отыкаясь, ноги
заплетались, он падал, опять вставал и ковылял дальше. Мусук подхватил его.
  -  Вай-уляй!.. - плакал Турган.
  Мальчик не мог говорить, подбородок его дрожал, по лицу, грязному от
пыли, текли слезы.
  -  Что случилось?
  -  Его вешают...
  -  Кого?
  -  Тату...
  Мусук принес брата в юрту и зачерпнул ему воды.. Зубы мальчика стучали о
край деревянной чашки.
  - Около города... Тату ехал на базар... Его схватили джигиты. Они
потащили его, связали веревкой... Я хотел протиснуться к тате. Меня
оттолкнули так, что я упал...
  -  Говори дальше!
  - Они кричали, что тату. грабитель! Тату никого не грабил, его всегда
другие грабили...
  -  Где это было?
  -  Около Ворот Намаза, где высокие тополя...
  Мусук сорвал со стены свою кривую саблю в старых рыжих ножнах и, как был,
без рубашки, побежал к коню, сбросил с его ног путы и вскочил в седло.
  - Юлдуз!.. Турган! - крикнул Мусук.- Бегите в степь, ищите нашу кобылу! Я
поскачу спасать отца...
  Большая толпа теснилась вокруг старого высокого карагача у ворот города
Сыгнака. На толстом суку висело несколько человек. Их голые ноги были
судорожно вытянуты. Лицо страшно искривились. Два стражника, приставив к
дереву лестницу, захлестывали петли на шеях других. Несколько бедно одетых
кипчаков, с закрученными за спиной руками, с бледными лицами, дрожали, сидя
на корточках под деревом.
  Благообразный и важный мулла, верхом на старом белом коне, возвышался над
толпой. Он громко читал приказ:
  - Правитель области повелевает,- слушайте все внимательно! - "За отказ
уплатить об®явленные налоги по случаю прибытия непобедимого монгольского
войска, за сокрытие зерна и муки, необходимых для прокорма отважных воинов,
присуждаются к смертной казни лукавые торгаши города Сыгнака..."
  Шум и крики заставили муллу остановиться. Он строго посмотрел в сторону
нарушителей порядка. Три всадника хлестали плетьми встречных и упорно
пробивались через толпу. Впереди отчаянно кричал полуголый молодой джигит,
размахивая кривой саблей.
  Мулла, увидев джигита, сразу повалился с коня,
  - Безумный! Что ты делаешь? - кричали в толпе. - Ты осуждаешь приказ
правителя области!
  - К собакам все ваши приказы! - вопил джигит. - Вместо базарных воров
здесь вешают храбрых воинов хана Баяндера! Сейчас он сам сюда прискачет со
своими джигитами... Всех вас изрубит, как солому!
  Джигит подскакал к стражникам, которые, сидя на толстом суку дерева,
подтягивали на веревке отчаянно бившегося старика. Косым ударом сабли
джигит перерубил веревку. Оба палача упали с дерева.
  -  Развяжите старику руки, или я снесу вам головы!
  Зрители помогли развязать лежащего старика и подняли его.
  - Здравствуй, тату Назар-Кяризек! - сказал джигит и соскочил с седла.-
Садись скорее на моего коня! Ты рано собрался покинуть нас для плова в
райских садах аллаха.
  - Вовремя прискакал, сынок Мусук! - ответил старик.- Эти бараньи головы
должны были повесить нескольких богатых купцов, спрятавших свои запасы. А
судьи получили от купцов подарки и поэтому схватили на дороге первых
встречных бедняков и повесили их вместо купцов. И меня вздумали повесить!
Постойте, гнусные шакалы! У меня недаром пять сыновей-джигитов! Я поеду к
самому хану Баяндеру! Он свернет вам головы!..
  Толпа шумела. Прохожие сбегались. Крики усиливались. Мулла, подобрав полы
длинной одежды, быстро убегал. За ним спешили и стражники. Вдогонку палачам
летели сухие комья земли.
  Мусук помог отцу взобраться на коня:
  - Я встретил двух знакомых пастухов и попросил их мне помочь. Хорошо, что
мы не опоздали!
  - Хорошо, что у меня еще крепкая шея! Старый Назар-Кяризек не из таких,
чтобы висеть, как туша, на потеху всему базару. Я отправляюсь на войну и
вернусь оттуда славным батыром с табуном коней!..


