нно он загнал животное в угол, вместе с Сэмом далеко обставив остальных гостей. Вернулся он таким счастливым, каким Лидии не случалось видеть его по меньшей мере полгода.
     На другой день ни свет ни заря они снова отправились на природу. Двое слуг вели каждый по своре псов, специально натасканных на зайца. Лидии довелось наблюдать этот большой выход из окна. Будь она внизу, она бы высказалась, что для охоты на зайца нужен разве что мешок камней.
     Охотники не возвращались до самого вечера. За это время из Лондона на имя Лидии была доставлена посылка. Адрес ничего ей не сказал, но в сопроводительной записке стояло: "Желаю хорошо провести время. Сэм". В посылке оказалось шесть книг из серии "Буффало Билл", ни одной из которых не читали ни она, ни Клив. Остаток дня Лидия провела в своей комнате за чтением. Она даже отказалась спуститься к ужину, так что Роуз пришлось нести еду наверх. Это оказался жареный заяц под соусом из каких-то ягод - не черничным, но тоже достаточно изысканным.
     На другой день она увидела Сэма - впервые со дня злополучного состязания, да и то лишь ближе к вечеру. До обеда гости стреляли гусей в заболоченной части поместья. У самых азартных охотников был до предела измученный вид. Лидия подсела к Сэму и вовлекла его в разговор, причем старалась говорить только приятное, еще накануне решив, что искупит свою недавнюю грубость удвоенной любезностью.
     Сэм, со своей стороны, держался с удвоенной осторожностью, словно каждую минуту ожидал подвоха. Никогда еще они не были так сдержанны друг с другом, и было это сродни отчуждению. Они не умели держаться в строгих рамках и оставаться самими собой. Вскоре Лидия почувствовала, что близка к истерике. Ей было не по себе, еда постепенно потеряла вкус, а свежезаваренный чай пах плесенью.
     - Я получила посылку, - сказала она, глядя в чашку.
     - Какую?
     - С "Буффало Биллом".
     - Ах, эту! Я отправил ее еще до того, как...
     - Как что?
     - Как понял.
     - Что ты понял?
     Вместо ответа Сэм поднялся с места и покинул столовую, оставив Лидию в унынии.
     После обеда она ждала какой-нибудь весточки от него, но не дождалась. Бесплодное ожидание перешло в глухую тоску, и хотя это было глупо и унизительно, Лидия ушла к себе выплакаться.
     Почему Сэм неожиданно повернулся к ней спиной? Когда он назвал ее сварливой, она это заслужила и не винила его, но с тех пор все изменилось. Он что же, не заметил? За что он ее наказывает? Чего добивается? Ее панталон? Но это уж слишком! Увы, на меньшее он не согласен.
     Вечером Лидия вспомнила про шляпу и сразу воспрянула духом. Сэм любил свой стетсон и, конечно, мог принять его взамен своего выигрыша. Она достала шляпу из укромного места в углу гардероба и села на кровать, чтобы вволю насмотреться на нее на прощание. Фетр был именно таким легким и приятным на ощупь, каким ей помнился. Лидия провела пальцами по краю полей, поправила бусинки, полюбовалась тем, как тень перебираемой ветром занавески рисует на тулье кружевной узор. Наконец она прижала шляпу к лицу, упиваясь запахом Сэма. Еще немного - и она бы передумала.
     Однако со шляпой приходилось расстаться во имя восстановления дружеских отношений. Как же ее передать? Просто отправить с лакеем? Не годится. В знак доброй воли нужно написать хоть пару строк.
     Лидия положила шляпу на старинный, отделанный серебром и перламутром секретер. Роясь в нем в поисках писчих принадлежностей, она то и дело бросала взгляд на стетсон. На лаковой поверхности он был до того лишним, словно это Сэм собственной персоной сидел на секретере, болтая ногами.
     С десяток вариантов записки поочередно отправились в корзину для бумаг. Окончательный выглядел так: "Вот твоя шляпа. Лидия".
     Разумеется, это было слишком сухо, слишком безлико. Лидия выудила из корзины скомканные листки, кое-как расправила и разложила перед собой. Все было или убого, или чересчур сентиментально, вроде: "Вот твоя прекрасная шляпа. Не могу описать, как мне тяжело с ней расстаться! Глядя на нее, я вижу тебя". И прочее, и прочее.
