жа все  действительно  надолго  успокоилось.  Всех  зачинщиков  мятежа
японцы поместили в криотанки и больше никогда о мятеже не  упоминали.  Они
решили,  что  это  просто  трусость  со  стороны  отдельных   людей,   что
большинство их нас будет унижено напоминанием об этом событии.
     - Но теперь все трусы изолированы, и Мотоки не может  понять,  почему
мы не хотим воевать. И вот  японцы  хватаются  за  соломинку.  Может,  они
пригласили нас в  свои  дома,  потому  что  считали,  что  оскорбили  нас,
обращались с нами, как с  eta,  самыми  низкими  в  их  обществе.  Теперь,
вероятно, иностранцам-самураям будет предоставлен более высокий  статус  -
допустим, рабочих корпорации низшего разряда. Я могу  только  это  считать
причиной приглашения. Если, конечно, они не хотят отяготить нас  долгом  -
on.
     Она продолжала:
     - И если они этого хотят, то, возможно, и подействует.
     Я удивленно посмотрел на нее.
     - Что это значит? Кому это не все равно?
     - Например, Завале. Ты видел, как горели его глаза? Обед  и  ванна  с
самураями. Он на небе. Он хотел этого все два года. Мавро и Перфекто тоже.
Поэтому они сейчас в бане. Дьявол, даже я этого хотела.
     - Не понимаю. Чего ты хотела?
     Абрайра вздохнула и посмотрела на землю.
     - Хотела...  уважения.  Чтобы  кто-то  уважал  меня.  Хотела  чувства
принадлежности. Ты знаешь, на корабле самураи все время избегали нас.  Они
были высокомерны. И даже когда кое-кто из нас получил  ранг  самурая,  они
все равно не позволяли приблизиться; это часть их культуры, ты  понимаешь.
Чтобы  сработала  их  социально-инженерная  программа,  они  должны   быть
изолированы от любого общества, которое может их  заразить.  Таков  первый
закон социальной инженерии. Я удивлена, что они  сегодня  впустили  нас  в
свои дома. Это говорит об их отчаянии, они рискуют всем ради надежды,  что
мы им поможем.
     - Так ты думаешь,  некоторые  из  нас  присоединяться  к  ним  только
потому, что хотят уважения? - спросил я. - Я боялся, ты скажешь что-нибудь
худшее. Скажешь, что некоторые из нас уподобляются им.
     - Разложение культуры действует  в  обоих  направлениях,  -  ответила
Абрайра, - и твои слова имеют смысл. Самураи долго  учили  нас  "жить  как
мертвые". Это мистическая фраза, и эту философию они применяют не только к
сражениям. Она не просто означает  готовность  отдать  жизнь  за  какую-то
цель, она означает, что нужно быть мертвым по отношению к собственной воле
и желаниям. Обитатели Мотоки научились  жить  как  овцы,  действовать,  не
задумываясь, просто потому, что такова воля их  предводителей.  Анжело,  я
видела, как в наших товарищах растет такая же  пассивность.  Возможно,  ты
прав. Некоторые из наших людей будут сражаться просто потому, что  им  все
равно, что с ними станет.
     Мы  возвращались  в  лагерь  мимо  дома  с  безукоризненным  газоном,
украшенным большими странной формы камнями.
     Навстречу шли три человека, все латиноамериканцы, в белых кимоно, они
смеялись какой-то шутке.  Я  отступил,  давая  им  возможность  пройти,  и
неожиданно узнал в них мятежников, выпущенных из амбара. Ближайший ко  мне
- Даниель Соса, один из тех, что насиловали Абрайру.
     Узнавание Даниеля и его смерть произошли почти одновременно. Тело мое
само знало, где найти рукоять мачете, хотя мозг еще не  знал.  Я  выхватил
мачете из ножен и ударил его по шее и через грудную клетку. Качество стали
таково,  что  она  легко  перерубила  позвоночник.  Даниель  был  человек,
инфракрасного зрения у него не было. Я думаю, в сумерках он не узнал  меня
и так и не понял, что произошло.
     Я схватил человека, с которым он говорил,  низкорослого,  с  широкими
ноздрями индейца, и прижал мачете к его горлу.
     - Где Люсио? - закричал я.
     Он так часто умирал  в  симуляторе,  что  не  испугался  моего  ножа.
Холодно посмотрел на меня.
     - Сержант Даниеля? Я его с полчаса  не  видел,  с  самого  обеда.  Он
собирался идти с остальными в баню.
     Абрайра достала свой мачете и стояла рядом со мной.
