ас не  место  говорить о внешних сторонах молитвы,  об е„
языке,  о разнице между молитвой и молитвословием.  Желающие могут
обратиться к литературе,  которой сейчас очень много и которая (по
крайней мере, в крупных городах) всем доступна.
     Я хочу сказать о другом.  О том, что герои Крапивина при вс„м
сво„м внешнем атеизме (в коем глупо было бы их обвинять) умеют мо-
литься.  Казалось бы,  парадокс.  Как можно молиться, не признавая
существования Бога?  Однако парадокс тут видится лишь дал„кому  от
религии человеку. На самом деле абсолютного неверия не бывает. Лю-
бой человек, независимо от своих сознательных убеждений, в той или
иной мере ощущает бытие Божье,  т.е.  какую-то, пускай малую веру,
но имеет.  Она,  эта вера, может сидеть глубоко в душе (как сейчас
модно выражаться, "в глубинах подсознания"), она может лишь изред-
ка проявляться,  но она есть.  И пока она есть,  молитва возможна.
Пускай без слов, пускай выражающаяся лишь в трудноуловимых настро-
ениях,  пускай совершенно наивная,  "неправильная".  Все равно она
подобна горячему угольку, от которого, при благоприятных условиях,
вспыхнет настоящее пламя.
     Так вот,  молитва  весьма  часто  встречается в произведениях
В.П. Его герои могут не понимать, ї2Комуї0 они молятся, им трудно под-
бирать слова, рассудок у них при этом часто конфликтует с сердцем,
но они молятся. И это действительно молитва - ведь они в сво„м об-
ращении к невидимому началу предельно честны.  Они молятся не ради
интереса, не ставя психологические эксперименты, не для "приличия"
или "на всякий случай". Лишь когда по-настоящему допекло, они все-
ми  силами своей души обращаются за помощью...  неизвестно к Кому.
(То есть это ї2имї0 неизвестно).
     Примеров можно привести много.  Проще всего,  конечно,  взять
поздние произведения Крапивина, например, цикл повестей "В глубине
Великого Кристалла",  где он, на мой взгляд, ближе всего подош„л к
осознанной  вере,  или  роман-трилогию "Острова и капитаны" - вещь
совершенно реалистическую,  и оттого в плане религиозной своей по-
допл„ки более убедительную.  Но чтобы лучше доказать свою мысль, я
обращусь к относительно старой крапивинской повести "Сказки  Севки
Глущенко".
     О религии Севка знал вс„ то,  что положено было знать советс-
кому октябр„нку.  И тем не менее вышло так, что в Бога он поверил.
Получилось это как бы случайно.  Заш„л к соседям, услышал не слиш-
ком  серь„зный  разговор,  в коем упоминали Бога,  дал услышанному
атеистическую оценку.  Но после... поверил. На сознательном уровне
убеждая себя, что это мысленная игра, что ї2на самом делеї0 ничего та-
кого нет,  он поверил именно так, как это и следует делать - серд-
цем.  Поверил, потому что иначе не мог справиться с приоткрывшейся
ему беспомощностью, хрупкостью мира, с наличием в жизни зла.
     "Тогда... - подумал Севка.  - Тогда...  может,  он и  вправду
есть?" Севке была нужна защита от страха. От нависшей над всем бе-
лым светом беды.  Севка не мог долго жить под тяжестью такой  гро-
мадной угрозы..."
     И вот тут совершается духовный переворот.  От этого гипотети-
ческого признания Бога делается огромный шаг дальше. От слова "Он"
совершается переход к слову "Ты".
     "Бог... -  мысленно сказал Севка.  - Ты,  если есть на свете,
помоги,  ладно?  Тебе же это совсем легко... Ну пожалуйста! Я тебя
очень-очень прошу!"
     Вот уже и первая настоящая молитва. Вот и росток веры. Нельзя
же говорить "Ты",  нельзя просить, если совершенно не веришь в су-
ществование Того, Кого просишь!
     Так в Севкиной душе появляется тайна.  Он, конечно, не в сос-
тоянии дать себе отчет в серь„зности своей веры, тем более не име-
ет он правильных представлений о Боге. Так, он воображает его мыс-
ленно в образе седого старика в матроске,  сидящего у подножия ка-
менной башни.  Ну,  разумеется,  с православной точки зрения такое
недопустимо.  Разумеется,  займись такими вещами взрослый,  созна-
тельно  верующий  христианин - с полным правом можно было бы гово-
рить о ереси,  прелести и т.д.  Но второклассник Севка жил в СССР,
на дворе стоял 1946-й год, и "Точного изложения православной веры"
читать он уж никак не мог.
