ов и  сегодня
на месте...
     А.И.: Есть надежда, что время не потечет вспять.  Вы  сами  три  года
назад на семинаре фантастов сказали: Я думал, что просвета уже  не  будет,
что все кончается в нашем родном Отечестве. А  теперь  появилась  надежда,
что мы... еще увидим небо в алмазах!. Ваши умозаключения до Апреля 1985-го
были  весьма  пасмурны.  Вы  пессимист?  Вы  реалист?   А   как   быть   с
распространенным мнением, что фантаст непременно оптимист?
     Б.С.:  Прежде  всего,  я  оптимист!   Потому   что   я   исторический
материалист. Оптимист это человек, верящий  в  перспективу.  Я  верю,  что
открытый или по крайней мере сформулированный Марксом закон о  неизбежном,
постоянном и  неуклонном  развитии  производительных  сил  общества  имеет
место. А раз так, то неизбежно со временем будут происходить  изменения  в
производственных отношениях. Когда я говорил, что просвета уже  не  будет,
то имел в виду свою личную жизнь, не более того. Я и сыну родному говорил:
ты, может быть, еще увидишь хорошее время, а я вряд ли. Почему? Потому что
я не видел тех сил, которые произведут изменения в существующей социальной
обстановке.
     Было общество, составленное из двух только типов людей  начальства  и
подчиненных. Слои эти социально сливались, переходили один в другой  почти
каждый  подчиненный  был  пусть  маленьким,  но   начальником.   Положение
складывалось  такое,  что   могущие   изменить   ситуацию   экономическую,
социальную,  политическую,  культурную,  нравственную,  экологическую   не
нуждались в этом. Зачем? Им и так было хорошо. А кто хотел изменить,  тот,
соответственно, не мог этого сделать. И я плохо  себе  представлял,  какие
процессы могут разрушить  подобную  чрезвычайно  устойчивую  систему.  Для
меня, откровенно, по-прежнему и сейчас остается загадкой: почему произошел
Апрельский Пленум 1985-го, откуда взялась группа  людей  наверху,  которая
все-таки ЗАХОТЕЛА изменить ситуацию?
     То, что подавляющее большинство власть имущих  по-прежнему  НЕ  ХОЧЕТ
ничего менять, мы ежечасно и ежедневно  наблюдаем  своими  глазами  именно
потому все идет так медленно, с таким жутким скрипом.
     Но  Апрель  1985-го  произошел.  Сработали  какие-то  механизмы,  про
которые  у  Маркса  ничего  не  сказано.  Из  исторического   материализма
следовало только, что положение, сложившееся в  период  застоя,  не  может
существовать вечно. В этом смысле я был, есть и  всегда  буду  оптимистом.
Да,  благодаря  неким  конкретным  механизмам  застой  будет  разрушен,  и
общество выйдет на ту дорогу, столбовую дорогу исторического развития,  на
которую и должно выйти.
     Вот нас занесло с  середины  20-х  в  какие-то  социальные  буреломы,
буераки, в болота. Мы по  этим  болотам  прем  со  страшной  силой,  теряя
энергию, теряя жизни, теряя нравственность, все теряя. Это не случайность,
конечно. Это закономерный отворот в бездорожье, но это не  есть  столбовая
развития нашего общества. И  рано  или  поздно  исторический  процесс  так
устроен нас на автостраду все же  вынесет,  мы  по  ней  пойдем,  как  все
нормальные люди. И тогда, может быть, еще при нашей жизни, мы увидим  небо
в алмазах.
     А.И.: Во всяком случае, просвет есть.  Для  Вас  с  братом,  как  для
писателей, это выразилось хотя бы в том,  что  вышли  в  свет  пролежавшие
почти двадцать лет Гадкие  лебеди  и  Град  обреченный.  В  полном  объеме
напечатаны повести Сказка о Тройке и Улитка  на  склоне.  Из  новых  вещей
опубликованы Отягощенные злом.
     Андрей Битов не так давно бросил реплику в  том  смысле,  что  сейчас
самое время не писать, а печататься.  И  действительно!  Печататься  стало
проще. А писать?
     Б.С.: Почему братьям Стругацким стало  труднее  писать,  я,  пожалуй,
скажу. Большую часть жизни мы писали о будущем. Иногда даже сами этого  не
понимали. Потом перечитываешь и думаешь: господи! опять мы все о нем!..  А
сейчас стало очень трудно писать о будущем. Мы временно как  бы  перестали
его чувствовать. Я лично перестал. Десять лет назад на вопрос,  что  будет
завтра, безо всяких колебаний отвечал: да то  же  самое,  что  и  сегодня,
только несколько хуже! А вот сейчас я не могу  ни  серьезно,  ни  в  шутку
ответить на этот вопрос.
