го  истинного  дархайца  присутствием  так  называемой
Демократической Конфедерации Галактики под небом Дархая. От вашего имени
я говорю "вон!" двуличному подонку! - Палец вождя указал на дона Мигеля.
- Я счастлив и горд тем,  дорогие  сограждане,  что  могу  сообщить  вам
решение Высшего Совета Равных о разрыве дипломатических отношений с этим
мерзавцем!
   Дона Мигеля изъяли с трибуны почти незаметно, а  ошарашенный  коллега
Хаджибулла спустя минуту, утонувшую в реве, услышал:
   - Впрочем, не все, пришедшие со звезд, были подобны  тем,  которых  я
назвал. Были и иные, неизмеримо более достойные. Но наша страна  уже  не
ребенок. Да, воспитателей следует чтить,  опекунов  надлежит  уважать  -
однако  неизбежно  наступает  возраст  зрелости,  и   опека   становится
обременительной. Не хватит слов в мудром дархи, чтобы выразить  во  всей
мере благодарность Дархая братьям из Единого Галактического Союза.  Они,
и только они, помогли нам достигнуть Единства! Они, и никто другой, были
рядом, когда на месте наших кузниц вставали заводы! Они, бескорыстные  и
заботливые, учили нас искать дорогу в небо!!! Только благодаря им Дархай
подрос и окреп. Вы слышите? Как  и  во  все  дни,  ревут  экскаваторы  в
карьере "Заветы Аршакуни". Но, - ликующе выкрикнул Любимый и Родной, - с
сегодняшнего дня они работают уже только на нас!  Дархай  слишком  долго
был бедным родственником, отныне мы сами будем контролировать  добычу  и
вывоз наших национальных богатств! Мы говорим: "Спасибо за все!" Единому
Галактическому Союзу. Мы говорим:  "Спасибо  за  все!"  его  бессменному
послу, ставшему нам родным братом, -  Хаджибулле.  И  мы  от  всей  души
сожалеем о том, что драгоценное здоровье нашего верного друга, неустанно
консультировавшего и проверявшего нас в течение  десяти  лет,  подорвано
туманами Дархая. В добрый путь, дорогой и любимый брат!
   Пятнистые молодцы, неслышно возникшие из миг назад пустовавших глубин
почетной ложи, накинули на шею Хаджибулле желто-оранжевую  ленту  ордена
Заслуг и под локотки, нежно, вывели его прочь.
   И только по пути в космопорт так и не  успевший  уложить  вещи  посол
сообразил, что его отзывают...
   В центре же площади те же парни в комбинезонах не  менее  двух  минут
скучно  орали:  "Ми-лый-брат-Хад-жи-бул-ла-счаст-ли-во-го-пу-ти!  Пу-ти!
Пу-ти!"
   Вождь вскинул руки.
   - Родные мои! Я знаю: все вы с  понятным  нетерпением  ждете  парада,
демонстрации грозной, признанной всею Вселенной, мощи наших несокрушимых
миньтау. Признаюсь: и мне хотелось бы немедленно подать  знак  к  началу
шествия. Но сегодняшний день необычен, это день истины, когда  срываются
все личины и разбиваются все фальшивые бубенцы. Воздав  должное  друзьям
Дархая и по заслугам указав должное место врагам, я хочу  сообщить  вам,
соотечественники, и о нескольких ничтожных ублюдках, гнилостных  вшах  в
победно сияющем оперении птицы токон!
   Гул  и  шелест  голосов  оборвались   в   единый   миг,   и   вязкую,
ошеломленно-жадную тишину, казалось, можно было теперь резать  на  куски
обычным ножом.
