выборам, а в том именно,  чтобы
     ненавязчиво и тактично воспитывать в народе - силою личного примера -
     уважение к тем, кто правит страной.
          Поэтому продолжайте  улыбчиво  сносить  ворчливую  брань  добрых
     девочек из машинного  бюро,  но  все-таки  не  ссорьтесь  с  Нелсоном
     Рокфеллером.
          Теперь по поводу Пола Роумэна.
          У меня, понятно, не может не быть тех профессиональных секретов,
     которыми я не имею права делиться ни с  кем,  даже  с  таким  славным
     человеком, каким считаю Вас.  Однако в данном конкретном случае  хочу
     сказать со всей откровенностью, что мне  на  стол  попали  документы,
     которые свидетельствуют об очень доверительной дружбе м-ра Роумэна  с
     некими немецкими эмигрантами Брехтом  и  Эйслером,  которые  давно  и
     прочно связали свои жизни с большевизмом.
          Поэтому на данном этапе меня интересует  лишь  одно:  ставил  ли
     когда-либо м-р Роумэн в известность свое руководство о его не деловых
     (оперативных), но дружеских контактах с этими иностранцами?
          Если  "да",  то  вопрос  будет  закрыт,    поскольку    разведка
     предполагает "дружбу" с самым жестоким врагом.  Если солдат побеждает
     в открытом бою, то  разведчик  -  в  трагически-закрытом,  не  видном
     постороннему глазу, а потому особенно неблагодарном.
          Если же "нет", то я просил бы Вас с пониманием отнестись  к  тем
     шагам, которые мне придется  предпринять,  потому  что,  как  нам  ни
     дорога судьба  каждого  американца  в  отдельности,  все-таки  судьба
     народа Соединенных Штатов всем нам значительно дороже.
          Думаю, Вы поймете меня правильно, если я попрошу уничтожить  это
     письмо.
          Буду рад видеть Вас в конце следующего месяца, когда я кончу  ту
     работу, которой сейчас отдаю все свое время.
          Искренне Ваш
                                                                   Гувер".


        8

                                         "Джозефу Маккарти,
                                         Сенат Соединенных Штатов Америки,
                                         Комиссия по расследованию
                                         антиамериканской деятельности

          Дорогой Джо!
          Как я и полагал, интересующий нас м-р Роумэн никогда  никого  не
     ставил в известность о своих дружеских отношениях ни с Брехтом, ни  с
     Эйслером.
          В связи с тем, что мои ребята наскребли еще кое-какие  материалы
     на этих живчиков (кстати, они евреи, а не немцы),  поскольку  у  меня
     подбирается  угрожающе-обильное  досье  на  таких    коммунистических
     симпатизантов, как Чарлз Спенсер Чаплин,  Пол  Робсон,  Артур  Миллер
     (это  молодой  драматург,  из  породы  обличителей,  левые  млеют  от
     восторга перед его писаниной), а все они так или иначе связаны друг с
     другом в совершенно оформленное сообщество противников  существующего
     в нашей стране строя,  я  принял  решение  просмотреть  все  контакты
     Роумэна, так  как  Кремль  не  может  не  быть  заинтересован  в  той
     совершенно секретной информации, которой он располагает.
          Дело усугубляется тем еще,  что  м-р  Роумэн  был  в  нацистских
     застенках, поэтому  большевики  имеют  возможность  влиять  на  него,
     используя его открыто антинацистскую позицию.
          Весьма прискорбно для нас и выигрышно для противника то, что м-р
     Роумэн одинок, у него в настоящее время нет семьи, таким  образом  он
     лишен тех "привязок", которые помогают женатому человеку, а тем более
     отцу  семьи  весьма  тщательно  контролировать  те  решения,  которые
     следует определить как кардинальные.
          Государственный  департамент  предоставил  мне    дополнительные
     возможности для оперативной работы; я получил оттуда  список  родных,
     знакомых и друзей м-ра Роумэна.
          Я бы очень не  хотел  пугать  себя  возможностью  разветвленного
     большевистского заговора в нашей стране, но лучше  узнать  о  болезни
     загодя и применить скальпель, чтобы отчленить заразу.
          Просил бы Вас, дорогой Джо, сразу же исключить  Роберта  Макайра
     из присланного Вами списка: если мы станем видеть еретиков среди тех,
     кого полагаем братьями (и справедливо полагаем), выиграют только  те,
     которые мечтают о том,  чтобы  нашей  стране  был  нанесен  ущерб.  Я
     ручаюсь за Макайра. Его доброе - в прошлом - отношение к м-ру Роумэну
     не должно бросать на него тень.
          О ходе моей работы я буду ставить Вас в известность.
          Хотел бы  надеяться,  что  это  письмо  будет  уничтожено  Вами,
     поскольку оно носит личный характер и раскрывает  то,  что  не  имеет
     права быть узнанным даже Вашим сотрудникам. Это не Ваша вина, но наша
     общая  беда,  ибо  были  распахнуты  для  красных  двери  не   только
     государственных учреждении, но и святые для каждого американца ворота
     Капитолия.
          Сердечно Ваш
                                                                   Гувер".


