астливые
дни   сменяются   тревожными.   Порядки   и   законы,  столь  нерушимые  для
амстердамских мещан, не  существовали для дружной  семьи художника, во главе
которой стоял  восходящий гений.  Все с  восторгом приветствовали пришествие
юной и пламенной царицы,  всецело преданной любви  и ее триумфам,  как новую
эру добровольного подчинения веселому деспотизму.
     Рембрандт,  в  силу  своего  страстного и  необузданного  темперамента,
должно  быть,  принадлежал  к  числу мужчин, которые  охотно  признают  себя
побежденными перед  взором  женщины  хотя бы потому, что они  чувствуют себя
слишком  сильными.  Без  сомнения,  он  уступал  ей  во  всем,  чего  бы  ни
потребовали каприз и  фантазия, зародившиеся в беспредельной области женских
прихотей. Со  страстью и почитанием преклонялся  Рембрандт перед  женой. Она
же,   уверенная  в  своей  власти,  не  страшилась  роли  жены  и  любовницы
одновременно,  и  две  человеческие  воли,   каждая  принося   свою  жертву,
загорелись общим восторгом.
     Саскию ван Эйленбурх ныне знает весь  мир.  В европейском искусстве она
заняла  то  же  место,  что и  Форнарина  Рафаэля,  Елена  Фоурмен  Рубенса,
возлюбленная Тициана и певица Забела-Врубель - муза Врубеля. Все они не были
красавицами - ни Саския, ни Забела, но бедным и плоским было бы без них наше
представление  о  красоте и женственности.  Неправильность  задорного личика
Саскии опьяненный  счастьем Рембрандт и не  думает  скрывать. Когда началась
жизнь его с  Саскией, полная безумия и радости,  он рисует ее так же, как до
того рисовал себя,  с тем же блеском и роскошью. Более того, Саския помогает
ему  реализовать  его  истинное  искусство,  искусство сверхъестественного и
чудесного.
     Античный  миф сообщает нам,  как  Прозерпину  - дочь богини  плодородия
Цереры  -  похитил  и  взял  в  жены бог царства  мертвых  Плутон  (Аид).  В
мифологической картине "Похищение Прозерпины",  1632-ой год, Берлин  (высота
восемьдесят  два,  ширина   семьдесят  восемь  сантиметров),   Рембрандт  на
гуманистических наслоениях  своей образованности  строит сцену  из волшебной
северогерманской  сказки.  Он  бурно рвет официальные  путы и  вкладывает  в
переживания изображаемых четырех действующих  лиц безудержную, совершенно не
античную, наивную и немного неуклюжую страстность.
     В  центре  картины  изображена  падающая  навзничь  Прозерпина  -  юная
белокурая красавица в светлой длинной одежде, выбранная  хозяином подземного
царства  в  богини.  Отчаянно защищаясь, запрокинув  голову,  она  впивается
ногтями  в красное бородатое  лицо подхватывающего ее на руки закутанного во
все  красное бога тьмы;  вцепившиеся  в края  ее бледно-желтой, с розоватыми
оттенками  одежды  подруги (слева от нас)  стремятся вырвать  ее из  объятий
похитителя - но их отчаянные усилия напрасны. В ужасе влекутся они направо и
к  нам,  за  стремительно  мчащейся   золотой  колесницей,  под  управлением
уверенного бога готовой ввергнуться в пучину.
     Окружающий сцену пейзаж - громадный просвет чистого синего неба в левой
половине картины, а под ним - буйная зеленая растительность, а вверху справа
- верхушка  фантастического дерева - дан  драматически. Пространство картины
полно  движения  - чернобородый властелин,  привстав с колесницы и  спокойно
обернувшись назад, благодаря чему  мы видим в профиль его  пышущее здоровьем
лицо,  еще  увереннее прижимает  к себе бьющуюся в  его исполинских объятиях
жертву, и  в  такт  ее  движениям,  как  языки холодного пламени, дьявольски
извиваются травы и деревья. Тем временем черные кони Аида несутся мимо нас в
дымящуюся  бездну, разверзающуюся  за правым нижним углом  картины, - и  над
этим  входом  в бездну  сгущается черный  дым, и такой же  дым стелется  над
землей на задних планах, там, где промчался на своей колеснице Плутон.
     Таинственность  преддверия  царства теней  заражает  зрителя. Последний
отблеск  неживого солнца  на  мятущейся фигуре Прозерпины должен погаснуть в
смолистой мгле дымящейся  пропасти.  Мы  слышим шум травы,  грохот маленьких
металлических колес, конский топот, душераздирающий крик Прозерпины.
