смической эры, с бурным
развитием науки. Безудержная  экспансия в пространстве  и во времени  - таково
видение будущего. Освоение  космоса - Луна,  ближние планеты, потом  - звезды.
Наука как панацея:  вот-вот откроют лекарство  от рака, вот-вот  машины начнут
мыслить... Еще  немного, еще  одно, два  усилия и  все пойдет  прекрасно - это
(увы!) мироощущение эпохи, пережившей  две мировые войны и  сталинские лагеря.
Что-то подобное происходило  и на Западе:  с одной стороны  был "Закат Европы"
О.Шпенглера,  но  с  другой  и  "Черты  будущего"  А.Кларка. Очередная вспышка
оптимизма. Последняя, быть можнт...
  Первая волна -  это фантастика как  ЦЕЛЬ. Фантастика ради  самой фантастики.
Главное здесь -  представить новую идею,  предложить новую ситуацию  - то есть
то, чего еще не было в предыдущих текстах.

  ПЕРВЫЕ  уверенно   завоевали  территорию   и  двинулись   дальше.  Осваивать
завоеванное - дело ВТОРЫХ. И что интересно: все осталось, как и прежде - чужая
планета, звери, туземцы, да еще  плюс к тому же последствия  экспансии ПЕРВЫХ.
Дон Кихот освободил мальчика, которого  истязал хозяин, и уехал. Хозяин  опять
поймал мальчика и  наказал вдвойне. Что  же делать ВТОРОМУ?  Ведь ВТОРОЙ здесь
уже не временный гость, он-то понимает, что дело не в конкретной ситуации, а в
том порядке, который  порождает эти ситуации.  А изменить порядок,  фундамент,
общее куда труднее, чем частное.
  Второй появляется ТРАГЕДИЯ.  А тргедия -  это конфликт между  ДОЛЖНО и ХОЧУ.
Между  общечеловеческой  (родовой)  составляющей  и личностной. И коллективное
сознание  здесь  начинает  разрушаться.  Обитатели  Радуги  (А. и Б.Стругацкие
"Далекая Радуга") отказываются от личного  во имя общего (во имя  познания, во
имя спасения детей).  Общезначимые цели полностью  заменяют им цели  личные, и
каждый из них поступает так, как поступил бы на его месте любой другой человек
"Полдня XXII века". И один лишь Роберт Скляров не хочет поступать так, как ему
ДОЛЖНО - спасает любимую, бросая на гибель детей - поступок ирреальный в  мире
"Далекой Радуги".
  Дону  Румате-Антону  нельзя  вмешиваться  в  арканарские  события  -  только
наблюдать (А.  и Б.Стругацкие  "Трудно быть  богом"). Но  на это способен лишь
"бог" - существо над/сверх/индивидуальное.  Бог не может поступать  неразумно,
потому что он и  есть разум. Он абсолютен  и отдельный человек -  не есть цель
его; цели "квантуются" на более общие "образования". В повести Стругацких этот
"бог" -  базисная теория,  цель которой  не Кира,  не Гаук,  и даже  не Будах,
поискам которого посвящено множество страниц,  а развитие всей цивилизации  на
планете. Для сотрудников  Института Экспериментальной истории,  в коллективном
сознании которых и  живет эта "базисная  теория", благо "многих"  перевешивает
страдание "одного" (диллема, над которой мучился еще Достоевский). Но Румата -
всего лишь человек (то есть существо ограниченное), он не в силах  перешагнуть
через границу "человеческого, слишком  человеческого" и ломается. Он  не может
слиться с этой  целью, то есть  УЖЕ не может,  так как это  могли герои первой
волны. Миф разлагается.  Человек (персонаж) уже  засомневался в том,  что цель
(познание  ли,  экспансия  ли,  или  благо в понимании коллектива) оправдывает
средства и восстает. Кончается это обычно трагически.
  Вторая волна - это фантастика как ПРИЕМ (как средство). Все здесь  вращается
вокруг  ПРОБЛЕМЫ.  Причем  не  надуманной,  а  соотнесенной каким-то образом с
нашими земными реалиями. И неразрешимой.  Ведь если проблема решена, то  какая
же  это  проблема?  Отсюда  и  трагическая  окраска  второй  волны. А там, где
трагедия, появляются обычно и запоминающиеся  личности - Гамлет, Лир, Ромео  и
Джульетта. Но есть и подводные камни. На первый план может выйти не  персонаж,
а сама проблема и стать самоценной и самодостаточной. И опять появляются тогда
в произведениях бледные и  ходульные характеры (см. например  "Спасти декабра"
С.Гансовского и др.).

