приходиться увечить или
вовсе ломать текст Стругацких. В данном конкретном случае
И.Васюченко признаком бескультурья героев "Миллиарда..." считает то,
например, что астроном Малянов где-то когда-то не сразу понял, что
цитируемый приятелем текст - это стихи. Отсюда следует, что ученые
"далеки от искусства и литературы, равнодушны к прекрасному".
Комментарии излишни.

  Между тем, речь-то в повести идет о совсем других вещах!
Вернемся к нашему письму: "Не ради чистой науки" и личного комфорта
бьются герои с черт-те какой неведомой силой: бьются они за свое
человеческое достоинство, за право свободно мыслить, за право
совершать поступки... Повесть, созданная в середине 70-х, как в
капле воды отразила положение, в которую зачастую попадал не только
ученый, а просто самостоятельно мыслящий человек в те самые
застойные годы. А потому в повести нет "отрицательных" героев: даже
сдавшиеся под гнетом обстоятельств, угроз себе, родным, они
вызывают не презрение, а понимание: не всем как Фил Вечеровский в
повести или академик Сахаров в реальной жизни - удалось стоять до
конца".

  Впрочем, этим подтекстом повести, скрытым за Гомеостатическим
Мирозданием, слдедователем с многозначительной фамилией Зыков и
прочими внешними проявлениями, И.Васюченко пренебрегла. Не в силах
отрешиться от героически-мушкетерского прочтения книг Стругацких,
она даже главных героев повести превращает в четырех мушкетеров
Дюма, начисто забыв о "сверхкомплектных" Глухове и Снеговом. Но
будем благодарны крититку. А ну как она уловила бы параллель не с
Дюма, а, скажем, с "Тремя поросятами"? Примеривать Вечеровского к
идеалу отважного поросенка Наф-Нафа - чем не занятие для критика,
берущегося просвещать юных читателей фантастики?

  Ответа на свое письмо мы ждали долго. Только в начале 1990 года
пришел ответ - и не от редакции, а от самой МИ.Васюченко. Мы считаем
уместным привести его полностью, опустив лишь ритуальные выражения
почтений и преамбулу.

  "Вскоре, наверное, появится в "Знамени" мой ответ на
корреспонденцию по статье. Она довольно обширна, меня бранят
справа и слева - одни за то, что бесстыдно восхваляю таких
гнусных писак как Стругацкие, другие за то, что клевещу на таких
великих гениев. Есть и несколько больших писем, среди которых -
Ваше, на них, естественно, не ответишь одной короткой заметкой.

  Убеждать Вас, что моя статья не так плоха, как Вам кажется, не
буду - это и неинтересно, и бессмысленно, и, наконец, я сама по ряду
причин от статьи не в восторге. В чем Вы совершенно правы, так это
относительно "заговора молчания". Я-то хотела сказать, что не было
серьезного критического анализа. И теперь уверена, что быть его "до
гласности" не могло по причинам хотя бы техническим, но - тут Вы
опять правы - всего, что значится в собранной Вами библиографии, я,
разумеется, не читала. А то, что читала, казалось мне совершенно
"мимо", хотя Вы, возможно, оценили бы это иначе. Но так или иначе,
выражение относительно "заговора" было неточным, и то, что в
некоторых читательских письмах со мной пылко соглашаются, не
оправдывает подобной неточности.

  Спорить с Вами насчет Стругацких мне не хочется потому, что,
сколько бы у меня не было доводов и соображений, Вы, как мне
кажется, захотите не столько понять их, сколько обязательно
опровергнуть. и в каком-то высшем смысле будете, может быть, правы:
Вы-то защищаете то, что любите, а я холодно разбираюсь в интересном,
но достаточно, по-моему, сомнительном литературном явлении. Для
Вас это - Ваша главная тема, для меня - нет. Ваше отношение к ней
горячо и определенно, мое - безвыходно и двойственно. Я же понимаю,
что по сравнению с Пикулем и "Вечным зовом" Стругапцкие - высокая
литература, что их проза гуманна по сравнению с писаниями Распутина
и интеллигентна там, где Белов может сойти за мыслителя. А мы
именно там и живем, так что отказывать Стругацким во внимании было
бы несправедливо.