     Мысленные разговоры с Богом (молитвы!) продолжаются.  От этих
разговоров Севке становится легче на душе,  он чувствует себя уве-
реннее в тех или иных жизненных ситуациях, он преодолевает появив-
шийся у него с некоторых пор  удушливый  страх  смерти.  Но...  Но
пришло время вступать в пионеры.
     "Помимо всего прочего, Севка вспомнил, что пионеры не верят в
Бога.
     Он не на шутку растерялся.  Конечно,  о Севкином Боге не знал
ни один человек на свете.  Но сам-то Севка знал. Выходит, он будет
ненастоящий пионер?  Все станут думать,  что настоящий, а на самом
деле нет...
     Севка размышлял долго.  Сначала мысли суетливо прыгали, потом
стали спокойнее и серь„знее.
     Севка принял решение.  "Бог,  ты не обижайся, - сказал он чу-
точку виновато.  - Я больше не буду в тебя верить. Ты ведь видишь,
что нельзя...  Ты только постарайся,  чтобы я дожил до бессмертных
таблеток, ладно? А больше я тебя ни о ч„м просить не буду и верить
не буду, потому что вступаю в пионеры. Вот и все, бог. Прощай."
     Вот тут и происходит слом.  Тут уже не война  между  верой  и
рассудком,  тут посерь„знее. Надо ли говорить, что у девятилетнего
мальчишки в те годы отношение к пионерской организации (да и вооб-
ще  ко всей коммунистической трескотне) не могло не быть мистичес-
ким,  религиозным. Ведь коммунизм сам по себе является псевдорели-
гией,  как бы он ни притворялся научным мировоззрением. Тут столк-
новение веры истинной и веры ложной.  Но посмотрите,  что происхо-
дит.  Приняв под давлением "тьмы века сего" сторону лжи, отказыва-
ясь от Бога,  сколь честен он и перед Богом,  и  перед  собой!  Не
просто  "перестал верить",  а почувствовал необходимость выяснения
отношений.  Что,  кстати,  говорит о серь„зности его "интуитивной"
веры.  Он тоскует,  он страдает, и при всем при этом он искреннен.
Сам он ещ„ слишком мал, чтобы понять, что так просто веру не поте-
ряешь.  И между прочим, задумайтесь, ї2откудаї0 в н„м эта искренность,
эта честность, это ощущение, что Истина (которую он по малолетству
и  в силу обстоятельств времени спутал с подделкой) несовместима с
какой-либо фальшью,  с ложью?  Немного позже я постараюсь ответить
на этот вопрос.
     А дальше происходит то, что должно было произойти. Вера нику-
да не ушла, лишь притаилась в душе. И вот - прорвалась. Тяжело за-
болела Севкина одноклассница, Алька. Медицина помочь ничем не мог-
ла,  и никто помочь не мог.  В том числе и небезызвестный  товарищ
Сталин,  которому  Севка  собрался было писать письмо,  но вовремя
одумался.  Ситуация безнад„жная.  Что оставалось Севке,  кроме как
вспомнить о преданном им Боге?
     "...Правда! - отчаянно сказал Севка.  - Только помоги ей выз-
дороветь.  Больше мне от тебя ничего не надо! Ну... - Севка помед-
лил и словно шагнул в глубокую страшную яму...  - Ну, если хочешь,
не надо мне никакого бессмертия.  Никаких бессмертных лекарств  не
надо. Только пускай Алька не умирает, пока маленькая, ладно?"
     А что же Бог?  Бог молчит.  И в молчании этом Севка чувствует
свою неискренность,  с ужасом осознает, что не до конца был честен
перед Богом.
     "Ты думаешь - в пионеры собрался,  а Богу молится, - с тоской
сказал Севка.  - Но я же последний раз.  Я знаю,  что тебя нет, но
что мне делать-то?  Ну...  Если иначе нельзя,  пускай... Пускай не
принимают в пионеры. Только пусть поправится Алька!"
     Вот это  уже по-настоящему.  Это уже "от всей души нашей и от
всего помышления нашего рцем..." Масштабы ї2такойї0 жертвы (в той обс-
тановке!) мы едва ли способны представить.  Надо ли говорить,  что
молитва была услышана и девочка поправилась?