  Если первой волной переболели еще в начале шестидесятых практически все наши
известные фантасты (некоторые там остались и до сих пор),а яркими представите-
лями второй являются братья Стругацкие,  то  третью  волну представляют прежде
всего В.Колупаев и Кир Булычев (особенно его "гуслярский" и "Алисин" циклы).
  Когда  уже  "terra  incognito"  завоевана  и освоена, на проселочной дороге,
отчаянно скрипя и  поднимая клубы пыли,  появляются повозки с  поселенцами, их
женами и детьми. Они  - не Герои. Приехали  уже почти на готовое.  Проведены и
газ и водопровод. И Пандора из опасной планеты превратилась в курорт. Осталось
лишь все  это обжить  и очеловечить.  Понос у  ребенка или  улыбка женщины для
ТРЕТЬИХ значимее ракопауков и тахоргов. Они и не познают, и не восстают, они -
живут, "шьют  сарафаны и  легкие платья  из ситца",  поют и  танцуют, любят  и
ссорятся,  спят  и  едят,  работают  и  отдыхают. Если раньше с воодушевлением
выдумывались  различные  парадоксы  вокруг  времени,  теперь  "испытание машин
времени" -  работа не  лучше (но  и не  хуже) других,  на нее надо приходить к
восьми и  уходить в  пять. И  сама эта  машина времени  - штука обыкновенная и
нисколько  не   удивительная,  а  вот  девчонка-школьница,  которая неожиданно
постучала в дверь, - это чудо (В.Колупаев "Девочка").
  Для третьей волны научная  фантастика - это ФОН.  Это уже не интересно.  Это
пошло  и  банально,  как  лаборатория  по  массовому поиску талантов. Истинный
талант всегда выбивается из ряда,из закономерности (В.Колупаев "Случится же  с
человеком  такое?").  В  рассказах  Колупаева  научно-фантастический   антураж
задается буквально в нескольких фразах, обычно в первых одном-двух абзацах,  и
на этом фоне уже разворачивается фабула. Как декорации в театре - их  немного,
чтобы не загромождать сцену, и  они достаточно узнаваемы: дерево и  скамейка -
это  парк,  полки  с  книгами  и  телевизор  -  квартира  и т.д. В то же время
декорации должны  сразу же  стать до  того привычны  и шаблонны что, обозначив
место действия,  им надлежит  как-то психологически  исчезнуть, раствориться в
спектакле, перейти в автоматизм восприятия, как тот почтальон у Чистертона.
  Третьей появляется  ЛИРИКА. Человек  наконец выделился  из рода  и огляделся
вокруг: чем он, собственно, отличается от других? То, чем владеет только он  и
никто больше -  его чувства. Эти  чувства и становятся  предметом рассмотрения
фантастов третьей волны.
  Сопряженный  бурному   развитию  НТР   рационализм  шестидесятых   неизбежно
редуцирован и не  охватывает всей полноты  мира. Впрочем, Стругацкие  заметили
это еще  в 65-м  (см."Беспокойство": "Это  только так  говорится, что  человек
всемогущ,  потому  что,  видите  ли,  у  него  разум.  Человек  -   нежнейшее,
трепетнейшее существо, его так легко обидеть, разочаровать, морально убить.  У
него же не только разум. У него так называемая душа"). Отношение к миру как  к
объекту познания уже не удовлетворяет третьих. Мир, конечно, можно  расчленить
различными теориями, как у  человека отдельно изучить работу  сердца, желудка,
органов слуха, но почему это все, собранное вместе в феномене человека,  живет
и  страдает,  из  этих  теорий  ну  никак  не  выведешь.  Мир как целокупность
(макрокосм) нельзя объяснить, люое объяснение - уже схема, которая выпрямляет,
суживает реальность.