     В эти переживания вложено много личного: Рембрандт здесь - Плутон, Аид;
как  и  бог  подземного царства, он похищает свою невесту, Саскию. Но в этой
картине,  как и в  других  произведениях,  действие  которых  происходит  на
открытом  воздухе,  при  солнечном  освещении,  в пейзаже,  еще  отсутствует
согласованность  между   бьющей   через   край   силой  воплощения  идеи   и
филигранностью   живописного   исполнения.  Картина  написана  так  тонко  и
тщательно, что в траве первого  плана можно различить каждый листик и каждую
жилку,  и  так  же  педантично исполнены  маковки цветов, размером не больше
нескольких   миллиметров,   и  тончайший  рисунок   растягиваемых   подругам
Прозерпины ее  одежд,  и развевающийся  плащ Плутона.  Но,  может  быть, это
свадебные наряды Саскии и Рембрандта?
     Лучше всего мы знакомимся с Саскией по чудесному рисунку в Берлине, под
которым собственноручная небрежная надпись Рембрандта гласит: "Это - портрет
моей  жены, когда ей был  двадцать  один  год, на третий день  после  нашего
обручения. Рембрандт. Год 1633-ий".
     Портрет   интимный,  домашний.   Улыбающаяся   девушка  в   широкополой
соломенной   шляпке,   украшенной  цветочной   лентой,  сидит   за   столом,
облокотившись на  него локтем  левой руки; пальцами  правой руки  она вертит
цветок гвоздики.  У нее чисто  голландский, простой  тип лица,  внимательные
глаза, слегка  мясистый носик, прелестные ямочки на  щеках, припухлая нижняя
губа. Можно  думать, что Саския обладала  всем тем, чего недоставало  самому
Рембрандту или было заложено в нем как тайное влечение, как желание.
     Рембрандт  был  тяжеловесен,  флегматичен  с  виду,  а  тут  перед  ним
позировало  полное  темперамента  прелестное радостное  существо  в  свежей,
мгновенной  позе предсвадебного кокетства.  В  Саскии восхищает плутоватость
глаз и  ротика, который, вероятно, также  умел  и дуться. Стройные,  длинные
пальчики левой  руки  тонко  и  легко  лежат на  виске, а мизинец  играет  с
эластичной кожей под глазом.
     Рисунок  исполнен  так называемым  серебряным карандашом, известном еще
римлянам; он давал  слишком светлые  линии  на  бумаге,  и  потому  классики
Возрождения и Рембрандт чаще  рисовали им по пергаменту.  На примере рисунка
Рембрандта,  изображающего Саскию,  можно убедиться, что серебряный карандаш
позволял делать очень тонкую штриховку, тщательную проработку формы. Если бы
не красновато-коричневый оттенок  тончайших  линий,  рисунок  можно  было бы
принять  за  оттиск  с металлической  доски.  Рембрандт  не только применяет
ставшую  старинной   уже  в  его  время  технику  серебряного  карандаша  по
пергаменту, но  и  восходящие  к  искусству  итальянского Возрождения приемы
обрамления. Сверху рисунок  закруглен,  снизу, как пьедестал, горизонтальной
чертой имитирующий верхний край стола,  отделена нижняя треть рисунка, где и
сделана надпись.
     Саския всегда  рядом с ним, юная  и сияющая. Бурные  и нежные  любовные
ночи;  дни,  озаренные  пьяной  радостью  творчества.  Он  пишет  с каким-то
самозабвением, без устали гравирует; любовь  Саскии, безоблачное  счастье их
молодого супружества рождают в  нем чувство всемогущества. Он стал знаменит,
его чествовали, им восхищались! Он был в моде. Но всегда, среди любой работы
его  тянуло  писать  одну только Саскию. Пусть  купцы  и  доктора дожидаются
заказанных  ими  больших групповых  портретов,  -  его  любовь прежде всего!