        Глава шестнадцатая. ЖЕНСКИЙ СОВЕТ

  Назар-Кяризек возвращался в свою юрту, окруженный толпой кипчаков. Из
соседних кочевий сбегались посмотреть па счастливца, выскользнувшего из
крепкой петли всесильного кадия. Всякий хотел коснуться узды коня, на
котором, подбоченившись, ехал старый Назар в козловой шубе, с кривой саблей
на поясе.
  -  Кто спас Назара? Где этот смельчак?
  - Его младший сын, Мусук! Он перерубил саблей веревку, а толпа камнями
отогнала собак палачей.
  -  Который его сын?
  - Да вон идет рядом, лихой, красивый! Он джигит хана Баяндера...
  - Тогда ему, пожалуй, ничего не будет! Хана Баяндера боятся больше, чем
главного судью.
  Назар под®ехал с важностью и торжеством к своей юрте. Теперь он мог
показаться перед женой во всей славе. Ведь она ему твердила, чтобы он
никуда не ездил, что он старый козел и ни к какому делу более не годится. А
он возвращается теперь не менее знаменитым, чем сам хан Баяндер!
  Однако Кыз-Тугмас при виде Назара стала плакать навзрыд, точно ей
привезли покойника:
  - Лучше бы ты умер, чем изо дня в день выдумывать разные затеи! Разве я
не правду говорила, тебе ли ехать на войну? Не мог даже доехать до города,
как уже попал и петлю! Больше от юрты и от меня не отойдешь ни на шаг!..
  - Вот гиена, а не женщина! - закричал Назар.- Ничего не понимает! Если я
спасся от петли самого кадия, значит, мне суждена великая дорога! Мне
теперь ни меч, ни стрела не страшны! Я вернусь с войны если не ханом, так
батыром, с табуном отборных коней. Меня все будут величать: "Салям тебе,
ослепительный Назар-бай, батыр!". Завтра же поеду к самому главному
монгольскому начальнику Субудай-багатуру. Он даст мне достойное место в
своем войске!
  -  Тошно тебя слушать, старая пустая тыква!
  Кыз-Тугмас махнула безнадежно рукой и скрылась в юрте. А Назар уселся
около двери на обрывке кошмы. Перед ним теснились соседи, и он без конца
рассказывал, как сам хан Баяндер подарил его сыновьям пять своих лучших
коней из заповедных табунов, как хан обнимал его, и называл старшим братом
и отцом, и расспрашивал, как лучше повести свой пятитысячный отряд и каким
путем. Все, разинув рты, слушали, и дивились находчивости и смелости
старого Назара, и говорили, что следовало бы устроить особый отряд под его
начальством, что этот отряд будет особенно удачливым и вернется с большой
добычей.
  Поздно вечером, когда любопытные разошлись, Кыз-Тугмас подсела к Назару,
гладила его по руке и шептала:
  -  И чего тебя на войну тянет? Оставайся дома!
  Назар раздувался от важности и твердил, что завтра он все-таки пойдет к
самому важному из монголов Субудай-багатуру. Узнав о том, кто такой
Субудай-багатур и какие у него причуды, Кыз-Тугмас сказала:
  - Хотя этот начальник и богат и знатен, ты все же к нему с пустыми руками
не ходи. Богатые любят подарки, хоть яйцо, да принеси ему! Тогда он станет
тебя слушать. А ты ему принеси, знаешь что?-нашего длинноногого петуха! Он,
правда, стар и почти без перьев, но это уж такая бухарская порода. Кричит
же он по утрам так звонко, как азанчи на минарете. Может, и вправду петух
принесет тебе счастье...


