песо?
     Завала кивнул. Миллион песо равен примерно двум  тысячам  стандартных
международных  денежных  единиц,   очень   большие   деньги   для   такого
крестьянина, как Завала.
     - Хорошо, - сказал Гарсиа. - Тогда я  ставлю  миллион  песо,  что  мы
узнаем, почему они бьют нас.
     - Не так  быстро.  -  Завала  улыбался,  словно  делал  очень  хитрое
предложение. Такую же улыбку я видел на лице человека, владельца  господня
цыпленка.
     - Ты так уверен, что выиграешь. Ты должен дать мне фору.
     - Что за фора?
     - Я ничего от тебя не хочу, сеньор Гарсиа, - сказал Завала. Он указал
на меня пальцем. - Но если я выиграю,  я  хочу,  чтобы  мне  заплатил  дон
Анжело. Мне нужны антибиотики, чтобы убить  гниль.  Я  не  стал  бы  этого
говорить, но дон Анжело отказывается дать мне лекарство. Если  бы  у  меня
был амиго и он заболел, я ему дал бы лекарства. Но дон Анжело не  дает.  И
никто не дает.
     Гарсиа выслушал это обвинение.
     - Что скажешь, дон Анжело. Сколько стоят твои антибиотики?
     - Примерно пятьдесят тысяч песо.
     - Если мы выиграем, я заплачу тебе двести  тысяч  песо,  -  предложил
Гарсиа. - Договорились?
     Завала не мог выиграть. Я кивнул.
     - Мы заключаем пари, Завала, - сказал Гарсиа. - Но я должен спросить:
что значит выиграть это пари?
     Завала вздохнул и обвел взглядом комнату. Подобно индейцам чакой в их
изолированных деревушках, он не  привык  к  логическому  мышлению.  Он  не
сможет сказать, каковы доказательства выигрыша пари.
     Заговорил один из людей Гектора, маленького роста, по имени Пио,  тот
самый, что играл на гитаре.
     - Как пп...роверить, чей дух лучше? Мы духов не видим.  Духов.  Я  бы
хотел их видеть.
     - Но дон  занимался  морфогенетикой,  он  знает  генетику,  -  сказал
Гарсиа. - Мы можем попросить  его  сопоставить  генные  карты  самураев  с
генными картами химер. Слово Анжело как специалиста убедит тебя, Завала?
     Я начал возражать. Не хотел вмешиваться в их спор.
     Завала некоторое время смотрел на меня.
     - Si. Я поверю слову дона Анжело.
     Гарсиа продолжал:
     - Хорошо. И мы, вероятно, можем  узнать,  в  каком  возрасте  самураи
начинают тренироваться, верно? И узнаем, больше ли  они  тренируются,  чем
мы. Надо найти библиотеку. Есть ли на корабле библиотека?
     Мы посмотрели друг на друга и пожали плечами. Мигель, химера  Гарсии,
тот самый, с толстой шеей, странно смотрел  на  меня,  его  голубые  глаза
напоминали лед. На его лысой голове блестел пот. Я  заметил,  что  у  него
небольшие усы фу манчи. И общее впечатление пугающее. Отвратительно.
     - Si. Ниже по лестнице есть библиотека, - сказал Завала.
     - К тому же медицинские компьютеры располагают хорошими  биографиями,
-  заметил  я.  -  Может,  у  них  мы  узнаем,  когда   самураи   начинают
тренироваться.
     - Но как мы решим, кто выиграл пари? - спросил Гарсиа. - Конечно,  ты
не думаешь, что самураи на самом деле тренируются всю жизнь,  но  в  каком
возрасте они должны начать?
     Химера Мигель по-прежнему смотрел на меня. Зрачки его  расширились  и
стали похожи на мексиканские монеты в пять сентаво. Лицо его расслабилось,
нижняя челюсть отвисла. Он, казалось, совершенно не замечает происходящего
в комнате. Выглядел он очень больным. Отвратительным. Я подумал, что с ним
такое. И решил: слишком много выпил.
     Завала ненадолго задумался.
     - Мальчик  становится  мужчиной,  когда  у  него  отрастают  лобковые
волосы, верно? Не думаю, чтобы самураи начинали тренироваться до этого.
     Гарсиа ответил:
     - У одних лобковые волосы вырастают в десять, у других в шестнадцать.
Будем щедры, установим  срок  в  пятнадцать  лет.  Если  самураи  начинают
тренировки раньше этого возраста, ты проиграл.