     Лидия сидела, уставившись на кучу мятой бумаги и не зная как поступить. Прежде она не имела понятия, как много в ее душе неизведанных уголков. На светлой и четкой карте ее личности они были словно темные пятна - зачарованные пустоши, бурлившие мистической, колдовской жизнью, чья странная мощь норовила вторгнуться в привычную реальность.
     Не то чтобы она никогда не слышала даже отдаленного зова этой инородной части своей натуры. Пару раз он звучал где-то в глубине и напоминал едва слышный оклик, словно кто-то обращался к Лидии из бесконечной дали. И вот он приблизился, окреп. Теперь он гудел могучим колоколом. Как если бы она пригрела у себя на груди симпатичного лопоухого щенка и сама не заметила, как он вырос в громадного клыкастого волка. Неизведанные уголки ее личности стали средой его обитания. Он то скользил в душе жуткой тенью, то, изголодавшись, терзал ее и рвал.
     Нет, нет! Все это не так! Дело не в пустошах и даже не в Сэме. Она на грани женского недомогания, вот откуда все эти странности. Давно пора!
     Воспользовавшись полным одиночеством, Лидия заглянула в панталоны. Ничего. Не было и боли внизу живота, торой обычно сопровождалось не слишком приятное, но неизбежное явление. Пожалуй, единственным знаком его приближения было чувство наполненности в груди.
     Лидия прилегла, снедаемая тревожными, противоречивы-ми чувствами. Грудь налилась больше обычного, и даже прикасаться к ней было неприятно, почти болезненно. Задержка длилась уже девять дней.
     В памяти всплыли другие странности последнего времени. Она дольше и крепче спала, то ела с большим аппетитом, то не могла проглотить ни крошки. Один вид пищи по утрам вызывал тошноту.
     Нет, нет! Это невозможно! Она не может быть... Даже мысленно Лидия не осмелилась произнести это слово, словно оно могло послужить заклятием, которое превратит подозрения в страшную определенность. Перед мыс-ленным взором прошла череда людей, которые будут в
     Восторге от ее падения, потом тех, для кого оно явится жестким ударом. Ей неоткуда будет ждать помощи. Значит... значит, ничего не происходит! Да и не может произойти. Ведь Сэм обеспечил ей безопасность. Разве он не сказал, что этот способ срабатывает почти всегда?
     Нет... он сказал иначе. Он сказал: срабатывает, как правило.
     Как правило, то есть чаще всего.
     Но не всегда.
     Вернувшись в этот вечер к себе в комнату, Сэм обнаружил на кровати коробку. Озадаченный, он снял крышку и повернул ее к меркнущему свету за окном. И увидел свой стетсон.
     Лидди сказала, что выудила его из ручья и забрала с собой. На этот раз она не солгала. И вот шляпа вернулась к нему, но ведь он не требовал ее назад. Зачем же было так поступать? Не потому ли, что Лидди старалась избавиться от всего, что напоминало ей о нем?
     Сэм достал из коробки запыленный стетсон. На дне покоилась записка.
     "Вот твоя шляпа. Лидди".
     Все верно: "Забирай свою шляпу и иди своей дорогой". Сэм почувствовал такую грусть, что пальцы разжались и шляпа упала назад в коробку. Он прикрыл ее крышкой, чтобы не видеть.
     Последующий день выдался солнечным. Роуз явилась с тостами и чаем, сияя почти так же, как солнце на безоблачном небосводе. Еда показалась Лидии отменной. Все было несравненно лучше, чем накануне, - буквально все, а главное, ее самочувствие. Грех было бы упустить такой выигрышный денек, поэтому сразу после завтрака Лидия оделась для выхода на стрельбище.
     Это случилось, когда она собралась выйти из комнаты. Тошнота накатила внезапно, без всякого предупреждения-О том, чтобы добежать до туалета, и речи не шло, она успела лишь выхватить из-под кровати ночной горшок, где вскоре оказался весь ее завтрак. Отерев рот, Лидия заглянула в горшок - и разразилась "слезами. Где-то с четверть часа она плакала за закрытыми дверями гардеробной, не находя в себе сил хотя бы опорожнить горшок. Это была самая беспросветная четверть часа в ее жизни. Клыкастый волк устал забавляться с ней и просто-напросто проглотил ее. Она была заживо погребена в чреве отчаяния.