        Глава семнадцатая. ЮЛДУЗ

  Юлдуз рано утром, как всегда напевая песенку, погнала ягнят. За ней
поехал Мусук. Отойдя далеко к зеленой долине, они оба долго сидели рядом на
холме. Юлдуз расспрашивала. своего друга о войне. Надолго ли уйдут в поход
джигиты? Лицо Юлдуз, всегда веселое, с ямочками на щеках, вытянулось, и
узкие брови сдвинулись. Еще бы! Сколько раз они говорили о будущей
совместной жизни, а теперь из-за этого страшного похода все мечты
разлетаются, как испуганные птицы. А если Мусук не вернется?.. Мало ли
смелых джигитов сложило свои отчаянные головы на далекой стороне, в
безлюдной пустыне, где шакалы растащили их изрубленные кости!
  Но Мусук посвистывал и смеялся. Набег - это праздник для молодого
джигита. Он увидит новые страны, он прославится удальством, станет
знаменитым батыром. Вернувшись из похода, он всем привезет подарки, а для
Юлдуз особенно: ей красную шелковую рубашку до пят, и цветной пояс, вышитый
бисером, и зеленые стеклянные бусы, похожие на изумруды, и перстень с
камнем, сверкающим голубыми искрами.
  Мусук не мог утешить нежную, робкую Юлдуз. Слезы одна за другой
скатывались по ее щекам. Она сказала:
  - Для чего эта проклятая война? Все хорошо помнят, что было здесь, в
Сыгнаке, когда пришли страшные монголы. Они всех резали, жгли дома и увели
неведомо куда половину женщин и детей! Тогда у меня не стало отца и
матери... Мне не надо никаких подарков! Ведь мы хотели с тобой поставить
свою юрту на берегу ручья, где у нас будут свои ягнята, где мы будем иметь
каждый день свежую лепешку и кусок сушеного творога. А ты хочешь вместе с
безжалостными монголами убивать людей, жечь их юрты и отнимать у них
последнюю лепешку и творог!
  Мусук засмеялся и воскликнул:
  - Не плачь, Юлдуз! Ты моя счастливая звезда! Я отправлюсь в поход, и днем
и ночью думая о тебе... Кто рано поедет - счастье найдет. А кто сидит на
месте - потеряет последнее...
  Мусук обнял Юлдуз, вскочил на своего коня и, беспечно махнув папахой,
поскакал прямиком через степь к табунам хана Баяндера.
  Он встретил на пути толпу всадников. Они были на отличных конях,
украшенных золотой сбруей, с соколами на рукавицах, окруженные борзыми
собаками. Вдали сотни две джигитов, растянувшись цепочкой, загоняли дичь.
Мусук проехал близко от нарядных всадников в синих монгольских одеждах.
  Из зарослей выбежали четыре джейрана и, закинув на спину рожки, помчались
по степи. За ними погнались охотники. Они направились в ту сторону, где
Юлдуз пасла ягнят. Мусук подумал: "Как бы эти монгольские ханы, увидев
красивую девушку, не приказали своим джигитам захватить ее с собой. Для
хана нет закона, от его прихоти спасения нет".
  Через день, к вечеру, Мусук вернулся в юрту отца. Там сидели
Назар-Кяризек и четыре брата. Когда вошел Мусук, все замолчали. Мусук
сказал обычное приветствие и подсел сбоку. Все усердно ели рисовый плов с
бараниной. По очереди, степенно брали концами пальцев горсточки риса и
отправляли в рот.
  "Откуда у нас плов? - удивился Мусук.- Значит, в доме барыши! Отчего?
Где отец заработал столько, что всех сыновей угощает дорогим пловом?"
  Мусук оглянулся. Почему у матери заплаканные глаза? Почему она сердито
гремит посудой? Маленький Турган сидит не рядом с отцом, а прижался к
двери, точно виновный, и робко подымает глаза.
  -  Что же ты не ешь, Мусук? - сказал Демир.
  Мусук колеблется. Что случилось? Тревожные мысли, ужасная догадка
захватили дыхание.
  А отец достает пальцами с деревянного блюда кусочки мяса и поочередно, в
знак доброжелательства, запихивает в широко раскрытые рты сыновей...
Сегодня он хозяин, сегодня он угощает, может своей рукой запихнуть в рот
гостя вкусный кусок. Он взял жирный кусок мяса и протянул руку к лицу
Мусука.
  Мусук резко отшатнулся:
  - Есть я не буду!
  Деревянное блюдо было вскоре очищено до последней крупинки. Демир,
обращаясь к Мусуку, сказал с важностью и достоинством старшего брата:
  - Наш младший брат Мусук! Ты, конечно, сам понимаешь, что нам, сыновьям
нашего почтенного отца Назара-Кяризека, необходимо явиться в отряд хана
Баяндера на исправных копях, с хорошими для похода седлами и с отточенными
клинками. Если хан Бояндер увидит нас оборванными байгушами, он с нами и
разговаривать не станет...
  Мусук вскочил и отступил к двери:
  - Так это правда? Вы продали Юлдуз на базаре, как связанную курицу,
жирному баю или торговцу рабами?
  - Но ты сам подумай! Ехали мимо, охотясь, сыгнакские богачи. Увидели
Юлдуз и сказали: "Вот желанный цветок для нашего хана!". Они предложили
отцу очень хорошую цену - двадцать четыре золотых динара. Где нам,
беднякам, разыскать такие деньги? Вот твоя доля-четыре динара. Мы честно
все разделяли, взяв и тебя в долю.- И Демир бросил на войлок четыре золотые
монеты.
  Мусук отвечал злобно, но тихо, положив руку на рукоять ножа, засунутого
за пестрый пояс:
  - У меня больше нет ни братьев, ни отца! Не попадайтесь мне на дороге!
  Он выбежал из юрты. Все молча, опустив глаза, прислушивались к тому, как
Мусук садился на коня, и ожидали, что он скажет матери и Тургану, которые с
плачем выбежали за ним.
  -  Ты еще вернешься сюда?
  -  Никогда!


