,  с  редкими  длинными  усами  старик,
немного похожий на истощенного моржа, не оценил усердия.
   Вяло кивнув, он проследовал  в  экипаж,  уселся  на  мягкое  сиденье,
задернул шторы и аккуратно уложил на колени большой портфель из тисненой
крокодильей   кожи,   украшенный   тускло    золотящимся,    полустертым
изображением вздыбленного медведя.
   - Трогай! - приказал офицер кучеру, и юношеский голос сорвался, выдав
глубоко спрятанную обиду.
   И шестеро вороных красавцев ходко рванули с места,  вынося  экипаж  с
бетона посадочной полосы на асфальт трассы, ведущей к центру столицы.
   Мелькали   кварталы,    оставались    позади    запущенные    скверы,
немногочисленные прохожие таращились вслед вихрем пролетающей карете.  А
прибывший дремал, так и не отдернув шторки. Не на что было глядеть.  Тот
Гедеон, который помнился, исчез безвозвратно. А современные  виды  вовсе
не интересовали господина Председателя Совета Единого Ормузда.  Даже  не
глядя, мог он сказать, что увидит там, за окошком.
   Пыль. Бетон. Угасшие фонтаны. Кладбища автомобилей.
   Снова пыль. Постовые с бердышами на каждом углу. Хмурые лица.
   И опять - пыль.
   Все, как дома...
   Впрочем, узорная решетка дворцовых  ворот  распахнулась  без  скрипа.
Масла пока еще хватало. Дворцовая охрана раздвигала алебарды и козыряла,
почтительно  пропуская  президентский  экипаж.  И  мраморная   лестница,
ведущая к парадному входу, была чисто подметена и свежевымыта.
   Если бы собрались еще подкрасить фасад...
   Почти  не  глядя   на   группку   встречающих,   старик   с   наивной
молодцеватостью взбежал по  мрамору  ступеней,  опережая  сопровождение,
прошел по анфиладе затемненных комнат, безошибочно узнавая дорогу,  -  и
полуобшарпанные,   некогда   обильно   позолоченные    двери    кабинета
гостеприимно распахнулись перед ним.
   - Добро пожаловать, коллега!
   Кабинет    Его     Превосходительства     пожизненного     Президента
Демократического Гедеона выходил  окнами  в  дворцовый  парк,  но,  хотя
стояла теплая, солнечная погода, окна были плотно закрыты и полузавешены
тяжелыми бархатными портьерами.
   Дряхлому,  болезненно  расплывшемуся   старцу,   заполнившему   собою
инвалидное кресло, было холодно, и свет, судя по всему, неприятно  резал
ему глаза. В кабинете царил приятный  полумрак,  именно  такой,  который
одобрял и любил господин  Председатель.  Обстановка  строга  и  скупа  -
ничего  лишнего.  Единственная  роскошь:  на  большом  столе,  меж  двух
бронзовых канделябров - коробка компьютера с надлежащей периферией.
   Прибывший отметил это не без зависти;  последняя  персоналка  Ормузда
вышла из строя полтора года назад, и с тех пор даже он, лидер нации,  не
мог позволить себе подобного облегчающего труд излишества.
   - Ну что же вы, коллега? Проходите, располагайтесь. Не угодно ли  чаю
с дороги?
   Голос, исходящий из груды жира, растекшейся в инвалидном кресле,  был
приятен и до боли знаком. Да и  кто,  кроме  старого  приятеля,  мог  бы
хозяйски распоряжаться в этом кабинете? И все же вошедший медлил.
   - Право же, коллега, это я! -  Туша  весело  хихикнула,  и  лишь  ухо
старика сумело различить в смешке тоскливую горечь - молодежи  подобного
не понять. - Честь имею представиться, коли уж не узнаете:  Мигель  Хуан
Гарсия дель Сантакрус де  Гуэрро-и-Карвахаль  Ривадавия  Арросементе,  с
вашего  позволения,  сеньор,  пожизненный  Президент  здешних   мест   с
окрестностями, к вашим услугам!
   После двух инсультов у него еще были силы шутить.
   И  гость,  на  миг  утратив  самообладание,  почти  бегом   преодолел
разделяющие порог и кресло  пять  шагов  и,  сломавшись  пополам,  обнял
паралитика.
   - Дон Мигель! Боже, могли я подумать?
   Он всхлипнул - искренне, без притворства. И хозяин  кабинета,  уловив
неложность сочувствия, позволил себе расслабиться и всхлипнуть в ответ.
   Простительная, понятная слабость.
   Всего лишь секундная. И - наедине.
   - Спасибо, коллега. Зато вы - молодцом. Поделились бы  секретом,  что
ли?
