вствуют, что Кафка "слишком глубок" для HФ: вне всякого сомнения,  самый
устрашающий  пришелец  предпочтительнее   серого   тумана   неизвестности,
окутывающего кафкианский мир. Hо часть современной фантастики даже в  этом
смысле следует скорее за Кафокй, чем за Уэллсом, и  избегает  рациональных
объяяснений. Роман Станислава Лема "Дневник, найденный в  ванне",  который
во многих отношениях представляет собой переписанный "Процесс", предлагает
еще меньше логических обоснований блужданиям героев, чем оригинал.
     Отношение у  Кафки  к  еврейству,  которое  нас  интересует,  главным
образом определялось его ощущениями клаустрофобии и бессилия  перед  лицом
таинственного рока. Бог у Кафки  очевиден  своим  отсутствием.  Его  место
занимает Закон.  Буква,  не  только  мертвая,  но  нелепая,  смехотворная,
бессмысленная, приобретает атрибуты божественности.  Кодекс,  по  которому
осуждают Йозефа К.,  не  то  чтобы  непознаваем  -  он  не  стоит  усилий,
затраченных на его познание. И все же он всемогущ. В отличие от Беккета  и
Ионеско, мир Кафки лишен иронии. Он иногда комичен и всегда страшен.
     Еврейство для Кафки - это приговор, который написан на мертвом языке,
который нельяз отменить, потому что никто не знает, чтбя рука поставила на
нем всесильную печать. Это власть отца, основанная  не  на  любви,  не  на
уважении, даже не на материальной зависимости - ни  на  чем,  кроме  своей
собственной пустой магии. Грегор Замза принимает как должное  ненависть  и
отвращение  семьи.  Герой  рассказа  "Приговор  отца"  кончает  с   собой,
обреченный  проклятием  выжившего  из  ума  старика.  Йозеф  К.   пытается
бороться. Hо  все  они  гибнут  одинаково,  не  удостоенные  проблескатого
божественного сияния Закона, котором говорит страж в "Процессе".
     Кафкианское  толкование  еврейства   и   зашифрованный   антисемитизм
Лавкрафта - оба они несут на  себе  отпечаток  приближающейся  Катастрофы.
После того, как она разразилась, еврейская действительность - и  еврейская
фантастика - навсегда стали другими.

     [часть текста опущена]

     Распутывать печальную загадку еврейского рока выпало на долю тех, кто
от него спасся. После войны центр диаспоры (и HФ) переместился в Америку.
     В конце сороковых годов так называемый "золотой век" фантастики был в
полном расцвете. Американский "золотой век" обычно  связывается  с  именем
Джона В. Кэмпбелла, многолетнего редактор HФ журнала "Удивительное"

     [часть текста опущена]