  В одном возражу вам, и не ради пререкания, а потому, что для Вас,
раз уж Вы занимаетесь Стругацкими, это может оказаться
небесполезным. Разделываясь с моей концепцией, Вы весьма решительно
противопоставляете моим заблуждениям свои единственно верные
выводы. Подобный метод и вообще не самый плодотворный, по отношению
к Стругацким особенно неоправдан - должна сказать, что письма их
почитателей доказывают это лучше, чем сумела бы сделать я.
Двойственность этой прозы феноменальна, разные люди с пеной у рта
превозносят ее за разные, зачастую взаимоисключающие идеологические
тенденции. Среди этих поклонников попадаются прямо-таки неистовые
сталинисты (если иметь в виду не слабость к известной персоне, а
тип мироощущения). Вы скажете, что здесь недоразумение? Однако не с
каждым писателем может произойти недоразумение подобного рода -
скажем, Ю.Домбровского никогда не примет за "своего" человек
тоталитарного склада... У меня свое толкование этой двойственности,
Вам вольно считать его несправедливым, однако, двойственность
налицо - занимаясь Стругацкими, право, грех это отрицать. А что Вы
скажете о недавнем огоньковском интервью? Все вроде бы так
разумно, культурно, и вдруг - этот чудовищный пассаж насчет
"физического отвращения" к панкам и т.п. А ведь брезгливость к
человеку - одно из самых антикультурных, низменных и опасных
чувств, по нынешним временам не понимать этого, кажется,
невозможно...

  Извините, я не собиралась спорить, да и теперь не хочу. И вполне
осознаю, что пишу сумбурно и длинно; не взыщите, это от усталости и
спешки. Что до Стругацких, они все же чтение по преимуществу
молодежное. В юности я и сама глотала эти повести с аппетитом, не
обращая внимания на то, что (и тогда) раздражало и настораживало.
Казалось, только зануда может придираться к таким занимательным
книжкам. В сущности, и Вы меня в том же обвиняете. Но критик, он
ведь и есть зануда, его дело - высовываться и каркать, что, мол,
невеста "чуточку беременна". Как отнестись к подобному сообщению -
это уж добрая воля жениха, то бишь читателя. Вы свой выбор сделали:
просто не поверили. Если Вы при этом не ошиблись - тем лучше".
Пожелание успехов. Подпись.

  В том, что И.Васюченко не пыталась оспорить по существу ни один
наш конкретный аргумент, не видим ничего странного. Нас, говоря
честно, ее объяснения задним числом и не интересовали бы. А вот то,
что письмо лучше помогает понять логикук и пристрастия самой
И.Васюченко, интересно для понимания умонастроений всех критиков
подобного рода, печатающих в прогрессивных журналах поклеп на
прогрессивных же писателей. Все оказалось достаточно тривиально.
Да, имеет место литературный снобизм. Да, налицо примитивное,
неглубокое прочтение Стругацких. Да, перед нами непонимание
(искреннее или нарочитое) специфики "фантастического реализма".

  Профессиональному литературному работнику не пристало тратить
красноречие, обличая огоньковское интервью Стругацких "Прогноз".
Ему, профессионалу, следовало бы знать разницу между личным мнением
писателя и миром его произведений. А словеса насчет "отвращения" -
уже и вовсе демагогия. Иная брезгливость куда нравственнее, чем
поведение критика "холодно разбирающегося" в "сомнительном
литературном явлении" посредством его фальсификации.

  Профессионалу не следовало бы, даже в полемическом задоре,
разбрасывать уничижительные оценки творчества Белова и Распутина. В
конце концов, можно иметь одиозную общественную позицию и быть не
просто хорошим, но и великим писателем (первый приходящий в голову
пример - Достоевский). Для демонстрации "левых" убеждений
И.Васюченко надо бы поискать более приемлемую форму.

  Что касается "недоразумений" разного рода, то профессионалу,
следящему за текущей периодикой, в голову бы не пришло упоминать
имя Юрия Домбровского. В то, что И.Васюченко ничего не знает о
погромных мемуарах Кузьмина в '"Молодой гвардии", нам верить не
хочется. Разумется, за лже-соратников и лже-единомышленников
покойный писатель ответственности не несет, как не несут ее за
недобросовестных "интерпретаторов" и все прочие авторы, в том
числе и Стругацкие.

