"Водяной царь зовет тебя к себе и хочет отдать тебе свою дочь. Готовься к
свадьбе, посылай подарки я сватов!" Молодой хан Итиль ответил:
  "Ты пятнадцать лет отдаешь ежегодно своих дочерей водяному царю, и хоть
бы одна из них вернулась тебя проведать и показать тебе твоего, внука! И
мне будет такая же судьба. Как окунусь я на дно, как явлюсь во хрустальный
дворец водяного царя, так забуду я всю мою прежнюю жизнь, отца и мать,
товарищей и родной дом! Нет! Я люблю привольные степи, люблю коней и
грозовую бурю! Лучше возьму я с собой джигитов и уйду покорять другие
страны!"
  Бату-хан, спокойно слушавший сказку, вдруг наклонился к старику и
радостно воскликнул:
  - Вот это настоящий багатур! Если он ушел покорять народы, он сделает
великие дела!
  - Слушай, что было дальше! - продолжал старый Газук.- Отец Итиля, хан
Урак, так ответил сыну;
  "Идти воевать - опасное дело! Можно покорить чужие страны, а можно
потерять свою голову в пустынной степи. Оставайся лучше дома, укрепляй мое
царство, построй себе новый дворец в низовьях, где Итиль разделился на
сотню рукавов. Там ты воздвигнешь новый прекрасный город, неприступную
крепость. Разве ты не можешь построить во дворце горницу из цветных
изразцов, наполненную свежей водой? Ты будешь в ней держать жену, водяную
русалку, и встречать в ней тестя, водяного царя, когда он приедет к тебе в
гости".
  "Я знаю, что надо делать!"-ответил царевич Итиль. Он приказал заготовить
много длинных сетей и призвал тысячу джигитов и тысячу рыбаков на праздник
по случаю своей свадьбы. На берегу колдуны пели, били в бубны и разжигали
большие костры. Они вызывали водяного царя и кричали, что царевич Итиль
вместе с друзьями едет в гости в хрустальный подводный дворец.
  Хан Итиль сел в большую лодку с двадцатью гребцами, одетыми в парчовые
одежды. А сам он был в красном аксамантовом чапане и собольей шапке с алым
верхом. Он сидел на задней скамье. Возле него находился великий визирь,
который держал в руках ларец с драгоценностями - подарок для дочери
водяного царя.
  Лодка выплыла на середину реки, где были самые глубокие омуты, и хан
Итиль стал звать водяного царя. Три раза вызывал Итиль царя. Наконец на
третий раз всколыхнулась река, пошли волны ходуном, разразилась буря с
громом, молнии сверкали на небе. Хан Итиль схватил ларец с драгоценностями
и наклонился над водой, призывая водяного царя подплыть поближе, А тем
временем тысячи рыбаков уже опустили в воду сети и со всех сторон спешили
на лодках к хану Итилю.
  Когда гром загремел особенно страшно, точно небо обрушилось на землю,
великий визирь ударил ножом в спину хана Итиля и столкнул его в воду.
Гребцы увидели это, набросились на визиря, избили его веслами и сбросили в
реку.
  Но рыбаки подплывали со всех сторон. Они выловили обоих. Итиль был жив и
невредим - он ожидал измены и надел под чапан стальную кольчугу. Великий
визирь был мертв, с переломанными костями, а в его карманах и за пазухой
были все драгоценности, все подарки, приготовленные для невесты-русалки.
Рыбаки выловили ларец - он был наполнен простыми камнями...
  Хан Итиль вернулся в лодку и закричал рыбакам: "Закидывайте сети
поглубже! Выловите мне водяного царя!"
  Тогда рыбаки выловили громадную белугу, такую старую, что у нее на голове
выросли большие наросты, похожие на корону, а длинные усы и борода были
седыми. Белуга металась и рвала крепкие сети.
  -  Дзе-дзе! - воскликнули слушавшие.
  Хан Итиль сказал:
  "Может, это и есть водяной царь? Неприлично мне есть шурпу * из моего
тестя, водяного царя! - и он крикнул рыбакам: - Отпустите белугу на волю!
Пусть еще погуляет!"