   Президент уже взял себя в руки. И  гость  вдруг  позавидовал  калеке.
Потому что спросил себя самого: смог бы я так? И честно  ответил  самому
себе: нет!
   - Так что ж, может, все-таки чаю?
   - Не откажусь, коллега. Дорога, признаться, была утомительна...
   Чай возник мгновенно, словно по волшебству, хотя дон Мигель, не подав
видимых знаков, всего лишь  мигнул.  Порядок  в  гедеонском  дворце  был
железный. И Председатель Хаджибулла вновь позавидовал воле Президента.
   - Итак, нас всего лишь двое.
   - К сожалению, дон Мигель.
   - Молодежь... она не понимает.
   - Увы...
   Старики многозначительно переглянулись. Встреча эта, первая на высшем
уровне  после  Катастрофы,  замысливалась  не  так,  совсем  не  так,  и
предварительная  работа  была  проведена  на   совесть.   Кто   же   мог
предугадать, что ни Президенты  пяти  планет,  осколков  Демократической
Конфедерации, ни лидеры четырех обрубков Единого Союза не откликнутся на
серьезные, взвешенные и подкрепленные доводами предложения?..
   - Вы упомянули, что я готов предоставить заложников?
   - Разумеется, дон Мигель. Ни в  какую.  Кстати,  вашему  внуку  очень
нравится у нас на Ормузде...
   - Правнуку, коллега, правнуку!
   - О, даже так? От души поздравляю...
   Обвислые плечи Президента чуть колыхнулись, изображая пожатие.
   - Пусть их! Все равно их ресурсы не столь существенны.  Главное,  что
откликнулись вы, дружище.
   - Мог ли я не откликнуться, дон Мигель? Наши... э-э-э...  коллеги,  -
Хаджибулла слегка усмехнулся, и вислые усы дрогнули, - они,  знаете  ли,
из  нынешних.  Им  простительно  не  понимать.  Мы-то  с  вами  -   иной
коленкор...
   - К сожалению. Итак, к делу!
   С душераздирающим скрипом над подлокотником воздвиглась  механическая
рука, и чашка с подостывшим чаем оказалась точно у губ Президента.
   - Прекрасный напиток. Между прочим, с  наших,  гедеонских  плантаций.
Рекомендую захватить с собой фунтов двадцать,  в  качестве  дара  доброй
воли, скажем так. М-да. Так вот... похоже, в свое время мы с вами что-то
недодумали, коллега?
   Гость медленно опустил веки.
   Он не раз размышлял об этом. Тогда, двадцать лет назад, все  казалось
кристально ясным. Всеобщая неразбериха, разброд и шатания, крах  морали.
И ко всему - безответственность лидеров, возомнивших себя объединителями
Галактики и готовых во имя этой дурацкой идейки попрать все национальные
идеалы. Союз, его Родина, и Конфедерация, Отчизна дона Мигеля, стояли на
краю пропасти. И то, что было задумано и претворено  в  жизнь,  казалось
единственно верным выходом из кризиса.
   Побочные  эффекты?  Чушь!  Они  тоже  были   учтены   и   последствия
просчитаны. Временный развал? Пусть! Элементы разрухи? Пусть!  И  пускай
даже кретины помоложе поиграют в планетарные  суверенитеты!  Все  равно:
пять-шесть лет самостийности планет покажут и  олигофрену  необходимость
восстановления держав. Но на иной основе. На основе дисциплины, морали и
абсолютного порядка. И, конечно же" на базе паритета...
   Не вышло. А жаль.
   - О, коллега, еще как жаль! -  отозвался  паралитик,  и  Председатель
Хаджибулла сообразил, что последние слова произнес вслух. - Не вышло.  И
знаете почему?
   Это прозвучало  неожиданно  жестко,  с  оттенком  превосходства.  Дон
Мигель не сомневался, что уж ему-то ответ известен, и был уверен на  все
сто, что известен ему одному. Он  ждал  отрицающего  взгляда,  виноватой
улыбки, недоуменных вопросов: он  полагал  себя  всеведущим  и  упивался
своим всезнанием.
   И зря.
   - Знаю, - ответил Хаджибулла.
   - Вот как? -  Президент,  кажется,  не  поверил;  вопрос  прошелестел
скрытой усмешкой. - И каков же ваш вариант?
   На миг гостю захотелось не делать хозяину больно.  Ответ  можно  было
смягчить - тоном, формулировкой, недоговоркой, наконец. Но  Председатель
сам был стар  и  хорошо  знал,  что  старости  вредно,  когда  ее  щадят
чересчур.
