ачная  мембрана,  которая  быстро
колеблется, направляя поток воздуха  на  неподвижно  закрепленные  крылья.
Именно эта мембрана и издает гудящий звук.
     Земные птицы поднимаются с помощью мышц своих крыльев, они  буквально
взбираются, цепляясь пальцами  своих  крыльев.  Крылья  одновременно  дают
возможность и подниматься, и двигаться вперед. На Пекаре  хрупкие  "птицы"
подают передним крылом-мембраной воздух на неподвижные крылья,  тем  самым
создают подъемную  силу.  Я  подумал,  что  на  сильном  ветру  они  могут
расслабить переднюю мембрану и просто парить в воздухе, как земные чайки.
     Мне хотелось поближе рассмотреть это существо. Одни линии  как  будто
соответствовали экзоскелету, другие - прозрачным мышцам, а синие и  желтые
нити в прозрачном теле - вены и внутренности. Но ничего из этого я не  мог
разглядеть ясно. Я быстро протянул руку, словно хотел поймать существо, но
оно увернулось и стремительно унеслось над болотом.
     На  земле  ветви,  отдельные  травинки,  какие-то  черные  насекомые.
Сначала мне показалось, что это жуки-сверлильщики,  но  несколько  из  них
толкали куски темных ультрафиолетовых листьев  и  сплетали  их  с  помощью
ветвей и камешков в небольшие  гнезда  размером  с  горсть.  Гнезда  очень
напоминали крошечные хижины. Я перевернул одну, думая,  что  найду  в  нем
что-нибудь  интересное  -  может,  насекомых,  играющих  в   шахматы   или
высекающих изображения своих богов, - но  увидел  только  толстых  больших
жуков, ухаживающих за маленькими белыми личинками. Я  поставил  гнездо  на
место, и песчаные мухи разлетелись от движения моей руки.
     Слишком много подробностей для иллюзии,  созданной  компьютером.  Мир
слишком завершен для симулятора. Насекомые, птицы, маленькие рыбки в воде,
запахи - всего этого я раньше никогда не видел и  не  ощущал.  И  то,  что
компенсировались особенности моего протезированного зрения, означало,  что
иллюзия создана специально для меня. Искусственный разум  корабля  не  мог
сделать этого для всех - не для семисот человек, одновременно  находящихся
в симуляторах.
     Похоже на ловушку. Я вспомнил людей,  умерших  в  симуляторе,  людей,
которые не в состоянии  оказались  перенести  иллюзию.  Может,  их  убили?
Может, они погибли, как раз не вынеся такой иллюзии, как  эта?  Я  поискал
чего-нибудь неуместного: слишком симметричное и здоровое  дерево,  полоска
земли, созданная уравнениями, а не природой. Но листья деревьев  пожелтели
и сморщились по  краям,  насекомые  поедали  друг  друга.  Поверхность  не
выглядела так,  словно  она  создана  с  помощью  уравнений:  нет  слишком
большого количества ровных поверхностей и резких линий. Я не нашел  ничего
неуместного.
     Но если кто-то использует такой способ  убийства,  я  решил,  что  не
стану его жертвой. Сунул руку за шею  и  постарался  нащупать  место,  где
происходит соединение с компьютером. Бесполезно. На самом  деле  мое  тело
продолжает сидеть в машине, оно полностью отключено от реального  мира.  Я
не могу преодолеть эту иллюзию, сбежать от нее.
     Я закричал Кейго:
     - Выведи меня отсюда! Я не понимаю больше, где реальность!
     Подождал, но ответа не было.
     Я коснулся шишки на голове, думая о своем положении. На руке кровь. Я
лизнул ее, чтобы проверить вкус. Компьютер раньше никогда  не  симулировал
вкусовые ощущения. Но кровь соленая, и у нее консистенция настоящей крови.
     Возможно, это испытание. Может,  они  хотят  проверить,  как  я  буду
бороться, если моя жизнь в опасности, подумал я. Я понимал,  что  не  могу
преодолеть иллюзию и мне остается только выиграть эту битву. Под  вопросом
моя жизнь. Но мне было  все  равно.  Я  столько  раз  испытывал  смерть  в
симуляторе, что знал: она означает только конец страданий.
     В  густых  зарослях,  по  другую  строну  болота,  хрустнула   ветвь.
Оторвался большой лист со звуком разрываемой бумаги. Я сел и всмотрелся  в
том направлении:  в  кустах  шло  какое-то  большое  черное  животное.  На
мгновение оно мелькнуло в просвете и снова скрылось  в  кустах.  Черное  и
волосатое,  влажное,  словно  только  что  из  воды.  Еще   один   хищник,
изображенный компьютером, решил я.
