ложить без проволочек. Тем паче что гибель брата  наставника
чревата  достаточно  серьезными  последствиями,  вплоть  до  выговора  в
приказе...
   Не  успел  он  прокрутить  рычаг  полевого   телефона,   как   восемь
багрово-черных  стрел,  вырвавшись  из-за  дальних  холмов,  захлестнули
заставу и смешали в  крошеве  желтые  хижины,  зеленый  дерн  и  красные
обрывки человеческих тел.
   Восемьдесят Пятая погибла почти мгновенно, не успев огрызнуться. И  к
останкам ее уверенно и  нагло  двинулись,  торжествующе  задрав  орудия,
тяжелые густо-оранжевые полусферы - уже не легкие броневики, но тяжелые,
неуязвимые для ручных гранатометов имперские танки.
   И не было времени размышлять.
   Ту Самай приподнялся. Подтянул колени. Сдерживая  тошноту,  встал  на
ноги, заставляя себя не шататься.
   - Ладжок!
   - Да, брат кайченг! - Один из чудом уцелевших мальчишек, тот самый, в
не по росту большой форме с засученными рукавами, покачиваясь, вытянулся
перед кайченгом.
   - Борец Ладжок, беги! Доберись до штаба и скажи, что это война!
   Паренек  с  ужасом  смотрел  в  искаженное  лицо  командира  -  глаз,
выскочивший из орбиты и повисший  на  тоненькой  нитке  нерва,  придавал
кайченгу вид ночного демона Гр'г, выпивающего души младенцев...
   - Я не пойду!
   - Это приказ!
   - Я не пойду! - Голос мальчишки едва не сорвался в визгливый плач.
   - Пойдешь... - Кайченг вытащил пистолет.
   - Нет! - Ладжок, дрожа, помотал головой.  -  Я  не  боюсь  смерти.  Я
клялся Любимому и Родному умереть, но не отступить.
   - Мальчик, это война! - У Ту Самая дергались губы, и  глазное  яблоко
трепыхалось из  стороны  в  сторону,  как  маятник  старинных  часов.  -
Понимаешь?.. Это война, а у нас уже нет связи. Беги, сынок...
   Почти просьбой прозвучал приказ, и, наверное,  именно  это  заставило
наконец парнишку сорваться с места и нырнуть в  близкие  кусты.  Глубоко
вздохнув, кайченг обернулся:  за  его  спиной,  сомкнувшись  в  шеренгу,
стояли двое.
   Полосатые цепи волнами перетекали Оранжевую линию.
   Все стало простым и ясным.
   Никакой боли. И, как всегда, - никакого страха.
   -  Образцовая  застава  Восемьдесят  Пять!  За  Великую  Свободу,  за
Любимого и Родного - вперед!
   ...И когда струя огнемета накрыла атакующего Ту Самая, он ясно увидел
- обоими глазами! - смотрящие в самую глубину души  строгие  и  ласковые
глаза Вождя.

***

   ОБЪЕДИНЕННОЕ МЕЖГАЛАКТИЧЕСКОЕ АГЕНТСТВО (ОМГА) сообщает:
   ...Популярная дринк-звезда Ози Гутелли прибыла на курорт  Уолфиш-Бей,
планета Земля, с большой концертной программой.
   ...В  Порт-Робеспьере,  планета  Гедеон-2,  состоялась  торжественная
церемония  открытия  первой  сессии  Общегалактической  Конференции   по
проблемам добычи и  использования  боэция.  С  краткими  приветственными
речами  выступили  сопредседатели  Подготовительного  Комитета  Ааво  Р.
Харитонов и Энтони Муравьев-Родригес.
   ...Сенсационная  победа  новобатумского  "Реала"  над  "Челестой"   в
ответном матче одной восьмой кубка Галактики. Счет  6:0.  Шансы  "темной
лошадки" растут. "Челеста" в панике!
   ...Обострилось положение на планете Дархай, Малое Магелланово Облако.