     Нужно время. Время покажет.
     А.И.:  Борис  Натанович,  есть  вопрос,  на  который  Вы  никогда  не
отвечаете...
     Б.С.: Я и сейчас на него не отвечу.
     А.И.: И потому я не буду спрашивать  о  Ваших  творческих  планах,  а
приподнято-риторически  воскликну:  не  говорите,  над   чем   Вы   сейчас
работаете, но ответьте Вы ведь работаете?!
     Б.С.: Да, мы работаем. Мы всегда работаем. По сути дела, мы всю жизнь
только этим и занимаемся!


     РЕТРОСПЕКЦИЯ: Не понимать это моя прерогатива, сказал Банев.  В  этом
мире все слишком уж хорошо все понимают, что должно быть, что есть  и  что
будет. И большая нехватка в людях, которые не понимают. Вы думаете, почему
я представляю ценность? Только потому,  что  я  не  понимаю.  Передо  мной
разворачивают перспективы, а я говорю: нет, непонятно.  Меня  оболванивают
теориями предельно простыми, а я говорю: нет,  ничего  не  понимаю...  Вот
поэтому я нужен.
                     (Стругацкие А. и Б. Гадкие лебеди. Самиздат. 1974г.).

                                                       Осень 1989 года.


     ВОПРОС: ... Какую ставили задачу, затевая первую повесть?
     На этот вопрос мне уже приходилось отвечать раз сто. Если коротко, то
мы начали писать фантастику потому, что нам хотелось читать фантастику.  А
время на дворе было такое, что хорошую фантастику нельзя было  достать  ни
за какие деньги. (Помню,  дали  мне  на  несколько  дней  почитать  Остров
доктора Моро, так от великого отчаяния, что никогда больше не удастся  мне
перечитать эту замечательную книгу, я принялся переписывать ее  от  руки).
Безраздельно царствовала так называемая Теория Ближнего Прицела, суть коей
сводилась к тому, что фантастика  должна  быть  поучительной,  полезной  и
идейно-выдержанной, как учебник. То есть скучной. Но мы-то знали, что есть
на свете и Уэллс, и Конан Дойл, и Александр  Романович  Беляев.  Мы  знали
точно, КАК следует писать фантастику, чтобы ее было интересно читать. И  в
конце концов, мы решили попробовать. И у нас получилось.
     ВОПРОС: ...В общей сложности,  кажется,  300  изданий  двадцати  пяти
ваших повестей. Сов. власть воспринимала это болезненно?
     Напротив, с превеликим удовольствием! У нас  забирали  полностью  всю
причитающуюся нам валюту, выдавая взамен на 15-20 процентов этой суммы так
называемые сертификаты, которые можно было при случае отоварить в Березке.
     ВОПРОС: Но вы, видимо, имели все-таки возможность  как-то  вкладывать
деньги?
     Что вкладывать? Какие деньги? Я, помню, прикидывал лет десять  назад:
хотя Стругацкие в те времена были чуть ли не самые публикуемые за  рубежом
советские авторы, государство зарабатывало на  нас  от  силы  20-25  тысяч
долларов в год. Мы  получали  примерно  пятую  часть  этой  суммы  в  виде
сертификатов и делили по-братски пополам. На жизнь  хватало,  даже  машину
купить (без очереди) хватало, но вкладывать?..
     ВОПРОС:  Правда?  А  мне  говорили,  что   Стругацкие   всегда   были
миллионерами...
     Я это тоже слышал, и неоднократно. В первый раз мне поведал  об  этом
один мой знакомый писатель, я запомнил этот разговор потому, что именно  в
этот момент (середина семидесятых) мы находились в самом что  ни  на  есть
отчаянном положении: на сберкнижке сто рублей, и ни одного договора  ни  в
столе, ни в перспективе. Помнится, мне тогда пришлось загнать свою любимую
коллекцию марок, которую я собирал 25 лет, а  Аркадий  Натанович  вынужден
был снова поступить на работу,  чтобы  как-то  перебиться  в  эти  тяжелые
времена. Ведь за десять лет с 1970 по 1980 нам не дали выпустить ни  одной
новой книги! Пара переизданий, две-три журнальные публикации  и  это  все.