  Отношение к  миру на  этом этапе  становится отношением  личностным -  "я" к
"ты".Невозможно  разложить,  объяснить  или  преобразовать  "ты"  - "ты" можно
только понять или чувствовать.  А каким образом показать  в тексте, что мир  -
больше  гносеологических  схем  и  он  необъясним  принципиально? Только через
чудо,  которое  тоже  можно  только  почувстовать,  принять или отвергнуть, но
никак не  расчленить и  не объяснить  рационально. Это  и настоящее  чудо -  в
традиционном  понимании  его  -   чудо  человеческих отношений, когда персонаж
поступает так, а не иначе, не ради какой-то цели и не по какой-то там причине,
а потому, что он вот ТАКОЙ человек, характер у него ТАКОЙ, то есть он сам себе
(и  нам!)  цель.  Когда  в  рассказе  у  Кира  Булычева  появляется   пришелец
(совершщенно условный, даже карикатурный пришелец, с тремя ногами) и  говорит:
"Корнелий, надо помочь!",  и начальник стройконторы  Корнелий Удалов -  идет и
помогает. И заметьте трансформацию: для первой волны важен был пришелец, герой
- это всего лишь глаза и уши, чтобы увидеть и услышать пришельца; теперь же  -
наоборот, этот самый  пришелец нужен для  того, чтобы подчеркнуть  действующее
лицо. Да и само "лицо", тот же Корнелий Удалов очень уж напоминает  сказочного
Иванушку-дурачка (третьего сына-дурака). Кстати, весьма значимо мелькнуло  это
имя в повести В.Колупаева "Фирменный  поезд "Фомич". В сказке Ш.Перро  старшие
сыновья получили в наследство  мельницу и осла, младший  - кота. И уже  четкое
различие: старшие относятся к другим людям как к средству (для обогащения  или
еще для чего),  младший - как  к цели. Он  общается с любым  другим без задней
мысли: а  какая польза  мне от  него? Говорят  ему: иди  туда - идет, говорят:
сделай  -  делает.  И  причем  добросовестно,  без сомнений: а надо ли? Просят
помочь, куда бы ни торопился - помогает. Поэтому помогают и ему. И любят  его,
такого вот недотепу. Вот Артем Мальцев  из "Фирменного поезда" - какой же  это
герой? Что он  преобразовывает, против кого  борется? Все чудеса  он принимает
как данность, удивляется, конечно, но  не более. Зато и цели  его "квантуются"
на  отдельных  конкретных  людей,  отдельных  "ты".  Никакого  такого интереса
над/вне/личного у него нет. За это его и любят.
  Кстати, знаменитая "девочка с  Земли" Алиса Селезнева вполне  ассоциируется,
скажем,  с  мальчиком-с-пальчик.  И  близость  к  сказке  третьей волны вполне
понятна: по Леви-Строссу сказка - это выродившийся миф. Процесс разложения  НФ
как  мифа  дошел  до  своего  логического  конца.  Третья  волна  уже пытается
выскочить  за  границы  парадигмы  научной  фантастики.  Отдельные  новеллы из
повести В.Колупаева  "Жизнь как  год" -  это уже  не фантастика,  а литература
"главного потока", но несколько  странная, остраненная. То есть  раз предметом
изображения  стали  уже  человеческие  отношения  на  фоне  НФ,  то  отношения
останутся, если фон и заменить.

  - О -
  Нет, третья волна - это не  волна вырожденной материи, после которой уже  не
остается ничего  НФ-образного. Это  здесь и  сейчас мы  не замечаем окружающий
материальный мир, но мгновенно реагируем на человеческие отношения, потому что
мир этот -  дом, автобус, метро,  магазин - постоянен,  а отношения -  текучи.
Где-то там, далеко  на границе, на  краю мира все  как раз наоборот.  Никто не
пойдет  в  разведку  с  человеком,  на  которого  нельзя  положиться. В группе
пионеров или следопытов взаимоотношения (в смысле - взаимопомощь) - это то, на
что можно опереться в минуту опасности, а вот окружающий мир, чужая территория
- потенциально опасны - и не знаешь  чего ожидать от них в следующий миг.  Мир
обживается, границы отодвигаются, но не  исчезают. Так что, хотя фантастика  и
развивается  во  времени,  в  каждый  последующий  период рядом сосуществуют и
предыдущие образования как геологические эпохи в романе В.Обручева "Плутония".

                                                          г.Москва


                             Андрей ИЗМАЙЛОВ

                                НРАВ ТРАВ
                                   или
                  ВЛАДИМИР ИЛЬИЧ ОЧЕНЬ НЕ ЛЮБИЛ ГЕРАНЬ


     Необычайно демократическое устройство: все были богаты и свободны  от
забот, и даже самый последний землепашец имел не менее трех рабов...  (Это
из "Понедельника..." братьев Стругацких).
     А  за  нарушение  прав  человека  -  расстрел  на  месте!..  (Это  из
"Чугунного всадника" Михаила Успенского).
     Неужели мы действительно настолько счастливее прошлых поколений,  как
говорит учитель?.. (Это их "Хранителей" Джона Кристофера).