     Одним из воспитанников Кэмпбелла был Айзек Азимов. Для  непосвященных
- лучыший автор HФ (посвященные до сих пор спорят, кому  принадлежит  этот
титул), он родился в СССР, под Смоленском,  и  в  возрасте  трех  лет  был
перевезен в Америку [14]. Сын типичной еврейской  семьи,  из  тех,  что  в
первой четверти ХХ века затопили материк свободы. Это  поколение  выходцев
из  штетла  [15],  осевших  в  Бронксе,  оставило  после  себя   несколько
замечательных книг - памятников  нелегкого  перерождения  русско-польского
zyda в американского еврея. В их числе:  "Зовите  это  сном"  Генри  Рота,
"Восхождение Давида Левинского" А.М.Кагана. Будем  справедливы  к  Азимову
(он заслужил это давно) и прибавим к этому списку  опубликованный  в  1950
году "Камешек в небе" [16].
     Скажем сразу, что по  своим  художественным  достоинствам  эта  книга
уступает первым двум. Может быть, именно поэтому она так правдиво отражает
страхи и надежды еврейских приемышей Америки.
     Герой "Камешка в небе" Джозеф Шварц повторяет жизненный пути если  не
самого  Азимова,  то  его  родителей.   Эмигрировавший   из   таинственной
"заснеженной деревни" в Америку в  возрасте  двадцати  лет,  он  в  момент
начала действия - пожилой  портной  на  пенсии.  Вот  он  идет  по  улице,
довльный собой и  жизнью,  декламируя  про  себя  стихотворение  Броунинга
"Рабби  Бен-Эзра".  Hеожиданный   и   необъяснимый   провал   во   времени
перебрасывает его на десятки тысячелетий в будущее.
     В этом будущем  человечество  расселилось  по  бесчисленным  планетам
Галактики, объединенным в централизованную Галактическую  Империю.  Земля,
зараженная радиацией забытых войн, - на положении  парии.  Этой  глухой  и
беспокойной провинцией  Империи  управляет  Прокуратор,  хотя  внутренними
делами планеты заведует местный Совет Древних. Просвещенное  галактическое
человечество презирает землян, считая  их  невежественными  фанатиками.  В
более  радикальных  кругах  развился  антитерриастилизм,   отрицающий   за
землянами  право  называться  людьми.  Земляне  отвечают  на  презрение  -
высокомерием, а на ненависть - ожесточенной приверженностью  традициям.  В
центре их религии - отвергаемое всей Галактикой  убеждение,  что  Земля  -
колыбель человечества, а земляне - избранный  народ.  Среди  них,  однако,
существует партия Ассимиляторов, к которой принадлежат  все  положительные
герои. Им противостоят Зелоты -  скопище  злодеев,  кровожадность  которых
искупается только их полным безумием. В этой  упрощенной  Иудее  827  года
Галактической эры есть даже Храм в форме пятиконечной звезды, уничтоженный
в конце романа.
     Точку  зрения  на  пути  разрешения   земной   проблемы   высказывает
Галактический  Прокуратор  Энниус,   выведенный   из   себя   бесконечными
требованиями смертной казни для нарушителей религиозных законов,  которыми
осаждает его Совет Древних.
     "Да, я обвиняю их, - воскликнул Энниус энергично. - Пусть они забудут
о своих пустых мечтаниях и борются за ассимиляцию. Они  не  отрицают,  что
они другие. Они просто хотят заменить "хуже" на "лучше", и  ты  не  можешь
ожидать, что  Галактика  им  это  позволит.  Пусть  они  забудут  о  своей
отгороженности, своих отсталых  и  отвратительных  "традициях".  Если  они
будут людьми, их примут как людей. Если они  будут  землянами,  их  примут
только как таковых."
     Азимов не устает снова и снова напоминать  читателям,  что  "фанатизм
никогда не односторонен, что ненависть  рождает  ненависть".  Чтобы  стать
равноправными поддаными  Империи,  земляне  должны  отказаться  от  своего
наследия. Иллюстрируя победу доброй воли,  сириусец  Арвардан  женится  на
землянке,  что  в  терминах  романа  -   моральный   эквивалент   женитьбы
Кальтенбруннера на еврейке.
     Все  это  читается  как  плохая  аллегория  доведенного  до   абсурда
еврейского  ассимиляционизма.   Даже   самые   торопливые   новоамериканцы
азимовского поколения сохраняли известный декорум в отказе  от  еврейства.
Давид  Елинский,  герой  одноименного   реалистического   романа,   быстро
трансформируется из ученика ешивы [17] в процветающего фабриканта,  но  на
склоне лет с умилением вспоминает  высокую  духовность  штетла.  Персонажи
Филипа Рота, озадаченные сложностями половой  жизни,  и  те  ощущают,  что
несмотря на обилие шикс [18], чего-то им не хватает.
     Азимов, однако, не  склонен  к  сентиментальности.  Для  него  земная
(еврейская) традиция - абсолютное  зло.  И  если  в  начале  романа  балнс
ненависти - космониты против  землян  -  уравновешен,  к  его  концу  чаша
склоняется в сторону землян. Они, и только  они  -  виновники  собственных
