икого обидеть этими словами.  Под спокойствием
понимается не столько материальное благополучие,  здоровье и соци-
альная  защищ„нность,  сколько комфорт душевный,  психологический,
боязнь коренной ломки своих убеждений и неизбежного в  случае  по-
добной ломки душевного страдания.

     ї52ї0 Разумеется, не только Крапивина. Это свойственно многим пи-
сателям.  Для контрастности приведу пример Стивена Кинга, "короля"
современной мистической литературы, того самого Кинга, которым за-
валены книжные лотки и к которому у интеллигентных  людей  принято
относиться  слегка насмешливо.  Тут ещ„ сильнее противоречие между
сознательными взглядами писателя (по-моему, весьма примитивными) и
мистической реальностью, пронизывающей его книги, быть может, воп-
реки авторскому замыслу.

     ї53ї0 Такие вещи,  как инквизиция,  продажа индульгенций, семейка
Борджиа на святейшем престоле и т.д.  - это ведь вс„ следствия ис-
кажения догматов,  что привело к извращению как внутреннего, так и
внешнего церковного устроения. Дело вовсе не в том, что католики -
люди дурные и злонамеренные.  Они-то,  средневековые католики,  по
своим нравственным качествам были,  видимо, получше нас. Но в силу
богословских  ошибок  своих предшественников они оказались в такой
печальной ситуации.

     ї54ї0 Между прочими,  влияла,  как ни странно, и сама коммунисти-
ческая идеология,  в которой остались некоторые архетипы религиоз-
ного сознания.  При всей своей бесовской сущности коммунистическая
идейность на бытовом уровне нередко воспитывала чисто  религиозные
черты  характера:  стремление к идеалу,  веру в конечное торжество
справедливости,  стремление к собственной (пусть неверно  понятой)
праведности,  необходимость борьбы со злом,  мессианское сознание,
желание единства теории и практики и т.д. Все эти вещи родились не
в мозгах Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина,  а перекочевали в "единс-
твенно правильное учение" из дореволюционного массового  сознания,
которое  при  всей тогдашней секуляризации и безобразиях церковной
действительности,  все же основывалось на  религии,  на  учении  и
практике Православной Церкви.

     ї55ї0 Беда их состоит ещ„ и в том, что религию вообще и Церковь в
частности они рассматривали лишь как  идеологическую  опору,  лишь
как  средство противостоять тоталитарному чудовищу.  Сама по себе,
вне социального контекста,  Церковь не слишком их интересовала.  С
падением же коммунизма надобность в идеологической основе исчезла.
Зато появилась другая потребность - обрести точку опоры в нынешнем
политическом хаосе. Само по себе это нормальное стремление, но для
серь„зной веры недостаточное. Кстати, весьма похожие процессы име-
ли  место в Польше - взаимоотношения "Солидарности" с католицизмом
складывались примерно по той же схеме.


В.Казаков

АННИГИЛИЗМ КРИТИКИ

  Братьев Стругацких принято любить. Книги этих авторов входят
обычно в любой - даже минимальный набор навыков, умений и
предпочтений уважающего себя любителя фантастики. К Стругацким
ппринято относиться как минимум лояльно, к врагам же их - в
диапазоне от тихой неприязни до вселенской ярости. Отсюда вроде
бы следует, что если кто-то вздумает покуситься на авторитет и
достоинство любимых писателей, то несметные рати поклонников
выйдут навстречу наглецу - и тому не поздоровится.

  Очевидно, что сейчас наиболее упорная, крикливая и недружелюбная
часть опонентов Стругацких - это деятели так называемого
национально-патриотического направления. Печатная база их -
известное трио правых журналов, "Литературная Россия" и иная
подобная периодика, хотя случаются выступления на нейтральной
территории.

  Однако, большинство этих источников фэнами попросту не
прочитываются - это вне круга их постоянного чтения. Ведь
праворадикальные критики сводят счеты со Стругацкими-писателями (а
не фантастами), печатаются же обычно в изданиях, где фантастика не
по профилю. К тому же, мишень для критиков - не Стругацкие сами по
себе, а целый социокультурный пласт, по сути дела - все
сколько-нибудь известные деятели культуры, ученые, политики, не
разделяющие определенных общественных и эстетических идеалов. Между
тем фэны предпочитают фантастику, а общей общественно-культурной
ситуацией как правило интересуются далеко не в первую очередь (если
вообще интересуются).