Ограниченные столкновения  вдоль  демаркационной  линии.  По  сообщениям
наших корреспондентов, человеческие жертвы незначительны...

ГЛАВА 2
ДАРХАЙ. ПАО-ТУН

28-й день 7-го месяца 5-го года Свободы. Барал-Гур. 28-й день 4-го месяца 1147 года Оранжевой Эры. 24 мая 2198 года по Галактическому исчислению

   Подтянутые седовласые люди,  удобно  устроившись  в  резных  креслах,
глядели  друг  на  друга  из  кабинетов,  разделенных  многими   сотнями
километров, или, выражаясь по-местному, тысячами ке. Видеофон -  великое
изобретение человеческого гения - позволял им изредка видеться  хотя  бы
так. Увы, личные контакты с некоторых пор были категорически  исключены,
а ведь они давно и хорошо знали друг  друга,  а  здесь,  на  Дархае,  до
заварушки, пожалуй, что и сдружились. Роскошь общения с  себе  подобными
воистину неоценима,  тем  паче  что  с  планет,  подобных  этой,  послов
отзывают нечасто. Если вообще решают отозвать.
   Что скрывать? Более всего  хотелось  им  сейчас  просто  пожать  друг
дружке руки, приятельски похлопать по плечу и, чем черт не  шутит,  даже
пропустить по стаканчику-другому. Но, и еще раз но! Местные политические
дрязги, дикие с точки зрения мало-мальски  цивилизованного  человека,  в
конечном итоге привели не только  к  расколу  страны,  но  и  к  разрыву
Империи с Единым Союзом. Полномочный посол Союза остался в освобожденном
от векового ига Пао-Туне; посол Демократической  Конфедерации  Галактики
покинул город вслед за императорским двором. Впрочем, сие не было  самым
огорчительным: древний Барал-Гур с его несравненными  горными  курортами
ему и раньше нравился больше.
   Значительно горше пережили они прерванную  пять  лет  назад  традицию
совместных рыбалок на уик-энд. А ведь бывало же, да и  как  бывало!  Дон
Мигель, к примеру, умел готовить циципао в белом вине, причем рецепта не
раскрывал  категорически.  "Это  воистину   восхитительно!"   -   сказал
Бессмертный Владыка, по недосмотру попавший однажды на  их  пикничок,  и
попытался всеми доступными средствами, вплоть до откровенного нажима  на
правительство Конфедерации, изъять секрет пряного, восхитительно острого
деликатеса. Понятное дело, тщетно. Гневная нота, прочитанная  разве  что
третьестепенными клерками, затерялась где-то в  архивах,  а  дон  Мигель
после этой досадной случайности частенько сетовал коллеге Хаджибулле  на
вопиющую беспардонность молодчиков из  отдела  "Гр'г"  секретной  службы
Чертога, чье стремление к  кулинарным  познаниям  изрядно  превышало  их
профессиональные способности...
   Да, было время, было и кануло. А теперь, извольте, приходится сидеть,
разделенными километрами, ке, гладкими стеклами экранов  и  остервенелой
ненавистью азартно режущих друг друга аборигенов Дархая... Со строжайшей
инструкцией: никаких разговоров без веских причин!
   Впрочем, сегодня причина была. И не просто веская,  а  более  чем.  И
конфиденциальность предмета беседы, напрочь исключая назойливое и  почти
неизбежное  присутствие  референтов,  давала  возможность  перемолвиться
словцом-другим и о личном, пусть даже совсем немного.
   - Друг мой, позвольте принести вам самые искренние  соболезнования  в
связи с невосполнимой утратой...
   - Благодарю вас, дон Мигель.
   - Улингер также искренне сочувствует вам.. Он не так давно звонил мне
и просил передать при случае, что потрясен до глубины души.
   - Весьма признателен.  Прошу  передать  мою  благодарность  господину
Мураками.
   - Всенепременно, коллега...