     Я присел и прицелился лазерным  ружьем  меж  двумя  кустами,  пытаясь
угадать, где оно покажется в следующий раз.
     Животное фыркнуло, глубоко вдохнуло. Оно уловило мой запах. Бросилось
вперед, и ноги его с громом  ударились  о  землю.  Оно  прорвалось  сквозь
заросли и выбежало на небольшую поляну. И остановилось,  тяжело  дыша,  на
краю воды в десяти метрах от меня.
     Огромный бык, черный, как оникс, с большими широкими рогами. На шее у
животного сидела черноволосая  женщина  в  тонком  белом  платье,  которое
больше обнажало, чем скрывало ее тело. Она слегка улыбалась.
     - Браво... дон Анжело. - Между словами она делала паузы,  словно  для
того, чтобы перевести дыхание. - Ты пришел... снова... чтобы спасти меня?
     Она ударила быка по ребрам, тот вошел в воду и направился ко мне.
     - Тамара? - Эта женщина не истощенная Тамара, какой я  ее  знал.  Она
прекрасна так, как никогда не была прекрасна Тамара. Волосы у нее темные и
блестящие. Зубы белые, как хрустальная вода горного ручья. Груды полные  и
высокие. Но тонкие кости и мышцы говорят о хрупкости, какой тоже не было у
Тамары.
     - Ты очень... похож... на то... что я помню, -  сказала  Тамара.  Она
внимательно наблюдала за мной.  Губы  ее  затвердели.  Выражение  не  было
строгим или неодобрительным, скорее  она  казалась  печальной  и  усталой.
Слова по-прежнему произносила с промежутками. То, что  даже  в  симуляторе
она запинается, свидетельствует о серьезном повреждении  центров  речи.  И
если эта область повреждена, много ли осталось от той  Тамары,  которую  я
знал? Я подумал, что мне это в сущности все равно.  То,  что  она  наконец
отыскала меня, установила контакт, вызывало лишь слабое любопытство.
     Но глаза у нее очень живые. Яркие. Неистовые.
     Бык остановился передо мной, и Тамара изящно соскользнула с его шеи.
     Я указал на быка.
     - В твоих прежних снах он был мертвым, - сказал я.  -  Разложившимся.
Как зомби.
     Тамара озабоченно наморщила брови.
     - Правда? - устало спросила она. - Я... забыла. Поэтому я... пришла к
тебе. - Хочу... заполнить... белые пятна. Заполнить... пятна.
     Я пожал плечами.
     - Насколько они велики, эти пятна? Насколько широки?
     - Кто знает? - ответила она. - Гарсон...  говорит...  что  у  меня...
потеряно... сорок процентов. Я помню... кое-что... очень хорошо.  То,  что
повторяется. То, что... хорошо знала. Отдельные люди. Случаи. Все ушло.
     Сорок процентов потери памяти - это очень много. Она должна  все  это
время находиться под действием стимуляторов  роста  мозговой  ткани,  пока
мозг не регенерируется. За две  недели  этот  процесс  должен  только  еще
начаться. Восстановление начинается с молекулярного  уровня.  А  отдельные
нейроны, регенерированные в ее мозгу, не созреют и за  годы.  Связи  между
ними будут  редки.  Двигательные  навыки  пострадают.  Ей  придется  много
месяцев рассчитывать на механические системы жизнеобеспечения.
     - Поэтому ты пришла ко мне - узнать о своем прошлом?
     Она кивнула.
     - Узнать... что я тебе... говорила. Что ты... помнишь.
     Я пожал плечами. И рассказал ей все с самого начала. Дойдя до  смерти
Флако, я удивился тому, что ничего не чувствую. Как  будто  это  произошло
очень давно и с кем-то другим. Я спокойно  продолжал  рассказ.  Рассказал,
как она напала на меня в конце, как я убил Эйриша  и  принес  ее  на  борт
корабля. Когда я закончил, она некоторое время молчала.
     - Забавно...  Когда.  Мы.   Впервые.   Встретились.   Я...   часто...
училась... умирать... в симуляторе. Теперь... ты... умираешь.
     Я начал возражать.  Я  не  учусь  умирать  в  симуляторе.  Я  пытаюсь
научиться оставаться  живым.  Но  тут  я  вспомнил  совет,  который  часто
повторяет Кейго: "Учитесь жить так, словно вы уже мертвы",  и  понял,  что
она права. Мы учимся умирать за корпорацию Мотоки. И что меня больше всего
встревожило - я не испытал никаких эмоций.