     Так что антиутопий не бывает. Бывают только утопии... которых,  слава
Богу, тоже не бывает. Ибо каждому известно, что: УТОПИЯ - гр. u не, нет  +
topos место (то есть место, которого нет). А кому  это  не  известно,  тот
может открыть словарь иностранных слов и прочесть, что УТОПИЯ -  гр.  u  -
не, нет + topos - место (то есть место, которого нет).
     Следовательно, если быть занудой-буквалистом,  то  с  апломбом  можно
утверждать: антиутопия - это место, которое есть.
     Да нет, не морочьте голову! Не будьте занудой-буквалистом!  Ведь  все
знают: утопия - это  там,  где  очень  хорошо,  ну  просто  сил  нет,  как
замечательно; а вот антиутопия - наоборот, там  ужас  как  мрачно,  плохо,
противно, безнадежно!
     М-м-мда? Ну-ка, перечитайте Томаса Мора... Ладно, без  лукавства:  не
перечитайте,  а  найдите  и,  наконец,  впервые  хотя   бы   перелистайте.
Энциклопедическая статья о Городе Солнца, где туманно проборматывается  об
идеальном устройстве общества - одно. Мысли Томаса Мора  (ведь  мыслителем
считается!) все о том же идеальном устройстве общества - другое.
     Спаси и сохрани нас всех и каждого от чего бы то ни было  идеального,
если идеал возник в чьей-то чужой (то есть НЕ  МОЕЙ)  голове.  А  уж  если
обнаружатся некие верховные силы, взвалившие на  себя  обязанность  (долг?
льготу? право?) спасти и  сохранить  этот  (по  их  разумению)  идеал,  то
найдутся  и  такие  (не  все,  но  многие),  кто  громко  назовет  их   не
по-английски  -  хранителями  (см.  "GUARDIANS"   Джона   Кристофера),   а
предпочтет  обидеть  по-латыни  -  предохранителями  (что,  кстати,  более
соответствует смыслу,  но  звучит:  praeservatio...  -  предохранение).  А
россиянин,  применив  великий-могучий-правдивый-и-свободный,   в   сердцах
использует  весомый,  грубый,   зримый   русскоязычный   эквивалент.   Он,
россиянин, тем самым отнюдь не полемизирует по  поводу  единства  формы  и
содержания (мол, форма подходящая, а содержание в этой форме - личное дело
каждого).  Он,  россиянин,  просто-напросто  выражает  тем  самым   резкое
неудовольствие в адрес верховных сил, решающих  за  него  (ишь!),  с  чего
начать-что делать-кто такие друзья народа и как. Тоска по  "сильной  руке"
не опровергает вышесказанное, а лишь подтверждает. Ведь  каждый  тоскующий
полагает втайне, что порядок - это тот  самый  порядок,  которого  хочется
ему. То есть: будь я самым большим и сильным, я бы устроил как надо... Ой,
не надо, не надо!
     Не надо утопий. Во всяком случае, воплощенных в жизнь.  Иное  дело  -
книга. Отчего бы не пощекотать нервы. К  примеру,  "Смертью  травы"  Джона
Кристофера. Он, конечно, англичанин и пишет об Англии,  где  тоже  обитают
горожане, селяне, интеллигенты,  торговцы...  но  английские.  А  туманный
Альбион характерен флегмой, невозмутимостью, рассудительностью. Не то  что
мы - да, скифы мы! Потому у нас и кровавые революции, и брат на  брата,  и
миллионные жертвы концлагерей, и бардак в  экономике.  За  что?  Как-никак
народ-богоносец. За что?!
     А от широты души. Провозглашал же  лозунг  периода  социалистического
роялизма: "ЕСЛИ ДЕЛАТЬ, ТО ПО-БОЛЬШОМУ!" Вот и самый человечный человек не
любил, знаете ли, герань...
     Не Хармсом сказано, но кем-то за него (под него). Итак!
     Владимир Ильич Ленин очень не любил герань.  Бывало,  как  увидит  на
подоконнике  горшок  с  геранью,  так  сразу  подбежит,  кустик  из  земли
выдернет, руками ломает, рвет, а потом  на  пол  швырнет,  ногами  топчет,
каблуками размазывает! Да приговаривает: "А землю отдайте крестьянам!"
     Не евангелие, само собой, но - апокриф. Суть: не любишь -  уничтожай,
любишь (в данном случае крестьянин - из контекста) - облагодетельствуй.  И
абсолютно не имеет значения (для тебя), сколь эффективен жест доброй воли.
Главное, эффектен!
     "Землица-то какая хорошая. Правда,  Каин  оставил  Еноху  побольше...