     Что я могу прибавить к сказанному?  По-моему, вс„ ясно. И дай
Бог нам,  сознательным,  убежд„нным христианам,  прочитавшим  горы
мудрых книг, теоретически подкованным в тонкостях духовной жизни -
дай Бог нам такую чистую, искреннюю веру, как у этого наивного, не
посещавшего воскресную школу пацан„нка.

                       ї_6. Великое Служение

     Вот жив„т себе человек,  жив„т как все, жизнью вроде бы дово-
лен,  нашел свою "экологическую нишу", и он сам, и окружающие уве-
рены,  что вс„ у него в порядке.  И вдруг начинается что-то стран-
ное.  В один миг рушится вс„, к чему он привык, рвутся все связи с
таким  уютным  мирком - и оказывается человек лицом к лицу с самим
собою.  И тут он выясняет, что до сих пор самого себя и не знал. И
что есть нечто,  имеющее куда большую ценность, чем он сам. Что же
ему делать в такой ситуации?
     Большинство уже поняло,  кого я имею в виду. Конечно же, Кор-
нелия Гласса из повести "Гуси-гуси,  га-га-га..." Почему же я, го-
воря  о  делах религиозных,  вспомнил именно его?  Вроде бы ничего
особо уж мистического с ним не случилось.
     На самом  же  деле вс„,  что с ним происходит,  мистично.  Во
вс„м,  с точки зрения верующего человека, видна рука Божия. Выдер-
нула его из привычной обстановки, поставила на грань жизни и смер-
ти - а дальше решать самому Корнелию.  Реализуется его свобода во-
ли.  Можно вернуться в привычное болото, можно пойти в другую сто-
рону. Бог не принимает за него решение. Он лишь создает вокруг не-
го такую обстановку,  когда решение становится неизбежным.  Но ни-
когда бы не стал Корнелий совсем иным  человеком,  не  изменил  бы
круто  свою судьбу,  если бы не было под пеплом горячих углей,  не
было бы способности верить, надеяться и любить. Незаметно для себя
самого Корнелий привыкает не смотреть на сво„ существование как на
главный факт во Вселенной.  Он открывает,  что рядом есть те,  чья
ценность никак не ниже его собственной, те, кому плохо, кто нужда-
ется в его любви и защите.  Несчастные,  замученные дети, лиш„нные
всех человеческих прав.  Перед лицом ї2этогої0 факта собственные проб-
лемы отодвигаются на дальний план,  а потом  и  исчезают.  Вернее,
судьба  этих (да и не только этих) ребятишек становится его единс-
твенной собственной проблемой.
     Конечно, такое превращение происходит не сразу. "Ветхий чело-
век" отчаянно сопротивляется.  Всеми своими силами -  доводами  ли
рассудка, биологическими ли потребностями, страхом ли смерти пыта-
ется он вернуть "внутреннего человека" в старую уютную  клетку.  И
на  каждом этапе этой борьбы Корнелий свободен.  В любой момент он
мог бы убежать.  Сам ход событий то и дело подбрасывает ему  такую
возможность.  Но... происходит пародоксальное. Именно тогда, когда
за ним ведется охота,  когда жизнь его висит на волоске,  когда он
голоден,  измучен,  - именно тогда он становится счастлив.  У него
появляется цель, и себя он осознает служителем. Человеком, которо-
му  ї2порученої0 делать то,  что он делает.  И - снова парадокс - лишь
осознавая себя служителем,  он осозна„т и свою свободу. Отныне его
жизнь подчинена Истине (как бы смутно он сам Ее не осознавал), са-
мо его существование становится частью этой Истины,  его личность,
не исчезая, вливается в Не„.
     По-моему, именно так начинается святость (как бы ни шокирова-
ло  многих это слово).  Бог призывает человека,  тот оказывается в
ситуации мучительного выбора,  но т.к.  выбор отложить нельзя,  то
ему приходится реализовать свою свободу.  А реализовав е„, открыть
неведомые ранее глубины и в себе, и в других, и в самой жизни. Бы-
тие его обретает,  таким образом, новый смысл, он оказывается спо-
собен полностью раскрыть изначально заложенные в н„м образ и подо-
бие Божии. И тем самым восстанавливает разорванное грехом единство
с Богом.