     В городе много общественных бань. Я спросил:
     - В которую?
     Он пожал плечами.
     - Где вы обедали?
     - У хозяина Танаки, выше по улице, третий дом слева.
     Я оттолкнул его в сторону; он как будто не собирался драться.  Я  его
раньше  никогда  не  видел.  Включился,  чтобы  связаться  с  Перфекто   и
предупредить  его,  что  Люсио  на  свободе  и  направляется  в  баню.  Он
поблагодарил меня и обещал немедленно присоединиться к охоте.
     Я взглянул на Даниеля, в луже крови лежащего на земле.  И  ничего  не
испытал к нему. Но был рад, что он мертв.  Побежал  по  улице  к  деловому
району - группе простых деревянных зданий без ярких  вывесок,  указывающих
на то, каким делом занята та или иная контора. Кимаи но  Джи  мал,  и  все
знали, кто чем занимается, со слов  других.  Бани  можно  было  узнать  по
доносящимся оттуда громким голосам и смеху, по пару, от которого  запотели
окна и который вырывался из открытой двери.
     Я побежал к первой же бане, которую увидел, и Абрайра крикнула мне:
     - Подожди! Подожди остальных!
     Я продолжал бежать. Зубы мои стучали. Люсио там не оказалось.
     Четырьмя домами ниже по улице  было  более  крупное  и  разукрашенное
заведение. Я пробежал через  ярко  освещенный  genkan  -  предбанник,  где
складывают одежду и обувь. На колышках наряду  с  синими  кимоно  самураев
висело несколько белых.
     Из темной двери доносились голоса и запахи теплой  воды  и  кедра.  Я
прошел внутрь и заглянул  в  ванну.  Единственное  освещение  исходило  от
больших аквариумов, окружавших комнату, там среди лилий плавали гигантские
карпы. Около сорока  голых  мужчин  сидели  в  большом,  полном  до  краев
бассейне из камня и кедра. Из искусственного ключа в  стене  била  горячая
вода, стекала извилистым путем между камней в бассейн. Вначале я не увидел
Люсио. Он срезал волосы, и шрам у него на лице почти исчез.
     И он не узнал меня, потому что я стоял в освещенной двери и мои седые
волосы ярко сверкали. Он никогда раньше не видел меня освещенным  сзади  и
сейчас увидел силуэт, икону. Увидел  неясную,  генетически  внушенную  ему
фигуру генерала Торреса.
     Лицо Люсио потекло, словно сделанное из  замазки,  челюсть  безвольно
отвисла. Зрачки расширились до размера монеты. Он не шевелился. А я стоял,
ожидая, пока завершится привязывание. Абрайра  вслед  за  мной  вбежала  в
genkan.
     Самурай взглянул на мое окровавленное мачете и сказал на  безупречном
испанском:
     - Драться иди на улицу. Не оскверняй воду в ванне.
     Рука  Люсио  дернулась,  он  задрожал.  Зрачки  сузились,  он   начал
сознавать, где находится. Но пока еще не узнавал меня.
     - Выходи из бассейна! - приказал я ему.
     Он в ужасе выдохнул:
     - Анжело!
     - Выходи из бассейна!
     Он встал и перебрался через край бассейна.
     - Анжело, чего ты хочешь от меня? Что ты со мной сделаешь? -  спросил
он в смятении. Он был совершенно обнажен,  кожа  у  него  смуглая,  как  у
индейца. Пенис и мошонка разбухли  в  горячей  воде  ванны.  Он  напрягся,
словно собираясь ударить, потом посмотрел мне  на  ноги,  лицо  его  стало
печальным, словно он не мог перенести вины собственных мыслей.
     - Ты хочешь убить меня.
     Это был не  вопрос,  а  утверждение.  Он  неохотно  поднял  кулаки  и
расставил ноги, приняв защитную позу.
     Я осторожно двинулся вперед, ища бреши в его защите.
     - Анжело, нет! - крикнула Абрайра. Он  бросилась  вперед  и  схватила
меня за локоть, потащила назад. Все японцы скромно прикрыли  свои  половые
органы и нырнули в воду. Над головой оставались только головы. - Разве  ты
не видишь? Он больше не Люсио! У него больше нет своей  личности.  Он  как
Перфекто, Мигель и все остальные. Он такой, каким ты хочешь его видеть!
     - Знаю! Но мне он не нужен. Он причинил тебе слишком  много  боли!  Я
хочу, чтобы он умер!
     Рот Люсио превратился в печальную букву О - печаль будущего  святого,
отвергнутого Господом.
