зкой;  далее:  обеспечиваете  нас  нужным   количеством
рабочей силы; и наконец: отдаете мне экспонаты, привезенные из Киевского
музея религий. Скажите на милость,  к  чему  вашим...  э-э...  подданным
иконы кисти Рублева, к примеру? Со своей стороны я возвращаюсь на Гедеон
и докладываю дону Мигелю о вашей героической гибели. И живите себе здесь
спокойно, если уж так нравится. Ну, по рукам?..
   - Я сказал, Джанкарло, - устало качает головой Лебедь и опускается на
циновку. - Разговора не будет!
   - Но вы понимаете, что в этом случае вашим хлеборобам придется  иметь
дело с людьми госпожи Минуллиной? - разводит руками Джанкарло. - А вы же
знаете эту фанатичку...
   Лебедь усмехается:
   - Что ж, пусть попробуют. Ко мне пришли люди башен...
   - О, вот как?!
   Человек  в  очках  заметно  удивлен.  И  встревожен.  Он  на  секунду
задумывается. Затем аккуратно снимает очки и бережно протирает их.
   - Ну что ж, - говорит он совершенно спокойно, уже совсем иным  тоном,
без тени раздражения и запальчивости. - Я вижу, что договориться нам  не
удалось. Пусть так. Если вы забыли, что такое присяга, майор  Нечитайло,
позвольте напомнить вам еще кое о чем. Взгляните!
   Джанкарло протягивает Лебедю глянцево блестящие стереокарточки.
   Тот кидает небрежный взгляд и удивленно приподнимает брови.
   - Ну и что? Это пулеметы. Исчезнувшее оружие...
   - Так точно, - кивает человек в комбинезоне. - Исчезнувшее. А если  я
скажу вам, что два  экземпляра  этого  исчезнувшего  доставлены  мною  с
Гедеона? По личному разрешению господина пожизненного Президента?..
   Лебедь отвечает улыбкой.
   - Бред. Оружие непроизводимо в принципе.
   И добавляет то, чего никогда не мог понять сам, да и  никто  не  мог,
даже наставники в училище, когда пытались разъяснить  курсантам,  отчего
любое,   кроме   холодного,   оружие,   будучи   собранным,   немедленно
превращается в липкий порошок:
   - Этический индетерминизм.
   - Верно. - Джанкарло отвечает улыбкой на улыбку. - И про  принцип,  и
про индетерминизм. Но вы ведь знаете,  кажется,  про  опыты  Рубина?  Он
работал одно время в лабораториях моего покойного батюшки. В том числе и
над этой проблемой...
   Голос его становится приглушенно-доверительным.
   - И вы не представляете, майор, что может совершить всего только одна
щепотка боэция, если добавить ее в сплав. Во всяком случае с  этическим,
как вы сказали, индетерминизмом она справляется без труда...
   Джанкарло саркастически пожимает плечами. Глаза его, лишенные  очков,
вовсе не так уж беспомощны, как казалось.
   - Не  скрою,  майор,  серия  была  мизерна.  Два  экземпляра  на  всю
Галактику. И оба здесь, со мною. Что скажете теперь?
   Лебедь приподнимает голову. На лице его уже нет улыбки.
   - Послушайте, господин эль-Шарафи...
   Он уже не называет человека в комбинезоне по имени.
   - Кто вы все-таки? Искусствовед? Или?..
   Тон его враждебен. А ответ  звучит  по-прежнему  спокойно  и  даже  с
холодноватым сочувствием:
   - Всего понемножку, майор. Отчасти то, отчасти это.  В  том  числе  и
искусствовед. И смею вас заверить, весьма квалифицированный.
   Он дружески подмигивает.
   - Я не блефую, майор. Итак, ваш ответ?
   - Погодите.
   Не обращая внимания на гостя, Лебедь опускается наземь.
   Прикладывает ухо к квадрату травы, оставленному в  центре  шатра  меж
небрежно набросанных циновок. Вслушивается. А потом поднимается на ноги,
и взор его светел.
   - Уходите, господин эль-Шарафи. И скажите тем, кто послал вас, что  у
землян нет иного выхода. Таков наш выбор. Если вы блефуете, вам же хуже.
Если нет...
   Лебедь пожимает плечами.
   - Все равно уходите. Земля будет сражаться.

ГЛАВА 7
"ПРЕКРАТИТЕ ЭТО БЕЗОБРАЗИЕ!.."

