казал  на
ленты. Каждая из них, касаясь поверхности,  взрывалась,  посылая  во  всех
направлениях шрапнель. Люди  падали  сотнями.  Ябадзины  усовершенствовали
свою защиту. А  в  городе  не  было  колумбийцев,  которые  могли  бы  нас
поддержать.
     Мы бежали изо  всех  сил,  надеясь  пересечь  открытое  пространство,
прежде чем вырастет новое дерево смерти. И находились уже в  километре  от
лини фронта, когда Перфекто взглянул в сторону и нырнул. Я услышал высокое
гудение, и пять ласок  -  снарядов  размером  с  мою  руку  -  с  шелестом
пролетело на север сквозь кусты. Перфекто быстро выстрелил несколько раз и
сбил их. Но последнюю ласку он сбил всего в  нескольких  метрах  от  своей
груди. И шрапнель  разорвала  его  броню  на  груди,  разлетелись  зеленые
обрывки.
     Перфекто удивленно крикнул, сделал шаг назад, грудь его  превратилась
в месиво изорванной плоти и крови. Он упал. Я подбежал к нему.  Из  дыр  в
его груди выходили  кровавые  пузыри.  Мавро  выхватил  из  руки  Перфекто
самострел и стоял над его телом, оглядывая небо в поисках новых ласок.
     - Как странно, - сказал Перфекто в микрофон, и обратная связь сделала
его голос гулким, как рычание собаки. - Нет москитов! Во всех джунглях  ни
одного москита!
     Он протянул руку ко мне, коснулся моего лица, словно  в  ласке.  Рука
его упала. Он умер.
     Наверху на холме кричали люди, кричали и умирали ябадзины  на  улицах
Хотоке но За, слышались звуки выстрелов. Я поднял голову и увидел высоко в
небе желтое солнце. Ужасный гнев охватил меня. Ябадзины  отобрали  у  меня
друга, и я ненавидел их за это. Хотел бежать вверх по холму, все опустошая
на своем пути, но потом посмотрел на грудь Перфекто и понял, что  не  могу
оставить его, не могу перенести его несуществование.  Он  отдал  мне  свою
жизнь. И я надеялся вернуть ее ему.
     Я  взглянул  на  свои  руки.  В  них  только  ружье.  А  должна  быть
медицинская сумка. Снова посмотрел на рану: легочный мешок, чтобы  закрыть
дыры в легких, с литр искусственной крови, смолистая повязка поверх  раны,
раб, который будет  поддерживать  работу  сердца.  Все  это  нужно,  чтобы
сохранить ему жизнь. Если бы медицинская сумка была со мной, я мог бы  его
спасти. Я достал  мачете,  разрезал  пенистую  изоляцию  ствола  лазера  и
обнажил замороженные тюбики с азотным охладителем, потом  отрезал  розовый
палец с левой руки Перфекто и положил его между  тюбиками.  Затем  отрезал
кусок окровавленного кимоно и  обвязал  ствол  лазера,  надеясь  сохранить
образец плоти Перфекто, не дать ему испортиться.
     - Ах, только поглядите на доктора... - сказал Мавро,  оглядываясь  на
меня. Пот mugga покрывал  его  лицо,  и  смотрел  он  в  землю.  -  Старик
превратился в вампира.
     Я ничего не ответил. Конечно, он понял,  что  я  делаю,  но  в  гетто
Картахены не берут у мертвецов образцы ткани  для  клонирования.  В  мире,
кишащем людьми, которые ждут своей очереди  родиться,  и  у  каждого  есть
какая-то индивидуальная добавка в генофонд,  клонирование  оправдано  лишь
для тех, чья генетическая  структура  может  быть  названа  "невосполнимым
сокровищем". Мало кто генетически  достоин  такой  чести.  Но  Перфекто  и
другие  химеры,  пожалуй,  единственные,  кто,   по-моему,   должен   быть
клонирован.
     Голос Абрайры звучал хрипло.
     - Ты собираешься сделать его копию? Это удивительно. Я люблю тебя  за
это.
     - Прекрасно, - ответил я и посмотрел вверх по холму. С  самой  первой
встречи я помнил слова Перфекто: "Мы с тобой оба  умрем  на  Пекаре".  Его
пророчество исполняется. Он мертв,  а  я  чувствую,  как  умирает  во  мне
способность испытывать страсть,  сочувствие,  надежду.  А  когда  все  это
уходит, ничего ценного не  остается.  Я  понимал,  что  становлюсь  пустой
шелухой. Мы находились внизу, у рисовых полей, выше  начинались  банановые
плантации. Несколько машин перевернулись при  попытке  подъема  на  крутой
склон. Никакого следа защиты я не видел. Далеко, по бокам от нас, медленно
двигались кибертанки. Должны быть еще ласки, но их, наверно, сбили те, что
прошли перед нами. С полдесятка стволов АНП дымились в утесах у  основания
города. Ничто не может помешать нам войти в Хотоке но За. Жители не  стали
бы минировать банановые плантации.