     Конечно, я дал„к от того,  чтобы отождествлять настоящих, ре-
альных святых с Корнелием Глассом и  подобными  ему  крапивинскими
героями. Модель никогда не совпадает с тем, что она призвана выра-
жать.  Разумеется, реальная святость возможно лишь при наличии ре-
альной  и  сознательной веры,  возможна лишь внутри Церкви.  Герои
В.П. - не святые. Но в их судьбах, в их душах происходят именно те
процессы,  что приводят к святости. Талант Крапивина в том и выра-
жается, что он смог показать, как это бывает.

                           ї_7. Манекены

     Невозможно, говоря о религиозных мотивах, не коснуться и этой
темы. Мы,  христиане, знаем, что в мире существуют силы зла, воюю-
щие против человека, стремящиеся его уничтожить именно как челове-
ка, сделать подобным себе самим. Это - падшие ангелы, попросту го-
воря, бесы.
     Невозможно, чтобы  человек,  интуитивно чувствующий бытие Бо-
жие,  не чувствовал бы и действия этих злых сил.  Другое дело, что
он  думает  о них на сознательном уровне.  Однако на практике куда
важнее содержимое не ума, но сердца.
     В книгах Крапивина,  на мой взгляд,  отражено существование и
действие бесов. Пускай этим словом он, в силу понятных причин, как
правило,  не пользуется, но достаточно верно (с православной точки
зрения) описывает ситуацию.
     В его произведениях (как и в  жизни)  мистическое  зло  редко
действует в сво„м истинном виде, редко применяет внешнюю силу. Ча-
ще всего оно проявляется в поступках людей.  Ведь основное бесовс-
кое средство - действие через человека. Люди, думая, что поступают
по своей воле,  на самом деле подчиняются командам  демонов.  Бесы
внушают им те или иные чувства, мысли, настроения. Конечно, от че-
ловека зависит,  принять ли внуш„нное,  или с негодованием  отбро-
сить. Но ведь не все же отбрасывают.
     И вот в книгах Крапивина с поразительной достоверностью пока-
зано,  как пытается зло войти в человеческую душу. Читая эти стра-
ницы, чувствуешь, что происходит нечто сознательно кем-то планиру-
емое,  управляемое. Возникает ощущение находящейся "за кадром" чь-
ей-то злой личности, реализуется чья-то мерзкая воля.
     Реализуется, опять повторю, через атаку на человеческую душу.
Приведу один лишь пример такой атаки:  "Журка ощутил полную власть
над этим пацан„нком. Его можно было поставить на колени, можно бы-
ло отлупить, и он не стал бы сопротивляться. На миг такое всесилие
сладко обрадовало Журку.  Но если один всесилен - другой полностью
беспомощен. А ужас такой беспомощности Журка когда-то сам испытал.
Он вздрогнул.  Нет,  не хотел он для этого мальчишки ни  боли,  ни
унижения..." (роман "Журавленок и молнии").  Типичная схема "помы-
сел - рассмотрение - отвержение".
     Кстати, интересно было  бы  проследить  по  книгам  Крапивина
весьма характерное бесовское воздействие,  когда человек подталки-
вается к самоубийству. Тут прежде всего уместно вспомнить трилогию
"Острова и капитаны",  где сия тема имеет важное значение, но есть
и Журка в "Журавленке и молниях",  в минуту отчаянья готовый  бро-
ситься из окна,  есть и писатель Решилов в "Лоцмане", готовый сту-
пить на ч„рный виндсерфер,  Ярослав Родин в "Голубятне...",  когда
все  его друзья,  как он думает,  погибли.(Характерная деталь - Яр
чувствует,  что даже если ничего не будет,  ї1ж„лтая тоскаї0 вс„ равно
останется).  Есть и другие примеры.  Мне трудно судить,  насколько
точно В.П. изображает психологию суицида, но нигде я не почувство-
вал фальши.
     Есть, однако,  у  Крапивина книга,  где бесы действуют уже не
столь прикрыто.  В "Голубятне на желтой  поляне"  возникают  некие
"манекены".  Странные, таинственные существа, ни имеющие собствен-
ной оболочки,  пользующиеся материей манекенов и памятников в  ка-
честве  тел (у меня,  кстати,  сразу возникает ассоциация с песней
Галича "Ночной дозор").  "Манекены" владеют неимоверными, по чело-
веческим меркам,  возможностями.  Они запросто вертят галактиками,
проникают в параллельные миры,  замыкают время в кольцо. Сами себя
они называют "иной формой разума".  Весьма распростран„нная в наше
время маска.  У них - грандиозные планы переустройства Мироздания,
они  пытаются создать "мыслящую галактику".  Тут вообще уже из-под
маски видны ослиные уши.  Знаем мы, кто возомнил себя равным Твор-
цу, и что из этого вышло.
