дно перед старичком: сам  он
никак  не  тянул  на  "гвоздь"  номера,  и  пришлось  жать   на   идиота
Монтекассино - ну, вы же помните, на всех разворотах: "ДА, ОН БЕЗУМЕН! -
говорит магистр" - и улыбающаяся харя в шапочке с помпоном...
   Позже я отправил на Авиньон открыточку с извинениями, а папик Беня  в
ответ прислал мне телеграмму с анафемой, что стало поводом к еще одному,
антирелигиозному, репортажу.
   Так мог ли я, учитывая все это, отказать в пустяковой просьбе бывшему
главврачу авиньонской психушки?
   И бродя по сияющим коридорам, рассматривая  оборудование,  беседуя  с
персоналом, я никак не предполагал, что наутро мне предстоит  выщипывать
сединки...
   Все произошло удивительно быстро. Потом мне сказали, что не прошло  и
двух минут, но мне они показались  часами.  Коридор  опустел  мгновенно;
исчезли сестрички, лаборанты  и  даже  мой  дружок-главврач,  миг  назад
крутившийся  рядом  со  своими  пояснениями.  Я  стоял  посреди  белизны
один-одинешенек,  а  навстречу  огромными,  грациозно-оленьими  прыжками
мчался  молодой  изумительно  красивый  негр  в   развевающемся,   чудом
удерживающемся на широких иссиня-черных плечах белом халате, и в уши мои
ворвался внезапно дикий, истошный и при  всем  том  не  лишенный  некоей
членораздельности вой: "Яввооаа! Яввоа! Яжжеввоооажжо! Яввоа-а-а!"; негр
мчался медленно-медленно, словно в кошмаре, и за ним поспешали санитары,
но не очень торопились  догнать,  потому  что  в  правой  руке  бегущего
впереди был здоровенный, криво, словно сабля, изогнутый осколок  стекла,
выписывающий в  светящемся  воздухе  замысловатые  восьмерки;  и  кровь,
красная на черном, текла, и хлестала, и капала на пол, но негр,  похоже,
не замечал этого...
   - Явво-о-оааааа!
   Ослепительно ласковые, печальные глаза заглянули мне  прямо  в  душу,
близко-близко.
   - Я - Вождь А!
   И острый-преострый кончик стеклянной сабли замер у моего  подбородка,
чуть-чуть касаясь кожи.
   - Скажи, брат, ведь я - Железный Вождь А Ладжок?
   - Да! - уверенно ответил я, и голос мой ничуть  не  дрожал.  -  Ты  -
Железный Вождь А!
   - Но ты ведь не лжешь мне, брат? - нежно спросил негр,  и  глаза  его
наполнились слезами. -  Ты  ведь  знаешь,  что  я  -  Железный  Вождь  А
Ладжок?..
   - Воистину так, о Вождь! - звонко выкрикнул я, щелкая  отсутствующими
на больничных тапочках каблуками. И стеклянное лезвие слегка дрогнуло.
   - Зачем же они лгут мне, брат?..
   - Они заблуждаются, о Вождь! Прости им заблуждения их, ибо не ведают,
что творят, - посмел посоветовать я.
   Негр нахмурился. Затем пальцы его разжались, осколок упал  на  пол  и
разбился вдребезги, а санитары кинулись  вперед.  Не  сопротивляясь,  он
горделиво позволил связать себя и увести, но до  той  секунды,  пока  не
исчез  за  поворотом  коридора,  все  оборачивался  ко  мне  и   посылал
царственные, милостиво всепрощающие кивки...
   А я, держа руки по швам, выкрикивал здравицы. И только минут двадцать
спустя меня наконец сумели привести в чувство.