   - Земля! - безжалостно сказал Хаджибулла.
   И дон Мигель обмяк в кресле.
   - Вы правы, коллега, - произнес он после долгого молчания уже другим,
несколько севшим голосом. - Но если  не  секрет:  что  вам  известно?  И
откуда?
   Гость отставил в сторону чашку и  откинулся  на  жестковатую  спинку,
собираясь с мыслями.
   Не стоит играть в пинг-понг с  доном  Мигелем.  На  карту  поставлено
слишком многое. Человечество, сколько еще осталось его,  вырождается,  и
это факт, прекрасно  известный  им  обоим.  Преждевременная  смертность.
Волна  за  волной,  все  шире  и  шире  -  эпидемии  самоубийств.   Рост
сумасшествия. Падение рождаемости, причем в геометрической прогрессии. И
самое  страшное:  выжившие  растут  дебилами.  Не   полными,   нет,   но
интеллектуально ограниченными. А вот и дети уже тяготеют  к  клинической
дебильности. И объяснений этому нет.
   Вернее, не было до сих пор.
   - Я отвечу, - кивнул Председатель. - Но сперва позвольте вопрос:  как
насчет высшего образования на Гедеоне?
   Рука-рычаг дрогнула от резкого разворота кресла, и на пижамные  брюки
Президента пролилось немного мутной жидкости.
   - Крах! - коротко и горько ответил дон Мигель.
   Хаджибулла кивнул.
   - На Ормузде не лучше. Специалистов вырастить невозможно. Врачей нет,
кто поспособнее, тянет на фельдшера наших времен, да и  таких  почти  не
осталось. Об  инженерах,  компьютерщиках,  теоретиках  я  даже  не  хочу
говорить... Иными словами...
   - Одну минутку, коллега!
   Чудовищным усилием воли дон Мигель заставил непослушное тело  принять
величественную позу.
   - Позвольте мне, как инициатору встречи. Иными словами, и вам, и  мне
понятно: цивилизация  катится  в  тартарары.  Да  что  цивилизация!  Все
человечество! К коему мы с вами, к сожалению, имеем честь  принадлежать!
И наш долг перед историей...
   Сиповатый поначалу, голос его налился медью.
   - Не нужно, дон Мигель, - поморщился гость.
   Патетика была излишней. Она нервировала. На  десятом  десятке,  право
же, можно позволить себе не  болеть  за  судьбы  человечества  в  целом.
Наедине  с  собой  Председатель  Хаджибулла  не  стеснялся   признаться,
пожалуй,  даже  с  некоторым  злорадством:  картины  угасающих   планет,
пустынные небеса  над  пустынными  водами  и  твердью,  кошмарные  толпы
вымирающих висло-губых кретинов вовсе не пугали его, отнюдь!  -  было  в
них даже некое мрачное величие, словно бы именно он, Хаджибулла,  забрал
с собой, уходя в неведомое, весь мир.
   И это было бы просто-напросто здорово, если  бы  среди  груд  мусора,
прячась от липких лап идиотов, медленно погибая и не находя спасения,  в
этих видениях не являлись его внуки.
   Вот о них забыть Председатель Совета Единого Ормузда не  хотел  и  не
мог. И во имя их, и только их будущего он  был  готов  на  многое.  Как,
впрочем  (он  знал  это  наверняка),  на  многое  пойдет  и  пожизненный
Президент  Демократического  Гедеона,  тем  паче  что  у  дона   Мигеля,
оказывается, есть уже и правнуки.
   Что же касается остального человечества, всех этих полутора  десятков
миллионов индивидуумов, то против них Председатель  Хаджибулла  тоже,  в
сущности, ничего не имел.
   Если удастся задуманное, пусть уцелеют и возродятся.
   Так сказать, за компанию. А заодно будет выполнен, как верно  отметил
дон Мигель, и долг перед историей...
   В полной тишине лидеры обменялись улыбками.
   Слов не понадобилось. Старость ужасна, нет сомнений. Но есть у нее  и
преимущества. В частности, она может позволить себе цинизм.
   Гость расстегнул портфель.
   - Видите ли, друг мой... Стыдно сказать, но на старости лет я увлекся
вещами, о которых не мог бы подумать всерьез еще  лет  десять  назад.  К
примеру, мистикой. Вы вправе назвать это старческим склерозом,  в  конце
концов, вы ведь моложе меня...
   - На два года, коллега, на  два  года,  -  саркастически  ухмыльнулся
Президент.
   - Вот-вот, на целых два года. Да, так о чем это я?
   - О мистике.
   - Да, спасибо. Так вот, возможно, это и впрямь старческий склероз,  и
тем не менее...