        9

                                                           "Эрлу Джекобсу,
                                                      ИТТ, Мадрид, Испания

          Дорогой Эрл!
          Я был тронут тем, как быстро и, самое важное, конфиденциально Вы
     ответили на мою просьбу.
          Прошу  Вас  иметь  в  виду,  что  тот  человек,    которым    мы
     интересуемся,  весьма  и  весьма  компетентен  в  своей    профессии.
     Следовательно,  всякого  рода  кустарщина  в  работе  с  ним  чревата
     неприятностями.  Не сочтите за труд проконсультировать все это дело с
     моим давним другом Вутвудом и не  пугайтесь  того,  что  он  живет  в
     Мадриде как корреспондент "Чикаго стар", это прекрасное прикрытие для
     настоящего патриота, посвятившего себя борьбе против коммунизма.
          Просил бы Вас пересылать всю  корреспонденцию  для  меня  только
     через него.
          Думаю,  нет  смысла  говорить,  как  мне  дорого  Ваше    доброе
     сотрудничество во благо нашего общего дела.
          Сердечно Ваш
                                                                   Гувер".



        ШТИРЛИЦ - VIII                             (Мадрид, октябрь сорок шестого)
__________________________________________________________________________

     Эрл Джекобс оказался крупным, высоким  человеком;  стрижен  бобриком,
сразу видно, американец; глаза очень синие, в опушке длинных черных ресниц
(такие бы женщине, подумал Штирлиц);  кожа  на  лице  гладкая,  лоснящаяся
даже, видимо, каждое утро получал массаж после  бритья;  единственно,  что
дисгармонировало  с  той  мягкой  женственностью,  что  определяло    лицо
Джекобса, был нос, истинно боксерский, круто переломанный  в  переносье  и
чуть свернутый влево.
     - Рад вас видеть, доктор Брунн, - сказал он, легко  поднявшись  из-за
стола. - Кемп прожужжал мне про вас уши. Хотите выпить?
     - Нет, спасибо, ваши люди поят меня второй день, хватит.
     - Мне приходится пить каждый день и - ничего.  Неужели когда-нибудь и
я произнесу такую ужасную, истинно возрастную фразу: "я пью  второй  день,
хватит"?! Брр! Страшно подумать! А кофе?
     - С удовольствием.
     Джекобс отошел к камину, там у  него  стояла  кофемолка  и  маленькая
электроплита  с  медными  т у р о ч к а м и.  Споро  и   красиво,   как-то
по-колдовски, он начал делать кофе, об®ясняя при этом:
     - В Анкаре мне подарили рецепт, он сказочен.  Вместо сахара  -  ложка
меда, очень жидкого, желательно липового,  четверть  дольки  чеснока,  это
связывает воедино  с м ы с л  кофе и меда, и, главное, не  давать  кипеть.
Все то, что закипело, лишено смысла.  Ведь и люди,  перенесшие  избыточные
перегрузки - физические и моральные, - теряют себя, не находите?
     - Дамасскую сталь, наоборот, закаливают температурными перегрузками.
     Джекобс обернулся, мгновение  рассматривал  Штирлица,  прищурив  свои
голубые глаза (у наших северян такие же, подумал Штирлиц, у владимирцев  и
поморов), потом усмехнулся:
     -  Я  вас  возьму  на  работу,  несмотря  на  то  что  вы   перенесли
температурные перегрузки, судя по  всему,  немалые.  Про  дамасскую  сталь
ввернули весьма кстати.  Я страдаю излишней категоричностью,  не  взыщите.
Идите сюда, выпьем здесь, тут уютнее.
     Штирлиц неловко поднялся, замер, потому  что  спину  пронзило  резкой
болью, помассировал поясницу и медленно подошел к  низкому  столику  возле
камина, где чудно пахло  кофе,  совершенно  особый  запах,  действительно,
чеснок в  турочке  - любопытно,  если когда-нибудь у меня снова будет свой
дом, обязательно попробую.
     - Ну, как? - спросил Джекобс. - Вкусно?
     - Замечательно, - ответил Штирлиц. - Когда разоритесь,  не  умрете  с
голода - есть вторая профессия. А меня возьмете посудомойкой.
     - Сговорились.  Но пока что я беру вас  на  должность  эксперта.  Как
понимаете, переводчики мне не нужны, каждый работник фирмы говорит на двух
или трех языках, иных не держим...
     - Мои будущие функции?
     -  Странный  вопрос.  Мало-мальски  серьезный  европеец  начал  бы  с
разговора не о функциях, но с того, сколько ему будут платить.
     - Значит, я японец, - усмехнулся  Штирлиц.  -  Да  и  потом,  в  моем
положении сколько бы мне ни уплатили, я буду благодарен.
     - Пятьдесят долларов в неделю? - смешливо спросил Джекобс. - Устроит?