   Главврач, трясясь  и  бледнея,  суетился  вокруг,  бормоча  что-то  о
дурацких накладках, о наплыве буйных, о вспышке мании величия, почему-то
вдруг о Дархае, об идеях квэхва, и снова о накладках и о  том,  что  век
будет обязан; все  это  доползало  до  меня  расплывчато,  словно  через
войлочную стенку, но я поднялся и, машинально кивая и поддакивая,  выпил
с ним по стакану чего-то, вроде бы спирта, не  знаю,  и  пообещал,  что,
конечно, никогда и никому... а потом  вышел  на  улицу  и  долго  стоял,
прижавшись лбом к шершавому дереву, и дышал, дышал, дышал...
   Выпитое комком висело в желудке, очень хотелось блевать, но никак  не
получалось.
   Нет, ребята, мне далеко до Алека, и еще дальше - до покойника Рамоса,
они храбрые парни по жизни, а я  нет,  я,  честно  говоря,  балаболка  и
порядочный трус. И не в моих правилах лезть на  рожон,  если  только  не
ради репортажа. Но почему-то в меня стреляли не шесть раз, как в Холмса,
а целых восемь, хотя Алек об этом, конечно, не знает. И никто не  знает.
Не знают, что я, болтунишка и паникер, высаживался на Карфаго с ударными
отрядами наших "астрофизиков", что мне в заброшенной штольне набрасывали
на  шею  удавку  бравые  ребятишки  любезнейшего  дона  Аттилио,  что  я
захлебывался ядовитой грязюкой в  предгорьях  Вигдкунь-Янг'манга,  когда
собирал материалы о действиях повстанцев генерала  Татао.  И  не  знают,
разумеется, что свой знаменитый сюжет о Дархае я лично  -  понимаете?  -
лично снимал под Коранг-Гхотхалом, у того овражка, через который рвались
правительственные  части,  пытаясь  предотвратить  соединение  оранжевых
отрядов "дедушки Тана" с ченгами лесных джугаистов.
   Потом меня поразили егээсовские  танкетки,  накрытые  тем  знаменитым
залпом. Их пушки напоминали подплавленные  штопоры,  скрученные  морским
узлом. Каратели - те,  кто  сумел  каким-то  чудом  уцелеть,  -  бежали,
прикрепив к огрызкам деревьев записки: "Мы отступаем, потому что  нгенги
прислали вам оружие массового уничтожения. Но мы вернемся!"
   Они не вернулись.
   Обо всем этом я давно уже не заикаюсь в компаниях. Какой смысл? Алек,
например, хоть и молчит всегда, вызывает уважительный интерес. Со мною -
наоборот: даже если верят, слушают вполуха. И даже обидно, что  все  эти
нервы, и пять ранений, и - что уж скрывать! -  мокрые  от  ужаса  штаны,
были не более чем рутинной работой, этаким  пьедесталом  для  нескольких
всеми уже забытых тысяч слов и двух-трех километров пленки...
   Впрочем, если бы не все это, разве мне бы доверили "делать мнения"?..
   В последний раз, крайне внимательно, я изучил укладку.
   Нег, слава Богу, седина  искоренена.  Можно  и  за  работу.  Которая,
кстати, уже почти завершена, как и обещано заказчику. Работенка - первый
сорт! Загляденье! Не грех и самому полюбоваться...
   Врубив "ноутбук", я перечитал - одну за одной  -  все  три  статьи  и
черновик четвертой.
   Нет, в самом деле, пальчики оближешь!  Особенно  заголовки,  впрочем,
они мне всегда удавались. "Война или мир? - вот в  чем  вопрос!"  -  чем
плохо? Не без кокетства, конечно, но сойдет; "Оружие и мечта - две  вещи
несовместные" - уже лучше; "Гонка вооружений: идеалы  или  интересы?"  -
суховато, зато по существу. И я  уже  знал,  что  последняя,  подводящая
резюме циклу статья будет  названа  просто  и  без  особых  претензий  -
"Прощай, оружие!".