Разумеется, мы никогда не голодали, даже в  самое  тяжелое  время,  но  не
помню такого года, чтобы нам не приходилось думать о заработке...
     ВОПРОС: А сейчас?
     Сейчас я, слава богу, человек не бедный, но и увы! не  богатый.  Есть
такое довольно противное, но точное слово: ЗАЖИТОЧНЫЙ. В  наше  время  это
человек, у которого есть машина (купленная еще ДО ТОГО)  и  который  может
себе позволить на ней ездить, тратя примерно два рубля на каждый  километр
пути (бензин и амортизация).
     ВОПРОС: Какая у вас машина?
     ВАЗ-61.
     ВОПРОС: Что бы вам хотелось иметь из предметов роскоши?
     Что такое сегодня в нашей стране предмет роскоши? Дача?  Хороший  дом
на природе? Хотел бы иметь. Старая мечта. Но, боюсь, время упущено сегодня
это совершенно нереально при моих доходах.
     ВОПРОС: Какое место деньги занимают в вашей жизни?
     Деньги нужны человеку только для того и только  в  таком  количестве,
чтобы о них не надо было думать. Мы сформулировали это правило  много  лет
назад, и я согласен с ним и сегодня.
     ВОПРОС: А в жизни общества что такое деньги?
     Удобное средство измерения и оценки человеческого труда. Они доказали
право на существование, и было бы  по  меньшей  мере  глупо  их  отменять.
Разумеется, когда у человека слишком много денег, это плохо. Избыток денег
порождает вредные иллюзии. Но еще хуже,  когда  их  мало.  Это  уж  совсем
никуда не годится. Впрочем, уже давно и точно  сказано:  Денег  не  бывает
много их либо не хватает, либо нет совсем. А один мой знакомый говорил еще
лучше: Деньги это грязь, но грязь, к сожалению, это не деньги.
     ВОПРОС: Бывали ли у вас в гостях западные писатели-фантасты?
     Нет. Мы всегда вели достаточно замкнутый образ жизни.  К  нам  в  дом
попасть не слишком-то легко. Поэтому у нас не то что  западных,  у  нас  и
родных советских писателей не так уж и  много  знакомых.  Правда,  Аркадий
Натанович  был  человек  несколько  более  открытый...  Что  же   касается
зарубежных писателей, то мне приходилось с ними изредка встречаться, когда
они приезжали в Союз и становились гостями Дома Писателей. Сами же  мы  за
границу почти не ездили Аркадий Натанович был пару раз  за  рубежом,  и  я
тоже раза два, а в 1987 году мы вдвоем ездили в Англию,  на  международный
съезд любителей фантастики... Однако, кое с кем из  хороших  писателей  мы
были знакомы и лично с Гарри Гаррисоном, с Абэ Кобо, с  Джоном  Браннеpом.
Несколько раз я встречался с паном Станиславом  Лемом.  Было  даже  время,
когда мы с ним переписывались. Впрочем,  он  человек  нисколько  не  менее
замкнутый, чем мы.
     ВОПРОС: Не кажется ли вам парадоксальным ....
     Нет. Не кажется. Это просто свойство наших характеров.
     ВОПРОС: Это вообще, на ваш взгляд, свойственно фантастам?
     Отнюдь нет! Покойный Илья Иосифович Варшавский,  к  примеру,  был  на
редкость открытый и общительный человек. У него было  огромное  количество
друзей  и  знакомых.  Я  мог  бы  без   труда   назвать   и   еще   дюжину
писателей-фантастов, около которых народ так и клубится...
     ВОПРОС: Когда  я  вспоминаю  За  миллиард  лет...  мне  кажется,  что
действие происходило именно в этом доме. Вы привязаны к своему дому?
     Да, очень. И очень не люблю покидать его надолго. Я хомо  доместикус,
человек домашний... А действие повести За миллиард лет... и в  самом  деле
происходило именно в этой вот квартире в этой комнате, и там, на кухне,  и
на той лестнице, по которой вы поднимались...
     ВОПРОС: Знаете ли вы ваших соседей?
     Нет. Почти никого. Хотя живу в этом доме без малого тридцать  лет.  Я
же сказал вам: я человек замкнутый.
     ВОПРОС: Ходите ли вы выпивать в ресторан Дома писателей?