     - Si. Я мертв внутри. Остальное во мне просто ждет,  пока  тело  тоже
умрет. - Она странно взглянула на меня,  чуть  повернув  голову.  Казалась
озабоченной. Очень озабоченной.
     Я крикнул:
     - Убирайся в ад, шлюха! Мне не нужна твоя забота, твое  сочувствие  и
опечаленное  лицо.  Чем  ты  занимаешься?  Учишься  в  зеркале   выглядеть
опечаленной?
     - У тебя... больше нет... чувства... юмора.
     - Ничего смешного не осталось, - ответил я. - Кроме анекдотов  Мавро.
- Она продолжала смотреть на  меня  сочувственно.  Я  рассердился.  -  Что
хорошего в твоем печальном  лице?  Сегодня  утром  моему  товарищу  трубой
пробили живот. Почему ты не печалишься из-за него? Что  хорошего  приносит
твое сочувствие? Мне бы лучше видеть дерьмо у тебя на лице, чем  печальную
улыбку. Ты шлюха! Здесь полно мертвецов,  ходячих  мертвецов!  Они  учатся
умирать за корпорацию  Мотоки.  И  знаешь  почему?  Ты  и  твои  проклятые
идеал-социалисты заставили их! Они  отдают  свои  жизни,  потому  что  все
остальное ты у них отобрала. А теперь ты изображаешь сочувствие.
     - Не сочувствуй нам, шлюха! Хотел бы я подарить тебе все  безобразие,
что видел за последние две недели. Хотел бы вывалить его тебе в руки! -  Я
обнаружил, что кричу, и смолк. Я весь дрожал и испытывал  сильное  желание
ударить ее.
     Она терпеливо слушала. Выражение сочувствия  не  исчезло,  на  глазах
показались слезы.
     - Ты изменился. Ты... не спрашиваешь... каково мне. Прежде...  ты  бы
спросил.
     - Ты права, - сказал я. - Спросил бы.
     Но не стал спрашивать. Она молчала.
     - Ростки чешутся, - сказала она. Чесалась отрастающая  рука.  Обычная
проблема. Следовало бы  смазать  кортизоном.  -  Гарсон...  обращается  со
мной... хорошо. Мы... заключили... сделку. Я говорю... ему все...  что  он
хочет... узнать. А он... оставляет... мне жизнь. -  Она  улыбнулась  своей
прекрасной улыбкой, сверкнули ее зубы.
     - Я не могу... ходить. Двигаться. Дышать... сама по себе. Но  Гарсон.
Хочет. Чтобы я. Училась. С помощью компьютера. Он ускорил. Ваш симулятор.
     Я попытался успокоиться, перейти к более безопасной теме.
     - Твои сновидения в моем  маленьком  мониторе  дома  были  прекрасной
работой. Я уверен, что и сейчас ты выполнишь работу отлично.
     Правда же заключалась в том, что это не  просто  отличная  работа.  С
помощью искусственного разума корабля она создала иллюзию,  которую  я  не
могу преодолеть, а ведь она сделала это в очень трудных условиях.
     - Остаются самые частые мысли, - ответила она.  Она  хотела  сказать,
что много практиковалась раньше и потому не утратила способности создавать
мир сновидения, когда был поврежден ее мозг. То, что мы  совершаем  часто,
то, о чем особенно часто думаем,  утрачивается  при  повреждении  мозга  в
последнюю очередь.
     - А что ты делала, когда работала на разведку ОМП?  -  спросил  я.  -
Была убийцей во сне? Ты убивала людей во сне?
     Она покачала головой.
     - Нет. Кое-что... кое-что... я скажу... тебе. Анжело...  мне  жаль...
что я... причинила  тебе  боль.  Ты  был...  добрее  ко  мне...  чем  я...
заслуживала. Чем я... могла себе... представить.
     Она заплакала. Но мне было все равно.
     Я пожал плечами.
     - De nada [ничтожество (исп.)].
     - Я знаю... тебе все еще... не все равно. Я... не  могу...  отплатить
тебе. Мне бы хотелось...  отблагодарить  тебя.  Я  не  очень...  хорошо...
говорю...
     Я вздрогнул, словно  от  сильного  ветра.  Ветер  раскачивал  вершины
деревьев, и шум превратился в глухой рев. Закричали обезьяны  и  выскочили
из своих укрытий вокруг и надо мной. Они создавали большой шум. Я вспомнил
рев ветра из предыдущих сновидений Тамары, в том сне она напала на меня, и
я направил ружье ей в грудь. Должна  ли  она  будет  отключиться,  если  я
выстрелю, или на нее не действует симулятор?