   - Омерзительная банда оборотней в честных  пятнистых  комбинезонах  с
омерзительной оранжевой  подкладкой,  укрытой  от  чистых  глаз,  сумела
пробраться  на  командные  посты  в  Армию  Единства,   внедрила   своих
прихлебателей повсюду и, ненавидя славные достижения своего собственного
народа, надеялась вернуть власть беглой крысе, именовавшей некогда  себя
императором! Они готовили свержение Высшего Совета Равных и, более того,
в своем кругу открыто глумились над тем, что во исполнение вековой мечты
простого дархайца проспекты Пао-Туна были  покрыты  надежным,  лучшим  в
мире асфальтом!
   Людское скопище охнуло.
   - Оборотни и сейчас стоят среди нас, здесь,  уверенные  в  надежности
своих масок. Но они забыли: ничто не остается скрытым от бдительных глаз
народа. Их имена известны страже, и сегодня они ответят за все.  Сорвите
с них нашивки, братья борцы!
   По нижнему ярусу трибуны  -  слева  и  справа  -  пробежала  короткая
судорога. Ловкие руки  охранников  мгновенно  скрутили  десятка  полтора
человек, стоящих чуть ниже А Ладжока, и Вождь остался на  глыбе  трибуны
совсем один. Внизу, в скопище  людей,  кто-то  протестующе  вскрикнул  и
тотчас осекся; толпа сомкнулась и вновь замерла.
   - Смотрите же на их шакалий оскал! Это  они  предали  и  убили  моего
любимого бойца, бессмертного героя Ту Самая! Это они погубили Юх Джугая,
моего верного и доброго ученика! Они подстроили  гибель  моему  Далекому
Брату Андрею Аршакуни! Они  вступили  в  сговор  с  лютым  врагом  всего
доброго и светлого, злобным фанатиком Тан  Татао,  покусившись  на  идеи
квэхва, на нашу единственную дорогу!!! Но они просчитались, ибо  забыли:
Око Единства не дремлет!
   Никто из вопивших во всю глотку "Дай-дан-дао-ду!", никто из глядящих,
задрав голову, на Вождя, не обращал  внимания  на  худенького  очкастого
человека, державшегося в подчеркнутом отдалении от Любимого  и  Родного,
где-то на самом-самом краешке трибуны...
   - Но кто же возглавлял  их,  этих  гнусных  перевертышей?  Вы  хотите
знать, и вы имеете право узнать! Я назову вам  это  имя,  вчера  еще,  к
стыду нашему, бывшее  гордостью  и  славой  Дархая,  а  ныне  отмеченное
несмываемым пятном гнусной измены и предательской скверны...
   Вождь сделал длинную,  мастерски  затянутую  паузу  и,  чуть  понизив
голос, бросил в вязкое молчание толпы:
   - Нол Сарджо!
   В гуще народа что-то  екнуло,  словно  селезенка  утомленного  долгим
переходом куньпингана.
   - Да, Нол Сарджо! Таученг Нол Сарджо! И  хочу  спросить  вас,  братья
мои: чего не хватало ему, этому пресловутому Тигру-с-Горы? Разве не  был
он долгие годы первым заместителем главы Высшего Совета Равных? Разве не
воздал ему народ все мыслимые почести, разве не увенчал высоким  званием
Героя Единства? И что же? В  темных  углах,  в  потайных  закоулках,  на
бесстыжих, поправших все каноны целомудрия пиршествах  плел  он  грязные
интриги, сколачивал банду беспринципных  заговорщиков,  мечтая  о  месте
начальника Генштаба Империи!
   Площадь всхлипнула, словно от невыносимой боли.
   - Да, друзья мои, да! Трудно, почти невозможно поверить в подобное! И
сам я не раз проверял и перепроверял факты, пытаясь  найти  в  них  хоть
каплю вымысла, навета или клеветы. Я долгими ночами не смыкал глаз...
   Каждое слово звучало сейчас с искренним печальным надрывом.