     Последние годы нет. Но когда был помоложе, когда все были  еще  живы,
веселы, и полны энергии,  в  те  годы  да,  частенько  собирались  мы  там
потрепаться, обменяться информацией, поспорить насчет литературы, поругать
начальство, но с оглядкой: ходили упорные слухи, что  зал  прослушивается.
Никто в это не верил, разумеется, но языки, тем  не  менее,  старались  не
распускать. Даже в подпитии.
     ВОПРОС: Видели ли вы когда-нибудь НЛО ...
     Нет, летающих тарелок я никогда не видел и думаю, что никогда их и не
увижу. Дело в том, что чудес в привычном понимании этого слова не  бывает.
К сожалению. В  привычном  понимании  чудо  это  что-то  с  одной  стороны
поразительное,  потрясающее,  необычайное,   невозможное,   а   с   другой
общедоступное, всем  понятное  и  именно  поэтому  такое  увлекательное  и
занимательное.  Чудо  это  то,  о  чем  интересно  рассказать   случайному
знакомому. Пришельцы из  Вселенной...  Бермудский  Треугольник...  Снежный
человек... Ничего этого нет. Мир скучен. С точки зрения среднего человека,
так и оставшегося на всю жизнь учеником десятого класса, мир  беспросветно
скучен, и чудес в нем не  происходит.  Настоящие  чудеса  доступны  только
специалистам.   Теорема   Геделя   О   неполноте    арифметики.    Принцип
неопределенности Гейзенберга.  Расшифровка  генетического  кода.  Ячеистая
структура Метагалактики... Открытия, от которых профессионалы балдели,  не
в состоянии ни понять их, ни осознать открывающиеся перспективы.  Вот  это
воистину   чудеса!   Открытия   внезапные,   невероятные,    необъяснимые,
потрясающие своей неожиданностью...  Куда  до  них  летающим  тарелкам,  о
которых существует уже целая литература... Которых никто никогда не видел,
но о которых все и все  знают.  Впрочем,  мы  отдали  дань  и  примитивным
чудесам: насколько я знаю, первый советский рассказ о телекинезе  написали
именно мы. Это было в 1958 году. Мы были молоды и вовсе не считали  тогда,
что мир скучен и беден простыми, ясными, общепонятными чудесами.
     ВОПРОС: Вам приходилось менять взгляды?
     Как и  любому  нормальному  человеку,  прожившему  достаточно  долго.
Помните? Кто в молодости не был радикалом, тот бесчестен; кто  к  старости
не стал консерватором, тот глуп. Та эволюция взглядов,  через  которую  мы
прошли,  совершенно  характерна  для  целого  поколения  советских  людей.
Начинали отчаянными комсомольцами и отпетыми сталинистами.  Были  искренне
уверены, что коммунизм вот он, рядом, и не только в  СССР,  а  и  во  всем
мире... Современный молодой человек не в состоянии даже  представить  себе
эту степень оглупленности и  политизированности,  эту  страшненькую  смесь
энтузиазма и фанатизма, жертвенности и глупости, ненависти и  жажды  добра
для всего прогрессивного человечества.  Мы  были  стопроцентными  жителями
Оруэлловского мира. В конце пятидесятых этот мир дал трещину, а  в  начале
шестидесятых мы ясно уже  понимали,  что  нами  правят  враги  культуры  и
безнадежные жлобы. Однако надежда на социализм  с  человеческим  лицом  не
умирала в нас до самого 68-го. Только после вторжения  в  Чехословакию  мы
окончательно поняли, что будущее наше беспросветно и что  идея  коммунизма
убита  навсегда  эта  красивая  абстрактная  идея  просто   не   выдержала
столкновения с реальностью. Сейчас  уже  само  слово  коммунизм  сделалось
бранным.  И  очень  жаль.  Ведь  по  замыслу,   коммунизм   это   общество
справедливости,  мира  и  свободного  выбора.  Трудно   представить   себе
порядочного человека, который отказался бы жить в таком  обществе.  Другой
вопрос достижимо ли оно?..
     ВОПРОС: Вам бывает страшно?
     Конечно. И очень часто. Мне бывает страшно за близких и  любимых.  За
себя. За наше общее будущее.  За  всех  наших  людей,  которых  так  легко
обмануть. Мне страшно видеть лица тех, кто жадно слушает Жириновского  или
Невзорова,  кто  их  повторяет,  кто  им  поверил  и  уже   заразился   их
ненавистью... Я боюсь пророков. И еще  больше  я  боюсь  лжепророков.  Нет
ничего страшнее лжепророков, они кричат о любви, о славе, о победах, а  за
душою у них нет ничего, кроме ненависти и жажды властвовать...