     А Тамара стояла передо  мной  среди  всего  этого  шума.  Платье  ее,
раздуваемое ветром, стало  белым,  как  молния,  а  лицо  было  бледным  и
прекрасным. Она  достала  из  ложбинки  меж  грудей  небольшой  украшенный
деревянный ящичек.
     Открыла ящичек  и  показала  мне.  В  нем  лежало  маленькое  сердце,
размером с собачье; оно билось, словно его только что вырезали  из  живого
тела. И сквозь весь этот шум я слышал удары этого маленького сердца.
     - Слушай. Слушай. - Она поднесла ящичек к моему  лицу.  Биение  стало
громче. Крики и вопли обезьян, шум ветра отступили на  второй  план.  Стук
сердца звучал мягко  и  настойчиво.  -  Научись  бегло  владеть...  мягким
языком... сердца.
     Я посмотрел Тамаре в лицо. Из ее  глаз  лились  слезы.  Ее  неистовые
глаза.
     - Вот что... я... сейчас... чувствую. Вот что... значит... жить.
     Она схватила маленькое сердце двумя пальцами и сунула  мне  в  грудь.
Все равно что дышишь ветром с поля мяты и греешься на солнце  -  нервы  во
всем теле ожили. Я как будто двинулся вверх  и  наружу,  прошел  невидимую
стену, за которой остались боль,  усталость  и  страх,  а  теперь  стою  в
приятном теплом месте, в центре самого себя, где есть  только  радость.  Я
ощутил  эмоции  Тамары  -  ее  спокойствие,  благодарность,  которую   она
испытывает ко мне за то, что я помог ей сбежать  с  Земли,  и  сочувствие,
такое живое, такое сильное, что кажется непреодолимым. Она  видит  во  мне
сломанную куклу, маленькое существо, которое очень хочет починить.
     Я хотел рассмеяться над тем, как она представляет  себе  меня.  Хотел
сказать ей, что я не сломан. Но собственное тело казалось страшно далеким,
и я не мог дотянуться до него.
     Она отдернула руку, убрала маленькое  сердце,  и  я  упал  на  землю.
Тепло,  сочувствие,  энергия  -  все  вытекло   из   меня.   Я   попытался
почувствовать  что-то.  Порадоваться  воздуху,  вливающемуся   в   легкие,
потрогать пальцами землю, коснуться глины.  Но  я  ничего  не  чувствовал.
Пальцы мертвы, а воздух кажется застоявшимся и пустым. Я пуст. Заброшен. Я
попытался вспомнить только что испытанное ощущение, вспомнить, каково  это
- любить. Но разве я  любил  когда-нибудь?  Я  не  позволял  себе  никаких
сближений с людьми тридцать лет, со смерти жены. А в тех  редких  случаях,
когда я  испытывал  что-то  в  груди,  я  не  позволял  себе  действовать.
Отступал. Все  эти  годы  я  делал  вид,  что  служу  обществу,  изображал
сочувствие, потому что верил в него на интеллектуальном уровне. Я поступал
так, потому что это хорошо в теории. Но разве хоть  однажды  я  чувствовал
боль других?
     Если и чувствовал, то сейчас не мог этого вспомнить, оживить.
     Я прислушался к звукам собственного сердца. Но внутри ничего не было.
Я действительно сломанная  кукла,  пустая  и  безжизненная,  и,  вероятно,
починить меня невозможно.
     Я начал смеяться  -  пустым  смехом,  который  постепенно  перешел  в
рыдания. Упал к ногам Тамары, хватал ее за ноги  и  плакал  от  жалости  к
самому себе. Она протянула руку и  гладила  меня  по  голове,  пока  я  не
успокоился.
     И отключился.


     Я  последним  отключился  от  симулятора.  Кейго  заново   проигрывал
схватку, и на миниатюрной голограмме мы были разбросаны по всему полу.  Мы
отступили из соленых болот в лес перед ябадзинами. Я упал с  машины,  снял
свой разбитый шлем, встал и прошел к  краю  болота  -  как  раз  навстречу
ябадзинам.  Они  застрелили  меня  и  преследовали  моих  товарищей.   Мне
потребовалось много времени, чтобы умереть в симуляторе.
     Тамара изъяла все следы нашего разговора.
     Кейго вместе с  нами  просмотрел  схватку,  указал  на  наши  ошибки.
Несколько явных ошибок он пропустил - в обычном состоянии этого никогда бы
не произошло - и казался невнимательным. Потом снова подключил нас,  и  мы
оказались в море. И пробыли в симуляторе всего несколько минут, как  Кейго
снова отключил меня.