     - Спасибо. Устроит.
     - Хм... Забавно... Значит, остальное вам будет доплачивать Грегори?
     - Кто?
     - Я не знаю, каким именем он вам  представился...  Ну,  тот  человек,
который кормил вас сегодня утром на базаре пульпой и тортильей.
     - Он назвал себя Полом.
     - Да, он и есть Пол.  Странно. Вообще-то он заместитель  резидента  в
Испании, чаще называет себя Грегори.
     - Такой высокий, круглоглазый? Ездит на...
     Джекобс перебил:
     - Да, да, на голубом "форде", это он.
     - О доплате он мне не говорил...
     -  Проказник.  Хочет  получать  все,  не  вложив  ничего.  Он   будет
зарабатывать себе лавры, а платить вам придется мне. Я не согласен.
     - Что ж, логично.
     - Я тоже хочу получать  свои  дивиденты  с  того  человека,  которому
плачу. Это справедливо, согласитесь?
     - Согласился.
     - О чем он вас просил?
     - О сотрудничестве.
     - Ну, это понятно, что не о войне.  Вы разгромлены, что вам  остается
делать, как не сотрудничать? При  том,  что  Пол  сукин  сын,  человек  он
тактичный.  Вполне  мог  заменить  слово  "сотрудничество"  на   приказное
"служить".
     - Я бы отказался.
     - Положим.
     - Я бы отказался, - повторил Штирлиц.
     - Как вы попали в  Испанию?  -  ломая  тему  разговора,  спросил  Эрл
Джекобс.
     - Вас не знакомили с моим досье?
     - В общих чертах. Люди разведки всегда недоговаривают. Еще кофе?
     - С удовольствием... Я оказался здесь после краха рейха.
     Джекобс налил Штирлицу еще одну чашку и лишь после  этого  отчеканил,
причем  лицо  его  стало  другим,    собранным,    морщинистым,    никакой
женственности:
     - Послушайте, доктор...  Вы можете интриговать с коллегами из бывшего
ОСС, но у меня вы теперь служите, и всякого рода завуалированные ответы  я
вправе расценивать, как нелояльность по отношению к фирме.
     - Я уже служу?  -  поинтересовался  Штирлиц.  -  Все  соответствующим
образом оформлено?
     Лицо Джекобса вновь изменилось, помягчало, он хлопнул себя по лбу,  и
это был первый наигранный жест за все время разговора.
     - Черт, я виноват, простите! -  Джекобс  поднялся,  отошел  к  столу,
вернулся с листком бумаги, протянул Штирлицу. - Это обязательство, которое
дает фирме каждый вновь поступающий.
     Штирлиц  достал   очки    (зрение    после    ранения    испортилось,
дальнозоркость, две диоптрии), прочитал  текст:  "Я  ......,  поступая  на
работу в  фирму  ИТТ  (Испания),  обязуюсь  честно,  искренне  и  правдиво
выполнять возложенные на меня функции. За всякую нелояльность по отношению
к ИТТ (Испания) я готов нести  ответственность  в  тех  пределах,  которые
определяются уставом предприятия и соответствующими статьями  трудового  и
уголовного кодекса страны проживания".
     - Это надо подписать? - спросил Штирлиц.
     - Неграмотные ставят отпечаток пальца, -  ответил  Джекобс.  -  Вы  -
грамотный? Тогда впишите свою фамилию.  Думаю, лучше поставить ту, которая
теперь у вас в паспорте.
     Штирлиц поставил свою фамилию там, где было многоточие, и расписался.
     - Спасибо, - сказал Джекобс, забирая у него листок. - Ну,  а  сейчас,
пожалуйста, расскажите, как вы попали в Рим? Вы ведь  попали  именно  туда
после краха рейха?
     - В Берлине меня прошил  автоматом  русский...  Это  было  тридцатого
апреля...
     - А не первого мая?
     - Возможно. Мне-то казалось, что это было тридцатого апреля. Что было
дальше, я не знаю, потерял сознание. В Риме мне дали ватиканские бумаги, а
потом переправили сюда.
     - Кто переправил?
     - Я не знаю этих людей. Видимо, СС. Или партия...
     - Почему вам была оказана такая честь? В той суматохе, которая  тогда
царила в Берлине, это выглядит странным.
     - Меня спасло то, что я был в форме.  Мое звание  -  штандартенфюрер,
это достаточно высокое звание, меня обязаны были спасать, мы, немцы,  люди
субординации и долга.  Это для вас важнее то, сколько золота у человека  в
банке, нежели, чем на погонах.
     - Исправим.
     - Попробуйте.
     - О чем вас просил Пол?
     - О том, чтобы я выполнял все то, что вы мне поручите.
     - А еще?
     - Его интересовал мистер Кемп.
     - Еще?
     - Все, пожалуй.
     - Ну и прекрасно.  Кемп умница, у меня на него большие виды. Если  вы
выскажете свои соображения, пойдет ему  на  пользу.  Какими  вопросами  вы
