урак доситгает всего этого благодаря тому, что он воплощает первую
(по Ж.Дюмезилю) магико-юридическую функцию, связанную не столько с делом, сколь
со словом, с жреческими обязанностями. Иван Дурак единственный из братьев, кто
говорит в сказке (двое других всегда молчат), при этом предсказывает будущее,
толкует то, что непонятно другим; его предсказания и толкования не принимаются
окружающими, потому что они неожиданны, парадоксальны и всегда направлены
против "здравого смысла" (как и его поступки). Иван Дурак загадывает и
отгадывает загадки, т.е. занимается тем, чем занимается во многих традициях жрец
во время ритуала, приуроченного к основному годовому празднику. Иван Дурак
является поэтом и музыкантом; в сказках подчеркивается его пение, его умение
играть на чудесной дудочке или гуслях-самогубах, заставляющих плясать стадо.
Благодаря поэтическому таланту Иван Дурак приобретает богатство.
Иван Дурак - носитель особой речи, в которой помимо загадок, прибауток, шуток,
отмечены фрагменты, где нарушаются или фонетические, или семантические принципы
обычной речи, или даже нечто, напоминающее заумь; сравните "бессмыслицы",
"нелепицы", языковые парадоксы, основанные, в частности, на игре омонимии и
синонимии, многозначности и многореферентности слова и т.п. (так, убийство змеи
копьем Иван Дурак описывает как встречу со злом, которое он злом и ударил, "зло
от зла умерло"). Иван Дурак русских сказок выступает как носитель особой
разновидности "поэтической" речи, известной по многим примерам из древних
индоевропейских мифопоэтических традиций. Иван Дурак связан в сюжете с некоей
критической ситуацией, завершаемой праздником (победа над врагом и женитьба),
в котором он главный участник. Несмотря на сугубо бытовую окраску ряда сказок
о нем, бесспорны следы важных связей Иван Дурак с космологической символикой, на
фоне которой он сам может ьыть понят как своего рода "первочеловек", соотносимый
с мировым деревом и его атрибутами.  Апологичность образа Иван Дурак, его отказ
от "ума", причастность его к особой "заумной" (соответственно - поэтической)
речи напоминает ведущие характеристики юродивых, явления, получившего особое
развитие в русской духовной традиции. "Юродивость" характеризует и Ивана Дурака
в ряде сказок.


В.В.Иванов, В.Н.Топоров.