     Завала посмотрел в угол комнаты, ничего  не  видя.  Он,  казалось,  в
трансе, ищет источник духовного знания.
     - Я согласен, - отвлеченно сказал он.
     Химера Мигель закрыл рот и пополз по полу ко мне.  Его  зрачки  снова
сузились, и он выглядел бы нормально, если бы не струйка пены из рта.
     - Остается еще одна проблема, - сказал Гарсиа. -  Мы  должны  узнать,
жульничают  ли  самураи  в  симуляторах.  Кто-нибудь  может  прорваться  к
компьютеру и выяснить это?
     Все покачали  головами.  Никто  не  сможет  пробиться  сквозь  защиту
корабельного ИР. Мигель дополз до кровати и сидел на полу рядом  со  мной.
Он похлопал меня по ноге, потом прижался к ней  свой  лысой  головой,  как
старый пес к хозяину. Я понял, что он привязался ко мне.  Я  видел  начало
этого процесса. И ощутил пугающее чувство власти и ответственности.
     - Тогда, боюсь, нам остается только одно, - сказал Гарсиа. -  Напасть
на самураев и проверить, насколько они действительно сильны и быстры.
     - Но у них мечи, - заметил Пио.
     Гарсиа усмехнулся.
     - Добровольцы есть?
     Мавро сидел на своей койке, прислонившись к стене, и как будто  спал.
Голова его качнулась вперед, и он сказал:
     - Я обезоружу одного, если кто-нибудь его побьет.
     - Браво, - сказал Гарсиа. - Есть добровольцы? - Я вспомнил, какие они
большие,  самураи,  большинство  по  два  метра  ростом  и  весят  по  140
килограммов. Мысль о нападении на такое чудовище устрашала.
     Один из четырех все еще не спавших химер сказал:
     - Я!
     - Дело подождет, пока мы не  протрезвеем,  -  сказал  Гарсиа,  и  все
согласились. - Пойдем сегодня вечером, после боевой тренировки.


     Те гости, что могли добраться до своих комнат, ушли,  но  большинство
провело день у нас. Спали, пока не выветрилось опьянение. Я один  пообедал
в  столовой  на  четвертом  уровне.  Сидел   рядом   с   Фернандо   Чином,
ксенобиологом из Боготы. Он говорил с остальными о птицах, которых я видел
высоко в атмосфере в симуляторе. Чин сказал,  что  больших  птиц  называют
опару но тако - опаловые воздушные змеи, а  маленьких  -  опару  но  тори,
опаловые птицы. И я понял, почему их так  называют:  когда  вечернее  небо
полно пыли, хотя на западе оно пурпурное, а  на  востоке  сине-коричневое,
когда мерцающие лучи играют на крыльях опару но тако на фоне более темного
неба, кажется, что по всему небу до горизонта рассыпаны опалы.
     Меня больше интересовали  воздушные  змеи,  которые  живут  высоко  в
атмосфере, и Чин рассказал, что они вылавливают в воздухе пыль  и  воду  и
жгутиками направляют их в ротовое отверстие  и  в  желудок;  там  все  это
попадает в сумку, где размножаются бактерии. Именно ими опаловые воздушные
змеи и питаются. Разновидности опаловых воздушных змеев легко определяются
по цвету, так как они питаются разными бактериями.
     - Они очень красивы, - сказал я, - на закате.
     - И полезны, - заметил Чин. - Без них на Пекаре нельзя было бы  жить.
Их в воздухе так  много,  что  они  образуют  термальный  слой,  создающий
тепличный эффект. Это согревает планету. И каждые семь лет  солнце  Пекаря
увеличивает яркость, еще больше подогревая планету. Когда это  происходит,
начинаются сильные бури - на Земле таких никогда не бывает, - и  опару  но
тако не могут летать и падают с неба. И  пока  солнце  греет  сильно,  они
теряют способность к размножению. Если бы не  они,  колебания  температуры
были бы так велики, что погода  никогда  не  стала  бы  стабильной.  И  за
исключением  узких  береговых  полосок  Пекарь  за  несколько  десятилетий
превратился бы в пустыню.
     - Интересно. Разве тебе  не  кажется  странным,  что  японцы  назвали
планету Пекарь? Английским словом?
     Чин рассмеялся.
     - В этом есть ирония. Английский корабль обнаружил  Пекарь,  пролетая
мимо. В это время на планете была буря, солнце как раз увеличило  яркость.