  Кроме того, сейчас вполне прояснилось, кто есть кто, и кто за что
борется в литературе и возле нее. Отчасти такое знание пристрастий
удобно. В самом деле, если вывод в отношении Стругацких лишь
переписывается известной частью критиков друг у друга с
незначительными вариациями, то есть ли смысл через силу продираться
сквозь очередной ругательный опус, чтобы отыскать сомнительной
свежести хамский выпад в адрес братьев-фантастов? Скучно,
неинтересно, надоело... Вот почему не будем говорить здесь об
одиозных публикациях "Литературной России", "Кубани" и иже с ними,
так или иначе затрагивающих Стругацких.

  Иное дело - традиционно прогрессивные журналы (имется в виду
майский номер "Знаменми" за 1989 год.) То ли фэны принципиально не
читают толстых журналов, то ли не смогли разобраться в критической
публикации, но сигнал тревоги не прозвучал. Вот почему статья Ирины
Васюченко заслуживает, чтобы поговорить о ней хотя бы сейчас.

  Ну чем она плоха, эта статья, сами посудите? В прогрессивном и
уважаемом журнале напечатано, зарвавшемуся С.Плеханову внушение
сделано, книги Стругацких разъяснены, героизм и упорство их героев
отмечены. Чего же боле? Вот как надо писать о Стругацких!

  Произошло то, что и должно было случиться: разумному восприятию
статьи помешал порочный стереотип, по которому неконструктивная
критика - это непременно набор явных глупостей, облеченных в
идеологически-неприемлемую форму. А между тем никуда не делась и
гораздо более естественная разновидность такой критики. Здесь может
не быть хамских выпадов, грубой защиты корпоративных амбиций и
многого другого. Но одно есть всегда. Критик берется рассуждать о
предмете, которым в должной степени не владеет. Хуже того: он и не
собирается тратить лишнюю умственную энергию на дополнительное
усвоение, ибо считает вопрос ясным, простым и не требующим
пересмотра.

  Применительно к фантастике эта разновидность критики  известна
давным-давно. Еще в начале 60-х в своих статьях (к сожалению
неопубликованных) братья Стругацкие рассматривали критику
фантастики и ее представителей: от литературного генералитета до
мифического лейб-ефрейтора от критики Ж.Обмылкина. Некоторые
суждения Стругацких не потеряли актуальности:

  "Но что делать критику с книгой, в которой автор сталкивает своих
героев с новым и необычным миром философии современного
есвтествознания или, что еще страшнее, с миром новых философских
идей? Критик оказывается здесь в положении Александра Македонского,
которому предстоит форсировать местность, зараженную ипритом.
Во-первых, критик может просто не заметить ту проблему, ради которой
написана книга... Более того, мы серьезно опасаемся, что даже
заметив проблему, он просто не будет знать, что с ней делать.
Своего мнения у него по этому поводу нет, халтуру он писать не
станет и потому просто пройдет мимо. И тогда, с голодным блеском в
очах, набегает на произведение Ж.Обмылкин, журналист...

  И вот берет автор научно-фантастического произведения
какую-нибудь литературную (а то и экономическую) газету, распахивает
ее на какой-нибудь странице, пробегает штурмовой опус Ж.Обмылкина,
журналист-ефрейтора, похожий на хриплую команду "Сдеть шинеля!" и
жалобно стонет: "Ну за что же? Ну неужели он действительно не
понял? Ну что за кретин!"

  Представим себе, что при этой сцене присутствует сам
журналист-ефрейтор. "Ты это брось, - с ленивой ухмылкой скажет он
автору. - Чего там не понимать. Все и так ясно". И наверное ему
действительно все ясно. Небрежно, не глядя берет он очередную
фантастическую повесть, бегло проглядывает ее, молча спешивается,
обнажает саблю и идет в атаку. Таковы рефлексы критического
лейб-ефрейтора".