     Есть в романе и явные намеки (или проговорки?). Так, "манеке-
ны" не имеют им„н. Они обозначают себя местоимениями или прозвища-
ми. Тут для христианина все ясно.  Дьявол и примкнувшие к нему ду-
хи, отпав от Бога, лишились и своих им„н. Ведь имя означает, поми-
мо всего прочего,  мистическую связь с Создателем. Падение бесов в
том и состояло, что связь эту они оборвали. Слова "дьявол", "сата-
на" и т.д. не являются именами. Это нарицательные существительные,
кажущиеся именами собственными лишь потому, что пришли к нам непе-
ревед„нными из древнееврейского языка. Там они, однако, имели зна-
чения "противник", "клеветник". Как ещ„ обозначать злых духов, раз
уж настоящих им„н у них нет?
     Один из  героев романа,  Глеб Вяткин,  довольно точно сравнил
"манекенов" с тараканами на кухне. Тараканы - паразиты, нуждающие-
ся в чем-то (точнее,  ком-то), за чей сч„т можно поживиться. Бесс-
мысленно давить тараканов - они вс„ равно расплодятся.  Единствен-
ное средство их выгнать - это добиться на кухне чистоты. В чистоте
они не выживут. Вряд ли кто из христиан скажет, что подобное срав-
нение не применимо к бесам.
     Что интересно,  "манекены",  при всем сво„м могуществе и  ко-
варстве,  все  же уязвимы.  Их не бер„т мощнейший лазерный излуча-
тель,  но обыкновенный резиновый мячик,  согретый детскими руками,
сконцентрировавший в себе детскую радость, любовь, надежду, проби-
вает их насквозь. Есть, по-моему, некоторая аналогия со святой во-
дой, с крестным знамением, с именем Иисуса, которые изгоняют бесов
(если применяются с верой).
     Вот что интересно.  Как писатель,  судя по всему,  не слишком
знакомый с богословской литературой, практически полностью не зна-
комый с церковной практикой, обычный российский интеллигент второй
половины XX века - как он сумел столь точно  и  богословски  верно
изобразить сущность сил зла?
     ...В общем, пора завершить рассмотрение частностей о ответить
на главный вопрос.

                  ї_8. Как это у него получается?

     Чтобы ответить на этот вопрос,  внось прид„тся начать издале-
ка.  Существует распростран„нное убеждение, что во все века и эпо-
хи,  во всех странах,  у всех народов одна и та же нравственность,
одни  и  те же представления о добре и зле,  о чести и достоинстве
личности,  о справедливости и подлости. Т.е. "общечеловеческая мо-
раль", "общечеловеческие ценности" и т.д. Они, эти ценности, вроде
как существуют независимо от религии,  культуры, исторической обс-
тановки.
     Так ли это?  В какой-то мере несомненно. Действительно, чело-
век хранит в себе образ и подобие Божии, и потому ему присуща спо-
собность различать доброе и злое, справедливое и несправедливое. К
добру  человек  стремится,  зло его расстраивает,  тяготит.  И это
действительно не зависит от исторической ситуации.
     Но если мы посмотрим глубже,  вглядимся в содержание этих по-
нятий - добро и зло,  то увидим, сколь велика тут разница в предс-
тавлениях, как сильно зависят эти представления от внешних обстоя-
тельств. Примеров можно привести множество.
     Скажем, в  античном мире рабство не считалось злом.  Быть ра-
бом,  конечно же,  никому не хотелось,  но никто не делал из этого
вывода,  что рабство само по себе недопустимо.  Подобно тому как в
наши дни из того факта,  что есть богатые и есть бедные,  никто не
делает уже вывода, что нужно отменить собственность. Все мы знаем,
к чему это привело на практике.
     С нашей  просвещ„нной  точки  зрения физические наказания как
учебное средство недопустимы.  Во времена, допустим, Киевской Руси
думали несколько иначе.  Прич„м,  я полагаю, учителя в ту эпоху по
своим нравственным качествам были ничуть не хуже наших современных
"школьных работников".
     Никто из нас не сомневается, что женщина имеет то же право на
жизнь, что и мужчина. В древнем Китае, однако, если в семье рожда-
лось слишком много девочек,  лишних убивали. Или просто выбр