        Глава восемнадцатая. "СОЗВАТЬ ВСЕХ ДЕРВИШЕЙ!"

  Субудай-багатур разослал нукеров во все концы города Сыгнака - разыскать
и привести дервиша, летописца и поэта по имени Хаджи Рахим аль-Багдади.
Нукеры вернулись с ответом: "Этого дервиша в городе нет. Домишко его
заколочен, и сам он уехал неведомо куда".
  Субудай, рассердившись, послал две сотни с приказом привести к утру
следующего дня всех дервишей Сыгнака, с их святыми шейхами и пирами ".
  Утром отряд монгольских всадников пригнал к лагерю толпу дервишей и
ободранных бродяг. Дервиши были в просторных балахонах с пестрыми
заплатами, подпоясанные мочальными веревками; они приближались в туче пыли,
с криками, заунывными песнями и глухим воем. Одни хором повторяли: "Я-гуу!
Я-хак!". Другие выкрикивали священные заклинания. Несколько календаров "
двигались впереди толпы, кружась, как волчки. Один крайне грязный дервиш с
длинными космами черных спутанных волос держал на плече обезьянку, у ко-;
торой от страха непрерывно делался понос.
  Нукеры поставили дервишей широким полукругом. Дервиши шумели, жаловались
и стонали, крича, что они святые, над которыми властен только великий
аллах. Несколько дервишей, широко расставив руки, бесшумно вертясь,
скользили по кругу.
  Из юрты вышел старый, сутулый и хромой полководец и остановился. Мрачный
и страшный взгляд его раскрытого, неподвижного глаза заставил всех
замолчать. Последний крутившнйся дервиш свалился как будто без сознания на
землю у ног Субудая и, приоткрыв осторожно глаза, следил за каждым
движением прославленного монгола.
  Около Субудая появился молодой толмач в красном полосатом халате и белой
чалме. Субудай-багатур заговорил хрипло и отрывисто. Его слова громко
переводил толмач:
  - Вы - святые!.. Вас слышит небо. Вы отказались от богатства... Поэтому
вы все можете... все знаете.
  Дервиши хором закричали:
  - Мы знаем не все! Мы не знаем, кто нас накормит и завтра и сегодня!
  Субудай снова обвел взглядом толпу, и она затихла.
  - Мне нужен один дервиш. Его зовут... Как его зовут? - повернулся
Субудай-багатур к толмачу.
  -  Хаджи Рахим из Багдада! Кто его знает?
  - Мы не знаем его! Он не наш! Выбери вместо него кого хочешь из нас. Мы
будем верно служить тебе!
  Субудай ждал, когда дервиши замолчат.
  - Вы все вместе не стоите его одного. Молчите, кто из знает. Пусть кричит
тот, кто знает!
  -  Я знаю! Я скажу!
  Сквозь толпу протиснулся старик. Он подошел к Субудай-багатуру,
трясущимися руками вынул из красного платка большого облезлого петуха почти
без перьев, с мясистым, свалившимся на сторону красным гребнем.
  - Ты великий полководец! - завопил старик. - Ты прейдешь через степи и
реки! Ты победишь весь мир! Ты первый из первых полководцев! Прими от меня
первого из первых петухов. Он поет, как святой азанчи на минарете, всегда в
одно и то же время и громче других петухов. Он будет восхвалять твои
подвиги перед восходом солнца! Он принесет тебе новую славу!
  Старик поставил петуха перед багатуром. Долговязый петух сделал несколько
шагов, высоко поднимая длинные, тонкие ноги.
  Что-то вроде улыбки искривило лицо полководца:
  -  Я спросил: где дервиш Хаджи Рахим?
  - Я скажу, где он. Недалеко. Он лежит больной в моей юрте, в юрте старого
честного труженика, твоего слуги, Назара-Кяризека. Его избили сыны шайтана,
чьи-то нукеры.
  Субудай-багатур сдвинул брови:
  - Толмач! Возьми двух нукеров и поезжай за стариком. Привези ко мне Хаджи
Рахима, Не отпускай этого старика ни на шаг. Если он соврал, пусть нукеры
выбьют из него пыль.
  -  Будет сделано, великий!
  Субудай повернулся к юрте, но остановился:
  -  Я беру этого голого петуха. Что ты хочешь за него?
  -  Я прошу только одного: возьми меня с собой в поход!
  -  Приведи сперва мудреца Хаджи Рахима.
  Субудай направился к юрте шаркающими шагами. Дервиши завопили:
  -  Кто накормит нас сегодня? Зачем ты призвал нас?
  Субудай пробормотал толмачу несколько слов.
  - Тише! - крикнул толмач.- Субудай-багатур приказал, чтобы вы крепко
молились об удачном походе. Кто из вас хочет отправиться в поход на Запад,
может идти, но кормиться должен сам.
  - Ты все можешь! Ты великий! Прикажи сегодня накормить нас...
  Субудай-багатур ответил:
  - Я никого кормить не могу. Я только воин, нукер на службе у моего хана.
Вы, святые праведники, пойдите в Сыгнак к богатым купцам и скажите им, что
начальник монгольского войска приказал купцам всех вас сегодня накормить.
  Дервиши снова запели и с гулом и криками нестройной толпой направились по
степи обратно к Сыгнаку.