  Что касается "двойственного" восприятия книг Стругацких, то
И.Васюченко попросту приписала нам собственные заблуждения. Это в ее
работе, а не в нашем письме, на любой странице прослеживается
стремление к "единственно верным выводам". И это в нашем письме, а
не в ее работе, "двойственное восприятие" оценивалось как
нормальное явление, более того - как заслуга Стругацких.

  И еще кое-что об акушерско-генекологических аналогиях, венчающих
письмо Васюченко. Нам решительно непонятно, с какой стати "жених"
должен принимать за чистую монету мнение совершенно постороннего
человека, заявившегося откуда-то с улицы на чужую свадьбу и даже
не знающего толком, кто "невеста". Если такому доброжелателю с
максимальной настойчивостью будет указано на дверь - не видим в
этом ничего удивительного.

  Обещанный Ириной Васюченко ответ на читательские письма появился в
мартовском "Знамени" (1990 г.) под названием "Аннигиляция".
Неожиданным для нас он не был: после письма Васюченко нам стало
ясно, что ошибки критиком признаваться не будут и дело спустят
на тормозах.

  И.Васюченко, мудро решив, что лучший вид обороны - наступление,
сама перешла в атаку на читателей. Ей, как выяснилось, обидно, что
ее аналитические способности не вызвали восторга части
корреспондентов. Между прочим, в разряд неприятных для себя
"ошеломляющих посланий" критик отнесла и письмо Казакова с
Арбитманом. Более того: даже немножко поцитировала или
пересказала. Естественно, вне контекста и без нашей аргументации.

  Общий смысл сетований: ее, дескать, шельмуют за "невосторженный
образ мыслей" фанатичные поклонники Стругацких, испугавшиеся
"малейшего критического замечания в адрес любимых авторов". А ведь
речь-то шла (по крайней мере, в нашем письме) не об
"невосторженности", а об элементарной профессиональной
недобросовестности автора статьи.

  Но оправдываться И.Васюченко не хочется, и она решает в два
счета закруглить нежелательную полемику. На счет "раз" заявляет,
что "охотно и поспорила и кое в чем согласилась со своими
оппонентами". Да вот беда - не нравится Ирине Николаевне
неуважительный тон читательских писем. Правда, О.Лацис в свое время
писал: "Если один автор вежливо распространяет недостоверную
информацию, а другой грубо называет это враньем - кто из них
заслуживает модного упрека в недостаточной культуре дискуссий?"
Между прочим, суждение это было напечатано в одном номере "Знамени"
со статьей И.Васюченко...

  На счет "два" критик скорбит о недостатке печатной площади и
вместо себя предлагает "авторам писем послушать друг друга".
Далее идет подборка цитат, отобранных так, чтобы показать, что
"разногласия в понимании идей и конфликтов прозы Стругацких
встречаются в письмах поминутно", а значит - нечего пенять на
особое мнение И.Васюченко. О том, что отправной точкой писем было
именно несогласие корреспондентов "Знамени" с критиком Васюченко -
тихо забывается. Читателям предлагается выяснить отношения между
собой. При этом И.Васюченко громко ужасается, что "при их встрече
произойдет катастрофа. Анигиляция", и с безопасного расстояния
призывает враждующие стороны к спокойствию и смирению. Таким
образом, во всем оказываются виноваты читатели, имеющие наглость
столь по-разному воспринимать Стругацких. Стругацкие, в свою
очередь, виноваты, что пишут прозу, вызывающую неоднозначные
мнения. А где же критик? Критик, убоявшись аннигиляции, покинул
поле боя. От греха подальше....

  Трюк состоит в том, что никто из читателей "аннигилировать" не
собирается. Аннигилизм нужен критику лишь затем, чтобы напустить
читателей друг на друга и на самих Стругацких. Предполагается,
очевидно, что мнение Ирины Васюченко и есть та золотая середина,
которая уцелет, когда поле боя очистят от трупов и обломков оружия.

  Несомненно, в числе высказываний корреспондентов "Знамени" есть
спорные или вовсе, с нашей точки зрения, ошибочные. Но, во-первых,
некорректно судить о целостной концепции по произвольным отрывкам.
Во-вторых, даже будучи неправы, корреспонденты "Знамени" имеют
неоценимое преимущество перед Ириной Васюченко: они не желают
"холодно разбираться", а бескорыстно отстаивают свою позицию.