   - Да! Я ночами не смыкал глаз, листая старые документы.  И  рядом  со
мною, вопя о  справедливости,  стояли  доблестные  защитники  Кай-Лаона,
оставленного  таученгом  Сарджо  на  растерзание  имперским  убийцам.  И
Огненный  Принц  Видратъхья,  скорбный  предтеча  нашей  борьбы,  первым
поднявший меч против демонов  из  поднебесья,  являлся  ко  мне,  умоляя
покарать того, кто предал его  в  жестокие  руки  палачей!  И  я  решил:
преступник должен встать здесь, рядом со мною, и перед  вами,  на  ваших
глазах, родные, смыть с себя пятно подозрений  -  или  открыто  признать
свою вину!..
   Казалось, даже  легкий  ветерок  умолк  вместе  с  Вождем  и  людьми,
превратившись в сгусток напряженного, истового внимания.
   - Но! - Взвившись  в  небо,  высокий,  выверенно-металлический  голос
оратора вспорол облака, напугав медленно кружащих там токонов. - Так  не
случилось! Страшась ваших гневных очей, струсив  предстать  перед  лицом
преданного им народа, не имеющий стыда негодяй  предпочел  пустить  себе
пулю в лоб, получив повестку о явке на  собеседование  к  Оку  Единства!
Нужны ли, есть ли вообще высшие доказательства  признания  своей  вины?!
Так будь же проклята и забыта сама память о подлом оранжевом отродье!
   - Дай-дан-дао-ду!!! - взвыло внизу, под трибуной, и толпа почти сразу
подхватила призыв динамика.
   -  Однако,  -  голос  Любимого  и  Родного  стал  мягким,  дружеским,
исполненным любовью, - яд измены свертывается, коснувшись  чистой  души.
Родной сын предателя, Лон Сарджо, услышав разговоры недостойного отца  с
дружками, без размышлений сообщил о них тем, кому следовало  знать.  Вот
он, этот юный герой!
   Некто невидимый подал Вождю крохотного мальчугана,  и  А  Ладжок  без
всякой натуги поднял его высоко-высоко над нефритовым парапетом.
   - Своим беспримерным подвигом борец Лон Сарджо спас свое честное  имя
от скверны, смыл с себя клеймо, лежащее на опозорившей себя  семье.  Ему
всего лишь шесть лет, и пока еще он совсем дитя. Но придет день, и  -  я
не сомневаюсь! - Лон Сарджо станет одним из  тех,  кем  по  праву  будет
гордиться Дархай наших сыновей и внуков. Звания таученга не будет отныне
в великой Армии Единства;  вашей  волей,  соотечественники,  я  принимаю
главнокомандование  на  себя.  Но  уже  сейчас  я  называю  Лона  Сарджо
кайченгом и верю: он не посрамит доверия трудового народа!
   Любимый и Родной ласково погладил пунцового от  гордости  и  смущения
мальчугана по вихрастой макушке.
   - Мальчик мой! С честью носи эти  нашивки.  И  помни,  крепко  помни:
народ не любит угнетателей!
   Из толпы вырвался крик:
   - Проклятие Нолу Сарджо! Равнение на Лона!
   Вождь устало, совсем по-домашнему, прокашлялся.
   - Подвиг славного Лона Сарджо еще и еще раз подтверждает: наша  сила,
наше будущее - это молодежь. Ей строить светлое завтра, ей и  карать  по
заслугам тех, кто посмел встать на пути этой великой стройки.  По  праву
должен был бы сделать это сегодня замечательный герой Лон Сарджо. Но  он
еще слишком мал, не силою духа  своего,  но  силою  рук.  И  потому  его
наставнице, лучшей  ученице  Юх-Джугай-Тунской  образцовой  школы  имени
Огненного Принца, маленькому знатоку больших идей квэхва Тиньтинь Те  я,
от имени всех вас, братья  и  сестры,  доверяю  размазать  по  священным
камням нашей столицы этих нелюдей!
   Мальчуган  исчез,  на  его  месте  возникла   миниатюрная   девчушка.