Енох был мирным человеком. Он жил в  городе,  который  выстроил  для  него
отец. Но отцовский кинжал всегда носил на поясе". Джон Кристофер.  "Смерть
травы".
     "И сказал Господь Каину: ...когда ты будешь возделывать землю, она не
станет больше давать силы своей для тебя". Библия. 4,10.
     А теперь вопрос: если мы такие разные, то почему мы такие одинаковые?
Мы - англичане. И мы - россияне. Помести нас с ними в равные условия -  не
отличить будет. Может, флегма, невозмутимость, рассудительность -  типично
русские национальные черты. Условия:  сытость,  жилищный  ответ  (жилищный
вопрос, как известно, портит), одежда, комфорт, скрипка и немножко  нервно
(щекотка рецепторов: а где-то в Китае война, надо же! Хичкок на  экране...
Кентервильское привидение в фамильном замке...). Одним словом, фантастика.
Именно она, фантастика. Ибо француз  Самюэль  Делани  проводил  вот  какие
различия в отношении между словом и объектом.
     В  репортаже  -  события,  которые  произошли  на   самом   деле;   в
подражательной литературе (nfturalistic fiction) - события, которые  МОГЛИ
произойти; в фэнтези - события, которые НЕ МОГЛИ произойти; в фантастике -
события, которые  не  произошли.  <Репортажи  некоего  Невзорова  никакого
отношения к репортажам не имеют, а имеют они  отношение  только  к  самому
Невзорову.>
     Ну, не произошло так, что мы  сыты-обуты-одеты.  Иначе  быть  бы  нам
англичанами по духу. Фантастика.
     А вот с англичанами произошло так, что... грянулись англичане оземь и
обернулись русаками по духу. Фантастика. "Смерть травы".
     (Нет, не в  национальности  дело.  Человеки  -  они  везде  человеки.
Постулат "время-то какое страшное!" - не оправдание казнителям  самодержца
Николая II за милую душу, сколь  бы  не  препятствовали  тому  бравые  три
мушкетера... Французы, они такие милые!.. Не оправдание, да. Те  же  милые
французы,  признанные  женоугодники,   приволокли   Марию   Антуанетту   к
гильотине: р-раз и нету... Какое уж такое страшное время? Ах, да!  Ну  да,
революционное.  Человеки,  творящие  революцию,  -   вненациональны   и...
бесчеловечны. А если уж  революция  удалась,  становятся  они  хранителями
(лат. praeservatio;  рус.  ...).  Нет,  не  в  национальности  дело.  Вот,
пожалуйста,  образчик  беседы   малолетки   агитатора-горлана-главаря   из
"GUARDIANS" Кристофера:
     "Начать революцию с того, что заставить нас  делать  то,  что  мы  не
хотим?
     - Быть  недовольными  -  это  значит  и  быть  свободными.  А  мы  не
свободны.".
     Дурак ты,  Пенфолд,  и  шуточки  у  тебя  дурацкие!  Попросту  скажу,
по-русски! Еще маленький, а уже большой дурак.
     Да  и  автор  попросту  скажет,   по-английски,   устами   персонажа:
"Свободными, чтобы говорить чепуху..."
     Нет, не в национальности дело... Человеки - они везде человеки. И  не
только в революции, а и просто когда вдруг возникает угроза желудку. Хотя,
как показала практика, любая революция близнец-брат пустому животу.  Но  в
"Смерти травы" нет революции, пусть и "время-то какое страшное...").
     В  общем  проявился-таки  нрав  трав.  То  ли  большевистская  зараза
(началось-то в красном Китае), то ли  божья  кара  за  нелюбовь  к  герани
коммуниста номер один.  Версия  (моя  -  А.И.)  не  хуже  любой  другой  -
например, той, что вирус СПИДа выведен специально зловредными заокеанскими
спецслужбами, да не удержали в колбе и сами первые пострадали,  так  им  и
надо, империалистам!
     "- Как-то в поезде я видел одного парня. Так он с явным удовольствием
разглагольствовал, дескать, китаезы получили то, что заслужили,  мол,  так
им, коммунистам и надо. Если бы не  дети,  я  бы  поделился  с  ним  своим
мнением по этому поводу.
     - А разве мы намного лучше?"
     Они, англичане, еще флегматичны,  невозмутимы,  рассудительны.  Жаль,
конечно, китайцев - рисом питаются, а  рис  гибнет,  рис  -  трава.  Но...
Хичкок - только на экране,  Кентервильское  привидение  -  забавно,  Оскар
Уайльд хоть и гомик был, однако веселить умел, кан