занимались в разведке?
     - Я выполнял личные поручения Шелленберга.
     - Кто это?
     - Он был начальником политической службы рейха.
     - Убит?
     - Нет. Как я слышал, находится у англичан.
     - Вы работали в региональном отделе? Чем занимались? Западная Европа,
Штаты, Россия? Ближний Восток? Китай?
     - Нет, определенного региона у меня не было.  Шелленберг  использовал
мои знания английского и испанского языков, поручал исследование кое-каких
материалов по Австралии, Мадриду...  Один раз я  готовил  ему  справку  на
генерала  Самосу,  по-моему,  накануне  встречи  с  ним  нашего  нелегала,
кажется, в сорок втором году...  Речь шла о немецких кофейных  плантациях,
которые диктатор присвоил себе в декабре сорок первого...
     - Встреча Самосы с вашим человеком имела место?
     - Не знаю.  Это можно поглядеть в архивах  СД,  связанных  с  работой
нелегалов на Латинскую Америку. Кодовое обозначение этих архивов, если мне
не изменяет память, С-579-А.
     - Как?
     - С-579-А.
     Джекобс сделал маленькую пометку на квадратном листке бумаги, который
лежал на журнальном столике;  Штирлиц  заметил,  что  стопки  такой  формы
лежали и на  его  рабочем  бюро,  и  на  длинном  столе  заседаний,  и  на
подоконнике мореного дерева, столь  широком,  что  можно  сидеть  на  нем,
наблюдая за жизнью улицы.
     - Дальше...
     - В Кракове  мне  приходилось  заниматься  проблемами,  связанными  с
охраной тайны производства летающих снарядов ФАУ-2. Там я  кое-как  освоил
азы польского языка...
     - Знаете людей, работавших вместе с Вернером фон Брауном?
     - Нет, не знаю.  Мне вменялось в задачу найти ФАУ, который залетел не
по адресу во время испытаний.  Боялись, что ракета попадет к  полякам  или
русским.
     - Нашли?
     - Нет.
     - И вас не расстреляли? - удивился Джекобс. - Странно.  Мне говорили,
что Гиммлер расстреливал тех, кто не исполнял его приказы.
     - Это он умел, - согласился  Штирлиц.  -  Но  ведь  в  рейхе,  как  и
повсюду, существовала лестница...  Шелленберг мог доложить Гиммлеру о моем
неуспехе, а мог  и  не  докладывать.  Или  же  возложить  вину  на  других
сотрудников, в чем-то ему неугодных...
     - Дальше?
     - Я назвал наиболее существенные операции... Если хотите, я посижу за
столом и попробую написать вам подробный отчет.
     - Это будет очень любезно...  Теперь вот что... Я  просил  бы  вас  с
завтрашнего  дня  разобрать  наш  архив.  А  потом  вас    познакомят    с
высокоуважаемыми экономистами.  Они помогут  вам  с  фактографией...  Меня
интересует анализ работы немецких фирм - всех без  исключения,  -  которые
были завязаны на строительство железных дорог,  аэродромов,  радиостанций,
предприятий химической  промышленности,  портовых  сооружений  в  Испании,
арабском мире и  Латинской  Америке.  Мне  нужны  имена,  история  каждого
человека - я имею в  виду  руководителей,  естественно;  мелюзга  меня  не
занимает; контактные фирмы - в первую  очередь  латиноамериканские.  Когда
составите эту справку, мы перейдем к более детальному изучению  планов  на
будущее. Какой срок вам на это потребуется?
     - Какой даете? - спросил Штирлиц.
     - Хороший вопрос, - кивнул Джекобс. - Я даю три недели. Достаточно?
     - Мало, конечно, но что-то попробую сделать.
     - Это все.  Я удовлетворен  встречей.  В  кассе  вам  выдадут  двести
долларов, купите себе пристойный костюм и снимите квартиру.
     - Спасибо. Сколько же вы мне все-таки намерены платить?
     Джекобс улыбнулся:
     - Я боялся, что вы так и не зададите этого вопроса. Тогда мне было бы
трудно вам верить, я не умею верить людям, которые работают без денег,  за
этим сокрыта корысть.  Или фанатизм. И то и другое  мне  отвратительно.  Я
стану платить вам триста долларов в месяц.  Для Америки  это  очень  мало,
нищета просто-напросто.  Для Испании - соотнося с  курсом  песо  -  вполне
пристойно.  Но это для начала. Если ваша работа  будет  результативной,  я
подниму ваш заработок до четырехсот долларов.
     - Ясно. Я свободен?
     - Да.
     - Когда мне надо быть в офисе?
     -  Завтра  суббота...  Займитесь  устройством  своего  быта...  А   в
понедельник явитесь к Кемпу.  Он будет вашим руководителем. Это не  мешает
вам обращаться ко мне с теми предложениями, которые того  заслуживают.  До
свиданья.