     Немногим позже Лидии пришлось явиться пред очи виконтессы, на этот раз в будуар. Худшие подозрения оправдывались: остаток жизни должен был пройти в постоянных вызовах "на ковер". И все это, если хорошенько подумать, в виде расплаты за один-единственный день, прожитый во грехе. Это казалось чрезмерным, ведь родители даже не знали главного!
     Комнаты виконта и виконтессы находились в противоположных крыльях здания. Будуар матери выходил всеми своими окнами на солнечную сторону. Перед одним из них она сидела сейчас за элегантным письменным столиком.
     - Входи, дорогая.
     В углу безукоризненно чистого стола лежала аккуратная стопка бумаг, придавленных книгой.
     - Со мной говорил Уоллес, - сказала виконтесса, поворачиваясь к дочери. - Какая жалость! Я надеялась, что вы найдете общий язык. - Так как ответа не последовало, она нахмурилась, но продолжала тем же вкрадчивым тоном:
     - Не нужно смотреть с таким вызовом, Лидия. Давай поговорим доверительно, как мать и дочь. Признаюсь, ты меня тревожишь.
     Это была самая подходящая минута, чтобы признаться в беременности. Но слова не шли с языка.
     - Тревожиться не о чем, мама.
     - Правда? - На лице виконтессы не отразилось ни малейшего облегчения. - Что ж, пусть будет так.
     Она сняла со стопки бумаг книгу и протянула Лидии. Это был тонкий томик карманного формата в желтом матерчатом переплете. На нем стояло: Сэмюел Дж. Коди. "Техасец в Массачусетсе".
     - Книга! - сказала виконтесса таким тоном, словно не могла этого постигнуть. - Ее подарила мне бабушка... этого человека. Написано как раз тогда, когда он учился в колледже, сразу после службы в банке. К двадцати одному году этот человек уже имел на счету опубликованную книгу.
     - Он служил в банке? - Лидия была не на шутку удивлена. - Никогда бы не подумала!
     - Служил, но недолго. Его уволили.
     Лидия прыснула. Ну, разумеется, уволили! Как же иначе.
     - Этот человек был уволен общим счетом... постой-ка! - Ее мать порылась в бумагах. - С четырнадцати рабочих мест!
     Лидия прыснула вторично. Это заставило виконтессу обратить к ней взгляд, разом и сердитый, и встревоженный. Очевидно, она хотела, но не могла разобраться, как дочь относится к "этому человеку".
     - Между тем он получил в наследство ранчо и полностью его реконструировал. Уже через несколько лет оно приносило хороший доход. Все свободные деньги он вложил в строительство железных дорог, и вот тут уже сорвал изрядный куш. С того времени деньги текут к нему рекой. К примеру, - виконтесса сделала кислое лицо, - года два назад в границах его земель обнаружилась нефть, довольно грубый сырец. Мистер Коди не замедлил обратить этот факт себе на пользу, хотя и тогда уже не нуждался в деньгах. Заметь, он не пустил эту гнусную жижу на производство какого-нибудь шарлатанского эликсира для волос, а с ходу запродал за солидную цену все права на бурение на своих землях. Теперь он спокойно получает проценты с компании... - снова шуршание бумаг, - с компании "Стандард ойл".
     Наступило молчание. Виконтесса подняла самую нижнюю бумагу, держа ее за уголок с осторожностью, как змею, способную укусить.
     - Как говорят в Америке, мистер Коди "стоит" примерно миллионов пять. Это самая странная личность, о которой я когда-либо слышала. Величайший неудачник и при этом поразительный баловень судьбы!
     До Лидии наконец дошло, что снедало ее мать: она хотела презирать Сэма, сбросить его со счетов, но не могла. Он слишком крепко стоял на ногах.
     Самой Лидии не было дела ни до его удач, ни до просчетов. Все это было не так важно, как другое: разделив с ним страсть, она не просто воспользовалась им, как он, кажется, верил. Сама того не сознавая, она выбрала отца своих будущих детей. "С ним будет непросто, - думала она, - но ничего, было бы желание ужиться! Потому что я хочу прожить жизнь именно с ним".
     - Ты любишь папу? - спросила она неожиданно для себя.
     - Разумеется.