  Белуга нырнула в воду, но так рассердилась, что подняла бурю еще пуще.
Волны, как горы, заходили по реке, набегали на берег и смывали лодки,
людей, быков и телеги с конями, Гром гремел не переставая, дождь лил, точно
хотел смыть с земли все живое,- это по просьбе водяного царя бог-громовик
мстил хану Ураку. Несколько молний ударили в высокий дворец на Ураковой
горе. Дворец запылал и сгорел дотла. Огромные водяные валы прокатились
через Уракову гору и смыли последние обугленные головешки. Тогда буря
прекратилась.
  Хан Урак от ужаса обратился в каменную скалу. Обливаемая волнами, она
смотрела выпученными глазами на гибель Уракова царства. Лодку хана Итиля
буря отнесла далеко на берег и посадила на верхушку старой березы. Итиль и
его верные друзья спаслись. Когда буря утихла, молодой хан устроил в честь
погибшего отца торжественную тризну. Каждый воин принес шапку, полную
земли, и высыпал ее на вершине Ураковой горы над каменным телом хана Урака.
Так получился на горе высокий курган, на котором каждый год совершаются
моления богам водяному и громовому, чтобы они не гневались больше на
жителей Уракова края...
  Старый колдун Газук замолчал. Все затихли, только шелестели сухие
лягушки, которыми шевелил старый рассказчик. Бату-хан спросил:
  - А что стало с молодым ханом Итилем? Выстроил ли он новый город? Пошел
ли он завоевывать другие страны?
  - Он нового города не выстроил, сказав: "Еще успею!" Хан Итиль собрал
большое войско и двинулся против западных народов. За войском потянулись
телеги, запряженные волами и верблюдами, В телегах ехали женщины, дети и
старики, Войско ушло далеко, на десять лет пути. Хан Итиль разбил все
встречные народы, завоевал девяносто девять царств, но умер обидной
смертью. Хотя у него было триста жен, все же он решил жениться на дочери
последнего покоренного царя. Ночью, после свадьбы, новая молодая жена
зарезала хана Итиля, храбрейшего из храбрых... Воины решили сжечь его тело
на костре на берегу Дуная. Ночью, при свете луны, из реки вышла
девушка-русалка. Она сказала воинам, сторожившим тело Итиля:
  "Я дочь водяного царя. Мой суженый, хан Итиль, обещал жениться на мне.
Положите его тело в хрустальный гроб и опустите на дно реки. Я буду беречь
его и вместе с подругами-русалками петь ему песни..."
  Воины так и сделали. Хрустальный гроб с телом хана Итиля был опущен на
дно реки Дунай. Когда опускали хрустальный гроб, из воды снова показалась
дочь водяного царя, горько плакала и навеки скрылась на дне реки.
  - Что же стало с народом Хун-ну, ушедшим так далеко на запад? Вернулся ли
он обратно?
  - Без хана Итиля народ распался на мелкие племена, которые воевали с
другими народами, все редели и, наконец, исчезли. Остались только сказки и
песни про храброго хана Итиля и его отца, хана Урака, обратившегося в
камень.
  Бату-хан повернулся к задумчивой Юлдуз, прижавшейся к китаянке И-Ла-Хэ:
  -  Маленькая хатун! Понравилась ли тебе сказка?
  - Нет, мой повелитель! Это очень печальная сказка. Гораздо лучше другая
сказка, - мы уже знаем ее начало. Мы видим багатура, более смелого и
могучего, чем хан Итиль.
  Это ты, великий Бату-хан! Ты яркой звездой осветишь победоносный путь
монголов!
  Бату-хан ударил кулаком по колену:
  - Да! Я сделаю это! Клянусь вечным синим небом! Я покорю вселенную!
Прославлю монголов!
  Все ханы стали кричать наперебой:
  - Ты дивный! Ты необычайный! Ты-сердце монголов!.. Бату-хан, взглянув на
Арапшу, стоявшего при входе, сделал движение пальцами, показывая, чтобы он
вывел из юрты старого колдуна. Встретившись взглядом с баурши, он повел
правой бровью, разрешая подавать угощение.