        Глава девятнадцатая. МЕЧТА ЗАВОЕВАТЕЛЯ

                                        Мы бросим народам грозу и пламя,
                                        Несущие смерть Чингиз-хана сыны.
                                              Из древней монгольской песни.

  Монгольские заставы с удивлением пропускали странных спутников,
направлявшихся к юрте главного полководца Субудай-багатура. Впереди шел
тощий дервиш в высоком колпаке с белой повязкой паломника из Мекки. Его
можно было бы принять за обыкновенного дорожного нищего, если бы не
просторный шелковый синий чапан с рубиновыми пуговицами, оправленными в
золото. Через плечо висела сумка, из которой высовывалась книга в кожаном
переплете с медными застежками. В руке он держал длинный посох и сплетенный
из тростника фонарь с толстой восковой свечой. За дервишем плелся старик в
козловой шубе, с кривой саблей на поясе. За стариком ехали рядом на
небольших серых конях молодой толмач и два монгольских нукера. Оба монгола
без конца тянули заунывную песню. Приближаясь к заставе, они кричали:
"Внимание и повиновение!" - и затем снова продолжали протяжную песню.
Дервиш, приближаясь к дозорным, сдвигал на затылок колпак, и на лбу его
блестела овальная золотая пайцза с изображением летящего сокола.
  Дозорные смотрели, разинув рты, и спрашивали вдогонку:
  -  Идет к самому?
  - А то к кому же!
  Возле юрты полководца Субудай-багатура дервиш остановился. Два огромных
рыжих волкодава, гремя цепями, прыгали на месте, давясь от злобного лая.
  Дервиш долго стоял задумавшись, опираясь на посох. Из юрты послышался
голос:
  -  Пусть учитель войдет!
  Дозорный, стоявший рядом, толкнул копьем неподвижного дервиша и указал на
вход.
  В юрте на ковре сидело несколько военачальников, склонявшись над круглым
листом пергамента, где начерчены были горы, черные линии рек и маленькие
кружки с названиями городов.
  Толстый сутулый Субудай-багатур поднял загорелое лицо, уставился на
мгновение выпученным глазом на дервиша и снова склонился к пергаменту, тыча
в него корявым коротким пальцем:
  - Вы видите: от Сыгнака до великой реки Итиль для каравана сорок дней
пути. Нам же придется идти в два-три раза дольше. Как только выберем
джихангира, войско выступит.
  - Да помогут нам заоблачные небожители! - воскликнули монголы, встали и,
прижимая руки к груди, один за другим вышли из юрты.
  Субудай-багатур остался один на ковре. Он прищурил глаз, всматриваясь,
точно стараясь проникнуть в тайные думы дервиша, Хаджи Рахим стоял
неподвижно, спокойно выдерживая взгляд полководца, прославленного победами,
известного своей беспощадной жестокостью при подавлении врагов и при
разгроме мирных городов:
  -  Я слышал о тебе, что ты знаешь многое?
  - Всю жизнь я учусь, - ответил Хаджи Рахим. - Но знаю только ничтожную
крупинку премудрости вселенной.
  Субудай продолжал:
  - Ты был первым учителем моего воспитанника. Я вожу его с собой уже
десять лет через земли многих народов. Он в седле учился быть воином и
полководцем. Ты слышал об этом?
  -  Теперь услышал.
  - Я хочу, чтобы он закончил великие дела, которые не успел выполнить его
дед, священный "Потрясатель вселенной". Я слышал однажды, давно, как ты
рассказывал о храбром полководце Искендере Зуль-Карн