     - И я никогда не смогу понравиться тебе? - спросил он.
     Я внимательно следил за ним. И ничего не  ответил.  Он  подскочил  ко
мне, схватил мачете за лезвие, вырвал у меня из руки и повернул ко мне.
     - Смотри! - сказал он; ноздри его раздувались. - Смотри! Нам не нужно
драться! Мне не нужно убивать тебя, а тебе не нужно убивать меня! Они  уже
сделали это с нами... - Он кивком указал на самураев в ванне. - Мы  пойдем
в битву, и у нас нет ни одного шанса  уцелеть!  -  Люсио  облизал  губы  и
нервно, дрожа следил за мной.
     Протянул мачете вперед, так что конец его коснулся моего горла.  Рука
его дрожала. В этот момент он мог разрубить меня на куски.
     Я поднял руку и отвел нож в  сторону,  он  не  сопротивлялся.  Просто
стоял и дрожал. Я хотел убить  его.  Разорвать  на  куски  голыми  руками.
Посмотрел на его половые органы, свисавшие в теплом воздухе.
     - Ты можешь уйти! - сказал я. - Но твои яйца останутся!
     И изо  всей  силы  ударил  коленом  ему  в  промежность.  Тефлексовое
покрытие защитного костюма ударило его в мошонку, разорвало ее,  словно  я
ударил пустую раковину. Он беззвучно упал назад и спиной ударился  о  пол.
Его промежность была окровавлена. Я хотел  оставить  его,  но  взглянул  и
понял, что гнев мой не утих. Наказание недостаточно сильное.
     - Indio! Mamon! [Индеец! Молокосос! (исп.)] - закричал я и  несколько
раз пнул его в ребра, и ему было слишком больно, чтобы он сопротивлялся. Я
пнул его в лицо, потом опустился на колени и ударил  по  ребрам,  стараясь
поломать кости, которые казались твердыми, как камень. Я понял, что громко
кричу, побежал в угол, подобрал свое мачете и крикнул: - Вставай,  подлец!
Защищайся, чтобы я мог убить тебя! - Я хотел убить  его,  но  одновременно
хотел бросить мачете, как сделал в первый  раз,  когда  решил  не  убивать
Эйриша. Но мачете словно приклеился к моей руке. В предбаннике  послышался
шум, вбежал Перфекто.
     Люсио лежал на полу и всхлипывал. Я хотел убить его и хотел  оставить
в покое. Вместо этого я наступил  ему  на  левую  руку,  ударил  ножом  по
сжатому кулаку, отрубил пальцы, надеясь, что это удовлетворит меня.
     Но этого оказалось недостаточно. Я не мог опустить мачете.
     - Вставай, Indio! - закричал я, а он продолжал всхлипывать.
     Я поднял руку, собираясь погрузить мачете ему в живот.
     - Нет! - закричал Перфекто,  и  я  поднял  голову.  Он  одним  гибким
движением перелетел через разделявшее  нас  пространство,  перехватил  мою
руку и одновременно ударил ногой голову Люсио, сломав ему шею.
     Люсио начал дергаться. Лицо Перфекто превратилось в маску боли.
     - Я это сделаю, - негромко сказал он.
     Он медленно достал собственный мачете и отрезал голову Люсио.
     Стоял, глядя на труп, и плечи его дергались.
     Потом  выражение  его  лица  изменилось  -  от  задумчивой  печали  к
изумлению.
     - Он не сопротивлялся! Он был одним из нас! - крикнул он  в  ужасе  и
отскочил от трупа. Горе отразилось в его лице и глазах.
     Он завыл от боли и упал на колени, как будто только что убил  лучшего
друга. И оставался на коленях, продолжая кричать. Слезы  полились  из  его
глаз, он смотрел на свои руки.
     Я видел однажды, как он убивает, и  думал,  что  это  ему  ничего  не
стоит. Но на этот раз убийство стоило ему слишком много.
     Я не мог вынести крик Перфекто. Потрясенный, выбрался назад в genkan.
Руки дрожали,  неровное  дыхание  вырывалось  со  свистом.  Перед  глазами
мелькали огненные точки. Я взял наобум белое кимоно  и  стер  им  кровь  с
колен и рук, потом один пошел в лагерь.
     Дорогу освещал спутник Пекаря, тускло-синий шар.  По-прежнему  многие
наемники находились в домах, слышался их смех.