   Тонкими,  слегка   подпорченными   подагрой   пальцами   Председатель
расстегнул портфель и добыл из недр его плоскую, несусветно  старомодную
видеокассету.
   - Надеюсь, у вас найдется видеодвойка? Не сомневался ни  минуты.  Как
вставить? Благодарю...
   Экран  стереовизора  вспыхнул,  развеивая  полумрак,  и  в   кабинете
объявился  еще  один  гость,  яркий  и  аляповатый,  щедро  изукрашенный
расстроенным механизмом цветорегуляции.
   Еще молодой, бледный и худощавый, увенчанный буйной короной  торчащих
дыбом курчавых волос, на которых чудом удерживалась коническая шапочка с
кистью,  он  был  дивно  задрапирован  в  нечто  наподобие   складчатого
балахона,  щедро  усыпанного  многоконечными  звездами,  полумесяцами  и
соцветиями крючковатых кабалистических знаков. Съемка велась,  очевидно,
в рабочем кабинете; ничем иным нельзя было объяснить наличие  на  заднем
плане  вешалки  с  разноцветными  мантиями,  стоящих  рядком   у   стены
разновеликих  жезлов  с  загогулинами,  полочек  с  аккуратными   рядами
черепов. Имелся там также большой хрустальный шар, водруженный на медную
треногу. И несколько летучих мышей  висели  вниз  головами  на  потолке,
лениво пошевеливая перепончатыми крылышками.
   В янтарных, немного навыкате глазах странного  человека  приплясывала
легчайшая дымка безумия, в  должной  пропорции  перемешанная  с  давящей
уверенностью и умело, хотя и с заметным трудом сдерживаемой истерикой.
   - Ну и?.. - Удивлению дона Мигеля не было границ.
   - Одну секундочку, друг мой. Сейчас он начнет...
   Экран на миг погас и тут же вспыхнул ярче прежнего.
   Тишина сменилась потрескиванием помех,  треск  -  шуршащим  шелестом,
потом - прерывистым писком, перешедшим в негромкий заунывный вой.  Затем
какофония стихла.
   - Я -  Полонски!  -  торжественно  сообщил  носитель  балахона.  -  Я
последний маг Вселенной!
   - Понятно, - констатировал  Президент.  -  И  где  же  вы  нашли  эту
радость, коллега?
   - Вы не поверите, сам пришел, - вполне серьезно ответил  Председатель
Хаджибулла.
   - Очень славно. Но, знаете ли, мне недосуг  наслаждаться  гостями  из
астрала. Может быть...
   Завершить фразу он не успел.
   Экран пошел полосами, разводами, перекрестьями соцветий.  Буйнокудрый
юродивый сгинул и тотчас явился вновь, но уже нисколько  не  похожий  на
опереточного полушута-полубезумца, каким был пару мгновений назад.
   Негромкая  спокойная  тьма  плеснула  с  экрана,  разбавив  искристым
хрустальным блеском полумрак кабинета; чудовищную силу источала  она,  и
Президент,  машинально  попытавшись  заслониться  руками,  с  изумлением
ощутил, что руки, неподвижные, бессильные руки - слушаются!..  и  сквозь
тьму, пронизывая ее, но не въявь, пролетали  багровые  отсветы  пламени;
пламя было  темнее  мглы,  и  свет  его  нельзя  было  понять,  но  лишь
угадать... и, сотканное из непостижимого разумом, не  вмещаясь  в  рамки
экрана, возникло лицо...
   ...лицо ли?..
   ...возникло ли?..
   Лик явился из ниоткуда, и черты его расплывались в вечности  огненной
тьмы и бесконечности темного огня; и только глаза, одни  лишь  глаза,  и
ничего, кроме них, жили в безбрежности этого видения;  иные  черты  лишь
угадывались, слабо, нечетко, глаза же давили и  подминали,  втягивали  и
выматывали; темнее тьмы были они, ибо глубоко-глубоко в провалах зрачков
не искрились ни хрустальные искры,  ни  пламенные  отсветы...  и  только
чуть-чуть, намеком, грезились подчас там светящиеся следы полета летучих
мышей, крепко сжимающих в лапках тонюсенькие черточки посохов...
   - Боже правый!
   В  течение  следующего  часа  дон  Мигель  не  издал  ни   звука.   И
Председатель Хаджибулла,  хоть  и  знающий  каждое  слово  наизусть,  не
отрываясь, вслушивался в течение голоса...
   ...голоса ли?..
   Нет, голоса не было. Приходило знание. Видение за видением. Образ  за
образом. Смутные,  непостижимые,  они  складывались  в  единую  картину,
исключающую сомнения.