  Теперь, после предварительных соображений и цитат, обратимся
непосредственно к Ирине Васюченко и ее вкладу в мировое
Стругацковедение.

  Есть основания думать, что до пукбликации в "Знамени" статья
И.Васюченко успела полежать еще в одной редакции - скорее всего, в
"Детской литературе". Очень уж упорно педалирует критик тезис о
фантастике, как разновидности детского, в крайнем случае -
юношеского чтения. "Молодежь", "юношество", "читатель-подросток",
"старшеклассники" или, на худой конец, "студенты и недавние
выпусники вузов" - вот та аудитория, в интересах которой
И.Васюченко намеревается рассматривать прозу Стругацких. Спорить
против искусственного сужения круга читателей фантастики нет
необходимости. Наличие же самого подхода показательно - это исходная
передержка, для подкрепления которой критику понадобятся все новые
и новые передержки, которые и составят фундамент статьи.

  Другой изначальный просчет И.Васюченко - пренебрежение к
предшествующей критико-литературоведческой практике. Странное
суждение, что "критика долгие годы обходила стороной даже книги
Стругацких", что "специалисты отделывались осторожными похвалами и
вялыми порицаниями" позволяет автору статьи ощущать себя
первопроходцем по творчеству Стругацких и вести себя
соответственно. и это несмотря на то, что критическая литература
о Стругацких насчитывает несколько сотен названий и представляет
весь спектр мнений от хвалебных до грубо заушательских, весь
диапазон форм - от кратких читательских реплик до фундаментальных
аналитических работ Е.Неелова, Т.Чернышевой и др. Представление о
многообразии и объеме критики творчества Стругацких дает, например,
краткий вариант библиографии, составленной А.Керзиным, в "Советской
библиографии" Nо 3 за 1988 год, а ведь он представляет литературу по
теме весьма выборочно.

  Третья ложная установка критика - рассмотрение творчества
Стругацких без учета его основных этапов, без понимания разницы
между ученическими и зрелыми книгами, без поправок на то, что за три
десятка лет творчесской жизни Стругацкие не раз пересматривали и
уточняли свои концепции, взгляды, подходы. То, что было справедливо
применительно к самым ранним вещам, совершенно неверно, если речь
пойдет о позднейших произведениях.

  Перечислененое, плюс непоколебимая уверенность в своей
компетенции и породило всю совокупность огрехов работы
И.Васюченко, напрочь перечеркнувших благие намерения критика и
сделавших статью неприемлемой для квалифицированного читателя.

  Нет возможности подробно говорить обо всех заблуждениях
И.Васюченко - это потребовало бы объема не меньшего, чем сама
статья, поскольку оспорен может быть чуть ли не каждый абзац.
Поэтому остановимся лишь на важнейших методологических пороках
работы, умолчать о которых было бы недопустимо.

  Трактовка И.Васюченко - это, собственно говоря, позиция бывшего
юного поклонника Стругацких, повзрослевшего и подрастерявшего
уважение к былым кумирам. Леймотив статьи - предостережение. Ирина
Васюченко ревизует свои давние впечатления от книг Стругацких и на
основании этого пытается уберечь новых потенциальных поклонников
Стругацких от чрезмерного доверия к этим авторам.

  Разумеется, переоценка детских пристрастий - процесс нормальный.
Если подросток когда-то улавливал у Стругацких преимущественно
внешнюю сторону и восторгался остротой и динамичностью
повествования, то спустя годы он увидит мир Стругацких по-другому,
потому что сам стал другим, ему откроется подтекст повестей, их
философская глубина, и при каждом новом прочтении он сможет находить
для себя новый пласт идей и понятий, когда-то не замеченных вовсе.
Глубокое постижение зрелого творчесства Стругацких - нелегкая, но
благодарная работа для квалифицированного, активно мыслящего
читателя.