Запечатлев на чистом детском лобике братский поцелуй, Любимый  и  Родной
осторожно опустил Тиньтинь Те. На ходу одергивая строгую форму отличницы
первого разряда с белыми нашивками звеньевой, девочка, четко  ступая  по
просторным плитам парадной лестницы, спустилась с поднебесья.
   Танк, замерший  в  строгом  треугольнике  величественных  монументов,
приветливо распахнул люк.
   Изваяния смотрели на девочку.
   Простое, мужественное, по-крестьянски скуластое лицо Ту Самая...
   Вдохновенный лик Юх Джугая,  исполненный  печального  благородства  и
надежды...
   Резкие, четко вылепленные, совсем не дархайские черты Андрея Аршакуни
- или же все-таки Джеймса О'Хара?..
   Они ни капли не походили друг на друга, но все трое чем-то  неуловимо
напоминали Вождя.
   Чем? Кто посмеет задаться вопросом...
   На чистой полосе бетона под самой стеной трибуны растерянные  люди  в
новеньких  комбинезонах  со  свежеоборванными  нашивками   миньтаученгов
высшего и первого уровней покорно укладывались в ряд перед танком.
   Рев толпы перекрывал грохот двигателя:
   - Дай-дан-дао-ду!

ЕЩЕ НЕСКОЛЬКО ОТРЫВКОВ ИЗ "ОБЩИХ РАССУЖДЕНИЙ"
(Продолжение пролога, а возможно, и начало эпилога)

   Да-с, дети мои... Времена, как сказал поэт, не выбирают, в них  живут
и умирают, и это верно, и это, прямо скажем, правильно. Но что  касается
конкретно нашего времени, так  в  нем,  как,  впрочем,  и  во  все  иные
времена, среди паствы Господней встречались и агнцы, и  козлища.  Причем
значительно чаще, чем хотелось бы, во всяком случае мне, пастырю,  пусть
и бывшему, попадались как раз последние. Хотя, с другой  стороны,  и  то
сказать... возьмешь, бывалоча, за  грудки  эдакое  козлище,  припрешь  к
стеночке, вопросишь: "Кто еси?" - так оно тебе и  ответствует  без  тени
сомнения:  "Агнец  Божий  есмь!",  и  ведь  опровергнуть-то  сие   никак
невозможно, что более всего и препечально.
   Вот тут-то и сядешь, и задумаешься при  нынешнем-то  плюрализме:  чем
черт, прости Господи, не шутит, а может, и оно, козлище сие злосчастное,
где-то в чем-то по-своему право?
   А как раз поэтому, да-да,  именно  поэтому,  прискорбные  события  на
планете Дархай,  при  всей  тленности  и  преходящести  их,  особливо  в
сравнении со всемогуществом  Творца,  уязвили  тоскою  мою  и  без  того
преизлишне   смятенную   душу.   И   вдвойне   прегорестно    восплакала
вышеупомянутая,  душа  то  бишь,  оттого,  что  кровь  -  безвинная  ли?
виноватая? виновная ли без вины? - Бог  то  весть,  пролитая  по  тупому
злоумию сильных мира сего и их присных, под бойкими перьями  борзописцев
из ОМГА превратилась, аки вода в вино, в лимонад. И втройне больно,  что
двое  неразумных  юношей,  павших,  не  успев   и   пожить   толком,   в
бессмысленной  схватке,  остались   в   глазах   равнодушной   Галактики
безымянными  астрофизиками...  но,  впрочем,  о  миллионах   погубленных
дархайских душ так и не узнала бездумно доверчивая аудитория ОМГА...
   Да, сказать по чести, по совести, и я тоже так ничего и не узнал  бы,
не попадись мне на глаза - волею Божией, не  иначе  -  обрывок  жесткой,
очень скверной бумаги с какими-то водяными знаками.
   И на ней - стихи!