Земля. Месяц плачущего неба. Люди и демоны
17 октября 2233 года по Галактическому исчислению

   Дождь лил седьмой день подряд. Он начался еще в день великой битвы  -
сперва редкими крупными каплями, затем хлещущими струями и уже к  вечеру
превратился в  сплошную  стену  воды,  сквозь  которую  почти  незаметно
проскальзывали рваные стрелы молний.  Шум  дождя  гасил  раскаты  грома,
заполняя все своим выматывающим душу шелестом...
   Затем небесные воды поумерили ярость. Грохот и зарницы исчезли, капли
сделались легче, но замедлить себя в полете не пожелали. Сплошная  стена
дождя, подавлявшая  гневным  напором,  сделалась  занудливо  постоянной,
повесив в воздухе серенькую мокрую занавеску.  Дороги  размокли.  Трава,
сперва гнувшаяся под тяжестью воды, привыкла и покорно улеглась, даже не
пытаясь разогнуть стебли.
   Работать в  таких  условиях  было  неимоверно  трудно.  Отряды  людей
аршакуни, по десятку-полтора  каждый,  облавным  кольцом  промчались  по
степи, вылавливая редких беглецов, уцелевших после великой  битвы.  Тот,
кто сумел уйти, наверняка не ранен и крепок. Он необходим для  переноски
тяжелых тюков к кораблям Звездных, что приземлились двадцать  дней  тому
близ  главного  стойбища  Старшей  Сестры  и  теперь   стояли,   раскрыв
квадратные нижние пасти в ожидании корма.
   Поселок  за  поселком  открывал  ворота  перед  всадниками  аршакуни.
Защищать изгороди было некому:  мужчины,  ушедшие  на  зов  А-Видра,  не
вернулись и уже не вернутся, а не знающая сладости женской плоти  мелочь
была задорна и упряма, но  воевать  всерьез,  разумеется,  не  могла.  В
первом же поселке, где из-за частокола в людей аршакуни полетели стрелы,
пришедшие не оставили в живых ни единой души, кроме тех, кто  ростом  не
достиг еще конского колена.  Когда  пришельцы  покидали  разрушенный  до
основания поселок, детвора брела  за  уходящими,  пока  хватало  сил,  с
громким плачем умоляя взять с собой и уверяя, что может работать.
   Дети говорили не правду. Они не  были  способны  трудиться  так,  как
необходимо было Звездным, чье время истекало; Звездные  спешили  сами  и
торопили других. Поэтому на бегущих вслед лошадям детей никто не обращал
внимания. И они, устав бежать и плакать,  понемногу  отстали.  Некоторые
побрели обратно, к развалинам поселка, но большинство просто остались  в
мокрой степи, ожидая неведомо чего.
   Разумная жестокость принесла плоды. Уже в следующем поселении  жители
его, прослышавшие о судьбе Барал-Лаона,  не  стали  сопротивляться.  Они
впустили  всадников  и  без  разговоров  выдали   требуемое.   Предметы,
собранные в руинах, были старательно упакованы ими в  надежные  тюки  из
псиных шкур и приторочены к  спинам  тяжелоногих  коней,  приведенных  с
собою для этой цели людьми аршакуни.
   Так женщины спасли жизнь себе и детям.
   К исходу пятого дня после великой битвы все, что представляло интерес
для Звездных, было свезено в ставку Старшей Сестры, раскинутую  на  юге,
совсем недалеко от мелкого залива. Там вьюки  распаковывали  и  предметы
сортировали снова, выбрасывая ненужное. Что нужно, а что  нет,  указывал
старший из Звездных, Тот, Кому Подчинялась  Смерть;  подчинялись  ему  и
люди, все без исключения, даже люди  аршакуни.  Впрочем,  до  общения  с
живыми убитыми старший из Звездных и не снисходил.  Тому  или  иному  из
людей аршакуни он подчас бросал короткое слово похвалы или недовольства,
и в обоих случаях удостоенный цепенел и  долго  не  мог  заставить  себя
сделать хотя бы шаг. Охотно общался Тот, Кому Подчинялась Смерть, только
со Старшей Сестрой, старавшейся держаться поближе к нему. Люди  аршакуни
сами не понимали, отчего  так  случилось,  но  после  великой  битвы  им
сделалось страшно глядеть в глаза Старшей, и Эльмира, кажется,  чувствуя
это, редко призывала пред очи свои кого-либо из своих людей.
   Как бы то ни было, но дело свое старший из Звездных,  именем  Жанхар,
знал. Когда, подойдя к очередной груде привезенных из поселка предметов,
он присаживался на корточки и принимался за работу,  лицо  его  делалось
совсем не страшным,  даже  скорее  привлекательным.  Он  перебирал  вещи
бережно, даже трепетно, поглаживая пальцами покрытые  зеленью  извивы  и
изгибы, счищая собственным  рукавом  пятнышки;  он  гневался  и  повышал
голос, если что-то из доставленного оказывалось  поврежденным,  и  гневу
его воистину не было границ, если не в порядке был предмет,  который  он
посчитал заслуживающим внимания.