   Дон Мигель пытался, но никак не мог оторвать глаз от  стереокарточки,
стоящей на рабочем столе коллеги Хаджибуллы. Эту женщину невозможно было
представить мертвой, и  все  же  она  была  мертва.  Глупейшее  стечение
обстоятельств! Полоса ничейной  земли,  непонятно  чья  террористическая
группка (еще бы! - жена посла, экий лакомый заложник...), попытка  ухода
от погони на горном серпантине, крутой вираж,  мокрая  дорога  и  вечный
здешний туман...
   И все.
   Будь она неладна, эта планета!
   - Время, похоже, еще есть, коллега?
   - Полагаю, да. Ваш  как,  по-прежнему  начинает  аудиенции  минута  в
минуту?
   - Естественно. Как и ваш - митинги.
   - Что ж, подождем полчаса.
   - Позволю себе заметить, коллега, - двадцать восемь минут...
   Обоим отчаянно хотелось болтать о пустяках, о чем угодно, пусть  даже
о потерях и утратах, лишь бы не начинать  того  разговора,  неизбежность
которого, собственно, и свела их лицом к  лицу  около  пультов  "горячей
линии".
   Но пустяки не шли на ум. И словесный теннис шел как бы сам  по  себе:
пас - передача, пас - передача...
   - Будь  проклята  эта  волокита!  Только  сегодня  оформил  до  конца
документацию. А что у вас?
   -  То  же  самое,  коллега.  Однако,  скажу  я  вам,  без  всей  этой
канцелярщины тоже никак. Паритет есть паритет...
   - Однако в наше время такого не было.
   - И слава Богу...
   - Вы полагаете?
   Синхронно   зазвонили    плоские,    пронзительно    алые    телефоны
правительственной связи. Коротко переговорив, послы одновременно  нажали
кнопки отбоя и переглянулись.
   - Ситуация обостряется, коллега?
   - Да уж...
   - Но вы пытались отговорить своего?
   - Из кожи вон лез.
   - Ну и?..
   - Бесполезно. Полагает, что или сейчас, или никогда.
   - С моим та же история. И следовательно...
   - Да, коллега, именно так. К сожалению. Еще позавчера я послал запрос
на Ормузд.
   - Как и я на Гею-Элефтеру. Синхронно мыслим, коллега. И  полагаю,  на
всю квоту?
   - Конечно, на все полсотни. Пусть раскошеливаются.
   - Полностью с вами согласен. Значит, пятьдесят на пятьдесят.  Ну  что
ж, эти игрушки стоят друг друга.  По  крайней  мере,  поверьте,  зрелище
будет красочное...
   Дон Мигель знал, что говорил. Некогда, в юности, еще  до  наступления
Эпохи  Паритета  и  принятия  "Декларации  о  роспуске  армий",  он  был
танкистом, причем неплохим. И по сей день посол частенько перечитывал на
сон  грядущий  что-нибудь  особо   пикантное   из   Гудериана.   Коллеге
Хаджибулле, впрочем, этого было не понять: он тогда  служил  в  авиации,
увлекался Покрышкиным, и встречаться в те  лихие  дни  им,  кажется,  не
доводилось. Во всяком случае лицом к лицу...
   - Без  двух,  -  сообщил  дон  Мигель,  бросив  взгляд  на  массивные
карманные часы. - Как считаете, может быть, все-таки передумают?
   - И не надейтесь. Во всяком случае за своего, - при  этом  Хаджибулла
слегка приподнял бровь и едва заметно ухмыльнулся, - я  ручаюсь.  Начать
он, может, и не начал бы, но уж ответить...
   - М-да, - короткая брезгливая улыбка,  -  мой  тоже  поворачивать  не
станет.
   - Значит, так тому и быть. Время, коллега! Включайте!
   Панели приемников замелькали переливами огоньков, и дружескую  тишину
кабинетов рассек гортанный, несколько  резковатый  для  слуха  землянина
голос:
   - Лг'га-гр'гра инък'йа лг'ге-гр'гийе! Икл'гъе Дархай!