Сенсоры корабля зарегистрировали планету как лишенную жизни.  Решили,  что
на ней настоящий ад, и  назвали  Пекарь.  Позже  японцы  вторично  открыли
планету и поняли, что на ней можно жить. Но сохранили название, потому что
в японском языке нет слова для понятия "пекарь". Мне кажется забавным, что
нынешние  жители  планеты  отвергают  западный  образ  мысли  и  идеи,  но
сохраняют английское название своей планеты.
     Я улыбнулся. За последние несколько дней  все  вокруг  изображали  из
себя специалистов по  географии,  населению  и  фауне  Пекаря,  все  часто
говорили о таких вещах. Я не доверял их сведениям. Но  Чин  показался  мне
достаточно образованным. У меня  не  было  настоящих  друзей  на  корабле:
Перфекто повиновался мне, словно  я  его  хозяин,  и  это  меня  угнетало;
Абрайра предпочитала держаться на  расстоянии.  Несколько  раз  я  пытался
завязать разговор о ее прошлом и узнал, что хоть Абрайра  жила  во  многих
местах и знала многих людей, она ни о чем не  говорила  со  страстью.  Она
проживала в этих местах, но никогда не жила в них. И никогда не  проявляла
никаких эмоций. Такие люди меня пугают, и я решил избегать  ее.  А  больше
никакого кандидата в друзья я не видел.
     Поэтому, встретив Чина и увидев, что он умен и образован, я  подумал,
что мне нужен такой друг. И я сказал:
     - Наверно, ты счастлив, что летишь на Пекарь:  для  ксенобиолога  это
хорошая возможность.
     - Да, - согласился Чен. - Это мечта всей моей жизни! Я  получил  свой
докторский диплом за диссертацию о животных Пекаря, объединяющих  экзо-  и
эндоскелет. На Пекаре это обычное явление. Никогда  не  думал,  что  смогу
оплатить полет на Пекарь. Но потом услышал об этой работе.
     Я спросил:
     - А тебя не тревожит, что  корпорация  Мотоки  считает  осуществление
геноцида условием найма?
     Он пожал плечами и махнул рукой.
     - Вовсе нет! Уничтожая ябадзинов, я  помогаю  восстановить  природную
экосистему планеты. Какая разница, если умрет несколько человек?
     Такой образ мыслей вызывал у меня тошноту, и я ушел от него.
     К вечеру мы набрались сил  для  боевой  тренировки  и  направились  к
симулятору. В ушах у меня звенело, голова кружилась. Слишком  скоро  после
выпивки я поел, и вот расплачиваюсь за  это.  Во  время  первого  сценария
толчки машины на скалистой дороге заставили меня вырвать в шлем. За десять
минут тренировки нас убили дважды, а в следующие четыре симуляции мы  были
так слабы и истощены,  что  всячески  избегали  ябадзинов.  От  постоянных
приступов боли у меня онемело лицо и желудок сжался узлом. Худшая из  всех
тренировок. Мы уходили потрясенные.
     Позже тем же вечером к нам зашли Гектор, Гарсиа и еще шестеро. Мигель
обрадовался, увидев меня; он все время хлопал меня по спине и говорил:
     - Могу я что-нибудь для вас сделать, сэр?
     Он забывал, что у меня нет никакого звания.
     Я узнал, что на тренировке им повезло не больше,  чем  нам:  все  они
были бледны и похожи на трупы. Мы все  вместе  отправились  в  лазарет  за
таблетками от похмелья, а также чтобы решить вопросы пари.
     Дежурный санитар в лазарете, маленький жилистый  человек  с  длинными
волосами и редкой бородкой, стоял у входа и смотрел на него так, словно он
ведет в банковский сейф. Мавро постарался разговорить его,  предложил  ему
сигару. Он рассказал о пари с  Завалой  и  о  том,  что  нам  очень  нужен
компьютер - "совсем немного информации". Но санитар оказался одним из  тех
воинственных типов, которые отрицательно качают головой еще до  того,  как
вы выскажете просьбу.
     Мигель вопросительно взглянул на меня. Я был в плохом настроении и не
желал заниматься мелочами. Кивнул, и Мигель  схватил  санитара  за  горло,
поднял в воздух, и мы прошли в лазарет. Мигель отнес санитара к  ближайшей
трубе для выздоровления и начал засовывать в нее.