   Однажды он даже ударил одного  из  людей  аршакуни,  получив  из  рук
несчастного сорванную с  рамы  тряпицу,  разодранную  пополам.  Женщина,
изображенная там,  улыбалась  загадочной  полуулыбкой;  другая  половина
холстины была туго повязана вокруг головы того, кто  доставил  груз.  На
бедняге не было никакой вины, напротив:  именно  он  первым  ворвался  в
проявивший строптивость  Барал-Лаон,  и  бумеранг,  брошенный  отчаянным
дикарем, выписав коварную дугу, сбросил его с  коня,  едва  не  проломив
голову. Дикаренка покарали мгновенно,  даже  прежде  чем  это  могло  бы
послужить уроком таким же непослушным, как он. А  отважного  перевязали,
выбрав для  этого  самую  маленькую  и,  следовательно,  бесполезную  из
картинок; тем более там было много таких же, даже еще красочнее.
   Но Жанхар, Которому Подчинялась Смерть, не внял  доводам,  извиняющим
оплошность, если таковая была. Он грубо сорвал с головы  раненого  героя
повязку и долго рассматривал ее, качая головой и пытаясь приставить одну
половину улыбки к другой. Потом бережно сложил оба обрывка, туго замотал
их в кожу, перевязал, подошел к растерянному храбрецу и наотмашь  ударил
его по щеке. Рука Того, Кому Подчинялась Смерть, была пухлой  и  легкой;
удар вышел совсем не сильный, да и рана уже почти не болела,  и  повязка
была не так уж необходима. Но всем окружающим, всем живым убитым и  всем
людям аршакуни, видевшим великую битву, было  ясно,  что  означает  удар
Звездного, носящего имя Жанхар.
   Поэтому наказанный смельчак отошел в сторону, лег на  траву,  обратив
глаза к слезящемуся небу, скрестил на груди руки и запел песню прощания.
А потом он умер, и ни друзья, и ни родной брат, ни  даже  живые  убитые,
как их ни секли бичами, вынуждая подчиниться, не  осмелились  подойти  к
телу, помеченному печатью проклятия демона.
   Звездный же демон сидел в стороне и плакал, качая на  коленях  плотно
зашнурованный сверток, и каждому, имеющему глаза, было ясно, что скорбит
он, вовсе не оплакивая безвинно погибшего  от  его  жестокости  храброго
человека аршакуни, а горюет по жалкому куску рваной ткани с изображением
ухмыляющейся женщины, которая даже не обнажена...
   В тот день вторично и в последний  раз  видели  люди  аршакуни  слезы
демона Жанхара. Впервые случилось это там, на поле великой битвы,  когда
еще не остыла кровь и пережитый ужас казался благословением  небес,  ибо
именно  этот  ужас  помог  одержать  победу.  Демон  бродил  вдоль  ряда
раскрашенных досок, разбитых и расколотых  Смертью,  которую  он  и  его
подручные сами посылали в бой, и рыдал в  голос,  непристойно  и  жалко,
словно девица, от  которой  отказался  выбранный  ею  юноша.  Он  гладил
обрывки деревяшек, ползал по мокрой траве,  собирая  чурочки,  и  сквозь
слезы кричал на тех, кто осмеливался проходить рядом, требуя  не  мешать
ему, Жанхару, заниматься бесполезным делом.
   Впрочем, Тот, Кому Подчинялась Смерть, может позволить  себе  многое,
не опасаясь насмешек...
   В шестой день дождь устал. Небо еще истекало мутной влагой, но  капли
сделались совсем легкими; скорее даже  не  дождь,  а  мельчайшая  сонная
капель, вихрясь в порывах несильного ветерка, стремилась к земле, и хотя
мокрое не  сохло,  а  влажное  делалось  еще  более  тяжелым  и  скверно
пахнущим, стало возможно собираться в путь.