     Я вскочил, закричал и побежал к городу. Бежал по полям  к  городу,  и
Абрайра кричала:
     - Подожди! Там опасно!
     Она обогнала меня и побежала впереди, а Мавро  попытался  обогнать  и
ее. Его  глаза  опасно  сверкали.  Солнце  ярко  освещало  вытатуированные
серебряные слезы, они казались горящими.
     Я продолжал бежать по полям, пытался первым из нас троих добраться до
города. Но Абрайра сильнее и быстрее,  она  поднималась  по  холму  передо
мной, а Мавро словно перелетал через бугры, задерживавшие меня.
     На бегу я сбрасывал защитную одежду, она мне мешала.
     Мы миновали рисовые поля,  пробежали  плантациями,  потом  преодолели
крутой подъем  с  полкилометра  длиной.  Пробрались  в  бреши  в  стене  и
оказались на улицах Хотоке но За, и повсюду лежали тела, а звуки выстрелов
стали громче. Абрайра приказала пройти  между  двумя  домами,  гигантскими
иглу, высеченными из светлого камня, и там лежали три  мертвых  самурая  в
красных боевых костюмах.  Я  не  хотел  портить  образец  ткани  Перфекто,
поэтому свое ружье повесил на спину и  взял  другое  у  мертвого  самурая.
Перед нами километра на два узкой аккуратной лентой тянулся к морю  город;
теперь он превратился в развалины, в  центре  города  рухнувший  воздушный
корабль провел длинную  черту  разрушений.  Целые  здания  при  этом  были
снесены до основания. Я  подумал,  что  такое  опустошение  может  вызвать
только шаттл, ударившийся на полной скорости. По  улицам  двигалась  сотня
наших машин, разбрызгивая смерть из плазменных пушек, выпуская кривые ножи
из самострелов. Все затягивали густые облака дыма.
     Мы пересекли улицу и двинулись к океану.  И  тут  увидели  ябадзинов:
стариков в белых кимоно, изрезанных лезвиями, старух,  сожженных  лазером,
малышей с разбитыми головами. На улицах  города  я  увидел  только  одного
мертвого наемника. Мы подбежали к стене дыма, и дым окрасил всю  местность
в темно-желтый цвет. Я ощущал телом ветер, ярко светило солнце, поблизости
слышался гром пушек, и меня охватила дикая радость. "Так и должно быть,  -
подумал я. - Сражаться.  Чувствовать  себя  живым.  Так  и  должно  быть".
Повсюду дома одинаковой внешности, у многих контрфорсы,  как  отходящие  в
стороны руки. Из многих куполов поднимался дым, на порогах лежали  мертвые
ябадзины, их обожженные останки свидетельствовали об избранной  ими  форме
самоубийства. "Пусть будет больно,  дамы,  -  подумал  я.  -  Пусть  будет
больно".
     Мы бежали туда, где звуки  битвы  были  всего  слышнее,  но  странная
городская акустика сыграла с нами шутку. Все время  звуки  битвы  казались
впереди, всего в нескольких метрах от нас.
     Платиной вспыхнул передо  мной  выстрел  из  лазера,  я  отпрыгнул  и
покатился по земле, крича от радости. Мы находились в километре от моря. Я
вскочил и посмотрел на стрелявшего - компадрес в зеленом защитном костюме.
Он извиняясь развел руками. Я понял, что добрался до края схватки.  Вокруг
множество куполов разного цвета. Деловой район.
     Прямо передо мной послышались крики,  болезненный  женский  вопль,  я
пробежал под контрфорсом через тучу дыма.  Передо  мной  Мавро  стрелял  в
купол. Я услышал сдавленный крик справа  и  подбежал  ко  входу  в  купол.
Оттуда валил дым, и  я  ничего  не  увидел.  Выстрелил  от  пояса,  кто-то
закричал и упал.
     Я повернулся. Абрайра следила за улицей, держа лазер наготове. Мавро,
продолжая стрелять, нырнул в купол. Ниже по холму двигались наши  люди,  и
мертвые ябадзины лежали так густо, что  местами  приходилось  перебираться
через трупы. У ябадзинов, казалось, не было никакой защиты, не  было  трех
тысяч самураев, они совершенно нас не ждали, я не мог этого  понять.  Ниже
по холму одновременно взорвались три купола. Ябадзины взрывали свой город.