  Разумеется, мелкая практическая работа по защите каких-то там
Стругацких - дело несолидное. Тех, кто ею занимается, можно и
упрекнуть: не сотвори, мол, себе кумира. Другая библейская заповедь
- "не произноси ложного свидетельства на ближнего своего" - такой
популярностью что-то не пользуется.

  По этой причине - победа присуждается Ирине Васюченко. За явным
преимуществом.


                             МАРАТ  ИСАНГАЗИН

                             ОТ МИФА К СКАЗКЕ

                        "...он с нежностью взирает на свою мечту  и  в полночь
                        крадется к могиле своего бога"                 Ф.Ницше

  - О -
  В одну и ту  же реку нельзя войти  дважды. Все течет, все  изменяется. Так и
научная фантастика как вид литературы  не есть что-то статичное и  неизменное.
Она  развивается  и  каждый  последующий  момент  лик  ее  уже иной. Но какова
закономерность  этого  изменения?  В  чем  движущая  сила?  Это  я и попытаюсь
показать ниже. Точка отсчета - 1957 год, "Туманность Андромеды" И.Ефремова,  с
которой и началась советская фантастика.

  - 1 -
  ПЕРВЫЕ  всегда  вооружены.  Оно  и  понятно:  фронтир, граница мира, граница
цивилизации,  граница  освоенного  пространства.  Рифленная рукоять "Кольта" в
открытой  кобуре  -  это  надежно.  И  неважно,  как он потом стал называться:
бластер ли, лазер, атомный пистолет или противометеоритная пушка.  Довод один:
все вокруг  чужое, а  значит, опасное  - иная  планета, иной материк, индейцы,
змеи,  чудовища.  А  лучшая  защита  -  это  активная  оборона,  переходящая в
наступление:   "У  обоих  звездолетов  установили  наблюдательные  башенки   с
толстыми колпаками из силикобора.  В них сидели наблюдатели,  посылавшие время
от времени вдоль  пути веера смертоносных  жестких излучений из  пульсационных
камер.  Во  время  работы  не  угасал  ни на секунду свет сильных прожекторов"
(И.Ефремов  "Туманность  Андромеды").  Враг  -  тот,  кто нападает. Нападением
считается  все,  что  мешает   звездолетчику  (разведчику,  десантнику),   все
непонятное,  все  непонятое.  На  осмысление  времени  обычно  нет.  Когда уже
"или-или",  самый  простой  и  самый  действенный  выход  - уничтожить помеху.
Стрелять раньше,  чем думать.  И поздно  уже потом  прозревать, что  ты просто
оказался на  звериной тропе,  а инопланетных  животных (таких  ужасных и таких
опасных  на  первый  взгляд)  гонит  на  тебя  пожар  (Дм.Биленкин "На пыльной
тропинке") Нет  у ПЕРВЫХ  (и не  может быть)  понимания, что  "Алиен", то есть
"Чужой" (тот персонаж из фильма Ридли Скотта, то ужасное чудовище) - это никак
не  обитатель  осваимого  ими  мира  (исследуемой  планеты).   Ведь этот самый
обитатель - у себя дома. "Чужой" - сам разведчик, проникший извне в этот мир -
та змейка, что выскочила из живота одного из персонажей фильма и выросла потом
в  огромного  монстра.  Все  как  в  песне  у Галича о поездке Клима Петровича
Коломийцева в командировку в одну  из африканских стран: "Я-то думал,  что там
заграница, думал, память как-никак сохранится. Оказалось, что они, голодранцы,
пологают так, что мы (!!) - иностранцы". Но до понимания этой ситуации  ПЕРВЫЕ
еще не доросли. Пришпоривая коня, надвинув на лоб широкополую ковбойскую шляпу
или  там  цивильный  гермошлем  скафандра,  они осваивают миры и пространства.
"Милостей от природы" они не ждут, они навязывают ей свою волю, свою  свободу,
свое понимание мира.
  ПЕРВЫЕ - это и ученые. Исследователи, очкарики, яйцеголовые.И они на границе
мира, мира познанного. Их экспансия тоже безудержна. Они проникают в прошлое и
будущее, создают кибернетические машины, изобретают что-то несусветное. И  все
- с энергией, напором, без страха и сомнения. Мир - это точка приложения  сил.
Поле для исследования. Объект, требующий изучения.  Изучение разумом, тем  что