     Мы опасались, что санитар  по  комлинку  вызовет  охрану,  поэтому  я
подошел к операционному столу, где  висела  газовая  маска,  надел  ее  на
санитара и анестезировал его небольшой безвредной дозой окиси  азота.  Дал
маску Гектору и велел ему каждые несколько минут давать газ, чтобы санитар
не пришел в себя.
     Потом мы сели за компьютер и запросили информацию о  японцах.  Их  на
борту корабля оказалось двенадцать сотен, и почти все числились самураями.
Мы  запросили,  кто  из  самураев  недавно  подключался  к  симулятору,  и
компьютер перечислил несколько сотен имен. Мы выбрали наобум двоих -  Анчи
Акисада и Кунимото Хидео - и затребовали их генетические карты. Я попросил
компьютер выделить генетические усовершенствования и откинулся  в  кресле.
Данные об усовершенствованиях появились не  сразу:  хромосома  4,  систрон
1729, сообщает добавочную прочность стенкам кровеносных сосудов; хромосомы
6 и 14 мешают прекращению выделения гормонов роста. Хромосома 19,  систрон
27, вовлекает в метаболизм жировые клетки,  и  потому  самураи  на  пустой
желудок действуют эффективнее обычных людей. Всего мы насчитали  пятьдесят
небольших усовершенствований, все не очень новые, а большинство даже такие
старые, что  прекратилось  действие  патента  их  изобретателя.  Я  сделал
распечатку биографий этих двух самураев и отдал ее для изучения Гарсиа.
     - Хотите пройти генное сканирование? - сказал я химерам. Мне хотелось
посмотреть на их карты. На Земле запрещена генная инженерия  у  людей,  за
исключением лечения наследственных заболеваний, и информация о работах  на
Чили никогда не публиковалась.
     - Я хочу увидеть свою, - сказала Абрайра.
     Я вызвал ее карту и  удивился:  первый  найденный  мной  искусственно
созданный ген оказался длиной в 48000 нуклеотидов - в тысячу  раз  длиннее
искусственных нуклеотидов, которые были когда-либо  вживлены  в  человека.
Этот ген  передавал  кодированную  инструкцию  для  производства  мышечной
ткани, значительно отличающейся от миозина, протеина, обычно используемого
в бороздчатых мышцах; новый протеин оказался очень сложен,  и  у  него  не
было названия. Компьютер просто назвал его по имени пациента, указал,  что
его создатель - исследовательская группа компании Роблз, а  также  показал
схематическое изображение новой мышечной нити: в отличие от столбообразной
формы, типичной для людей, у нее  по  поверхности  проходил  спиралевидный
бугорок. Как будто вокруг  карандаша  обернули  пружину.  Введение  нового
протеина как основы  мышечной  ткани  человека  должно  вызвать  множество
проблем.  Какая  стимуляция  необходима  для  мышцы,  чтобы   она   начала
сокращаться? Какие химические вещества стимулируют сокращение?  Как  будет
мышца расслабляться? Как мышечный метаболизм превращает химическую энергию
в физическую?
     Вопросы казались очень сложными, но, изучая карту, я  обнаружил,  что
ответ прост. Эта мышца разлагает АТР - трифосфат аденозина, как и  обычная
человеческая мышца. При более внимательном рассмотрении новый ген оказался
очень похожим  на  ген  миозина,  к  которому  добавлено  несколько  тысяч
нуклеотидов. Спираль на  поверхности  мышцы  выделяла  большое  количество
нового  энзима,  который  стимулирует  разложение   АТР;   поэтому   мышца
сокращается быстрее  и  легче,  чем  у  людей.  И  к  тому  же  сокращение
происходит полнее.
     Мысль о преобразовании самой мышечной  клетки,  чтобы  сделать  мышцу
более эффективной, казалась мне  пугающей.  Как  могли  в  компании  Роблз
проработать много тысяч вариантов, чтобы найти единственный, дающий нужный
эффект? Откуда они могли знать,  какой  результат  получат?  Но  это  лишь
первое из усовершенствований Абрайры.
     Карты  показывали  сотни  других:  сеть  кровеносных  сосудов   лучше
снабжала мозг, который увеличился на двести граммов. Преобразование зубов,
в ходе которого были убраны клыки,  давало  возможность  сильнее  укусить,
быстрее и тщательнее пережевывать  пищу.  Более  длинные  кишки  и  легкая
проницаемость их стенок для питательных веществ давали Абрайре возможность
удовлетворяться  половиной  той  пищи,   которая   требуется   нормальному
человеку. Хрящ у нее эластичней обычного, таз легче расширяется при родах;
и она никогда не сможет сломать  себе  нос.  Я  удивился,  обнаружив,  что
устройство ушей у нее лишь слегка отличное.