                               И. ЗНАМЕНСКАЯ

                            ЗЕРКАЛО ГАЛАДРИЭЛИ


     ...Забавно будет лет через триста припомнить эти разборки  по  поводу
судеб национальных литератур в общемировой культуре. Да и  через  сто  лет
подобное удовольствие покажется, полагаю, исключительно изысканным и  узко
специальным - нечто такое для гурманов духа и памяти...
     А сегодня едва ли хватит у нас прозорливости возблагодарить  "текущий
момент" - со всей его растерянностью, с отдиранием от  тела  и  души  того
немногого, что, казалось, навечно (как вечным казался строй) присосалось к
нам в качестве  тоненького  такого  пожизненного  бессмертия:  Надежды  на
твердое  пенсионное  обеспечение,   Веры   в   собственную   неподкупность
(поскольку никто и не пробует покупать), Любви к  непреходящему  шпротному
паштету, встречающему нас в любой торговой точке родной  страны,  будь  то
Коряжма, Наманган или Анадырь. Да, не благодарим, а стоило бы...
     Конечно, если спуститься с небес еще  не  произнесенных  обобщений  в
нашу родную кошару, то есть оборотиться к стукнутому ныне  пыльным  мешком
литературному процессу и увидеть  на  прилавках  "Приключения  космической
проститутки",  изданные  многосоттысячными   тиражами,   или,   перелистав
"Книжное обозрение", не найти там (за исключением  братьев-эмигрантов)  на
полсотни  наименований  и  трех  заветных  фамилий,   вызывающих   желание
немедленно бежать в магазин - только  и  мыслей,  что  в  смертной  рубахе
вскарабкаться на заплеванный Парнас и дожидаться там труб Страшного Суда.
     Конец света. Литературе, которой мы жили, места нет.
     Однако всем, успевшим соскучиться за считанные  годы  перестройки  по
тому тяжелому равномерному гнету, который и заставлял наиболее крепких,  в
соответствии с физическим законом  о  противодействии,  выпрямлять  спину,
можно порадоваться: нарастает давление. Пусть не сверху, а как бы изо всей
окружающей среды, но - нарастает.
     Хаос створаживается в систему.
     Какой она будет - это еще вопрос, но конъюнктура изменилась;  способы
давления и изгнания за границы  освещенного  круга  меняются,  меняется  и
длительность присутствия в этом круге. О пожизненной ренте,  обусловленной
послушанием и (или) бездарностью, либо, что реже, талантом, говорить уж не
приходится.  Прежде,  чем  у  нас  привьется   и   развернется   в   своем
цивилизованном виде институт  литагентов,  прежде,  чем  обретут  реальные
очертания  цены  на  бумагу,  истинная  литература  окажется  в  состоянии
жесточайшего прессинга по  всему  полю,  получая  мобилизующие  толчки  от
дешевеющего   (во   всех   выражениях,   кроме    денежного)    детектива,
дебилизованной (не путать с  демобилизованной!)  до  комиксов  фантастики,
социалистической эротики, стремительно вырабатывающей рвотный  рефлекс  на
близость...
     Берег родной обвалился, и все  мы,  умеющие  и  не  умеющие  плавать,
сыплемся в холодную воду "нового мира", где неизменным и знакомым для всех
остается одно - человеческая природа.
     Но  посему  -  и  будем  жить,  так  как   количество   "творцов"   и
"ремесленников"  в  стабильных  (да  и  стабилизирующихся)   социально   -
исторических структурах в процентном  отношении  неизменно.  Так  же,  как
количество гениев и злодеев в любой популяции. Ибо  генофонд  со  временем
восстанавливается, а  давление  внешнее  снова  провоцирует  контрдавление
внутреннее, именуемое подчас - вдохновением.
     Не научились подзаряжаться от  приятного  -  будем  подзаряжаться  от
противного. Этакое преображение энергии, если хотите; бесшабашный праздник
селения, из которого сборщики податей уволакивают последний грош.
     Трагедия, а как ни странно (и как всегда!) - оптимистическая.
     ...Кстати, резервы иностранного  чтива,  изданного  до  1973  года  и
дающие возможность получать советскую "сверхприбыль" - вполне  обозримы  и
исчерпаемы. Далее заказывающих музыку дельцов  ждет  коммерческий  вакуум,
который,   хочешь-не   хочешь,   а   придется   восполнять   отечественной
беллетристикой,    необъяснимо    воздымающейся    время    от     времени
горообразованиями высокой литературы.
     Откуда возьмутся воздымания? От верблюда. От тех  горбов,  той  ноши,
которая всегда с тобой. Если ты и есть запланированный популяцией урод, то
есть впереди идущий в какой бы то ни было области.  Пролагающий  тропу  по
минному полю собственного разума, собственной души. Тебя  ведь  хлебом  не
корми, а дай забраться (или хотя бы попробовать забраться) в  такие  дебри
прозрения, где и переаукнуться пока не с кем, так что и  физическое  бытие
иной раз прерывается аккуратной рукой, оберегающей свои закрома до лучшего
времени.
     А те, кто не очень-то и кормили тебя хлебом,  будут  с  удовольствием