   Обесточил комп. Упаковал дискеты. С наслаждением  потянулся,  покидал
шмотье в чемодан, благо езжу всегда налегке - и тринадцать часов спустя,
наглотавшись люминала  и  проспав  всю  дорогу,  спускался  по  трапу  в
Хрущовой-Никитовке. Вообще-то я  предпочитаю  рейсы,  приземляющиеся  на
мысе Кеннеди, но сегодня мыс был переполнен - Земля принимала дархайских
туристов. С полчаса я  подергивался,  натыкаясь  взглядом  на  значки  с
портретом их вождика (поневоле вспоминался кафельный коридор, красное на
черном и рвущее душу протяжное "Яввоаа!"),  но  достаточно  быстро  глаз
привык. Тем паче что до отпуска оставалось только побегать  по  Лондону,
что я и начал делать с тринадцати сорока по Галактическому...
   Не нарушая традицию, по  редакциям  я  пошел  в  алфавитном  порядке:
"Абракадабра", "Авоська", "Агинская правда"... и так до самого закутка с
"Яхвистським прапором". Много времени эта процедура все равно никогда не
занимала, что лишний раз подтверждает разумность  идеи  сконцентрировать
редакции всех изданий Галактики не только на одной планете, но и в одном
городе. Кстати, когда небезызвестного Уго фон  дер  Вельтзена  спросили,
зачем он настоял на переносе всей прессы в Лондон, он, тогда еще  весьма
влиятельный член Совета Земли, вполне жизнерадостный и  ни  капельки  не
парализованный  бодрячок,  подхихикивая,   ответил:   "О!   Чтобы   была
возможность хоть как-то затыкать им  глотку!"  Н-да.  Бедный  Уго  круто
переоценил свои силы: в борьбе со свободой слова он заработал инсульт, а
слово так и осталось свободным. По мере возможности, разумеется...
   Кстати же, кроме моей мамы и Берты Исааковны, мало кто помнит теперь,
что именно юный стажер ОМГА Сан-Каро был тем, кто указал  господину  фон
дер Вельтзену на достойное его место, в смысле -  на  больничную  койку.
Всего лишь три простеньких вопроса, но таких, после которых  в  стажерах
не засиживаются...
   За пару минут до шести с Лондоном  было  покончено.  Я  промчался  по
переходам и галереям Пресс-Центра, являя  собою  маленький,  буйный,  но
ужасно демократичный тайфунчик. Едва завидев меня, главные  подпрыгивали
в креслах, и уши у них делались, как у спаниеля. Еще бы: явился  Король!
И дискетки мои рвали с руками, даже не заикаясь об эксклюзиве, тем  паче
что каждому было намекнуто, что итоговая статья достанется  именно  ему,
только ему и никому иному, кроме него.
   А вот отмечать начало законного отпуска в  баре  не  пожелалось.  Там
неплохо, нет слов, но, с другой стороны, вполне возможны маложелательные
встречи с Жаклин, Фросей, Терезой, Офрой, Гюльджамал или, чего  доброго,
с Сян Таоминь, или, паче того,  с  Индирой...  хотя  нет,  Индюшечка,  я
слышал, уже опять замужем, так что отсюда, слава  Богу,  опасности  нет,
зато у стойки вечно сшиваются Наоми, Рэйчел, придурочная  Людмила  -  да
кто ж их  всех  упомнит?  Вот  так  вот  нарвешься  -  и  море  визга  с
выяснениями отношений. На фига мне, пардон, все это? Существует, в конце
концов, презумпция невиновности, и лично мне вполне  хватает  печального
опыта моего дружбана Алека с  его  идиоткой  первой  супругой,  паскудой
второй и его же трехлетними стенаниями  по  Катьке  Мак-Келли.  Плавали,
знаем... а на собственных ошибках учатся только клинические кретины.
   И я отбыл отдыхать полноценно. Естественно, в Одессу.