   - Братья и сестры! Дети Свободного Дархая!
   Вождь, вскинув руки к небу, подался вперед, и, на шаг опережая его, к
краю  низкой,  в  полтора   человеческих   роста   трибуны   выдвинулись
молоденькие, цепко вглядывающиеся в толпу автоматчики.
   - Мы не хотели войны, нас вынудили! И не нами пролита  первая  кровь,
но нашу кровь пролили вероломные враги, святую  кровь  свободных  людей!
Всякому терпению  наступает  предел,  и  нет  прощения  тем,  кто  лишен
совести. Веками дархаец-созидатель, дархаец-nруженик и мыслитель был  не
более чем грязью под ногами хищных пиявок, нелюдей в оранжевых накидках!
Кому из вас неизвестно,  какова  была  доля  жителей  гор  и  обитателей
долины? Нет, слова здесь  излишни,  и  память  горька!  Тысячами  жизней
вымощена дорога к возлюбленной Свободе;  спотыкаясь  и  в  кровь  стирая
ноги, падая и умирая в пыли, шли по ней  поколения  наших  предков.  Они
ошибались и находили силы исправить ошибки, они изнемогали в  битве,  но
завещали  потомкам  свою  великую  цель.  И  сейчас  цель  эта  еще   не
достигнута, есть  только  слабые  ростки  грядущих  дней,  когда  каждый
дархаец увидит сияние Солнца. И в том порукою  идеи  квэхва,  постижение
которых исключает ошибки и поддерживает в тяжкий час! Если же  есть  тут
среди вас кто-то, боящийся трудностей пути, -  пусть,  ни  мгновения  не
медля, покинет ряды, и да не осудят его близкие!
   Близорукими, беспомощно прищуренными глазами Вождь всмотрелся в тесно
сгрудившиеся ряды слушателей, словно пытаясь угадать среди многих  тысяч
одного малодушного.
   - Ну же, боязливый брат! Если ты есть, отзовись  и  уйди!  О!  Я  был
уверен, родные,  и  я  не  ошибся  в  вас:  нет  трусов  среди  истинных
дархайцев! А коль скоро так, то важно помнить: мы вступили на свою тропу
осознанно, мы избрали ее без трепета и сомнений, и ничто, никто, никогда
не сможет заставить нас свернуть или остановиться!
   - Дай-дан-дао-ду! - коротким ревом взорвалась толпа.
   И замерла.
   Сотни тысяч восторженных глаз  были  устремлены  на  хрупкую  фигурку
Любимого и Родного. Люди тянули шеи, привставали, подсаживали  на  плечи
детей, дабы и они увидели  все,  не  пропустили  ни  единого  слова,  ни
одного, пусть и самого незначительного, жеста.
   Все они были сейчас единым целым: и долинные лунги, невысокие, плотно
сложенные,  несколько  рыхловатые,   в   традиционных   лвати,   скромно
украшенных двухцветной вышивкой вдоль просторных капюшонов, и  худощавые
каменнолицые лунги гор, чьи ти-куанги, перехваченные плетеными  кожаными
кушаками,  подчеркивали  ширину  плеч,  и  даже  посеченные  ритуальными
надрезами лица жителей Дальнего Загорья нет-нет да и мелькали  в  толпе,
борцы в мятых форменных куртках, нехитро одетые горожане,  селяне,  лишь
недавно обретшие кров в столичных предместьях, дети,  юноши,  готовые  к
битве, и даже почти старики -  кое-кому  едва  ли  не  за  пятьдесят,  -
некоторые из них помнили еще те времена, когда далеко в Загорье полыхало
пламя мятежа четырех ван-туанов и  безумный  Огненный  Принц  Видратъхья
называл себя Бессмертным Владыкой...