         * 3. МОНГОЛЫ НАДВИГАЮТСЯ НА РУСЬ * 

                                Перед той перед бедой, за великой рекой
                                Боры древние загоралися.
                                Загорались боры древние, дремучие.
                                Черный дым стоял, застил солнце на небе...

                                А над теми над борами из-за полымя,
                                Из-за дыма птицам лететь нельзя...
                                Тогда по земле вести пошли,
                                Вести страшные, вести ратные...
                                        Ив. Рукавишников. Ярнл?.


        Глава первая. СТАРШОЙ ЛЕСОВИК

  Нелюдимый и угрюмый Савелий Севрюк, по прозвищу Дикорос, жил на берегу
уединенного озера, затерянного в глубине вековых рязанских лесов. На
небольшой поляне стояли избы выселка и бревенчатая часовенка. Кругом густо
росли пышные кусты ежевики, малины и смородины. И поляна и выселок
назывались Перунов Бор.
  Говорили старики, что здесь раньше жили колдуны, поклонялись деревянным
истуканам. Один такой истукан, трухлявый и вросший в землю, лежал в
малиновых кустах среди ельника.
  Во все стороны тянулись топкие болота и бездонные трясины, по которым
едва заметными тропами пробегали только зайцы. Эти топи засосали немало
неосторожных охотников, прельстившихся заманчивыми изумрудными лужайками.
  В выселке, кроме Дикороса, жило еще несколько крестьян-лесовиков.
Ближайшего соседа справа звали Ваула. Был он мордвин и бежал со своей
родины в поисках лучшей доли. Ростом невысокий, черноволосый и рябой, он и
жену имел такую же низкорослую и рябую. Между собой они говорили
по-мордовски, отчего и пошло крестьянину прозвище "Ваула" (шепелявый).
Детей у них была полна изба-все маленькие, юркие и черноглазые, как мышата,
  Другим соседом Дикороса был Звяга, пришедший из Рязани, высокий, худой и
костлявый. Жил Звяга в небольшом срубе, крытом дерном и пластами бересты; в
избе его главное место занимала глиняная печь. Детей было много, все
беловолосые, вымазанные копотью, так как изба топилась "по-черному", трубы
не имела, а дым из печи уплывал через волоковое оконце над дверью. Жена
Звяги, тоже худая и высокая, едва успевала и по хозяйству и по работе в
лесу: она помогала мужу летом рубить вековые сосны и ели, а зимой вывозить
их по льду в ближний монастырь.
  Был на выселке еще крестьянин Лихарь Кудряш. Пришел он из Суздальской
земли позже других, вместе с молодой женой. Вдвоем они нарубили ровных
сосен, свезли их по первопутку на поляну, поставили себе сруб и пристройку
для скота. В новой избе родилась дочка, назвали ее Вешнянка. Заболела жена
горячкой и вскоре умерла. Выдолбил Кудряш из липового кряжа гроб, похоронил
тело молодой жены под березкой и остался с маленькой дочкой жизнь вековать
вдовцом. Кудряш вскормил ее с рожка, через коровью соску, потом часто
уходил то на постройки в Рязань, то в Дикое поле, где кочуют половцы,
торговать у сторожевых застав, то неделями пропадал в лесу, где ловил
силками и западнями белок, горностаев, куниц и других зверьков. А Вешнянка
тем временем жила как родная в избе соседа Дикороса.
  В поселке считали Савелия Дикороса за старшого - он раньше других
поселился в Перуновом Бору и всем показывал пример: когда начинать пахать,
когда сеять, не боясь утренних холодов, или отвозить по замерзшим трясинам
лещей, моченые ягоды и соленые грибы для монастыря. Дикорос был
ширококостный, крепкий мужик, с угрюмым взглядом из-под нависших на лоб
волос. Своими руками, своим горбом отец и дед Дикороса расчистили лесную
чащу, выкорчевали и выжгли старые огромные пни. Первыми засеяли они
вспаханную и засыпанную золой целину - сперва овсом, а в следующие годы
рожью и коноплей.
  С радостью ушел бы Дикорос еще дальше в глубь лесов, чтобы работать на
приволье без чужого хозяйского глаза, но все равно не скроешься от длинной
руки монастырского сборщика в подряснике или княжеского тиуна с острыми
хищными глазами,- все равно сыщут и доберутся до распаханных мест и начнут
высчитывать и надбавлять дань ". Крякнет Дикорос, бросит в сердцах о землю
собачий колпак, тряхнет космами и прогудит:
  - Сделайте милость, повремените с данью! И коню дают передышку, пускают
на луга пастись. Так зачем же добивать человека? Ведь работаю один не
покладая рук. Когда еще подрастет мне подмога! Сынишка еще мал.
  И опять Дикорос налегал на рогали " или брал тяжелый топор и принимался
за привычную работу: валить столетние стволы, прорубать просеку или, по
пояс в грязи, выводить из болота канаву.
  Всю надежду Дикорос возлагал на единственного сына. Пока тот был мал,
звал он его Глуздырем ", а как паренек стал подрастать и в работе оказался
сметливым и расторопным, дали ему соседи кличку Торопка. Было у мальчика и
другое имя, каким при крещении наградил его старый поп на погосте, да то
имя нелегко вымолвить: Апемподист. Высокий, вихрастый, в веснушках, с
крепкими руками, он походил в работе на отца: и дерево срубит, и целину
вспашет, и стрелой из лука собьет прыгающую по веткам веселую белку.
  Была в Перуновом Бору еще вдова, звали ее Опалениха. Считалась за
крестьянина-и землю сама пахала, и дрова рубила, и на озере сетью ловила
карпов и лещей.
  Овдовела она с тех пор, как в низовьях Оки поволжские разбойники забрали
у нее двух детей, мальчика и девочку, и продали булгарским купцам. А мужа,
пытавшегося отбить детей, разбойники бросили в костер, отчего он и помер. С
тех пор пошло ей прозвище - Опалепиха. Переселилась Опалениха в Перунов
Бор. Работой хотела тоску приглушить. Завела несколько овец. Они у нее жили
и плодились, тогда как у других овцы погибали.
  Опалениха все детей своих вспоминала. Крепко привязалась она к Вешнянке,
больше других соседей нянчила ее, а в голодный год подобрала па погосте
двух сирот, стала их кормить и пестовать как родных детей.