     ВОПРОС: ...Это крах или рождение нового мира?
     Я уверен, что мы сейчас присутствуем при рождении нового мира. А роды
это всегда боль, стоны, мучение. Мы расплачиваемся сегодня за насилие  над
историей, за деяния тех людей, которые вообразили, что дерево будет  расти
быстрее, если тащить его вверх за ветви. Сейчас идет возвращение на торную
дорогу цивилизации возврат к естественному ходу истории.
     ВОПРОС: Вы не пытались искать спасения в религии?
     Нет, никогда. В молодости, как и положено  истинным  большевикам,  мы
были воинствующими атеистами, то есть идеологическими  Хамами.  Потом  это
прошло. Но верующими мы не стали. Мы не смогли бы ими стать, даже если  бы
захотели. Не тот характер. При всем своем уважении к религии  я  и  сейчас
отношусь к ней, как к социальному наркотику. Человек слаб, беззащитен, ему
страшно, одиноко, и вера в Бога приходит к нему как  спасение  от  боли  и
страха.  Идеологический  транквилизатор.  Я  плохо  верю  в  религиозность
сильных. Религия достояние слабых и потерявших надежду. И благо ей, как  и
всякому лекарству, которое лечит.
     ВОПРОС: ... Будете ли писать фантастику?
     Не знаю. Не могу сказать вам сразу: нет. Но и  да  сказать  не  могу.
Трудно начинать новую жизнь в шестьдесят лет. Я буду пытаться.

     [Интервью взял Урбан?]


Мифологический словарь


Иван Дурак


Иван Дурак, Иванушка Дурачок, мифологизированный персонаж русских волшебных
сказок. Воплощает особую сказочную стратегию, исходящую не из стандартных
постулатов практического разума, опирающегося на поиск собственных решений,
часто противоречащих здравому смыслу, но в конечном счете приносящих успех
(существуют сказки, где Иван Дурак пассивный персонаж, которому просто везет, но
этот вид сказок - результат определенной вырожденности); сравните с образом
Емели-дурака, дугого "удачника" русских сказок. Социальный статус Ивана Дурака
обычно низкий: он крестьянский сын или просто сын старика и старухи, или
старухи-вдовы (иногда он царский сын, но "неумный" или просто дурак; иногда
купеческий сын, но эти варианты не являются основными). Нередко подчеркивается
бедность, которая вынуждает Ивана Дурака идти "в люди", наниматься "в службу".
Но в большей части сказок ущербность Ивана Дурака - не в бедности, а в
лишенности разума, наконец, в том, что он последний, третий, самый младший брат,
чаще всего устраненный от каких-либо "полезных" дел. Целые дни Иван Дурак лежит
на печи ловит мух, плюет в потолок или сморкается, иногда он бесцельно копается
в золе, если Ивана Дурака призывают к полезной деятельности, то только для того,
чтобы сбросить с себя собственные обязанности: так, старшие братья, которые
должны ночью сторожить поле от воров, посылают вместо себя Ивана Дурака, а сами
остаются дома и спят. В сказке, где Иван Дурак - купеческий сын, он ведет
беспутный образ жизни, пропадая  по кабакам. Существенно противопосталение Ивана
Дурака его старшим братьям (чаще всего выступающих без имен): они делают нечто
полезное (иногда, обычно косвенно указывается, что старший брат пахал землю,
а средний пас скот), тогда как Иван Дурак или ничего не делает, или делает
заведомо бесполезные, бессмысленные (иногда антиэстетические, эпатирующие
других) вещи, или же выступает как заменитель своих братьев, нередко неудачный,
за это его просто бьют, пытаются утопить в реке и т.п. Известный
мотив - ритуальное битье и поношение дураков, например, во время средневековых
"праздников дураков". Он не женат, в отличие от братьев и, следовательно, имеет
потенциальный статус жениха. Место Ивана Дурака среди братьев напоминает место
"третьего", младшего брата типа Ивана-Третьего (Третьяка) или Ивана Царевича.


С помощью волшебных средств и особенно благодаря своему "неуму" Иван Дурак
успешно проходит все испытания и достигает высших ценностей: он побеждает
противника, женится на царской дочери, получает и богатство, и славу,
становится Иваном Царевичем, т.е. приобретает то, что является прерогативой
и привилегией других социальных функций - производительной и военной. Возможно,
Иван Д