     Остальные по-прежнему безжизненно сидели на своих местах, захваченные
иллюзией. Куколки стрекозы.  Хозяин  Кейго  стоял  у  машины.  Он  казался
расстроенным. Доверенное лицо по вопросам культуры Сакура  стоял  рядом  с
ним.
     Хозяин Кейго сказал мне:
     - Сними защиту и немедленно отправляйся за Сакурой.
     Я подумал, в чем провинился, и стал снимать защиту. Сакура помог  мне
раздеться  -  необыкновенное  происшествие.  Японцы   тщательно   избегали
притрагиваться ко мне во всех  случаях,  и  мне  казалось,  что  они  себя
считают оскверненными такими прикосновениями.
     Пока мы работали, Сакура негромко говорил:
     - Ты морфогенетический фармаколог,  верно?  Знаешь,  как  действовать
генным резаком? Разбираешься в вирусах?
     - Конечно, - ответил я.
     - А что ты знаешь  о  военных  вирусах?  Тех,  что  использовались  в
биологических войнах?
     Я колебался. Об этих вирусах не принято говорить. Они слишком опасны,
чтобы говорить о них открыто. Волосы  у  меня  на  затылке  встали  дыбом.
Разговор мне не нравился. Они хотят, чтобы я изготовил вирус,  подумал  я.
Получили дурные новости с Пекаря и хотят уничтожить там  все.  Начать  все
заново.
     - Я кое-что знаю о вирусном оружии. Но как создавать вирусы, не знаю,
- солгал я. Основные сведения об этом я знал.
     - Ах, нет! Мы не хотим, чтобы ты создавал их,  мы  хотим  бороться  с
ними. В модуле В вспышка вирусной инфекции. Очень серьезная.
     Сердце у меня забилось сильнее. Я не мог представить  себе,  что  наш
корабль превращается в зачумленный. Я знал, что мы изолированы  от  модуля
В. Но я же видел рабочего, переходящего из модуля в модуль.
     - Какая часть корабля заражена? - спросил я.
     - Мы не знаем. Работники из модуля В сообщают о  нескольких  случаях,
все за последние три часа, и болезнь быстро распространяется. Они считают,
что больше дня не продержатся. Здесь ни у кого нет симптомов.
     Я кончил снимать защитный костюм, и Сакура провел меня по коридору  к
лестнице.  Мы  достигли  восьмого  уровня,  и  Сакура  нажал  трансмиттер.
Открылся шлюз, мы вошли в него. Эта часть корабля оказалась больше, чем  я
ожидал. Большие помещения, где  размещаются  механизмы  для  приготовления
пищи, стирки, глажки, очистки воды, очистки воздуха. Мы вошли в  небольшую
комнату,  где  уже  находилось  трое  латиноамериканцев.  Они   сидели   у
компьютерного терминала, задрав ноги, и  следили  за  работой  компьютера.
Выражение у них было встревоженное, но они, казалось,  не  торопятся.  Это
немного успокоило меня.
     В  комнате  находились  два   рентгеновских   микроскопа,   несколько
синтезаторов ДНК -  очевидно,  вспомогательное  медицинское  оборудование,
которое должно использоваться наряду с оборудованием лазарета  вверху.  На
верху компьютера располагался небольшой интерком. Канал  был  подключен  к
лазарету модуля В. Я слышал кашель, бред и взволнованные голоса.
     Сакура ушел.
     - Я Фидель, из отдела  иммунологии.  Это  Хосе,  -  сказал  маленький
человек у ближайшего терминала. Он кивнул в сторону химеры  с  серебряными
глазами, очень похожими на глаза Абрайры. - Он выполнял  кое-какие  работы
по созданию своих младших братьев в Чили. А наш друг Хаун Педро  вон  там,
он из пищевого отдела.
     Я посмотрел на Хуана Педро,  высокого  худого  человека  с  курчавыми
волосами. Он  на  корабле  занимается  выращиванием  различных  протеинов,
добавляемых к водорослям, которые мы едим. Однообразная работа,  требующая
незначительных познаний в области генной инженерии: все протеины,  которые
он готовит, имеются в рецептах, и всю работу могут  выполнить  синтезаторы
ДНК. Но все же он должен быть знаком с оборудованием.
     - Так ты тот, что делает нашу пищу? - спросил я. - Напомни мне, чтобы
я убил тебя попозже.
     Хуан Педро опустил голову.
     - Все этого хотят.
     Фидель подозвал меня к терминалу и набрал несколько кома