        Глава вторая. ПРИШЕЛЬЦЫ ИЗ "МИРА"

  Редко кто заходил в Перунов Бор. Лежал он в стороне от большой дороги, и
чаще, чем люди, туда заглядывали звери: то огромный лось-сохатый с лосихой
и теленком, то неуклюжий медведь, то вылетит на поляну стройный пятнистый
олень, спасаясь от рыси, а зимой подходили к избам волчьи стаи, и кругом по
пашням петляли и жировали зайцы.
  Зимою, когда топкие болота затягивались прочным льдом, к глухому озеру
приезжали из "мира" " два странных всадника и с ними слуга. Сидели они на
отборных конях, и оружие их было в серебре. Один, молодой и с виду силы
изрядной, часто шутил и быстро сдружился с обитателями Перунова Бора.
Другой был мрачный старый монах, с длинными полуседыми волосами, в черном
подряснике под полушубком, в остроконечной скуфейке.
  Они расспрашивали Кудряша и Дикороса о диких зверях, где замечены
медвежьи берлоги, где проходили сохатые. Затем переодевались, как
сподручнее для охоты. Монах сбрасывал долгополую одежду, надевал заячий
треух, полушубок и брал рогатину. Оба становились на лыжи и вместе с
Дикоросом, Кудряшом и Торопкой уходили загонять лося или подымать медведя
из берлоги; целые дни бродили по лесу, пока не находили и не валили зверя.
  Вернувшись к ночи в избу Дикороса, охотники ели щи из сохатины и
рассказывали, какие с кем бывали случаи на охоте. Как-то Дикорос спросил
старого монаха:
  - Отчего ты, отче Эпимах, надел на себя черную рясу? Тебе бы меч или
копье были куда сподручнее. Ты дивно ловкой на медведя. Твое дело ходить на
бой, а не отбивать земные поклоны.
  Монах ответил:
  - Не думаешь ли ты, что мне, витязю Ратибору, привыкшему полевать в диких
степях половецких, было радостью скинуть бранную кольчугу? Да по своей ли я
воле в монастыре сделался заточником? Встал я кой-кому поперек дороги, и
вот пришлось смириться и уйти в глухую обитель... Князей и князьков
развелось теперь много, все щелкают зубами, кормиться хотят и
приглядываются, какой бы стол прибыльнее захватить. Ну и пусть себе князья
грызутся! А я сижу в своей келье, пишу летопись о том, что слышу, добавляю
то, что помню из моей долгой и бранной жизни... А когда за мной заезжает
молодой витязь Евпатий, я бросаю гусиные перья и беру медвежью рогатину...
Любо мне плечи поразмять да попробовать силушку один на один с медведем...
  - А если вороги придут в наши земли? - спросил Дикорос.- Что ж, и тогда
ты останешься в своей келье?
  - Не удержат меня тогда в монастыре ни каменные стены, ни запреты
игумена. Вступлю в дружину к смелому витязю Евпатию хотя бы простым воином
и лягу костьми за нашу землю святорусскую.
  Однажды зимой в Перунов Бор заехал бродячий торговец в санях с плетенным
из ивы коробом, запряженных парой мохнатых лошадок. В коробе торговца
хранилось много заманчивого товара: иголки, цветные ленты, нитки, платки,
шитые цветами, стеклянные бусы, медовые пряники. Денег торговец не брал:
искал он только в обмен мехов: куньих, лисьих, бобровых и других. Торопка
выменял у него на связку беличьих шкурок зеленые стеклянные бусы и подарил
их Бешнянке.
  Торговец был не русский. И шапка у него иная, горшком, обмотанная белым
полотенцем, и голенища сшиты из цветных кусков сафьяна, и кафтан особого
покроя. Бабы сразу приметили, что кафтан его застегивался не на правую
сторону, как у всех православных христиан, а налево - как у басурман или у
лешего.
  От торговца обитатели Перунова Бора впервые услышали о приходе с востока,
из степей, страшного народа, который никого и ничего не щадит, всех
избивает, и старого и малого, жжет села и города.
  -  Ну, поведай-ка нам про этих извергов!
  - Примчались эти люди к нам, к булгарам, в наш город Биляр, что на реке
Каме,- рассказывал торговец.- Упали они на наши головы, как град среди бела
дня, и была то передовая рать хана Шейбани, внука Чагониза, и зовутся они
татары и мунгалы. Разорили они наши города, наловили людей, отобрали тех,
кто знает ремесла. Связали их и увели в неведомую страну. Спаслись только
те, кто спрятался в лесах... Татары поставили отряды в пяти городах, чтобы
заклепать над булгарами неволю, а главная их рать ушла дальше, в половецкие
степи... Скоро и вы их увидите. А бороться с ними пет мочи. Множество их,
что комарья над болотом... Нападают они скопом, с диким воем, тысячи за
тысячами, страшные, в закоптелых овчинах... И нет от них спасения!
  - Это для вас, булгар, татары - страшные вороги,- сказал Дикорос.- Вы,
булгары, привыкли торговать да сапоги тачать, а доброго воина из булгарина
никогда не бывало.
  - Поглядим! -ответил торговец,- Как татары навалятся, что от вас
останется?
  - Типун тебе на язык! - закричала Опалениха.- Пусть только эти нехристи
сунутся сюда; мы их Чагониза примем в топоры!.. И бабы пойдут биться рядом
с мужиками.
  - Пусть татары кричат и на нас валом валят,- сказал Дикорос.- И медведь
ревет, когда прет на рогатину. И половцы по-звериному вопят, когда в бою
налетают,- запугать хотят... Наши рязанские дружины к этому привычны и
знают, как их назад в степь отогнать. Чем татары их страшнее?