  Однако, И.Васюченко желает заниматься совсем иной переоценкой.
Подтекст ее не интересует, углубляться в него наш многоопытный
критик не собирается. Оставаясь в рамках неглубокого прочтения,
критик берет старый набор своих внешених впечатлений и начинает
выявлять из слабость самым примитивным образом - буквальным
толкованием надерганных из текста цитат. Невольно возникает
опасение: не движет ли Ириной Васюченко то самое неутолимое желание
"мстить и покорять - беспощадно и навсегда", которое она
инкриминирует всему миру Стругацких? Совместить сознательную
установку на дискредитацию с какой-либо объективностью - почти
невозможно. Этому препятствует текст Стругацких, не дающий
материалв для корректного доказательства позиции критика. Что ж,
тем хуже для текста.

  Собираясь доказывать (а это ее главная цель) безнравственность и
бездуховность, жестокость и прагматизм мира Стругацких, И.Васюченко
прежде всего тщательно подбирает характеристики для героев.
Антон-Румата - "искатель приключений", "фанфарон"; Максим Каммерер
- "наделен железными бицепсами и нервами"; Иван Жилин и Петер
Глебски - "бесстрашны". В общем, внешние, часто случайные и
необязательные характеристики. А вот какой ряд выводов делает далее
Ирина Васюченко (отрывки выбраны из статьи последовательно):

  "Наперекор невзгодам герои Стругацких держались молодцами.
Ввергаемые в ад бесчеловечности, они не теряли мужества, и обретали
друзей и побеждали врагов..."

  "...персонажи Стругацких прежде всего отличные парни, бесстрашные
находчивые удальцы..."

  "Стругацких интересуют не просто приключения, а приключения
профессионалов..."

  "... в их прозе угадывается один, самый главный герой - активный,
я бы даже сказала воинствующий разум. И цель у него одна -
рациональное переустройство мира..."

  "...писателей, вынесших из шестидесятых годов мечту о
преобразовании мира, не устраивают отрицательные результаты..."

  "Пренебрежение к человеку, если он не боец передовых рубежей, -
вот что смущает меня в книгах Стругацких. Не скрою, мне хоткелось,
чтобы это смущало и юных читателей, тех, кто учится у их героев
упорству и отваге..."

  "За истиной гонятся, как за бегущим зверем, - лихорадочный ритм
этой погони и создает динамичность повествования. О смысле бытия
герои не задумываются, некогда им. Да и незачем".

  Вот так - от внешне безобидной смысловой неточности до тяжелейших
обвинений, совершенно не подтвержденных анализируемым текстом.
Вместо подтверждения делается следующее. Берется, скажем, повесть
"Трудно быть богом". Задача критика - подтвердить, что проза
Стругацких антигуманна. Решение выглядит так: "В повести "Трудно
быть богом" , оказавшись в казематах тирана Рэбы, чтобы не выдать
себя, Румата принужден спокойно смотреть на пытки - и не
вмешиваться". Если это литературоведческий анализ, то что такое
беспардонная ложь? Обратим внимание на слово "спокойно" - оно здесь
ключевое. Достаточно вспомнить повесть и перечитать эпизод в
королевской темнице, чтобы понять, что к чему. Сначала о
спокойствии: "Во, дон стоит. побелели весь... - Хе... Так
благородные, известно, не в привычку..." Теперь о
невмешательстве... Впрочем, хрестоматийную сцену
освобождения барона Пампы цитировать, наверное, излишне.

  А между тем из подобных упражнений с текстом ирина Васюченко
делает однозначный вывод: "Итак, жестокость во имя гуманизма
предстает как нравственная норма. Жизнь в книгах Стругацких -
всегда борьба, в них действуют законы военного времени". Как
замечательно сформулировано! И, главное, как убедителдьно
доказано! Браво!