   Ибо все начинается с колыбели. Колыбель же человечества -  Земля.  Со
дней сотворения и по  нынешние  дни  сплетались  над  нею  нити  жизней,
прожитых людьми, каждым в отдельности и всеми вместе.  Боль  дополнялась
радостью, а ненависть - любовью, и так из рода в род,  и  бесконечно,  и
безгранично; и пришедший в мир становился  частью  его,  а  уходящий  не
исчезал вполне, оставаясь вздохом ветра и шумом травы;  из  поколения  в
поколение сплетали венок бытия бывшие, оставляя его сущим, а через них -
грядущим... и так, шаг за шагом, становился человек тем, чем стал.  Даже
уйдя с Земли, не рвал человек нить и возвращался, дабы укрепить ее; даже
не возвращаясь, не терял человек связи с  Землей,  ибо  подпитывалась  и
укреплялась связь силой, привезенной теми, кто побывал на Земле; и  там,
на планете-колыбели, окреп дух человечества, и  неизбежно  иссякнет  он,
если разорвана нить; не прожить в люльке жизнь, но и не избыть память  о
ней; и так будет вечно, бесконечно, всегда, пока жив человек,  когда  же
не станет так, исчезнет и тот, кто именует себя человеком...
   Бин-н-нь-г!
   Экран взорвался с глухим причмокиванием, но осколки не разлетелись по
сторонам. Их просто не было, осколков; вместо экрана зияла черная  дыра,
и в глуби ее медленно угасали багряные отсверки...
   - Боже правый! - У дона Мигеля рвался голос.
   Неверящими глазами он рассматривал  собственные  руки,  вертел  перед
собою сжатыми кулаками, разминал пальцы... и в глазах его стояли слезы.
   - Господи! Мои руки... они ожили!
   - Не  волнуйтесь,  коллега,  это  ненадолго,  -  совершенно  серьезно
ответил Председатель Хаджибулла. - У меня после первого  просмотра  тоже
кое-что ожило...
   - Да? - Губы Президента жалко скривились. - А сколько же примерно?..
   - Месяцев шесть могу гарантировать. Возможно, больше.
   - Вот как?! - Дон Мигель с надеждой поглядел на коллегу. -  А  знаете
что? А не уступите ли вы мне этого вашего... как его?..
   - Полонски. Алекс Полонски. Охотно бы,  друг  мой,  но...  увы!..  он
сейчас в коме. После сеанса. Выйдет ли, не знаю...
   - Жаль.
   Президент покачал головой и с видимым  удовольствием  собственноручно
вытер влажные глаза.
   - Помнится, была в свое время владелица  салона,  если  не  ошибаюсь,
тоже Полонски. Этот, ваш, не из тех ли?..
   - Внук. Кстати, именно мадам в свое время предсказала Катастрофу.
   - Ну и что же?
   - А ничего. Экранизировали. Помните: "Мир  будет  спасен"  Топтунова?
Ну, там, где полицейский срывает путч...
   - Знаете, помню! Эх, нам бы того полицейского!..
   - Вы думаете? - лукаво прищурился гость.
   И хозяин от души рассмеялся. А  затем  переплел  послушные  пальцы  и
отчетливо, почти сладострастие похрустел ими.
   - Вы ведь знаете, коллега, я скептик. Но я верю! Дело в  том,  что  к
таким же выводам пришли и мои аналитики...
   Замолчал. Укусил себя за мизинец. Прислушался.
   - Болит... Болит же! - сообщил с ребячьим восторгом.
   И продолжил прерванную мысль:
   - Представьте себе, у меня тут осталось немного аналитиков.  Странно,
да? В общем, шанс есть. Но...
   - То-то и оно, что "но"! - Хаджибулла хлопнул ладонью о  подлокотник.
- Вы предлагаете колонизировать Землю? Но как? Это же не-воз-мож-но!
   - Минуточку!
   Как ни пытался Президент сосредоточиться, у него никак не получалось.
Мешали  руки.  Кроме  того,  под   клетчатым   пледом   все   явственнее
обозначалось подрагивание коленок.
   - Кто говорит о колонизации? Сие невыполнимо даже технически.  Гедеон
- что уж скрывать! - имеет три космолета и  астрокатер.  В  распоряжении
Ормузда - два космолета.
   - Три!!!
   - Не надо, коллега! Два. Зато один из них - грузовой.  Так  что  друг
без дружки нам не обойтись...
   Меж век дона Мигеля плясали бесенята. И  высокий  гость  помимо  воли
насторожился. Слишком давно знал он этого  толстяка,  чтобы  не  придать
значения мимике. По пустякам дон Мигель не