     - А он думает, что нет.
     - Не понимаю почему.
     - Потому что вашу жизнь не назовешь совместной. Он живет здесь, а ты - в Лондоне.
     - У нас не так много общего. Я ненавижу охоту, а твой отец терпеть не может бывать в свете. Главное связующее звено между нами - вы с Кливом. Вот почему наша главная цель - устроить ваше будущее.
     - Почему же ты вышла за него?
     Улыбка виконтессы, сначала по обыкновению прохладная, стала почти ласковой, взгляд - рассеянным.
     - Он был самым мягким, добрым... и писал такие письма!
     - Вы и сейчас пишете друг другу, когда врозь?
     - Нет; конечно, но те письма были чудесны. Однажды летом он ежедневно писал мне по письму. Если в какой-то день письма не было, я знала, что виновата почта, потому что на другой день их приходило два.
     - Ты тоже писала?
     - Иногда. - Виконтесса коротко засмеялась. - Сейчас я шлю ему телеграммы. Мы с твоим отцом добрые друзья. Я во всем помогаю ему, мы вместе растим детей. Я никогда даже не взглянула на другого мужчину. Что еще нужно для семейной жизни? Нет, я решительно не могу
     Взять в толк, чего ради твой отец вздумал сомневаться в моей любви. - Она посмотрела на телеграмму, которую все еще держала. - Впрочем, возможно, я вышла замуж без любви. Я не помню.
     Лидия непроизвольно стиснула руки и ощутила в них что-то твердое. Книга. Она открыла ее и прочла посвящение. Это заставило ее беззвучно ахнуть.
     "Посвящается моему отцу, Джозефу Джереми Коди, которого я любил и люблю, которым гордился и горжусь".
     Лидии живо вспомнились пустоши. Там ее по очереди посетили две глубокие мысли. Во-первых, что нельзя иметь все сразу - и Сэма, и привычную жизнь. В этом она была абсолютно права, но не пришла от этого в восторг и в конце концов решила иначе: это вполне возможно, если только сохранить свой секрет. Вот это уже было ошибкой. Любить - в первую очередь означает быть честным, пусть даже и с риском, что тебя не поймут и не одобрят.
     Эта мысль оставалась с Лидией весь день, вплоть до той минуты, когда Роуз явилась помочь ей переодеться на ночь. Она была неузнаваема: поникшая, с заплаканными глазами. Казалось, она в глубоком горе.
     Медленно, шаркающей походкой, она обошла комнату, включая свет, потом задернула шторы и разложила на постели ночную сорочку Лидии. Когда та вошла из малой гостиной, то словно попала в колодец густой тишины. Роуз стояла у кровати, как соляной столп.
     - Что-нибудь с Томасом?
     - Нет, он здоров.
     - Значит, с тобой?
     - Я тоже здорова.
     Но что-то было не так. Эта несчастная молодая женщина ничем не напоминала утреннюю веселую щебетунью.
     - Скажи, в чем дело!
     Роуз прошаркала к кровати и присела на край рядом с Лидией, как делала всегда, когда им хотелось поделиться секретами. Некоторое время она молча разглядывала свои пальцы.
     - Я так расстроена, мисс Лидия, так расстроена! - Губы ее задрожали, однако она подавила слезы и продолжала:
     - Я хотела ребеночка... но час назад...
     - Что?
     - Мои месячные! Они пришли, хоть и с запозданием! Лидия придвинулась ближе и обвила рукой дрожащие плечи
     Подруги.
     - Мисс Лидия, что, если я вообще никогда не забеременею?
     - Ты слишком спешишь.
     - Я надеялась, что сразу получится. Такая жалость!
     - Что ж, тогда я тебе сочувствую. Посочувствуй и ты мне: я беременна.
     - Это невозможно, - сказала Роуз, выпрямляясь. - Вы ведь даже не заму... - Лицо ее побелело, на нем отразился такой ужас, словно Лидия на ее глазах распадалась на части. - Скажите, что вы пошутили!
     - Это правда. Там, на пустошах, мистер Коди был таким...,
     - Негодяем! - прошипела Роуз.
     - Вовсе нет, - мягко возразила Лидия. - Он думал, что нам не стоит этого делать, это я уговорила его. - Чувство облегчения заставило ее улыбнуться. - Я хочу сказать, что пошла на это с открытыми глазами. - Она даже засмеялась, хотя и не слишком весело. - Не смотри на меня, как на соблазненную и покинутую. И потом, что сделано, того не воротишь.