   И каждый из них, все вместе и любой по отдельности, ощущал себя в эту
нескончаемую  минуту  всего  лишь  крохотной  искоркой  могучего  факела
Свободы, зажженного восемь лет назад этим худощавым, в общем-то нестарым
еще, но совершенно седым человеком.
   Впрочем, человеком ли?
   Да, конечно! И в то же время - нет! Ибо далеко не каждому  из  ста  и
ста поколений под силу возродить из  праха  источники  духа,  засыпанные
глиной безверия, и слить их вновь в могучую реку.
   Людей - мириады. Вождь - один...
   - Прими же нашу клятву, Пао-Тун, сердце  Свободы:  пока  бьются  наши
сердца, пока сила жива в наших душах, ложь и угнетение не осквернят улиц
и проспектов твоих!
   Великий  город  Пао-Тун  пятнистой  курткой  борца  распластался   на
окровавленном глиноземе долины.  Пять  лет  назад,  после  многомесячных
кровавых  боев,  здесь  простирались  только  развалины.  И  невозможным
казалось  восстановить  хоть  что-нибудь   из   разрушенного,   многажды
сожженного, сровненного с  землей.  Но  Вождь  приказал,  и  невозможное
сделалось явью. Не  боги,  трусливо  сбежавшие  вместе  с  полосатыми  в
надменный Барал-Гур, а люди, простые люди, замершие сейчас  перед  грубо
сколоченной  трибуной,  возродили  его  во  всей  красе  и  сделали  еще
прекраснее  по  безошибочным  наметкам  Любимого  и  Родного.  На  смену
бессмысленным хрустальным пагодам, на место бестолково вычурных янтарных
дворцов и слащавых изгородей пришли  стройные,  словно  шеренги  героев,
районы новостроек. И только проспекты так и остались незамощенными,  ибо
в непостижимой мудрости своей, коснувшись  утоптанной  за  века  твердой
земли, сказал Вождь: "Обычаи следует чтить, традиции должно уважать!"
   -  Родные  мои!  В  последнем  издыхании  своем  враг  очень   силен,
безжалостен и опасен. Его ничто не  остановит,  если  мы  не  сплотимся.
Смотрите!
   Один  из  автоматчиков  охраны  вытолкнул  к  самому   краю   трибуны
изжелта-бледного  мальчишку  в  рваном,  свисающем  опаленными  клочьями
армейском комбинезоне.
   - Этот юный герой  -  вестник  Восемьдесят  Пятой,  отныне  и  навеки
Бессмертной  заставы.  Двадцать  семь  их  было,  родные,  всего  только
двадцать семь! Но, сколько могли, они сдерживали  дивизии  врага  и,  не
отступив ни на шаг, пали смертью героев. Почтим их память!
   - Дай. Дан. Дао. Ду, - мерно произнесла площадь.
   - Чем можем мы воздать павшим братьям? Будь славный кайченг Ту  Самай
с нами, он по праву стал бы даоченгом. Но он спит вечным  сном,  завещав
нам жизнь и борьбу. И я думаю, что юный борец А Ладжок не посрамит этого
звания...
   Из толпы вырвался крик:
   - Равняемся на Ладжока!
   И тысячеголосое эхо многократно облетело площадь из конца в конец.
   - Мальчик, с честью носи эти нашивки! Будь достоин памяти  павших.  И
помни: народ не любит угнетателей!
   Вождь притянул подростка к себе и  заглянул  в  усталые,  шальные  от
счастья глаза.
   - Борьба продолжается. Мы победим!
   Любимый и Родной чуть обернулся,  кивнул,  и  тотчас  же  из  глубины
трибуны выдвинулся и встал рядом с ним у сдвоенного микрофона коренастый
колючеглазый человек в  пятнистом  комбинезоне  без  знаков  различия  и
расшитой характерным горским узором шапочке.