   Звездные были раздражены. Прочные, надежные  и  вместительные  телеги
оказались бесполезными; никакая упряжка лошадей, никакие людские  усилия
не  смогли  бы  протолкнуть  громоздкие  повозки  сквозь  липкое,  тяжко
чавкающее болото, бывшее в дни  тепла  торной  проезжей  дорогой.  Хвала
Мечте - доставало и  живых  убитых;  им  предстояло  перенести  вьюки  к
кораблям Звездных. Конечно, они уже не были так покорны и напуганы,  как
в первый день после великой битвы, когда их, выживших  чудом,  связывали
попарно и гнали к указанному Старшей Сестрой  месту.  Тогда  они  брели,
втянув головы в плечи, и их даже не приходилось взбадривать бичами.  Они
шарахались  от  каждого  окрика,  они  преклоняли  колени  перед   самым
последним из людей аршакуни и готовы были подчиниться любому повелению.
   Терпения и послушания, однако, хватило ненадолго.
   Уже  на  третий  день  плена  некоторые  замыслили  бунт   и   побег.
Разумеется,  зачинщиками  выступали  не  дикари;  дикари,  напротив,  не
заслуживали нареканий. Несколько  людей  башен,  из  тех,  что  пережили
первую атаку, вспомнили о своей гордыне и  позволили  себе  решить,  что
люди аршакуни недостаточно бдительны. И когда ночью, под покровом тьмы и
дождя, они приступили к исполнению задуманного, они убили часового,  тем
самым многократно усугубив свою вину, выползли из кольца охраны  и  были
взяты при попытке подобраться  к  коновязи.  Хозяев  подвели  кони;  они
откликнулись на тихое поскуливание беглецов, похожее  на  свист  ночного
сверчка, но откликнулись радостно и звонко. Люди башен  были  смелы,  но
ума  им  не  хватало;  они  не  сумели  предвидеть,  что  боевой   конь,
соскучившись по хозяину, может не выдержать  и  забыть  о  многомесячном
обучении, учуяв родные запахи.
   Наказание было заслуженным и страшным.
   Именно в то утро люди аршакуни и не узнали  впервые  Старшую  Сестру.
Обычно холодно-жестокая к виновным безусловно и снисходительная  к  тем,
чья вина допускала смягчение, она на этот раз не  была  похожа  сама  на
себя. Даже демон  Жанхар  не  сумел  превозмочь  ужаса  и  отвращения  и
удалился в свою палатку, когда Эльмира вынесла приговор.
   Обычаи башен не зря были известны людям аршакуни.
   Тем, кто пытался  бежать,  среброволосая  женщина  предложила  выбор:
каждый желающий умереть легко, сказала она,  получит  тонкую  деревянную
рейку и ею да перережет себе горло в течение  того  времени,  пока  она,
Эльмира, не опустошит чресла самого юного из людей аршакуни. И свидетели
суда побледнели, не стыдясь малодушия, ибо  знали,  что  дождь  и  туман
скроют его. Невероятно короткий положила срок  казни  Старшая  Сестра  и
добавила: каждый, кто не пожелает умереть быстро  и  от  своей  руки,  а
равно и всякий, кто не успеет сделать это к установленному времени,  тот
да будет опетушен и отпущен.
   Люди башен выслушали приговор и потребовали рейки.
   Они успели - все, как один. Точно в назначенный срок.
   Лишь  один  из  них,  бывший  до  того,  как  стать   живым   убитым,
прославленным  Коляном  Глухим,  сумел  все  же  изменить   судьбу.   Он
согласился стать петухом, но в  тот  миг,  когда  наказание  начиналось,
чудовищным усилием вырвался из крепко удерживающих его рук, выхватил меч
из-за пояса ошеломленного стража, рассек его от плеча до паха - и рухнул
в траву, раскинув руки, испещренные синими знаками доблести.
   В одно мгновение он сделался похож на ежа и уже  не  видел,  с  какой
гордостью,  граничащей  с  преклонением,  глядят  на  него  товарищи  по
неудаче.
   Козырные перепилили себе горло, не издав ни стона.
   В  тот  миг  они  заслужили  право  не  называться  живыми   убитыми.
Остальные, увидев и уразумев, смирились окончательно. И никто больше  не
задумывал побег.
   Утомление небесных плакальщиц означало выступление в дорогу. В тот же
день, задолго до вечера, Старшая Сестра и демоны, как называли уже  всех
Звездных, разумеется, за глаза, люди аршакуни, покинули лагерь.
   Разумно. Путь к кораблям неблизок: полтора  пеших  дневных  перехода,
если тропы сухи, и не менее трех, когда они залеплены  вязкой  глинистой
грязью. Посреди мокрой  степи  не  заночуешь.  Значит,  кому-то  следует
выехать  вперед,  найти  в   развалинах   подходящее   место,   выкурить
подвальных, ежели они там найдутся,  и  подготовить  все  для  тех,  кто
приедет, сопровождая поклажу.  Нельзя  забывать  и  о  предметах:  демон
Жанхар гневен, что они мокнут, и  требует  накручивать  на  свертки  все
новые и новые слои шкур, вовсе не  считая  нужным  помнить  о  том,  как
излишек мокрой шкуры утомляет носильщиков.