   Да-да, возлюбленные чада мои, стихи; я бы, пожалуй, не обратил бы  на
них  особого  внимания  (а  кто  сейчас  вообще,  скажите  на   милость,
интересуется такими пустяками?), не будь  под  ними  подписи  -  "Андрей
Аршакуни". И тогда я что-то начал припоминать, и вспомнил,  и  перечитал
снова... Конечно же, не могли это быть его строчки, любому ясно, но - уж
как хотите! - а врезались они мне в память намертво, потому как  были  в
них и жизнь, и смерть, и вера, и  сомнение  в  ней,  и  многое-премногое
другое. И даже сейчас я могу наизусть процитировать их...
   А что? И процитирую! И ежели кому-то очень уж не по  нраву  такая  по
нашим временам несуразица, как стихи, так пусть он их  и  пропустит  или
вообще не слушает меня, раба рабов Божиих, как бы ни именовал себя  Бог,
смиренного Господнего служителя, двадцать седьмого  носителя  скромного,
но, смею надеяться, не столь уж и бестолкового имени Бенедикт...
   Итак, цитирую:

   Небосвод распахнулся, ненастен и хмур.
   Спой, токон, - пусть узнает отеческий край:
   Если мы до утра не войдем в Барал-Гур,
   Значит, мы недостаточно любим Дархай...
   И чтоб этот упрек сто столетий вперед
   Не лежал на потомках позорным клеймом -
   Пусть подавится бездна, пусть пропасть в мученьях умрет,
   Захлебнувшись в крови, поперхнувшись раздавленным злом!
   И на танках по плоти, считая последние ке,
   Растирая хрусталь, сокрушая проклятый нефрит,
   Пусть миньтау пройдут и внесут в город Зла Золотое Копье,
   Что оранжевых демонов черное сердце пронзит!

   (Стихи Игоря И. Нечитайло)

   Вот так-то. Казалось бы - Дархай, глубинка, никакого тебе политеса, и
все же...
   Кто-то скажет: апокриф. Да,  не  исключаю.  И  все  же,  полагаю,  вы
поймете, почему, прочитав и перечитав сии строфы, я отложил все  дела  и
сел за составление специальной энциклики. И не знаю уж, чем конкретно на
этот раз, но чем-то она, моя всем известная энциклика "Dе mortuis..."  достала-таки  власти  предержащие!  Собственно  говоря,   мои
воззвания и без того редко прорываются в свет.  Никакой  цензуры,  упаси
Боже, не те времена,  и  все-таки  -  вы  же  знаете  нашу  систему.  То
"преждевременно, Ваше Святейшество", то "после драки кулаками не машут",
то "вопрос вентилируется  в  верхах",  и,  в  конце  концов,  "извините,
проблема закрыта!".
   И не приходится удивляться, что дражайший  мой  эскулап,  магистр  ди
Монтекассино, прочитав (а как без этого?),  тут  же  и  перезвонил  куда
следует; спустя день вместо обычной улыбчивой  сестрички  с  одноразовым
шприцем ко мне в палату явились - задом отвечаю, с его наколки!  -  двое
очень вежливых  и  просто  на  диво  компетентных  представителей  неких
организаций, корочками коих под носом у меня повертели,  но  в  руки  не
дали.
   Они вели себя вполне прилично: не хамили, не дерзили и,  как  это  ни
странно, даже не допрашивали - во всяком случае  формально.  Но  зато  в
течение битых трех часов, спасибо, хоть  с  перерывом  на  обед,  они  с
шутками и прибаутками наперебой  домогались  чистосердечного  признания,
откуда мне, собственно, все это известно и, в первую голову, где я, черт
побери, взял стишки...
   Я же сидел паинькой, время от времени крестился  и  кротко  повторял:
"Все от Господа Бога Нашего, дети  мои,  все  от  Него,  и  ни  от  кого
иного..."