        Глава третья. ПЕРВАЯ ТРЕВОГА

  Торговец уехал, мужики поговорили о татарах и мунгалах Чагониза и забыли
о них,- "до нас далеко! К нам они не сунутся!". А полгода спустя, поздней
осенью, из ближайшего погоста Ярустова (что стоял за двадцать верст на
опушке бора) прибежал запыхавшийся гонец. Он пробрался прямиком, через
болота, подмерзшими тропами. Гонец кричал в окошко каждой избы, что от
князя рязанского привез он приказ, и пусть все соберутся выслушать княжью
волю.
  Гонец подождал на кладке бревен, пока подошли мужики. Прибежали и бабы с
ребятами. Гонец сказал:
  -  Князь рязанский Юрий Ингваревич, отец наш...
  - Какой там отец! - прервал его Кудряш.- Никогда мы этого отца не
видывали!..
  Гонец вытер рукавом нос и невозмутимо продолжал:
  - Князь кличет народ сбираться в поход. Большая вражеская сила идет на
рязанские земли. Пока нехристи подойдут из Дикого поля к нашим заставам,
надо выйти к ним навстречу и не пустить на наши пашни...
  - Откудова ты это услышал? - прервал гонца Звяга.- Кто тебя послал по
нас: волостель, поп али еще кто? Чего нас пужаешь?
  - Приехал к нам в Ярустово княжеский тиун и с ним охраны двадцать
отроков, все нарядные, на хороших конях. Староста расставил всех по избам,
и мы их кормим вторые сутки. Ну и едят, что борова, точно в Рязани их не
кормили! Тиун собрал сход и толковал, что идет на нас неведомый народ, по
прозвищу татары. Тиун приказал, чтобы все мужики и парни от шестнадцати
годов с топорами и рогатинами, что у кого есть, шли в Рязань. Там князь
сбирает "большой полк" ь и раздает всем мечи, копья и секиры. Тиуны и
дружинники княжеские поскакали во все концы: и в Зарайск, и в Муром, и к
великому княз