     Схватка с Люсио нисколько не удовлетворила меня.  Все  ночи  в  своей
юности в Гватемале, когда я бродил по улицам в поисках солдат Квинтаниллы,
которые убили мою мать, я мечтал о завершении. Представлял себе, как после
завершения мести меня охватит мир и спокойствие. И точно такого же мира  я
надеялся достичь, убив Люсио.
     Но я чувствовал себя грешником. Снова я зашел слишком далеко и  знал,
что за это придется платить. Когда я убил Эйриша, это стоило  мне  дома  и
страны. И снова я действовал опрометчиво, и теперь Перфекто  часами  будет
сидеть в бане и плакать. Я подумал, что могу потерять его как друга.  Если
бы Перфекто не привязался ко мне, он не убил  бы  Люсио.  Он  сделал  это,
потому что думал, что я  этого  хочу,  что  я  одобряю  это,  как  одобрил
убийство Бруто. Я не мог представить себе такую безрассудную  преданность.
Но, возможно, я настолько далеко  отошел  от  правильного,  что  даже  это
общество наемников и привязанных химер не простит меня.
     Я, полный мрачными мыслями, добрался до лагеря, и скоро меня  догнала
Абрайра.
     - Что ты здесь делаешь? - закричала она, и ее серебряные глаза гневно
сверкали в лунном свете. Ее гнев показывает, что  я  прав,  подумал  я.  Я
потерял ее как друга. - Перфекто нуждается  в  тебе!  Он  полон  сознанием
вины! Иди к нему! Немедленно!
     Я повернулся и пошел назад к городу.  На  полпути  встретил  Мавро  и
Перфекто. Перфекто согнулся и шел медленно, а Мавро держал  его  за  руку.
Перфекто громко всхлипывал.  Я  взял  его  за  руку  и  почувствовал,  как
буквально физически его чувство вины переходит ко мне.
     Перфекто посмотрел на меня.
     - Почему? Почему ты хотел убить его? - спросил он. - Тебе нечего было
его бояться.
     Рот Перфекто дернулся в отчаянии. Блеснули абсолютно ровные зубы.
     - Не знаю, - честно ответил я. - Я был так сердит на него, что не мог
опустить мачете. Я пытался остановиться. И не смог.
     Перфекто  кивнул  и  посмотрел  в  землю,  как  будто   такой   ответ
удовлетворил его.
     - Он был один из нас, - пробормотал он. - Люсио был один из нас.
     Я хотел объяснить, как все было, и торопливо продолжал:
     - Я убиваю со дня нашей встречи и не знаю почему!  Я  убил  Эйриша  и
Хуана Карлоса. Я убил бы и Люсио!
     Перфекто кивнул, продолжая идти.
     - Ты убил их, потому что они  нарушили  твою  территорию.  Вы,  люди,
этого не понимаете. Они нарушили твою территорию, и ты убил их. Подумай об
этом и поймешь, что я прав.
     Мысль показалась мне странной и неуместной. Я был ошеломлен. Перфекто
- территориальное существо, и я мог  понять,  почему  он  убивает  чужака,
нарушившего его территорию, но я  поразился,  что  он  собственные  мотивы
переносит на меня.
     И тут до меня дошло. Я убил Эйриша  в  своем  доме,  на  своем  полу.
Гонясь за ним снаружи, я бросил нож, я не хотел его убивать. Но  когда  он
нарушил мою территорию, я не проявил никакого милосердия. Хуан  Карлос?  Я
убил его, потому что он входил в модуль В космического корабля! Но Люсио -
он никогда не нарушал мою территорию. У меня не было причин  убивать  его.
Теория Перфекто, казалось, не оправдывается.
     - Но Люсио не нарушал мою территорию! - вслух сказал я. - У  меня  не
было причин убивать его!
     Перфекто продолжал брести к лагерю.
     - Он нарушил территорию друга. А это то же самое. Мы  защищаем  своих
друзей, как самих себя. Он изнасиловал Абрайру и отрезал  ей  пальцы.  Это
ужасное нарушение территории. И ты убил его за нарушение территории друга.
Так поступают самцы. Но все же - опасность была в прошлом. Ты  должен  был
оставить его в живых. Если тебе понадобится помощь в таких делах, я здесь,
амиго.
     И Перфекто пошел дальше к лагерю.
     Я молчал. При взгляде на генетическую карту Абрайры я поразился тому,
как она отличается от человека. И  сказал  себе,  что  никогда  не  должен
допускать ошибки и видеть в ней такую же личность, как  я  сам.  Но  слова
Перфекто показали, что такой большой разницы нет. И я кое-что понял.  Меня
удивила реакция Абрайры во время мятежа, тот всепоглощающий ужас,  который
она испытала, страх насилия. Как сказал Перфекто, насилие  -  это  ужасное
нарушение территории. И поскольку Абрайра высокотерриториальное  существо,
страх насилия у нее сильнее, чем у людей. И, может быть, поэтому,  подумал
я, после насилия, после того, как ей отрезали пальцы, мозг ее не выдержал.