Порой, когда  Саския хлопотала  по  хозяйству, он  тихонько  подкрадывался к
полуоткрытой двери  и восхищенным взором наблюдал  за  ней, а затем быстро и
безошибочно  запечатлевал ее образ  на  первом попавшемся  под  руку  клочке
бумаги,  на  серебряной  или   медной  пластинке.  Ему  доставляло  огромное
удовольствие показывать потом Саскии, как и где он ее застиг. Ее  удивление,
ее  радость приводили  его в восторг, однако больше всего он любил заставать
Саскию  врасплох в ее  тихой  комнате.  Он  подхватывал ее  на  руки,  и она
шаловливо  сопротивлялась и, смеясь  от неожиданности, крепко прижималась  к
его груди. Он нес ее в залитую солнцем мастерскую и усаживал рядом с собой в
самый сноп солнечного света, в котором плясали  золотые пылинки. Оставшись с
ней  наедине,  он  жадными пальцами ощупывал ее фигуру, расстегивал платье и
смотрел на Саскию таким дерзким взглядом, что  она смущалась и краснела,  но
все же отвечала ему улыбкой.
     Он  порывисто  и  жарко  целовал  ее,  любуясь  ее  гладкой, отливавшей
жемчужным блеском  кожей  там, где ее  не  скрывала  одежда, потом торопливо
приносил  ворох  блестящих шелков - парчу, атлас, шуршащий зефир золотистых,
темно-синих,  изумрудных  и  пурпурных  тонов. Искусной  рукой  он  проворно
драпировал  ее в  эти  шелка, и она  представала  перед ним какая-то  совсем
новая, в  фантастическом великолепии,  с терпеливой  и  ласковой улыбкой  на
губах.
     Рембрандт гордо и радостно  смеялся. И все же  ему всегда казалось, что
наряд  ее недостаточно  роскошен! Он отступал  шага  на два назад, и пытливо
всматривался в нее; затем открывал тяжелые дверцы резного шкафа, тщательно и
придирчиво выбирал  из  ларца  драгоценности, поглотившие значительную часть
приданного  Саскии, - но  ведь  все эти сокровища предназначались только для
нее! Он  отбирал  сверкающие  каменья, чтобы  украсить  ее.  Иногда это были
рубины  -  застывшие  крупные капли  темно-красного  густого  вина,  или  же
молочно-белые опалы с перламутровым отливом, а иной раз он извлекал из ларца
тяжелые   золотистые   топазы   или  блестящие   кораллы  с  гранями   самой
разнообразной  формы. Он  перебирал тяжелые кованые  золотые  цепи и  не раз
царапал пальцы  об острия серебряных булавок.  Украсив ее  белую круглую шею
ожерельями, он обвивал широкой цепью золотые душистые волосы Саскии, так что
ее  головка,  еще более  прелестная,  чем  всегда,  начинала  клониться  под
тяжестью сверкающего груза. Тогда он подносил ей зеркало, и оба они, молодые
и  шаловливые,  дружно  смеялись  над  чудесными  превращениями,  которые он
придумывал для нее.  И  вот она перед  ним,  его юная,  цветущая подруга,  -
всякий раз  в ином  роскошном наряде. И всякий  раз он  торопливыми штрихами
набрасывал рисунок, дрожа от нетерпения запечатлеть поскорее игру красок.
     Портреты Саскии не отличаются полным внешним сходством. Рембрандт может
слегка изменить черты лица, сделать русые  волосы Саскии светлее или темнее;
светлее -  бессознательно,  из  желания  изобразить ее еще  более  красивой;
темнее - намеренно, в соответствии с колористической гаммой картины.
     Свидетельством  того,  насколько виртуозно  художник  пользуется  целой
системой   живописных   и   композиционных  приемов   и   средств   образной
характеристики,  служит  поясной  портрет  смеющейся  Саскии  в  Дрезденской
галерее (его высота  пятьдесят три, ширина сорок пять  сантиметров). На этот
раз Рембрандт не  пытается создать поэтический образ сказочной принцессы,  а
хочет как можно полнее передать живое обаяние любимой женщины.
     Саския  не  соответствует  академическому типу  красоты,  для  которого
характерно совершенство пропорций, мягкая женственность форм, красота общего
контура, плавные,  округлые  его  линии,  тонко  очерченные, нежные  лица  с
выразительными взглядами,  "влажными" и  "блестящими". Но цвет лица у Саскии
свежий, прозрачная тень  на лбу  от  широкой  тускло-красной  шляпы и  яркое
освещение  нижней  части лица, их светотеневые  градации, переходы, различно
окрашенные  блики  создают впечатление  вибрирующей,  светлой, сияющей, даже
горячей среды - Саския стоит под солнечными лучами.