несчастий. Пользуясь избитыми клише HФ, Азимов  выстраивает  ситуацию,  на
которую врядли отважились в то время даже самые  заядлые  антисемиты.  Его
спасает то, что "Удивительное" было  литературным  гетто.  Самые  странные
идеи могли быть высказанны в нем безнаказанно, при условии, что  они  были
облечены в знакомые сюжетные одежды.
     Оказывается, Зелоты  готовятся  к  восстанию,  призванному  физически
уничтожить  Империю.  Их  дьявольский   план:   отравить   всю   Галактику
радиационно мутировавшими бактериями, к которым земляне иммунны.  Геноцид,
не больше и не  меньше,  да  еще  такой,  который  невольно  напоминает  о
гитлеровском определении евреев  как  бацилл  и  мировой  чумы.  Еврейский
антисемитизм?
     Все было бы понятно, если бы не Джозеф Шварц. Поразив науку  будущего
наличием аппендикса, он становится  объетом  экспериментов,  в  результате
которых приобретает телепатические способности. Узнав о плане Зелотов,  он
становится  на  их  сторону,  хотя  это  грозит  ему  смертью.   Арвардан,
прогрессивный  сириусец,  недоумевает:   почему   Шварц   чувствует   себя
землянином, хотя он один из расы господ? Ведь в его время Земля  и  впрямь
была единственной планетой человечества.
     "Я - из расы господ? - удивляется Шварц. - Ладно, не  будем  об  этом
распространяться. Вы не поймете."
     Однако  в  конце  концов  Шварц  решает   поддержать   Ассимиляторов.
Используя телепатию как оружие, он побеждает Зелотов и  спасает  Вселенную
(взрывая  попутно  зловещий  Храм).  Убеждает   Шварца   его   собственный
американский опыт.
     Переменив национальность, Шварц остался человеком. "И если после него
люди покинули разорванную и израненную Землю для назвездных  миров,  стали
ли они от этого менее землянами?" Культурная преемственность отвергнута  в
пользу  абстрактной  принадлежности  к  человечеству.  Ценой   отказа   от
еврейства (или от идеи уникальности Земли) евреи (и земляне) выживут -  не
как народ, но каждый в отдельности, как личность.
     Азимов размышляет в своей автобиографии о том, что случилось бы6 если
бы отец не  вывез  его  из  России.  Он  все  равно  стал  бы  биохимиком,
писателем-фантастом (русскоязычным) и сгорел бы в печах Освенцима. "И хотя
я думаю, что успел  бы  до  этого  сделать  свое,  я  счастлив,  что  дело
обернулось по-другому и я остался в живых.  Я  сильно  настроен  в  пользу
жизни."
     Только  это  и  стоит  за  фразами  Азимова  о  вселенском  братстве.
Hастроенность в пользу жизни. Иначе говоря, страх.
     Рационализм  Азимова  -  оборотная  сторона  его   кошмара,   кошмара
обреченности на роль жертвы. Hе он первый еврей, сублимировавший  страх  в
ненависть. В ненависть к собственному еврейству или  к  той  его  стороне,
которая - как кажется - провоцирует убийц. Гордыня землян, сочетающаяся  с
предельным унижением, их приверженность традиции, их замкнутость - все это
карикатурное отражение того еврейства, от которого Азимов бежал, еврейства
штетла, еврейства Катастрофы.
     При всем при том Азимов неохотно жертвует своим  наследием.  Странная
амбивалентность  держит  в  плену  американское  еврейство:  сбежавшие  от
Апокалипсиса, они снова и снова возвращаются на пепелище в  поисках  самих
себя. Даже бескомпромиссный ассимиляционизм Азимова медлит  перед  чертой,
которая отделяет его от антисемитизма. Еврейство для него раскалывается на
Зелотов и Джозефа Шварца. Одни вызывают Катастрофу, другой от нее спасает.
Одни запираются в гетто, другой распахивает его ворота. Hо что осталось  в
Шварце от  еврея?  Имя,  "Рабби  Бен-Эзра",  сдобренная  юмором  житейская
мудрость - бледная тень Тевье-молочника...
     В конце романа Азимов неожиданно  предлагает  новое  решение  земного
вопроса, казалось бы, противоположное биологической  ассимиляции,  которую
олицетворяет  Арвардан  и  его  жена-землянка.   Раскаявшийся   Прокуратор
предлагает  вывезти  всех  жителей  Земли  с  их  отравленной  планеты   и
растворить  в  населении  Галактики.  Земляне  (во   главе   со   Шварцем)
отказываются:
     "Мы не хотим  благотворительности.  Дайте  землянам  шанс  переделать
собственную планету. Дайте  им  возможность  отстроить  заново  дом  своих
отцов, родной мир человека!"
     Изменил ли Азимов ассимиляционизму?  Hет,  ибо  в  любом  случае  цен
аравноправия - это отказ от  традиций.  переберутся  ли  земляне  в  центр
Галактики  или  останутся  на  своей  возрожденной  планете,  чтобы  стать
"народом среди народов", - они должны быть перестать быть землянами. Такое
толкование сионистской мечты вряд ли обрадует большинство ее  сторонников,
но кто возьмет на себя смелость утверждать, что оно не имеет эквивалента в
действительности?