     - Прошу меня извинить, - сказала Роуз деревянным голосом.
     И больше ничего: ни осуждающих, ни утешительных слов. Стараясь не встречаться с Лидией взглядом, она соскочила с кровати, выпрямилась в струнку, насколько это позволяли ее округлые формы, и пошла к выходу. Дверь захлопнулась.
     В ожидании ее возвращения Лидия упорно удерживала на лице приветливую улыбку. Но время шло, и когда стало ясно, что Роуз ушла окончательно и бесповоротно, она ощутила невыразимое одиночество.
     Последующие несколько дней они ни разу не оставались наедине. Поднявшись на ночь к себе в комнату, Лидия находила все, что нужно, уже приготовленным, но Роуз там не было. Она видела ее лишь мельком и неизменно ловила взгляд, полный глубокого разочарования. Судя по всему, горничная сберегла секрет хозяйки, но о дружбе речи уже не шло. Дружеское расположение исчезло, словно Лидия была навсегда вычеркнута из списка близких людей. Нетрудно было угадать ход ее мыслей: порядочные девушки так не поступают! Сама Роуз без труда сберегла девственность до законного брака и считала себя вправе порицать хозяйку за слабость нравственных устоев.
     Все это неприятно намекало на будущие проблемы с родителями. Мать без колебаний осудила бы Лидию, да и отец скорее всего тоже. Поддержи они дочь - и тень ее опрометчивого поступка неизбежно пала бы на все семейство. Единственным выходом было отмежеваться, осудить ее наравне с другими.
     Чем больше Лидия раздумывала, тем беспросветнее казалось будущее. Главное, ей некого было винить. Она сама навлекла все это на свою голову.

Глава 21

     У каждого свои странности, в том числе и в области чувств.
     Сэмюел Джереми Коди. "Техасец в Массачусетсе"

     За всю неделю Сэм видел Лидию только три раза, не считая того, когда стал свидетелем ее объяснения с Боддингтоном. Позже, в среду, составляя телеграмму министру иностранных дел, он случайно взглянул в окно и увидел, как Лидия спускается в розарий - юная и стройная, в очередном элегантном костюме для стрельбища и с
     Луком через плечо. На этот раз она была в лиловом и маленькой шапочке в тон костюму. Он с грустным одобрением подумал о том, как много она тренируется. Женщина, влюбленная в полет стрелы.
     Их следующая встреча произошла за ужином. В тот же день Сэму предстояло получить назад свой стетсон, но тогда он еще об этом не знал. Впервые они с Лидией оказались за столом на соседних стульях. Он не мог вынести ее усилий быть с ним любезной и в конце концов покинул столовую. Четвертый - и последний - раз это случилось на другой вечер. Сэм провел весь день на охоте с виконтом и как раз снимал в "черной" прихожей свои облепленные грязью сапоги.
     Охота проходила на болотах обширной вересковой пустоши. Пора цветения только-только добралась до Йоркшира, и казалось, что на каждый холм и пригорок наброшено пурпурное покрывало. Для виконта Венда это означало в первую очередь обилие дичи. Он весь кипел энергией и так рано будил своих гостей, словно вовсе не нуждался в отдыхе. Для Сэма все выглядело иначе. Местный вереск несколько отличался от дартмурского, и все же он навевал дорогие сердцу воспоминания.
     Вересковые пустоши Йоркшира тоже были иными. Болота здесь преобладали над каменистыми россыпями, а вместо скал встречались только округлые холмы. Это была не такая дикая местность. Рано поутру охотники занимали свои места, а слуги устраивали дикий тарарам, выгоняя на них окрестную дичь. В такой охоте было мало азарта: только успевай перезаряжать ружья. Собаки бешено метались по вереску в поисках подстреленных гусей. Сэм неизменно бывал в паре с виконтом. Довольно скоро он заметил определенное сходство Венда с дочерью как в манере держаться, так и в лексиконе. Неудивительно, что у него частенько щемило сердце.
     - В это время года здесь все страшно заболочено, - сказал виконт, наклоняясь стянуть с ног сапоги. - Вересковые пустоши,