     Кокетливо склонив влево грациозную  головку, полуобернувшись к зрителю,
прищурив  от  солнца свои небольшие зеленоватые  очаровательные,  сверкающие
глаза, она сейчас засмеется. Чуть морщится и вздрагивает толстенький  носик,
и легкая,  насмешливо  дразнящая улыбка открывает ряд  белых, блестящих,  не
очень ровных зубов. И  в самом настроении, и в облике Саскии, и  в том,  как
воспринимает ее Рембрандт, есть подлинная  праздничность. Теплый свет играет
на   лице  и   открытой  шее.  Розовеют  освещенные   щеки,  поблескивает  и
переливается  молочно-матовое  жемчужное  ожерелье,  в прозрачной  тени  под
шляпой мерцает  левая  сережка.  Даже  затененный  зеленый  фон,  воздушный,
глубокий, напоен теплом и дыханием светотени, даже фон не отмечает светлой и
беспечной,  юной  радости  Саскии.  То  непосредственное настроение  минуты,
которое  Рембрандт  настойчиво  искал  и  так и  не  нашел  в своих  прежних
картинах, он  просто,  легко передает  в  этом  портрете. Мимолетная  улыбка
любимой полна для него большой поэзии, большого человеческого смысла.
     Единство конкретного мгновения и непрерывного  движения, в которое  оно
входит, преходящего настроения и  длительной характеристики, одной из сторон
которой  оно  является,  -  это  единство  рождается  на  основе  блестящего
мастерства  Рембрандта-живописца.  Он  пишет  тонкой,  мягкой  кисточкой,  и
небольшая  картина производит  впечатление  тщательно выписанной.  Однако  в
действительности   техника  Рембрандта   построена   на   иллюзии,   которая
достигается  благодаря исключительно  свободному  владению приемами линейной
перспективы,  анатомии,  светотени  и  трехслойной  живописи.  Своей  кистью
Рембрандт  рисует, лепит формы лица и придает  им  подвижность. На  лице  по
основному   полупрозрачному,  уже   покрытому  лессировками  слою,  положено
несколько открытых мазков  -  это блики на шее, у глаза,  на  подбородке, на
кончике  носа. Белый тонкий шарф вокруг стройной шеи Саскии и ее голубоватое
платье, отделанное такими  же шнурами, написаны очень широко. Цветовая гамма
построена  на  сложных,  местами  не  совсем  определенных  переходных тонах
(например, зеленоватые переходы на светло-голубом платье).
     В  последующие годы, 1634-1635-ый, наряду с большими портретами  Саскии
из  Вашингтона и  из Уодсворт-Атенеума  (штат Коннектикут  в США) появляются
величественные  ее  поколенные изображения  в фантастических  костюмах.  Эти
картины находятся ныне у нас в Эрмитаже, в Лондонской национальной галерее и
в собрании Ротшильда в Париже.
     Первый из  этих портретов - поколенный эрмитажный портрет Саскии в виде
Флоры, античной  богини  весны  и цветов, 1634-ый  год (высота  картины  сто
двадцать пять,  ширина сто один  сантиметр). Женское обаяние составляет суть
этого знаменитого  произведения. Внешность  Саскии здесь та же,  которую  мы
знаем  по предыдущим  портретам.  Лицо ее  безмятежно,  с  легкой  затаенной
улыбкой,  с  прозрачным,  ласковым  и  внимательным  взглядом,  направленным
немного   ниже  и  левее   зрителя.  Замысел  берлинского  рисунка   и  поза
дрезденского  портрета как бы  объединились в  картине Эрмитажа.  Увенчанная
цветами,  Саския-Флора  выступает  за  изобразительной  поверхностью  справа
налево на фоне таинственной тьмы.
     В поколенном портрете  Флоры Рембрандт  дает поэтический портрет  своей
молодой  жены,  стремясь  выразить  всю  силу  своего  чувства в  наивном  и
трогательном стремлении  как можно лучше  украсить ее  изображение.  Широкий
силуэт  ее  фигуры  кажется  изящным,  он свободно  размещается на  картине,
оставляя  много  места  справа  и особенно слева; освещенный  куст  зелени в
правом углу и увитый яркими цветами жезл  в левой части картины не заполняют
пространства,  а  лишь подчеркивают глубину.  Пышная,  златотканая одежда, в
которой  тонет тоненькая фигурка Саскии,  увитый  цветами жезл, который  она
держит  в  правой  руке, и цветочный  венец в распущенных волосах  делают ее
похожей  на   какую-то  сказочную  принцессу,  в  образе  которой   художник
запечатлел не столько портрет самой Саскии, сколько портрет своей любви.