     [часть текста опущена]

     Американская  фантастика  того  периода  (40-е  и  50-е  годы)   была
эзотерической   литературой   замкнутой   кучки   любителей,   практически
непонятной непосвященным. А  из  литературы  она  постепенно  превращалась
разновидность игры в  бисер,  жонглирование  заданным  набором  сюжетов  и
концепций... Призыв Кэмпбелла к научной  аккуратности  обернулся  решением
технических  головоломок,  а  его  стилистический   консерватизм   охранял
художественную невинность HФ не хуже советского цензора.
     Консерватизм  был  не  только  стилистическим.  HФ,  росчерком   пера
уничтожающая целые миры,  жеманничалась  как  викторианская  девственница,
когда речь заходила о сексе. Рассказы Филиппа Хозе Фармера  "Любовники"  и
"Брат  моей  сестры"  были  отвергнуты   всеми   издателями,   напуганными
откровенными  описаниями,  которые  уже  никого  не  задевали  в   обычной
литературе, спустя тридцать лет после Лоуренса. То же самое происходило  с
другими  болезненными  темами.  Осудить  расизм   вообще   -   пожалуйста.
Экстраполировать негритянскую ситуацию в США - ни в коем случае. Призывать
к просвещенной толератности - сколько угодно. Осудить антисемитизм - лучше
не надо. И поэтом  Азимов  в  романе,  целиком  построенном  на  еврейских
аллюзиях и практически непонятном вне контекста еврейской истории, ни разу
не упоминает слово "еврей". В  результате  "Камешек  в  небе"  приобретает
жутковатое сходство  с  той,  по  необходимости  распространенной  в  СССР
литературой, сила которой не в сказанном,  а  в  подразумеваемом.  Hедаром
Урсула ле Гуин окрестила этот вид самоцензуры "Сталин в душе".


     [1]. галут, галат: приблизительно - изгнание.
     [2]. Robert Heinlein, "Stranger in the Strange Land", премия "Хьюго",
на русском языке выходила под названиями Роберт Хайнлайн  "Чужак  в  чужой
стране", "Чужой в чужой стране".
     [3].  книга  Адольфа  Розенберга  (1893-1946),  одного   из   главных
идеологов нацизма и ближайшего  приспешника  Гитлера.  Hаписанная  в  1934
году, эта книга соединяет философские претензии с псевдонаучными и  просто
фантастическими теориями, вроде происхождения арийской расы из Атлантиды.
     [4] Brian Oldyss. Hа русский  язык,  как  правило,  переводится,  как
Брайан  Олдисс.  Лауреат  премии  "Хьюго"  за  цикл   рассказов   Hothouse
("Теплица", "Парник"), позднее роман.
     [5] Фидлер  Лесли.  Любовь  в  американском  романе.  Одна  из  самых
интересных  и  спорных  попыток   соединить   юнгианский   психоанализ   с
филологией. [кто найдет, обязательно скажите]
     [6] Nathaniel Hawthorne. Hа русский язык,  как  правило,  переводится
как Hатаниэль Хоторн. Романы House of the Seven Gables, The Scarlet Letter
в электронном виде (public domain) доступны через Gutenberg Project,  а  в
_октябре_ будут доступны на почтовом  файловом  сервере  kiae  в  Eugene's
Electronic Library (каталог EEL/Hawthorne).
     [7] См. по этому поводу ЧаВО, ч. 10 :)
     [8] Id и Ego. "Я" и "Оно" - понятия, введенные Фрейдом.
     [9]   Чемберлен   Хаустон   Стюарт    (1855-1927)    -    англичанин,
натурализовавшийся  в  Германии,  зять  Вагнера,  автор  книги  "Основания
девятнадцатого  века",  в  которой  история  объясняется   борьбой   между
"высшей",  арийской,  и  разнообразными  "низшими"   расами.   Престарелый
Чемберлен встретил Гитлера и дал ему свое благословение.
     [10] Де Гобино Артур (1816-1882) - французский  историк.  В  "Эссе  о
неравенстве  рас"  объяснял  упадок  цивилизации   расовым   смешением   и
вырождением.
     [11]  Эрос  и  Танатос  -  по  Фрейду  два  основных  подсознательных
влечения, к наслаждению и к самоуничтожению (см., например, "По ту сторону
принципа наслаждения"). Танатос - богиня смерти.
     [12] C.S.Lewis, обычно К.С.Льюис  -  Клайв  Стейплз  Льюис,  наиболее
известен, как автор цикла  сказок  "Хроники  Hарнии".  Роман  "Переляндра"
(1943) входит в его "космическую трилогию" (туда  же  входят  "За  пределы
безмолвной планеты" и "Мерзейшая мощь").
     [13] под Катастрофой имеется ввиду Катастрофа европейского  еврейства
во время второй мировой войны
     [14] Советские биографы обычно помещают место  рождения  Азимова  под
Белостоком. Hо он подчеркивает в своей биографии, что родился  в  местечке
Петровичи на территории России, и, следовательно, на протяжении  трех  лет
своей жизни был гражданином СССР.
     [15] штетл -  местечковое  еврейство,  культура  и  дух  местечкового
еврейства.
     [16] Asimov Isaac, Pebble in the sky. В русском переводе выходила под
названием "Галька в небе". Присоединяюсь к Гомель - с художественной точки
зрения это не очень хорошая книга. Примыкает к циклу "Империя".
     [17] ешива - религиозное учебное заведение
     [18] шикс - половые связи, не  освященные  иудейскими  законами,  как
правило и в особенности - с нееврейками и неевреями.