   В самолете был сплошной  Дархай.  Дархайцы  слева,  дархайцы  справа,
спереди и сзади - тоже дархайцы.  А  дархаец-попутчик  -  это  трагедия,
особенно для журналиста. Мало  того,  что  свихнувшийся  негр  никак  не
выскакивал  из  памяти,  так  еще   и   в   соседнем   кресле   оказался
квэхвист-агитатор. Естественно, в пятнистом комбинезоне. И  конечно  же,
по должности говорливый...
   Видите ли, ребятки, я в принципе ничего не имею против дархайцев. Я в
свое время съел с ними пуд соли, и там, в горах, у меня осталось  немало
добрых приятелей, а генерал Тан Татао, на мой  взгляд,  вообще  личность
уникальная. Но что касается идей  квэхва  -  увольте!  Я  ведь  тоже  не
вчерашний и читывал "Оранжевую Истину", и с листовками лесных джугаистов
из Фронта имени Нола Сарджо доводилось иметь дело -  все  эти  документы
тоже не отличаются особым креном в сторону гуманизма; но когда  за  свод
законов и последнее откровение выдают перевранную таблицу умножения плюс
тупые высказывания молодого садиста - о, это уже  интересно  только  для
психиатра...
   И поскольку я не врач, то пришлось предложить соседу  сделать  глоток
из моей дорожной фляжки. Он, понятное дело, отказался.  Я,  естественно,
приподнял бровь и предложил тост за Вождя А. Затем - за  великую  миссию
Армии  Единства.  Затем  -  за  ниспровержение  лжеидей  квэхва-юх.   И,
разумеется, за всеконечную погибель изверга и нгенга  Тан  Татао.  После
чего завинтил крышку, упрятал флягу обратно в чемодан, умостил соседушку
поудобнее,  так,  чтобы  головка  не  сильно  свисала,  -  и  облегченно
вздохнул.
   Был у меня когда-то такой вот активно разговорчивый знакомец, человек
не злой, но очень глупый. Работал он в Космофлоте, гонял "грузовики"  на
периферии.  Мне  тогда  как  раз  заказали  серию   очерков   о   героях
безвоздушных трасс, ну, я к нему и подрядился матросом на рейс.  Шли  мы
обратно порожняком, и какой-то курчавый хмырь в  черной  тройке  уболтал
нашу дубинушку самую чуточку свернуть с курса... Впрочем, в книжке я про
все  это  написал  интереснее,  но,  конечно,  только  половину  правды.
Половину остального я сообщил исключительно в "Мегапол". А  еще  кое-что
не сообщил никому и не получил четвертого  "Золотого  Пера",  зато  могу
теперь гулять по Одессе целым. Так что Алек Холмс по  сей  день  считает
меня таким же долбанутым, как он сам,  а  дон  Аттилио  убежден,  что  я
вполне порядочный молодой человек, которого тогда правильно сделали, что
не удавили. И я, говоря по правде, согласен с обоими...
   А что до "Золотого Пера", так пусть его, шелуха это все.
   Совсем другое  дело,  когда  в  один  прекрасный  день  тебя  вежливо
приглашают, куда следует, и  доверяют  "сделать  мнение".  Когда  выдают
сверхсекретные материалы и просят - понимаете, вежливо, за чашкой чая! -
разъяснить людям, что и как. И почему именно так и никак  иначе.  И  как
хреново будет им всем, ежели не так.
   Вот тогда-то ты и можешь сказать: да, я состоялся как журналист. А уж
сколько пришлось пахать, и мотаться, и гадить в штаны под пулями  -  вот
это уж твои, и только твои проблемы...
   Когда дархайцы уносили моего соседа из салона, он как бы пробудился и
успел-таки всучить мне значок  с  профилем  своего  любимого  и  родного
вождика. Я принял эту бяку с благодарностью и честнейшим образом  нес  в
руке - до первой урны.