   Уходя, один из них что-то прошептал на ушко напарнику, и тот покрутил
пальцем у виска. Гадкий человечишко,  наверное,  думал,  что  я  сплю  и
ничего не вижу. А я так по сей день и не пойму толком,  кто  же  из  нас
троих был более здрав рассудком.
   Впрочем, как бы то ни было, а жизнь шла своим чередом. В рамках  моих
профессиональных  интересов  во  всяком  случае  Сын   был   по-прежнему
единосущен Отцу (хотя проблема подобосущности тоже  подчас  вставала  на
повестку дня), Аллах оставался "акбар", Кришна -  "хари"  и  "ом  мани",
всему вопреки, пребывало "падме хум". И это было  правильно.  Во  всяком
случае за пять лет после событий на Дархае четверо антипап (ибо я,  папа
истинный, злобствование врагов поправ, жив!) отдали душу уж не знаю кому
- надеюсь, что все-таки Господу...
   И в тварном мире тоже все шло без особых изменений.
   Или почти без изменений.
   Вот только однажды пришла мне посылочка с  того  самого  пресловутого
Дархая. Добрейший мой синьор Джамбатиста, как водится, порылся в ней, не
обнаружил ничего предосудительного и  для  себя  интересного  и  любезно
передал по назначению. В черном ящике  покоился  упакованный  в  стружку
объемный портрет совсем молоденького отрока по имени А Ладжок и  письмо,
состоящее из трех пунктов.
   Первый извещал меня (!), что Бога  нет,  а  есть  Железный  Вождь  А,
коему, в связи с отсутствием Бога, все дозволено.
   Пункт второй подчеркивал стальную  волю  упомянутого  привести  народ
свой в рай (!!), непонятно только, в какой конкретно...
   Третий же настоятельно рекомендовал мне бросить все и незамедлительно
начать молиться за торжество  богоугодных  и  христолюбивых  (!!!)  идей
квэхва.
   Взамен гарантировали пайку ла трижды в сутки.
   В левом нижнем углу портрета  было  начертано  -  коряво  и,  видимо,
собственноручно: "Приказываю долго жить. Любимый и Родной".
   К великому моему сожалению, из-за габаритов подарка уместить  его  на
стене не представилось возможным...
   Если мои данные точны, аналогичные презенты получили и лидеры великих
держав. А получив, задумались, а подумав, решили, что  старые  доктрины,
хочешь не хочешь, придется ломать. Ну и, естественно, строить новые...
   Сатангам прибавилось работы.
   После долгих и утомительных консультаций  было  решено  действительно
распустить армии. Во всяком случае, сократить настолько, что это уже, по
факту, и было форменным упразднением. В самом деле: какая  война,  ежели
некому воевать? Вполне логично. А для-ради порядку и дисциплины  решили:
вполне достаточно и разнообразной полиции. Что же касается  оружия,  так
от него предполагалось избавиться впоследствии, поэтапно, благо  имелись
у сатангов на сей счет некоторые специфические, вслух  не  высказываемые
соображения.
   Решено - сделано, к великой радости мам и пап тех юных дубинушек, что
рвались в секретные (Боже ж ты мой, да для кого, кроме наивных  дурочек,
сие было секретом?) училища и прочие  академии.  Сопляков  же  никто  не
спрашивал,  и  они,  оставшись  с  носом,  побрели  избирать  себе  иную
романтику.
   Стратеги же наши доблестные и тактики особо  не  ликовали,  однако  и
они, правду сказать - не без ворчания, но покорились; не  могу  сказать,
чтобы смирились, нет, протестовали, конечно, не без  этого,  но  протест
ограничился  возникновением  массы  бурчливых,  весьма  оппозиционных  и
воинственных - к счастью, только на словах - ассоциаций...
   Понятное дело, и Господь тому свидетель, ни на размеры  пенсиона,  ни
на соответствующее  заслугам  уважени