потреблять первый, а то и второй пласт узренного тобой,  не  углубляясь  в
особо пощелкивающую темноту и не удивляясь твоему безвременному  уходу,  а
по-массолитовски, по-ресторанному - "...но мы-то - живы!"
     Так что - есть  определенная  вера  и  в  читателя-земляка,  насквозь
пропотевшего от суеты, и в ежедневно без особых усилий меняющего  бельишко
читателя "общемирового". Захочет он загадочной русской души, ибо на уровне
души национальность ее постепенно теряет смысл, а загадочность,  наоборот,
приобретает его, наращивает цену, неизмеряемую и в самой твердой валюте.
     Я уж не говорю о  читателе  "двоякодышащем",  о  читателе,  иной  раз
готовом покинуть стройные ряды  потребителей  виски  "скотч"  или  колбасы
"столовой" и выломиться из социума на какое-то время, а то и на всю  жизнь
- в хиппи, в ашрам, в арендаторы или просто в лес зеленый, в тайгу,  но  с
заветной книжицей в заплечном мешке. Дискеты компьютерные ведь не заберешь
с собой (компьютер на заимку не  затащишь),  так  что  с  книгопечатанием,
надеюсь, не прощаемся.
     ...О чем человек захочет узнавать всегда, так это - о себе и  о  том,
что может его ждать. Недаром притча, фантастика, астрология - "то поврозь,
а то попеременно" во все времена пользовались спросом.
     Отдельно, как рыцарь Грюнвальдус на камне -  все  в  той  же  позиции
сидит (а вернее, зависает, стрекоча  крылышками)  поэзия.  Ибо  пользуется
качественно иным способом  передачи,  да  и  аккумулирования,  информации;
"внешний  вид"  его  напоминает  туго   закрученную   спираль,   а   искра
проскакивает иногда и по прямой - кратчайшему расстоянию, прокалывая витки
связного  течения.  Этот   способ   напоминает   подключение   к   прямому
информационному каналу, имеющему выход на общий банк данных Мироздания,  и
поэтому  странноватые  озарения,  привносимые  в  читательские  умы  таким
образом, хоть и вызывают иногда боязливое уважение, но бывают востребованы
не во  все  времена  и  не  всеми.  Даже  выражаясь  в  чисто  звуковой  и
изобразительной гармонии,  поэзия  настораживает  неготового  к  душевному
труду человека, заставляя его сомневаться в том,  имеет  ли  смысл  вообще
кормить  за  счет  общества  поэтов  -  отчего  количество   последних   в
цивилизованных государствах саморегулируется, не  требуя  довольно  все  ж
таки хлопотного отстрела.
     ...Итак,    фантастика,    психологическая    фантастика,     притча,
перерастающая в роман, романтическая сказка... Толкин, Булгаков... Дорога,
подзаглохшая в отечественной словесности. Один  из  путей,  упирающихся  в
горизонт.
     Фантастика  же  -  шашлычного  сюжета,  где   куски   жареного   мяса
перемежаются с луком, перчиком, помидорчиком, проблагоденствует в качестве
фаворитки жанра, как мне кажется,  ровно  столько,  сколько  просуществует
дефицит на эти самые мясо, перчик, помидорчик. Далее займет то самое место
на задворках словесности, что и во всех безлимитных странах.
     Так о ком писать?
     О себе - любимом, единственном, тиражированном. Человеке  -  уроженце
планеты Земля (?), двуногом прямо (?) ходящем,  микромодели  Вселенной.  И
читать не надоело и писать не надоест.
     Не думаю, что, распрощавшись,  наконец,  с  соцреализмом,  мы  долгое
время  будем  перепевать  "зады"  европейской  литературы   XIX   века   -
"Интердевочка" это не "Пышка" и даже не  "Нана",  а  тот  же  литературный
шашлык, но не сочный живой, а нарисованный на холсте, как очаг  в  каморке
незабвенного папы Карло. Чтиво на час - который уже прошел.
     Время сжимается, подобно пружине поэзии; события проскакивают,  минуя
плавные  витка  спирали,  принося  волнующие,  малопонятные   сигналы   из
будущего.
     Мир стоит на пороге кардинальных перемен в области науки и  культуры,
обнаружения и освоения принципиально новых способов  познания,  на  пороге
длинного пути преображения человека в новое, качественно иное, космическое
существо. Это путь индивидуальностей, число которых  будет  расти  до  тех
пор,   пока   не   станет   всечеловеческим.   Процесс   неравномерный   и
труднопредставимый. Во что преобразится в  этом  случае  наука  -  сказать
проще; во что превратится искусство - вот вопрос! Чем оно  сможет  служить
человечеству,  какие  сны  золотые  навевать   трансформированному   Хомо,
способному в одно мгновение получить  нужную  информацию  из  любой  точки
пространства-времени?
     Чего может не хватать гипотетическому совершенству?
     Ностальгия по хвосту и  когтям?  Маловероятно.  Культуртрегерство  во
Вселенной? Возможно, хотя, скорее всего - на качественно ином уровне,  чем
тот, на котором эта идея брезжит в современной фантастической  литературе.
Впрочем,  были  Странники,   загадочные   рамиры...   Однако   воображение