называется "рацио".
  Первым появляется ЭПОС  ("Это было время,  когда люди начинали  прокладывать
пути  в  Звездный  Мир.  Сильнее  извечной  тяги к морю оказался зов Звездного
Мира.  Ионолеты  покидали  Землю.  Буйный  хмельной  ветер  открытий гнал их к
звездам. Еще  бродили экспедиции  в болотистых  лесах Венеры,  еще пробивались
панцирные ракеты  сквозь бушующую  атмосферу Юпитера,  еще не  была составлена
карта Сатурна, а  корабли уже шли  к звездам дальше  и дальше..." -  Г.Альтов,
В.Журавлева "Баллада о звездах").
  Сначала надо рассказать о границе мира, показать, что это за место такое,где
Сцилла и  Харибда ожидают  корабли, где  бродит одноглазый  Полифем и выстроен
Лабиринт, где  нападают на  неосторожных путников  марсианские пиявки  и кишат
хищной  нечистью  венерианские  болота.  Интерес  вызвает  практически   любое
событие, происходящее  на границе,  любая информация  из-за бугра.  "А вот еще
такая была история"  - рассказывают взахлеб  авторы, вытянув ноги  у бивачного
вечернего  костра,  и  по-рыбацки  растопыривают  руки,  убеждая  слушателей в
значительности замысла, даже вскакивают иногда - на их лица от языков  пламени
падают тогда неровные тени и  глазницы их по-гомеровски кажутся пустыми.  И мы
слушаем историю о сверхглубокой скважине в океане (Е.Войскунский, И.Лукодьянов
"Черный  столб"),  или  историю  о  победе  над  старостью (Г.Гуревич "Мы - из
солнечной  системы"),  или,  скажем,  о  рукотворной мини-Галактике (А.Полещук
"Ошибка  Алексея  Алексеева").  Герои  этих  историй  (современные  и  будущие
Одиссеи  и  "Кожанные  Чулки"),  хотя  и  выходят невредимыми из самых сложных
положений, не раз  оказываясь на грани  гибели, все же  довольно-таки безлики.
Любой из них вправе сказать  ту банальную фразу Героя (подбородок  чуть вверх,
голубые ясные глаза, дымящаяся/мокрая одежда,  на руках - ребенок, только  что
спасенный из пожара/из реки): "На моем месте мог бы быть каждый" - и это будет
чистая правда. Ни один из авторов  первой волны научной фантастики не смог  бы
удивиться  своему  персонажу:  "Татьяна  моя,  что учудила - замуж выскочила".
Герой функционален.  Хотя и  кажется отважным,  умным, смелым.  Он всего  лишь
делопроизводитель (хотя и без бюро  и без засаленных нарукавников), то  есть -
дело-производитель, производитель дела. У него нет сомнений в своих действиях,
и, хотя он навязывает другим свою свободу, в действительности свободен так же,
как тряпичная кукла на  ниточках в руках у  автора. Герой этот нужен  для того
лишь, чтобы  через него  рассказать о  машине времени,  или иной  планете, или
невероятном изобретении. И делает он то, что и должен делать, точнее, что  ему
ДОЛЖНО делать - то, что на его месте сделал бы любой другой. Он - не  человек,
не  индивид,  он  -  представитель  рода  человеческого. Если это контакт - то
контакт не с Васей, Севой, Николаем  Ивановичем, это контакт с Homo Sapiens  в
их  лице.  В  НФ  первой  волны  господствует  родовой  строй.  Индивид еще не
выделился  из  рода,   не  обособился.  Его   сознание  -  это   коллективное,
родо-племенное сознание (что "племенное" - можно убедиться, сравнив  советскую
фантастику и англо-американскую). Поэтому  так и бледны герои  НФ - у них  нет
еще  индивидуальности.  Посмотрите,  как  в   "И  дольше  века  длится   день"
Ч.Айтматова  искусственными  жабрами  на  живом  теле смотрятся фантастические
главы, как картонны его космонавты в сравнении с Буранным Едигеем.
  Первая волна НФ - это  МИФ (см. Т.Чернышева "Новая фантастика  и современное
мифотворчество"). "Человек проходит как хозяин"  - вот что начертано на  флаге
шестидесятников, вот  их заветная  цель. Социальный  миф, в  который после  ХХ
съезда поверила  практически вся  страна -  отсюда и  "взрыв" утопий  в начале
шестидесятых."Научный"  миф,  связанный  с  началом  ко