     Я слишком отстал. Передо мной никаких живых целей. Чтобы их отыскать,
нужно бежать вперед. Ни у кого  из  ябадзинов  нет  защитных  костюмов.  Я
нащупал регулятор и уменьшил энергию луча лазера. Пробежал мимо Абрайры  и
здания, в котором скрылся Мавро. Абрайра что-то  крикнула  и  побежала  за
мной.
     Я пробежал по улице мимо десятка компадрес в зеленой  броне,  которые
методично обстреливали два горящих здания, словно там скрываются ябадзины,
мимо полных наемниками машин, поливавших город на полкилометра плазмой.
     Я пробежал два квартала делового  района,  царапая  голые  ноги.  Три
молодых японца выбежали из здания, я выстрелил им в  спины  и  повернулся,
чтобы взглянуть, где мои компадрес. И  вдруг  понял,  что  рядом  со  мной
никого из компадрес нет: я на  передней  линии,  и  впереди  улицы  залиты
плазмой. Я могу перебить всех.
     Я закричал, взглянул вверх по холму, и вдруг из двери купола выбежала
женщина. На  ней  синий  костюм,  как  у  чиновника,  кожа  светло-желтая,
усеянная кровавыми точками, под  глазами  темные  круги.  Глазные  складки
сильно подчеркнуты, черные волосы зачесаны назад. Она  опустила  взгляд  и
посмотрела на лазерное  ружье.  Потом  принялась  возиться  с  собственным
лазером, нацеливая его на меня.
     Я выстрелил и провел  огненную  полосу  по  ее  грудной  клетке.  Она
удивленно открыла рот и смотрела  на  меня,  словно  знала,  что  она  уже
мертва. Потом упала, уступая мне дорогу, вытянулась. И  в  этот  момент  у
меня закружилась голова, сердце  гулко  забилось,  и  я  достиг  состояния
Мгновенности. Женщина падала, глаза ее в последний раз  закатились,  ружье
она отбросила и оно повисло в воздухе. По улицам катились волны дыма,  они
изгибались  вокруг  куполов,  и  все  похоже  было  на  ад.   Небо   почти
расчистилось от oparu no tako, сильный ветер  разогнал  грозовые  тучи.  Я
видел только одну желто-зеленую полоску,  плывущую  по  небу;  а  на  фоне
утреннего горизонта видны были миллионы  и  миллионы  отдельных  oparu  no
tako, они золотом и белизной сверкали на солнце, как кусочки слюды. Больше
ничего  чуждого.  Орхидеи  на  крошечных  газонах,  приземистые  пальмы  и
гигантские папоротники во дворах - это я видел всю свою жизнь. Купола, как
женские груди, поднимающиеся в воздух, - это всего лишь дома. А  умирающая
женщина, лежащая на земле с искаженным лицом, с бледной  кожей  в  розовых
пятнах, - простая женщина, я таких видел миллионы. И каким-то образом  она
соответствует окружению. Словно дым,  катящийся  по  улицам,  завивающийся
вокруг куполов, небо,  блестящее  осколками  слюды,  умирающая  женщина  с
бледной кожей - все  это  части  огромного  холста,  пейзаж,  нарисованный
искусным художником. И я испытал чувство, которое можно  было  бы  назвать
совпадением. Эта женщина,  эта  планета  -  это  совсем  не  Земля.  Но  я
почувствовал, что готов их принять. Я стал частью Пекаря.
     Женщина, в которую я выстрелил, любила, ей были дороги незнакомые мне
люди. Она не ябадзин. Она человек. Она человек не из-за своего сходства со
мной, а вопреки  отличиям.  Я  огляделся,  пораженный  этим  ощущением,  и
увидел, что все вокруг чужое, более чуждое,  чем  я  себе  представлял.  И
одновременно все это принадлежит мне.
     Я больше не в Панаме. Я посмотрел на улицы, на  холм.  Мои  компадрес
бежали за ябадзинами, стреляли в них. Ябадзины  не  очень  сопротивлялись.
Никаких  трех  тысяч  самураев,  о  которых  нас  предупреждали,  нет.  На
дирижаблях, должно быть, прилетело всего несколько сот человек. И все  они
как будто погибли. Большинство зданий горит и разрушено.  Только  немногие
ябадзины  решили  жить  и  сражаться.  Подобно  жителям  Мотоки,  ябадзины
предпочли покончить самоубийством. Они не верили, что могут победить  нас.
Мало кто сражался, и ни у кого не было  оружия,  способного  пробить  нашу
броню. Они были обречены. Но мои companeros словно не понимало этого.