   Которых и без того мало.
   Не более трех сотен мужчин,  способных  трудиться,  пощадила  великая
битва. Было больше. Но кто бы стал думать о раненых дикарях? Их оставили
умирать там, где они упали, и лишь самые мягкосердные из людей  аршакуни
побродили какое-то время по грудам тел, избавляя от лишних мучений  тех,
чьи лица казались им достойными милости...
   Возглавить караван Старшая Сестра поручила Яане, и хотя люди аршакуни
не поняли смысла назначения, но им стало радостно  оттого,  что  Старшая
Сестра, которой они теперь боялись, хоть какое-то время не будет с ними.
   А на рассвете, когда дождь, на счастье носильщиков, уже почти  иссяк,
златовласая приказала  каравану  выступать  немедленно  после  утреннего
приема пищи.
   Сама же, взяв с собой малый отряд  сопровождения,  помчалась  вперед,
минуя тракт. И влажная трава, хоть и умаляла конскую прыть, все же стала
меньшей обузой для всадников, нежели липкая глина торной дороги...
   Спустя четверть дня, когда  из  нежданного  разрыва  в  истончившихся
облаках робко выглянуло солнце, Яана и те, кто сопровождал ее,  медленно
брели по  неубранному  полю  великой  битвы,  отгремевшей  всего  только
семь... целых семь!.. дней тому.
   Здесь это было.
   Здесь.
   ...Вон там  стояли  они,  дикари  Фальшивого,  выстроившись  плотными
шеренгами и выставив на флангах конницу  шакалов,  обитающих  в  башнях.
Твердо стояли они. И не шли вперед, хотя воевать не умели, и можно  было
ждать глупой, на одной  ярости  неумелых  начатой  атаки.  Это  было  бы
хорошо. Именно этого и хотел старший  из  Звездных,  Жанхар,  о  котором
тогда еще не знали люди аршакуни, что он - демон,  Которому  Подчиняется
Смерть. Именно этого хотела и Старшая Сестра, потому  что  удар  дикарей
пришелся бы в пустоту, а конница смогла бы рассечь  толпу.  И  все  люди
аршакуни хотели, чтобы вышло так.
   Но не дождались.
   Фальшивый был искусен в деле войны. Он воспретил  своим  трогаться  с
места. И он был прав. Не дикари пришли к людям аршакуни, а люди аршакуни
вторглись в пределы дикарей. Не дикарей подгонял сделать  дело  поскорее
Звездный Жанхар, которому не хватало времени. Поэтому  воины  Фальшивого
могли стоять хоть до ночи, а потом - еще день, и еще. Им подвозили  пищу
сородичи  из  поселков,  а  люди  аршакуни  не  могли   даже   надеяться
перехватить повозки с едой, поскольку с завтрашнего дня караваны  пойдут
под охраной людей из башен,  в  конном  бою  не  менее,  если  не  более
искусных, нежели люди аршакуни.
   Свои же припасы иссякали.
   И если бы не безумие опьяненного  терьяком  Глухого  Коляна,  Старшей
Сестре пришлось бы изрядно поломать голову, размышляя: как  же  выманить
дикарей в поле?
   Думать  не  пришлось.  Простенький  прием:  люди  аршакуни  пошли   в
наступление,   встретились   с   тучей   стрел,   выпущенных   дикарями,
попробовали, как злобны предательски  бывшие  бумеранги,  и  откатились,
изображая паническое бегство. Это мог бы  сообразить  и  ребенок.  И  уж
конечно, это прекрасно понял Фальшивый, потому что  тотчас  же  над  его
станом  взревели  трубы,  повелевая  дикарям  стоять  на  месте.  И  они
подчинились бы приказу, если бы не люди башен.
   "Аййяяйяаа!" - завизжал Колян Глухой, с места посылая коня  в  галоп.
Клич подхватили всадники на левом  и  на  правом  флангах.  Они  еще  не
привыкли к тому, что отныне их  вожак  -  Фальшивый;  они  знали  своего
пахана, и только  его,  и  для  них  не  был  приказом,  который  нельзя
нарушить, воспрещающий грохот труб.
   Они рванулись  вперед  двумя  черными  неостановимыми  потоками.  Они
нагнали  отступающих  людей  аршакуни,  и  отступление  превратилось   в
повальное бегство,  потому  что  конные  люди,  на  фене  хаз  именуемые
"кодло",  не