     Многие усовершенствования потребовали замены всего  лишь  одного-двух
нуклеотидов в генах, они изменяли размеры и функции органов,  и  изменения
казались  незначительными,  почти  поверхностными;  другие  же   требовали
добавления многих сотен тысяч нуклеотидов  в  целые  семейства  генов.  Но
каждое усовершенствование проводилось очень тщательно, и обдумывались  все
последствия. И если посмотреть на все в целом, становилось очевидным:  все
изменения направлены на создание совершенного человека.  Лучший  известный
мне генетический инженер по сравнению с этими учеными из "Роблз"  -  всего
лишь лудильщик. Даже если человек проживет еще два  миллиона  лет,  он  не
станет таким совершенным, как Абрайра. С каждым новым  усовершенствованием
во мне росло уважение к ней как к организму. Я чувствовал себя так, словно
слушаю  симфонию,  не  музыкальную,  а  такую,  которая  разыгрывается  на
человеческих генах, но только я в нашей маленькой  группе  мог  понять  ее
красоту и совершенство.
     Я вспомнил шутку о химерах, прочитанную в одном медицинском  журнале.
Тогда боялись тех изменений, что люди Торреса производили в организмах.  В
шутке говорилось: "Когда Бог создал человека, он сделал это хорошо.  Когда
генерал Торрес создал человека, он сделал его еще лучше".  Мне  показалось
ироничным, что в этой шутке больше правды, чем подозревал ее автор.
     В углу Гарсиа и  Завала  изучали  биографии  самураев.  Они  заржали.
Очевидно, оба самурая начали посещать занятия академии Контани в  возрасте
шестнадцати лет, и это военная академия. Завала утверждал, что он  выиграл
пари, так как самураи начинали свое обучение в 16 лет. Но Гарсиа  заметил,
что каждого из них учили еще ребенком - и учителя-люди,  и  ИР,  и  многие
курсы имеют прямое отношение к военному делу, хотя сами  по  себе  они  не
военные. Например, гимнастические  тренировки  и  самозащита  неоценимы  в
боевой обстановке. Все приняли участие в споре, и Гарсиа проиграл,  потому
что ему пришлось признать, что дети по всему миру занимаются гимнастикой и
учатся обороняться.
     Пока они спорили, я нашел  кое-что  заставившее  меня  призадуматься:
хромосом 4, систрон 2229, давал указание  нейроглическим  клеткам  в  коре
головного  мозга  вырабатывать  протеин,  названный  просто   "модификатор
поведения 26". По  структуре  этот  протеин  очень  напоминал  преграду  в
передаче  нервных  импульсов,   вызывающую   биогенетическую   социопатию.
Инженерам "Роблз" понадобилось изъять всего две аминокислоты. "Роблз" явно
стремился понизить способность Абрайры сочувствовать другим, но сочувствие
необходимо для выживания вида. Мать должна заботиться о детях,  чтобы  они
дожили до зрелости.  И  инженеры  "Роблз",  очевидно,  знали,  что  совсем
устранять эту особенность нельзя. Мне не понравилось, что  они  стремились
ее уменьшить.
     Я  запросил  у  компьютера  сведения  о  модификаторах  поведения   и
обнаружил их несколько. Семь из них были обозначены номерами  патентов.  Я
понятия не имел, каков  их  эффект,  потому  что  это  за  пределами  моей
области. Но я нашел один патент на семейство  генов,  разработанный  не  в
"Роблз"; он был создан Бернардо Мендесом, и так как я знал о его работах в
области инженерии биологического территориализма, я по ранней дате патента
смог предположить природу  модификации  -  биогенетический  территориализм
химер усиливался, чтобы  они  более  склонны  были  к  соперничеству.  Это
объясняло, почему Перфекто провел линии на полу, чтобы никто не  покушался
на его территорию. Я вспомнил слова Абрайры, что химеры для аргентинцев не
опасны, пока те остаются в пределах своей страны, и это имело смысл:  если
химеры считают, что нарушается их территория, они сходят с ума от  ярости.
И из-за своей социопатии они, не задумываясь,  уничтожают  нарушителей.  В
прошлом я не обращал внимания на линии Перфекто. Теперь я  решил  избегать
его территории, чтобы он не надумал сломать мне ноги. Мне пришло в голову,
что