   - Свободные дархайцы! - Возвысив голос, Вождь обвел взглядом толпу. -
Сегодня на восток отправляются первые дао. Им  не  под  силу  опрокинуть
противника, их задача - любой ценой задержать его. Любой  ценой!  -  Без
права пасть раньше, чем подойдет подмога! Я хочу сообщить  вам,  друзья,
что час назад вашей волей я  назначил  на  пост  командующего  восточным
фронтом...
   Словно дразнясь, Вождь выдержал длинную паузу.
   - Таученга Нола Сарджо, славного Тигра-с-Горы! Тот, кто первым  вошел
в Пао-Тун, не отдаст священную столицу оранжевой своре!
   Площадь восторженно взвыла. Подчиняясь  властному  жесту  Любимого  и
Родного,  Нол  Сарджо,  коротко  стриженный,  очень  немолодой  на  фоне
автоматчиков - далеко за тридцать - пригнул пониже раструб микрофона.
   - Я не мастер говорить. - Хрипловатый, спокойный голос его  приглушил
шорох толпы. - Они захотели, они  получат.  Мы  победим,  сказал  Вождь.
Значит, так и будет.
   Таученг вскинул руку в приветствии и, сделав шаг назад, исчез из поля
зрения. Миг спустя скопище начало редеть. Из шеренг, строем расходящихся
по жилым кварталам, время от времени доносилось:
   - Дай-дан-дао-ду!
   Адъютант,  неслышно  возникнув  на  трибуне,   почтительно   наклонил
вихрастую голову.
   - Посол ожидает, брат Вождь...

***

   ...Плотный  ворс  ковров,  скрадывая  стук  каблуков,  гасил  четкие,
уверенные  шаги,  и  сквозь  тяжелое  золотое  шитье  оранжевых  портьер
приглушенно доносился перезвон мириад священных  бубенцов.  От  двери  к
двери, мимо  вытягивающихся  в  струнку  гвардейцев,  почти  не  обращая
внимания на ловко припадающих к стопам евнухов и подчеркнуто не  замечая
проносящихся подобно летучим  мышам  безмолвных  соглядатаев,  начальник
Генштаба прошел к высоким резным вратам внутренних покоев Владыки.
   Как  всегда,  подтянутый  и  сдержанный,   он   миновал   предвратные
курильницы, по обычаю втянув ноздрями благовонный дым из левой и выдохом
изо рта обеспокоив  дым  над  правой,  омыл  лицо  ладонями,  переступая
узорный порог, и, не опускаясь на колени, склонил  голову  перед  пустым
троном Бессмертного Владыки ровно на столько, на сколько  полагалось  по
ритуалу лицу, принадлежащему к первому из Семнадцати Семейств.
   И  не  было  или  во  всяком  случае  почти  не  было  в  его  голосе
предписанного негласным церемониалом почтительного придыхания.
   - Да будет Известно Затмевающему Свет: первый этап операции  проведен
без серьезных отступлений от плана Генштаба. Оранжевая линия взломана!
   Холеное лицо Владыки осталось бесстрастным.  Выйдя  из-за  огромного,
едва ли не в четверть коу-му, письменного стола, совершенно терявшегося,
впрочем, в углу рабочего кабинета, Затмевающий Свет благосклонно  кивнул
начальнику Генштаба и, взойдя по трем  нефритовым  ступеням,  воссел  на
упругие подушки трона, под  гигантской  крылатой  короной,  удерживаемой
тремя же цепями, свитыми из трехсот тридцати трех тысяч золотых нитей.
   Скромный будничный лвати,  расшитый  озерными  цветами  и  драконами,
казался неуместным на фоне этого сиденья, источающего сияние,  и  только
строгость посадки да узкий алмазный обруч на лбу  императора  не  давали
забыть, что это не простой смертный, чудом оказавшийся в  святая  святых
Чертога.
   - Продолжайте, маршал. - В отблесках хрустальных светильников толстые
линзы очков Владыки казались отливающими багрянцем...
   - На северном направлении  войска  Затмевающего  Свет  углубились  на
территорию мятежник