     Штирлиц вышел  на  улицу,  залитую  солнцем;  утром  Пол  дал  триста
долларов, сейчас  в  хирургически  чистой,  отделанной  кафелем  кассе  он
получил еще двести; с этими деньгами я доберусь до Парижа, подумал он. Это
мой шанс, последний, судя по всему.  Они расставили капканы так, что потом
мне не выбраться.  То, что я подписал у Эрла, пустяк по сравнению  с  тем,
что предстоит подписывать на конспиративной квартире  этого  самого  Пола;
заместитель резидента, поди ж ты какой  уровень.  Сейчас  я  отправлюсь  к
себе, позвоню от портье в бюро по аренде квартир, запишу  адреса  и  пойду
смотреть то, что мне предложат.  Бежать надо сегодня, завтра будет поздно.
Впрочем, если я вернусь сейчас к себе, вполне вероятно, там меня уже  ждут
с адресом  той  квартиры,  где  надлежит  поселиться.  Нет,  я  не  должен
возвращаться в  мою  конуру,  я  сейчас  пойду  на  Сибелес  и  позвоню  с
центрального почтамта в бюро аренды.  Я стану  звонить  так,  чтобы  люди,
которые идут за мной, а они обязательно идут, увидели тот номер, который я
стану набирать и слышали то, о чем я буду говорить.  Я  обзвоню  несколько
бюро, и у каждого, с кем  буду  говорить,  спрошу  о  предложениях,  потом
запишу адрес, попрошу подробно растолковать, как их лучше найти, под®езд и
этаж; вопрос об этаже я обязан замотивировать интересом к тому, есть ли  в
доме лифт, мне тяжело подниматься, это действительно так, здесь знают, что
у меня все еще болит левая нога и нет-нет да сводит поясницу  так,  что  я
теряю сознание.  Я отправлюсь в то бюро,  которое  расположено  на  первом
этаже, я поеду туда на метро, чтобы люди, которые идут за мной,  убедились
в том, что я не предпринимаю попыток  отор