничего нет. Дрожит из-за
выпускных экзаменов, пока на тройках переползал из класса в класс, надеется,
что баскетбол  вывезет и на экзаменах.  Младший только  в  седьмой  перешел,
отращивает  себе  волосы,  требует электрогитару. Если  не  куплю,  грозится
распотрошить телефон-автомат и смастерить сам.  В  первых классах учился  на
пятерки,  а теперь тягается с двойками  по языку. Каарин  ушла  из-за него с
работы,  говорит,  что свои  "сыновья  ей дороже  чужих  пенсионеров.  Между
прочим, удельный вес  пенсионеров среди читателей библиотек растет из года в
год.
     Яллак не удержался:
     -- Мой Андрес не кончил школы. Я виноват. Думал, что  возьмут в  армию,
надеялся, может, она сделает  то, чего я не  смог, но не взяли -- судимость.
Был вместе с ребятами, которые взломали киоск, два года условно дали.
     Андреас хотел сразу рассказать  Яаку об этом, но удержался. Теперь горе
все  же  вылезло.   Однако  о  том,  что  за  неделю  до  болезни  произошла
отвратительная  стычка с  сыном,  он  и  сейчас умолчал. В середине  дня  он
неожиданно  вернулся  домой  и  обнаружил в своей квартире сына. Тот  жил  с
матерью, ключ от квартиры  Андреас ему не давал. "Что ты  здесь делаешь?" --
спросил он. Сын с испугу  и в замешательстве ничего вразумительного  не смог
ответить.  Распахнутая  дверца  шкафа  свидетельствовала  о  том,  что   сын
интересовался его вещами.  Под взглядом отца он утратил привычную вызывающую
самоуверенность, Андреасу даже жалко его  стало. Сын  спросил, есть  ли  что
перекусить. Андреас  поставил  на  стол бутылку молока, достал хлеб, масло и
колбасу. Они ели и разговаривали,  сын пожаловался, что ни к одной работе не
лежит у него душа, хотя и перепробовал несколько. Перед его уходом Анд-реаса
постиг тяжелый удар. Когда он спросил, как сын проник в квартиру -- наружная
дверь ведь была заперта, -- тот протянул ему  большую  связку ключей. В этот
момент сын показался ему жалким, мелким квартирным воришкой, Андреас отобрал
ключи, набычившийся вдруг сын с издевкой бросил ему в  лицо: гони пятерку за
ключи, а если жадина, так оставь себе в подарок на день рождения.  За неделю
до  этого  Андреасу  исполнилось сорок  шесть, сын  не вспомнил,  дочка,  та
принесла  цветы. Андреасу хотелось  рассказать  и об  этом, Яак казался  ему
сейчас очень близким и родным, почти единственным, кому он мог бы поведать о
своей боли за сына, но подавил в себе это желание. Он должен бы