  В июне 1989 года Р.Арбитманом и автором этой статьи было написано
в редакцию "Знамени" большое письмо с разбором сочинения
И.Васюченко. Вот что говорилось в письме по поводу вышеприведенной
подборки цитат:

  "И.Васюченко словно не заметила, что от самых первых, романтически
приподнятых утопий Стругацкие еще к середине 60-х подошли к жесткой,
острой, проблемной "реалистической фантастике". И если к самым
первым вещам еще можно с некоторой натяжкой отнести слова насчет
"активного", "воинствующего" (?) разума, цель которого -
"рациональное переустройство мира", то к большинству книг этот
тезис совершенно не подходит. Меньше всего их герои "люди действия"
- чаще всего это люди сомнения, рефлексии, поиска. И неужели
фраза: "только сила делает героя значительным" на полном серьезе
относится к героям Стругацких?... Превращать в угоду концепции
умниц, интеллектуалов, людей обостренного нравственного чувства в
этаких бодрячков-дуболомов, несгибаемых "борцов зв вертикальный
прогресс", видеть в книгах авторов "пренебрежение к человеку, если
он не боец передовых рубежей" - значит, просто не понимать, что из
себя представляет мир Стругацких.

  Что означает положение: "писателей, вынесших из шестидесятых годов
мечту о преобразовании бытия, не устраивают отрицательные
результаты"? Как это понять, если учесть, что уже с начала 60-х
авторы, за редким исключением, ориентируют читателя именно на
"отрицательные результаты"?.. И не потому, что Стругацкие мрачные
пессимисты, просто сладкие всепобеждающие развязки, "хэппи-энды", по
мнению Стругацких, не отражают истинной сложности бытия.

  Откуда Ирина Васюченко взяла, что Стругацких интересуют
"приключения профессионалов"?.. Герои Стругацких терпят поражение
именно потому, что в них человеческое берет верх над
профессиональным. Потому так понятны последние бессмысленные
поступки Антона-Руматы (который не смог больше оставаться в скорлупе
профессионализма), или Кандида, который с очевидностью понял: с
"прогрессом", который "вне морали", ему не по пути. Потому терпит
моральный крах единственный профессионал у Стругацких - инспектор
Глебски, а Фил Вечеровский, не имеющий ни малейшего шанса на победу,
нравственно остается непобежденным...

  То, что авторы не навязывают своего мнения и не педалируют правоту
одного и неправоту другого персонажа - очень раздражает
неискушенного читателя, которому хочется "ясности": за кого авторы.
У критика в этих случаях очень велик соблазн одну из точек зрения
объявить точкой зрения Стругацких. Между тем, ценность произведений
этих авторов в том и заключается, что они побуждают читателя к
самостоятельному мышлению, и критик, который пойдет по легкому
пути, окажется далек от истины. Поэтому, видимо, нет нужды
комментировать все те страшноватые вещи, которые инкриминируются
Стругацким (включая расизм): в такой степени авторы ответственности
за своих героев, безусловно, не несут."

  Некоторые повести Стругацких слишком явно не лезли в концепцию
И.Васюченко. Вот почему о произведениях "Хромая судьба" и "Волны
гасят ветер" критик не сказала вообще ни слова. Вскользь - и
совершенно не по делу - бросила она пару реплик о "Втором нашествии
марсиан" и "Пикнике на обочине". Зато повести "За миллиард лет до
конца света" посвящена чуть не треть статьи. Полагая, что в
застойные годы никакого серьезного анализа этой повести не было и
быть не могло, И.Васючкенко решила осчастливить человечество
собственной трактовкой. Суть ее главным образом в двух положениязх.

  Во-первых, как говорилось в нашем письме, "критик изображает
героев повести в виде неких фанатиков, которые за-ради своей
любезной науки готовы всю нашу Землю (а то и Вселенную) под удар
поставить". И.Васюченко пишет: "Главная беда этих адептов
сверхцивилизации - недостаток культуры, узость духовного кругозора.
Невежды во всем, кроме своих схем, "интегральчиков" и пр., они
мечтают быть благодетелями человечества, о котором не имеют
понятия". Удивительно знакомая формулировка. Примерно в такой
манере в неудобозабываемые годы было принято в нашей рептильной
прессе отзываться об А.Сахарове и его единомышленниках!
Удивительная вещь - играющая в прогрессивность и защиту
общечеловеческих ценностей, Васюченко в своих выводах смыкается с
оголтелым ортодоксальным коммунистом А.Шабановым, еще в 1985 году
обнародовавшим в "Молодой гвардии" (Nо 2) те же обвинения
Стругацким и допустившим точно такие жке передержки. Обоим собратьям
по перу для подтверждения своей тенденции