     Выше по холму из дома выбежала девушка. Двое наемников  обернулись  и
автоматически  выстрелили.  Девушка  закричала  и  поскользнулась  в  луже
собственной крови. Те же два наемника медленно направились  к  куполу,  из
которого она выбежала, как будто в нем десятки самураев. Они совершенно не
понимали, что бой окончен, война выиграна.
     У меня не было стремления  бросить  оружие,  как  во  время  убийства
Люсио. Просто не было и сил  нести  его  дальше.  Я  подбежал  к  женщине,
которую застрелил. Она лежала на земле, дышала с трудом, но  дышала.  "Она
дышит! Я могу спасти ее, - подумал я, - могу спасти ее!" И  тут  я  понял,
что с самого убийства Эйриша ищу человека, которого смог бы спасти, как-то
оправдаться. Я тащил полуживую Тамару на станцию Сол. Во время эпидемии  я
изо всех сил старался спасти хоть одного  человека.  Даже  когда  Перфекто
убил Бруто, что-то во мне кричало: "Надо его спасти!" Но все время мне  не
удавалось спасти. И я подумал: "Если я сумею спасти по одному человеку  за
каждого убитого, счет сравняется. И я буду свободен".
     Я расстегнул костюм женщины и прикрыл ее рану. Кожа  у  нее  бледная,
женщина в шоке. Я подложил ей под ноги свой лазер, приподняв  их.  Оглядел
улицу. Мне нужна медицинская сумка, перевязочные материалы,  болеутоляющее
и средства для сокращения  сосудов.  Я  осматривал  улицу,  словно  где-то
здесь, в укрытии, сидят медики.  Интересно,  где  здесь  больница.  Но  на
зданиях только японские иероглифы. Я увидел машину, медленно  спускающуюся
с холма по направлению ко мне. Поднял руки и закричал, потом побежал вверх
к своим компадрес.
     - Мне нужна медицинская  сумка!  -  кричал  я  на  бегу.  Артиллерист
спросил в свой микрофон:
     - Что ты здесь делаешь без защиты?
     - Мне она не нужна. Ябадзины не сопротивляются, -  сказал  я,  словно
это все объясняет. Один из наемников порылся в машине, достал  медицинскую
сумку и бросил мне.
     - Graciac, - крикнул я и побежал назад.
     Женщину я нашел на прежнем месте. Проверил раны  и  обнаружил  разрыв
одного легкого и повреждение кровеносных сосудов под  грудиной.  Запечатал
дыры в легких пневматической пеной, а кровеносные сосуды просто  перекрыл.
Наложил повязку и дал диалилфталат, чтобы вывести ее из шока.
     Когда я оканчивал работу, за спиной у меня появилась Абрайра.
     - Что ты делаешь? - крикнула она.
     - Спасаю людей. Они не сопротивляются. Помоги мне! Раздобудь еще одну
медицинскую сумку, - крикнул я в ответ, и она,  отбросив  ружье,  побежала
вверх по холму. Я  прошел  по  улице  и  нашел  старика  с  остекленевшими
глазами, девочку лет  двенадцати,  спасти  которую  было  уже  невозможно,
полную женщину с очень широкими  бедрами:  похоже,  она  родила  множество
детей. Она лежала, и с ноге ее торчало множество метательных  стрел.  Одно
колено отрезано. Из раны била кровь. Женщина тяжело  дышала,  как  раненое
животное, и цеплялась пальцами за землю, пытаясь уползти от меня.
     Я наложил ей турникет на ногу и сделал инъекцию  болеутоляющего.  Она
покорно смотрела на меня,  не  мешая  работать.  Трудно  спасти  ей  ногу,
времени  на  это  нет.  Лучше  стабилизировать  ее  положение,   сохранить
турникет, хотя при этом она  ногу  потеряет.  Но  всегда  можно  отрастить
новую.
     Подошла Абрайра с новой медицинской сумкой. Она крикнула:
     - Там внизу! Целая толпа! - И указала в сторону берега.
     Мы побежали к  берегу  и  на  углу  одной  улицы  обнаружили  человек
тридцать. Десять были еще живы. Я начал лихорадочно работать, один  случай
за другим: мальчик с развороченным бедром,  старик  со  стрелой  в  спине,
девочка, которой плазма попала в грудь и у которой хватило  ума  упасть  и
дать плазме стечь. Я быстро  работал,  вокруг  стреляли,  но  ни  разу  не
выстрелили по  мне.  Казалось  чудом,  что  можно  заниматься  медицинской
работой посреди боя, но ябадзины на нас не нападали, а из наших  компадрес
никто не выстрелил по ошибке.