   А в "Ореанде" было хорошо, как всегда.  И  номер  мой  был  готов,  и
занавески подобраны именно такие, какие я люблю, и Эмма меня  не  забыла
за год, в чем я убедился этим же вечером. Так что радовать  красавицу  у
моря своим присутствием я выбрался уже не то чтобы утром, а  где-то  так
за полдень. Прошелся пешком до Ланжерона. Выкупал себя, отчего и  поимел
немалое удовольствие. Купил квэхвистскую  газетенку  и  с  еще  большим,
просто неописуемым наслаждением воспользовался ею по прямому  назначению
в пляжном сортире. Совершил, так  сказать,  акт  возмездия.  После  чего
явственно  осознал,  что  настало  время  заняться  наконец   чем-нибудь
возвышенным.
   Пошарив взором по окрестным пескам, густо усеянным загорелым мясом, я
обнаружил вполне подходящий объект. Пощекотал, надеясь, что  возвышенное
поймет  правильно  и  хихикнет.  Ошибся.  Возвышенное  поняло  как   раз
наоборот, дрыгнуло ножкой, и я едва не лишился пары зубов. Затем  девица
помогла мне подняться, отряхнула... и тут я ее узнал. Память-то  у  меня
профессиональная! Конечно, лето девяносто  восьмого,  Уолфиш-Бей  и  эта
краля впритирку с пареньком-гитаристом...
   "Стоп-стоп, это сколько же ей сейчас?" - испугался я, но заднего хода
решил не давать, исходя сугубо из внешних характеристик. Из  экстерьера,
можно сказать, ну никак больше двадцати пяти  на  вид  не  дашь,  а  что
касается фигурки, так во-още что-то с чем-то...
   Ладненько. Я сконцентрировался и пошел в  атаку.  Спустя  пять  минут
меня соизволили вспомнить. С трудом, правда, но не без удовольствия.
   - Лемурка, - спросил я не  без  грациозной  фамильярности,  -  а  что
слышно об Андрюше?
   И нарвался на ледяную паузу.
   - Андрея нет, Яан, - сообщила она, помолчав. - И очень прошу: называй
меня Эльмирой...
   Я умный. Поэтому решил данную тему замять. И перешел к общему  трепу.
Трепалось легко. Она, оказывается, дважды сходила  замуж,  оба  раза  не
очень удачно; впрочем, в  подробности  личной  жизни  мы  по  молчаливой
договоренности углубляться не стали. Зато, как выяснилось, ей попадались
мои репортажи, и стиль Яана Сан-Каро был одобрен. Что ж! И среди  женщин
подчас попадаются особи, не лишенные тонкого вкуса.
   Короче говоря, грех было не продолжить беседу  за  ленчем.  А  потом,
понятное  дело,  за  ужином.  Эльмира  вполне  заслуживала  того,  чтобы
посвятить ей половину отпуска. Или  даже  весь.  Решив  так,  я  поиграл
оперением, распушил хвост и самую малость приоткрыл копилку. Уж на  что,
а на язык я никогда не жаловался, да и врать мне в  общем-то  надобности
не было.
   Итак, общий джентльменский набор.
   Сперва - о неравном поединке с боевиками некоего "крестного  батьки",
ясное дело, без каких-либо имен.
   Реакция: недоумение, переходящее в легкий интерес.
   Далее,  вкратце  -  о  переходе  через  Вигдкунь-Янг'манг  с   этаким
ненавязчивым самокритичным юморком.
   Интерес усугубился.
   И наконец, уже после ужина, на веранде: гвоздь программы -  а  знаешь
ли, дорогая, я ведь лично знаком с Ози Гутелли! И довольно близко...
   Взрыв недоверия. Презрение к треплу. Правильно, так  и  надо,  милая,
так и нужно, радость моя. Ругайся, ругайся... а  теперь  посмотри-ка  на
карточку, а?
   Все. Готово. Приехали. Поцелуй, распахнутые глаза и  шквал  вопросов.
Методика отработана досконально, и не помню случая, когда дала бы сбой.