пробуксовывает.
     Ученые, занимающиеся ритмикой истории, прогнозируют на  2001  -  2002
годы  завершение  "имперского  цикла"  в  России,   чреватое   не   только
социальными,  но  и  природными  катаклизмами,  пики  которых  падают   на
последнее десятилетие уходящего века. Правда,  Россия  здесь  не  одинока,
несмотря на ее всегдашнюю особую роль - процесс всепланетный: к 2002  году
Весенняя точка переходит не только  из  одного  зодиака  в  другой,  но  и
пересекает границу квартелей  Телец-Овен-Рыба  и  Водолей-Козерог-Стрелец,
что по астрологической  традиции  означает  изменения,  равнозначные  тем,
которые произошли с человечеством при переходе  из  мезолита  в  неолит  -
началу формирования ноосферы,  по  Вернадскому.  Куда  более  вредно,  чем
забегать вперед - не  заглядывать  туда  вовсе,  ограничившись  проблемами
переходного  периода  локального  бесколбасья   и   латентного   состояния
подкожной деятельности КГБ.
     С тайной полицией разберется история.
     С литературой бы разобраться - сиречь, с Душой.
     Требования  времени  меняют  точку  зрения,  меняют  и  его,  зрения,
фокусировку. Не "дальше, дальше, дальше",  а  -  глубже,  глубже,  глубже;
туда, откуда, собственно, и можно  ожидать  самых  невероятных  сюрпризов.
Какие вопросы могут волновать душу, готовую, наконец, сделаться живой? Что
такое, например, человек,  который  не  может  убить  (только  не  надо  о
бетризации!)? Который может - это мы догадываемся, навидались, а который -
не может? Какова мера самопожертвования, если человек  знает,  что  смерть
есть не финал, но краткий переход в  новое  качество  бытия?  Какова  цена
содеянного Христом?
     Недаром наука и искусство, как никогда, тяготеют нынче к религии. Ибо
что есть вера, как неаприорное базовое знание, предложенное в виде аксиомы
для ускорения духовного прогресса?
     Если только она, вера, не замкнута догматически,  не  неподвижна,  но
способна к взаимопроникновению с любым способом ощущения и познания мира.
     В этих условиях проблема возвращения русской литературы в общемировой
литературный процесс, превращение ее в литературу "конвертируемого духа" -
проблема сиюминутная. Хотя на наш век ее безусловно, хватит - ибо медленно
приходим мы в себя от растерянности. Видимо, и недостаток витаминов в пище
себя сказывает.
     ...Тут, казалось бы, голубушке-фантастике с ее легкой  поступью  -  и
карты в руки оттого, что она на законных основаниях может  позволить  себе
все,  не  вызывая  недоверия  читателя...  а  поди  ж  ты!  В  подавляющем
большинстве случаев пока поверху: все те  же  бластеры,  гравилеты,  а  из
"новенького" - страшилки безысходных катастроф, из которых  авторы,  никак
не родственные силой сострадания Комитасу (как известно, сошедшему  с  ума
от  зрелища  избиения  своих   соотечественников),   выходят   бестрепетно
невредимыми, да еще и главного героя выволакивают, чтобы  читатель  понял,
как сладко и перспективно остаться в живых  одному  (или  с  подругой)  на
всеобщем пепелище и гноище.
     А то  немногое,  что  глубже  и  человечнее  -  путается  в  ошметках
отжившего  фантастического  антуража,  как  акселерат  в   распашонках   и
чепчиках. Бутафорский этот антураж захлестнул  нашу  фантастику,  хотя  он
вот-вот (может быть,  еще  при  нашей  жизни)  утратит  свою  экзотическую
притягательность даже для наивного потребителя, рассыпавшись пылью на фоне
разнообразно   прорывающейся   в   реальность   информации   о   подлинных
возможностях человеческого духа.
     Ей-богу, нелепо  и  смешно  представлять  себе  литературного  героя,
некоего, скажем, первопроходца, спускающегося сквозь три  ментальных,  три
витальных и три физических уровня сознания с бластером наизготовку.
     ...Зеркало в ожидании...
     Пожалуй, что так.
     Но ритм литературного  существования,  заданный  блаженной  динамикой
застоя,  сейчас  так  же   достоин   укоризны,   как   и   блошиный   скок
рыночно-межвременного хаоса. Потому, что бессмертная  душа,  как  никогда,
мается  от  безъязычья,  беспомощности,  от  ощущения   (по   излюбленному
выражению господина нашего Президента) "судьбоносности" происходящего,  от
желания еще в прижизненном существовании осознать себя  и  изнутри  начать
строительство,  которое  в  своем  завершенном  виде  с  трудом  поддается
воображению...
     Зеркало начинает вести себя.
     Поверхность    подергивается    рябью,    затуманивается,    мелькают
малопонятные картины, то ли из будущего, то ли из прошлого,  определившего
это будущее. Оно и предсказывает, и предостерегает.
     Зеркало Галадриэли.
     И вот некто пишущий - уже словно бы и не выдумывает, но дает названия
сущему; не фантазирует, но развертывает бесчисленные варианты бытия.
     И нет им конца.