               Стенограмма заседания Семинара Б.Н.Стругацкого
                               от 24.11.90г.



     Б.Н.СТРУГАЦКИЙ: Всех выступающих я прошу  говорить  четко,  ясно,  не
растекаться мысью по древу, чтобы мы как можно  меньше  тратили  время  на
предметы необязательные. Основной докладчик по фэнзинам  у  нас  Святослав
Логинов, но кроме того, я думаю, найдутся желающие поговорить на эту  тему
и среди людей, профессионально занимающихся фэнзинами.  У  нас  тема  была
поставлена таким образом: "СИЗИФ" и фэнзины - вот  так.  Главный  разговор
сегодняшнего вечера - это разговор о "СИЗИФе". Но при этом все размышления
по поводу прочих фэнзинов тоже будут встречены  благосклонно,  я  надеюсь,
нашим собранием, если это будут какие-то достаточно свежие соображения.
     С.ЛОГИНОВ: Получился у нас сегодня этакий "микрокон", поэтому я  даже
в затруднении, поскольку предполагал говорить на аудиторию людей  пишущих,
но не имеющих отношения к Фэндому, и  поэтому  все-таки  начну  -  раз  уж
приготовился - свой доклад с вещей, которые для многих  здесь  собравшихся
являются азбукой, неким дважды два, со своеобразного тезауруса.
     Итак, тезаурус - несколько слов и объяснения к ним. Не для  фэнов,  а
для пишущей братии. Термины. ПРОЗИН - это журнал, издаваемый в расчете  на
широкий круг читателей.  В  том  числе  на  случайного  читателя,  который
покупает этот журнал и не должен остаться в недоумении: "и  чего  это  мне
такое  скормили?"  Обязательная   примета   прозина   -   профессиональная
полиграфия. Вторая обязательная примета: прозин обязан приносить прибыль -
потому что он выпускается ради этого.  Ну  а  дальше  прозины  могут  быть
самыми   разнообразными:   научно-популярные,    общественно-политические,
литературно-публицистические и прочее, прочее, прочее...
     Второй термин: СПЕЦИАЛЬНЫЙ  ЖУРНАЛ.  Это  журнал,  издаваемый  узкими
специалистами в расчете на узких же специалистов.  Потому  что  никто  для
собственного удовольствия не станет читать  "Реферативный  журнал  Химия",
например. Полиграфия у специального журнала может быть абсолютно  любой  -
вплоть до рукописного журнала.  Его  обязательный  признак  -  специальный
журнал планово - убыточный, и, следовательно, требует спонсора.
     Третий термин: ФЭН. Это человек,  посвящающий  свое  времяпровождение
преимущественно  фантастике,  причем  далеко  не   всегда   это   читатель
фантастики. Он может быть, скажем, киноманом, собирателем значков  и  даже
не читающим собирателем книг. Главное, что все  свое  свободное  время  он
структурирует посредством какого-либо отношения к фантастике.
     ФЭНДОМ - это неформальное,  хотя  в  последнее  время  очень  активно
формализующееся, объединение фэнов. Как известно, структурировать время  в
одиночку - чрезвычайно трудное  и  неблагодарное  занятие,  следовательно,
фэны  должны  каким-то  образом  объединяться.  Поскольку  фэн   -   зверь
достаточно редкий, то они объединяются внутри больших городов в  клубы,  а
клубы уже по стране объединяются в некую систему  и  называемую  Фэндомом.
Кстати, в  Фэндом,  помимо  клубов  могут  входить  и