     Придерживая на груди левой рукой зеленый шелковый  плащ, Саския, слегка
наклонив головку, повернула к нам свое простое, но прекрасное лицо и замерла
на месте,  стоя  к зрителю немного боком.  Полное  личико Саскии, ее круглые
глазки  и  пухлые губки  мы без  труда узнаем: Рембрандт их  так любил и так
охотно передавал именно  такими, какими  видел.  Но  одного  сходства  мало!
Портрет Саскии должен ласкать и радовать глаз, он должен быть праздником для
созерцающего.  И,   зачарованный  красотой  своей  двадцатидвухлетней  жены,
художник  самозабвенно   окаймляет  ее  лицо  локонами  распущенных   волос,
подчеркивая женственную прелесть ее  облика ее красочным окружением. Головку
Саскии венчает цветочная гирлянда, гармонирующая  с нежным румянцем щек. Как
будто бы только что  сорванные,  свежие  и яркие цветы  венка и жезла вносят
радостную ноту в общий холодноватый колорит  картины. И наш  взгляд скользит
по богатейшим переливам светло-зеленого атласа и пестрой отделки ее длинного
пышного одеяния, по серебряному шитью, украшающему рукав, и снова поднимаясь
вверх, встречает богатые формы тюльпанов в венке. Написано  это  безо всякой
мелочности,  которой  было  еще так  много  в ранних  портретах  Рембрандта,
например, в  "Портрете отца"; смело и свободно ложатся в разных направлениях
мазки  густой  краски.  Костюм Саскии  фантастичен,  но все, что  мы  видим,
несомненно,  не  выдумано, а  написано  с  натуры: Рембрандт  начал собирать
обширную   коллекцию  восточных   тканей,   оружия,  всевозможных  предметов
искусства, в том  числе  прикладного, которой он пользовался для изображения
деталей  в своих картинах. И  конечно,  как истинный голландец, он со вкусом
передавал массивность  тяжелых тканей, сверкание  серебряных нитей, нежность
тюльпанов.
     Замечательной красоты достигает живопись так называемых карнаций, как в
прежние  времена называли технику  изображения  человеческой  кожи.  И также
красивые,  яркие,  крупные  цветы, и также изумительно выписан плотный  шелк
плаща  и прозрачная,  полосатая, светло-коричневая  ткань рукавов. Рембрандт
передает материальную,  осязаемую красоту  мира с  такой  полнотой, силой  и
тонкостью,  какие   неведомы  даже  профессиональным   голландским  мастерам
натюрморта  -   стоит   только   сравнить   розы  и   тюльпаны,   украшающие
рембрандтовскую  "Флору" с цветами знаменитого натюрмортиста  Кальфа,  чтобы
отдать предпочтение реализму и  краскам молодого  сына лейденского мельника.
"Флора" великолепнее, чем все попытки современников Рембрандта в этом роде -
но в глазах современников картина не выпадала из рамок определенного типа.
     Еще через год,  сохранив общий замысел и позу фигуры, Рембрандт создает
новый вариант "Флоры" (высота  сто  двадцать четыре, ширина девяносто восемь
сантиметров);  этот вариант находится ныне в Лондоне.  Теперь фигура  Саскии
уже   полностью   повернулась   к  зрителю   и  подчинила  себе   окружающее
пространство.  Нарочитый,   но   замечательно  красивый   эффект   создается
чередованием  света  и  тени.  Царственно  протянутая  к   нам  правая  рука
оказывается  в  темной, но прозрачной тени; на  ярко освещенный, зеленоватый
шелк  юбки падает  четкая,  как  бы колышущаяся  тень от цветов, которые она
держит в левой руке. Юбка написана перемежающимися пятнами серого, зеленого,
голубого,  желтоватого.  По  контрасту с  неопределенными  переливами  шелка
особенно  яркими кажутся цветы в  руке Саскии, ее белая рубашка и корсаж, то
есть жесткий пояс юбки, шитый золотом и голубым. Задорное, подвижное, слегка
асимметричное лицо Саскии полно торжествующей радости жизни.
     Принято считать,  что  в эти годы внутренняя, духовная жизнь  модели не
вызывала  глубокого   интереса  художника.   Действительно,   Рембрандт   не
сосредоточивает на ней  все свое внимание. Он с удовольствием  углубляется в
детали  костюма  и  аксессуаров,  то  есть  добавочных  принадлежностей  или
украшений;   и  костю