   Короче,  я  дал  ей   исчерпывающую   информацию,   перемежая   факты
заслуженными поцелуями. Мы с Ози ведь  и  вправду  знакомы,  вот  только
репортажа на эту тему у меня так и не получилось. О чем было  писать?  О
том, как, ни слова не вымолвив, бухая в тюльку, корова взгромоздилась на
меня и принялась ерзать, пыхтя и подвывая? Или о том, как  в  пять  утра
заявился восстанавливать семью ее девятый муж - или  восьмой?  -  ну,  в
общем, тот, который абсолютный чемпион по боевому къям-до? Отдам должное
Ози: она закрыла меня своим телом в полном  смысле  слова,  и  пока  они
восстанавливали семью прямо на коврике в прихожей, я летел без  парашюта
с четвертого этажа, а с балкона вслед  мне  свистел  Озин  импресарио  -
старая лысая скотина, судя по всему, как раз и вызвавшая того бугая...
   Так что ни слова о  личном  знакомстве  с  мадемуазель  Гутелли  моим
золотым пером не написано. Но сняться-то на память мы успели! И грех  не
пользоваться этой универсальной отмычкой, отпирающей  в  отпуске  дверцы
любого, самого неприступного сейфа.
   Гуляя по закоулкам парка, мы с Эльмирой успели достичь многого.  Даже
очень. Но не всего. Поэтому заключительную байку о Черном Муаммаре и его
последнем караване я завершал уже в номере. Здесь,  где  волны  кондишна
разгоняли духоту, накал страстей Черного Муаммара мгновенно потускнел на
фоне прочего, и только к трем часам ночи мы  смогли  наконец  более  или
менее спокойно обсудить, стоит ли все-таки выключать свет, и если да, то
кому это следует сделать. Вставать обоим было лень...
   Утром  меня  посетило  ощущение,  что  мною   попользовались.   Дама,
несомненно, была довольна, я, в сущности, тоже, но  практически  ничего,
кроме шевеления и шепота, не  помнилось,  а  это  скверно.  Мне  следует
контролировать себя,  особенно  сейчас,  когда  мнение  только  начинает
делаться. Ну-ка, не стрепанул ли я, часом, чего о Договоре?  Не  приведи
Аллах! Контрольная Служба таких ляпов не прощает,  можно,  часом,  и  не
проснуться однажды; за доверие приходится  платить,  хотя  бы  другим  в
науку...
   Нет, вроде ничего такого не было.  Да  и  при  чем  тут,  собственно,
пляжная девочка Лемурка?..
   И все же нечто не давало покоя. Ощущалось  этакое,  скажем,  томление
духа. Стоило бы, конечно, довериться интуиции и повспоминать получше. Но
- не вышло. Нежная  ладошка  прошлась  по  моей  беззащитной  груди,  по
животу, ласково потеребила ниже...  и  стало  понятно,  что  между  нами
далеко не все еще прояснено и необходимо немедленно уточнить позиции.
   Уточнили. Стороны пришли к обоюдному удовлетворению.
   Примерно через час я заказал кофе в постель.
   А потом,  поплескавшись  в  бассейне  и  наскоро  устроив  повторение
пройденного, мы с Лемуркой выбрались наконец в мир.
   И тотчас же, прямо на лифтовой площадке, меня хлопнули по плечу.
   - Стоять!
   Я оглянулся. Никого.
   Новый тычок. Теперь - спереди, под микитки.
   - Стоять, я сказал!
   Ненавижу эти дешевые штучки. Я крутился на месте,  а  Лемура  и  пара
случайных попутчиков уже начали недоуменно переглядываться.
   - Ладно, Алек, хватит! - взмолился я. И получил пощаду. Стервец Холмс
возник из ниоткуда, и мы обнялись. Лемуру  Алек,  похоже,  не  узнал,  а
напоминать об Уолфиш-Бее надобности не было.
   - Ну что, в бар? - поинтересовался я.
   Лемура пожала плечами, Она явно не выспалась и выглядела сейчас  если
и не на свои годы, то на х