И в то же время я наконец понял весь смысл выражения "Поиск": когда химера
пускается в Поиск, ему недостаточно убить, он должен унизить свою  жертву,
нарушив ее территорию.
     И, убивая  Люсио,  я  жил  по  кодексу  Поиска.  Мое  подсознание  не
позволяло  просто  убить  его.  Я  систематически  увечил  его,   старался
кастрировать, отрезать руку, нарушить наиболее интимную его  территорию  -
его тело.
     И хотя я нарушал его территорию, Люсио, существо  с  высоко  развитым
территориализмом, отказывался защищаться. Он позволил  мне  нарушать  свою
территорию, потому  что  привязался  ко  мне.  Генетическая  привязанность
настолько сильна, что даже когда я убивал его, он  отдавался  мне.  Он  не
только позволил мне убить себя, он добровольно отдал свою жизнь,  позволил
мне делать с ней, что я хочу. И если бы я продолжал рубить его  на  куски,
он каждый кусок отдавал бы  мне.  Люсио  прощал  мне  каждый  удар  своего
мачете.
     И я наконец понял, почему Перфекто горестно рыдал.



                                    14

     Той ночью я спал мало. Лежал без сна и обдумывал снова и  снова  свои
поступки. И к утру оцепенел больше, чем от утреннего холода.  В  судне  на
воздушной подушке в  лагерь  прилетели  помощники  Цугио,  возбужденные  и
раздраженные,  и  встретились  с  Гарсоном.  Абрайра  прослушала  вызов  и
сказала, что нам в полном боевом оборудовании нужно  идти  к  городу.  Она
приказала нам настроить микрофоны своих шлемов на канал А, субканал 0. При
таком включении мы  могли  получать  приказы  от  офицеров,  но  не  могли
разговаривать друг с другом. Такую связь используют только в бою. Абрайра,
казалось, избегала встречаться со мной глазами. Наши отношения изменились;
я понял, что она утратила уважение ко мне.
     Я  заключил,  что  Абрайра  права.  Гарсон  согласился  сражаться   с
ябадзинами. Мы получим припасы и машины и выступим. Но  мне  казалось  это
неважным. Многие принесли с собой с Земли любимое оружие: плазмовые  ружья
Галифакса,  тяжелые  боевые  лазеры  Бертонелли,   стрелы   Уайсиби.   Все
вооружились, и мы приготовились к маршу. Перфекто сидел в казарме и  играл
в карты с десятком наемников,  а  остальные  стали  строиться  снаружи.  Я
удивился. Последний раз оглядывая помещение, я велел ему  поторопиться,  а
он продолжал сидеть на полу и выглядел отвергнутым.
     - Догоню, - сказал он.
     Мы пошли в город колоннами по  четыреста  человек,  миновали  деловой
район в центре и прошли к посадочной полосе у индустриального  парка.  Все
были напряжены и молчаливы. День был солнечный и ветреный, в километре  от
нас волны бились о песчаный берег, и звук прибоя доносился  по  ветру.  На
летном поле сидели два больших желтых дирижабля. Тут же находился  генерал
Цугио в сопровождении нескольких  сотен  японцев,  мужчин  и  женщин.  Они
окружили трех девушек японок в белом, сидевших в позе seiza и смотревших в
сторону моря. Рядом располагалась группа операторов, снимавших  голограмму
происходящего.
     Генерал Цугио прикрепил к груди микрофон. Рот  его  был  презрительно
искривлен. Он посмотрел на камеры, потом на микрофон у  себя  на  лацкане,
словно это какое-то насекомое. Готовился к своему шоу.
     Когда мы выстроились колоннами и застыли по  стойке  смирно,  генерал
Цугио неожиданно поднял голову и  словно  впервые  заметил  нас.  Выпрямил
спину и властно посмотрел на нас,  как  какой-то  король  варваров.  Начал
кричать по-японски, и переводчики в наших шлемах произнесли по-испански:
     - Вчера вечером мы в знак дружбы привели вас в свои дома!  А  вы  что
сделали? Вы соблазнили наших дочерей!
     Поблизости от меня засмеялись.
     - Какое высокомерие! -  кричал  Цугио.  -