     Время  замедлилось,  мгновение  тянулось  бесконечно.  Я  работал,  а
Абрайра бегала от машины к машине и  приносила  медикаменты.  Один  раз  я
поднял голову и увидел, что стрельба почти прекратилась. Не знаю,  сколько
времени  я  работал:  минуты  или  часы.  Подсчитал,  что  помог  примерно
двадцати, в среднем на одного уходило две минуты. Но не может быть,  чтобы
я работал меньше часа.  Земля  подо  мной  дрогнула,  взорвалось  соседнее
здание.
     И всякий раз как я поднимал голову, чтобы перевести дыхание,  Абрайра
указывала на нового раненого, и  я  хватал  свои  вещи  и  бежал  к  нему.
Постепенно мы приблизились к какому-то складу, здесь грудой лежали десятки
раненых. Я занялся молодой девушкой, услышал скрежет и поднял голову.
     Кто-то в зеленой защитной броне тащил раненую женщину в угол. Наемник
уложил женщину и побежал  в  поисках  других  раненых.  Подошел  еще  один
компадрес, снял шлем. Химера с деформированными ушами. Он порылся  в  моей
сумке. Сказал, что его зовут  Фаустино,  и  бегло  объяснил,  что  работал
санитаром в полевом госпитале в Перу. Он  работал  очень  хорошо.  У  него
оказались быстрые и искусные руки.
     Еще двое компадрес, неразличимые в защитной броне, стали подтаскивать
раненых. Меня это очень удивило. Я вдруг понял, что создается что-то вроде
военно-полевого госпиталя, и скоро нас завалят ранеными.
     Я слышал настойчивое "бум-бум-бум" в здании всего за три двери от нас
по улице. Это  было  единственное  место  поблизости,  где  еще  стреляли.
Абрайра несла на плечах старика. Я подумал, что стреляющий  добавляет  нам
много ненужной работы, и рассердился.
     Я побежал к дому, откуда доносилась стрельба.  Абрайра  в  это  время
вошла под арку большого промышленного здания, и неожиданно все это  здание
вздрогнуло от взрыва. Подпрыгнуло на дециметр в воздух, и  все  его  стены
рухнули. На Абрайру обрушилась груда кирпичей и изогнутых стальных балок.
     Я побежал к ней. Под камнями Абрайры не видно. Я  стоял  потрясенный,
глядя на эту груду, потом начал растаскивать кирпичи.  Посчитал,  что  они
покрывают ее слоем толщиной в  метр,  и  старался  убирать  их  как  можно
быстрее. Поблизости продолжали стрелять.
     "Когда откопаешь, она будет раздавлена, - подумал я. - Нужно  спасать
людей. Спасать миллионы". Я знал, что от Абрайры ничего  не  осталось  под
камнями.
     Побежал к  большому  куполу,  откуда  раздавались  выстрелы,  и  даже
снаружи услышал женские крики. Я вбежал внутрь.  Купол  оказался  театром.
Сквозь круглые окна под самой крышей  лился  свет,  впереди  располагалась
сцена. В здании укрылась сотня женщин, и один  человек  в  броне  стоял  у
входа и стрелял в женщин из самострела, а они прятались  за  сидениями.  У
меня на глазах одна  из  женщин  метнулась  к  запасному  выходу,  человек
повернулся и выстрелил в нее. Действовал он  с  удивительной  скоростью  и
уравновешенностью, точно  и  изысканно,  погруженный  в  состояние  munen,
одновременно достигнув Мгновенности и  Полного  Контроля.  Он  стрелял  по
своим жертвам, словно это учебные цели, и делал это  исключительно  точно.
Он символизировал все то,  чему  научили  нас  самураи.  Женщины  отчаянно
кричали.
     Я  крикнул  "Muchacho!"  и  подбежал  к  этому  человеку  сзади.   Он
повернулся ко мне - я увидел, что  это  латиноамериканец,  -  потом  снова
принялся стрелять в женщин. Я выбил самострел у него из  рук  и  закричал:
"Не нужно!" Он взглянул на меня, потом на ружье,  словно  хотел  подобрать
его.
     Я стал расстегивать его шлем, кричал "Не нужно!",  хотел  посмотреть,
узнаю ли я его. Темноглазый человек средних лет. Для меня  он  безымянный.
Лицо может принадлежать любому из тысяч знакомых  мне  рефуджиадос.  Глаза
его горели, он был покрыт потом munen.
     Он ошеломленно смотрел на меня, не понимая, почему я на  него  кричу,
как человек, очнувшийся от сна. Лицо его си