ГЕРОЙ


(по книге А. Вулиса "В мире приключений", М., 1986)


Герой приключенческого романа - именно герой. Среди персонажей современной
прозы он больше, чем любой другой, сохраняет связь с эпическим
представлением о герое как о непогрешимом борце, огнем и мечом отстаивающем
свои идеалы и мечты. И в этом смысле он очень определенен и конкретен.


С другой стороны его качества (преимущественно положительные) стали неким
общим местом, и тексты о них говорят мимоходом, а то и вовсе умалчивают, относя
эту информацию к подразумеваемым очевидностям.


Краткая характеристика героя оставляет сюжету необходимые степени свободы -
развитие событий при таком герое может пойти в любом направлении.


1. Обрисовывая приключенческих героев, повествователи стремятся упомянуть свой
художественный ориентир - то, чему подражают, или то, что преодолевают. Всем,
например, известна авторская аналогия между д'Артаньяном и Дон Кихотом.


2. Степения свободы, о которых шла речь, представляют собой формулу равенства
между героем и сюжетом; иначе говоря, герой получает вначале именно то, что ему
позарез понадобится впоследствии. А если он вначале не получает ничего, значит,
выпавшие на его долю приключения и станут его характеристикой.


3. Правила, регулирующие развитие конкретного приключения и произведения,
являются в конечном счете развернутым иносказательным портретом героя. Этот
герой совмещает веру в чудеса с рационализмом, информационный голод с
потребностью действовать и т.д. Он экстравертен, стремится заполнить собой
максимум пространства, он путешествует. Спираль времени в числе излюбленных
его маршрутов. В завязке он заранее знает развязку, в развязке грустит о
беззаботных минутах завязки, а в промежутке устраивает кульминацию за
кульминацией. Всякая попытка создать характеристику этого героя как жанровой
категории приведет к повторению всех предшествующих страниц в полном объеме.


4. Приключенческий герой чтит закон контраста. Противник героя - полярное
повторение (или, лучше сазать, искажение) его качеств.


5. У героя задатки сверхчеловека (работает принцип гиперболизации!). По ходу
заурядных событий он как бы равен самому себе. Но наступает критический момент,
когда кажется, что выхода нет и не будет. Тогда герой совершает фантастическое,
небывалое усилие - физическое и умственное. И этого достаточно: происходит
перелом, а там, впереди, видна уже и победа. У антигероя тоже сверхъестественный
характер, тоже потрясающая сила, и воля, и ум, но там, где герою по плечу
превзойти себя, этот, напротив, до себя не дотягивает.


6. В эталонном приключенческом произведении - таком, как "Золотой жук" Эдгара
По - ровно столько людей, сколько нужно, и ни одного лишнего, точно в танце.
Если болтается под ногами кто-нибудь непристроенный, будьте уверены, что в
конце у него окажется самая главная роль.


7. Приключенческий герой наделен специфическим чувством чистоты жанра, не
позволяющим ему срываться в серьезность или, напротив, в излишнюю пародийность.
Да, его глаза сверкают, но из орбит все же не лезут, во всяком случае пока не
появятся убедительные поводы.


8. Приключенческий герой обычно ищет переклички с другими персонажами, и не
просто ищет, а буквально домогается. Приклю