ату-хан замолчал. Ноздри его раздувались. Он сильно дышал и поглядывал
на Субудай-багатура. Тот, отвернувшись, смотрел в сторону и повторял:
  - Верно, верно!
  - За эту ночь приготовь своих воинов к набегу. Довольно им тормошить
урусутских женщин. Помни, что я и непобедимый пойдем с нашими туменами по
вашим следам. Остерегайтесь, чтобы мы вас не обогнали. Тогда мы ударим
первыми...
  - Внимание и повиновение! - сказал Бурундай, упав на ладони. Поцеловав
снег, он вскочил и, придерживая рукой висевший на боку кривой меч, побежал
к своим воинам.
  Бату-хан отошел и беседовал вполголоса с Субудай-багатуром. Непобедимый
хрипел и доказывал:
  - Хотя воин Мусук и брат прекрасной седьмой звезды, но лучше отправить
его подальше, так далеко, чтобы он вернулся назад через девяносто девять
лет или вовсе не вернулся. Обычно брат новой царицы получает подношения от
низших и подарки от высших. У него появляется много золота, он пьянствует с
новыми друзьями и быстро становится негодным, как дырявый бурдюк. Дай ему
опасное, но достойное поручение, чтобы он гордился им, а выполнить его было
бы трудно... Пошли его с сотней нукеров на разведку прямо на Сить, к лагерю
коназа Гюрга. Пошли так, чтобы темник Бурундай и не подозревал об этом.
Тогда мы проследим и проверим темника Бурундая, как он выполнил твой
приказ.
  Бату-хан пристально смотрел на старого полководца, желая понять, какая
тайная мысль скрывается за его словами. Он нахмурился и вздохнул:
  - Ты мой верный слуга и учитель. Я так и сделаю. Вместе с Мусуком я пошлю
сотника Тюляб-Биргена, у которого русский пленный мальчишка увел скакового
коня. Этот удалец с отчаяния будет бешеным!
  - Верно! - подтвердил Субудай. - Надо торопиться и напасть на войско
урусутов, как коршун на ястреба, пока коназ Гюрга еще не ожидает нас!


        Глава восьмая. ТРОПА БАТЫЕВА

                                        ...В Заволжском Верховье Русь
                                        исстари уселась по лесам и
                                        болотам...
                                        Преданья о Батыевом разгроме там
                                        свежи. Укажут и - Тропу Батыеву...
                                        Старая там Русь, исконная,
                                        кондовая...
                                     П. И. Мельников-Печерский. В лесах.

  После разгрома Владимира-Суздальского татарское войско двинулось на
северо-запад тремя потоками. Один отряд под начальством темника Бурундая
шел на Суздаль, Юрьев, Переяславль, Скнятин и Кашин. Отсюда татары
направились на Бежецк и Красный Холм.
  Отряд Бату-xaнa прибыл в Углич, оттуда рекой Корожечной поднялся вверх по
течению до лесного поселка Кой. Третий отряд пошел на город Мышкин и далее,
пробираясь лесными дорогами, направился к верховьям реки Мологи. Татары
пытали на огне захваченных в пути крестьян, стараясь выведать от них, где
находится боевой стан князя Георгия владимирского.
  Мелкие татарские отряды были разосланы Бату-ханом для разорения великого
княжества владимирского. Они жгли все встречные города и погосты.
  В начале марта Бату-хан стоял в лесном поселке Кой, где нашел много сена,
заготовленного к весеннему сплаву. Темник Бурундай расположился в Бежецке.
Оба уже знали, что где-то невдалеке, среди дремучих лесов, собираются
воинские силы великого князя Георгия.
  На совещании тысячников Бату-хан сказал:
  - Я должен в одной битве уничтожить главное урусутское войско, иначе мы
сами бесславно погибнем в этих снегах, лесных трущобах и болотах. Вы будете
драться, не жалея жизни. Уничтожив главное войско, я стану единственным
повелителем всей урусутской земли, так как больше ни одного опасного
противника не останется. В стране этих длиннобородых медведей воцарится
слепая покорность мне и мертвая тишина... Так учил и так всегда поступал в
своих войнах величайший из всех людей, мой дед, Священный Правитель. Завтра
для монгольского имени будет день великой славы или день великого позора,
  - Позора не будет!  -  воскликнули тысячники.
  - Разбив коназа Гюрга, мы не будем отдыхать. Мы повернем коней на большую
дорогу к самому богатому урусутскому городу Новгороду. Мы помчимся туда со
всей быстротой, чтобы добраться раньше, чем начнут таять реки...
  - А потом?  -  спросил один тысячник.
  - Потом, от®евшись и отдохнув на женских пупах, мы пойдем в страну гордых
купцов, которых мы поймали в Мушкафе. В той стране города еще более
богатые, чем Новгород. Как зовутся эти города, скажи. Хаджи Рахим?
  - Рига, Любек, Гамбург, Брюгге, Лигниц, - ответил тихий голос.
  - Да, это так! Я засуну все эти города в мою походную рукавицу. Но сперва
мы должны прикончить урусутского коназа Гюрга.


        Глава девятая. В ЛЕСНЫХ ТРУЩОБАХ

                                        ...Лесом, ехать  -  будет темно.
                                        Лужками ехать  -  будет топко.
                                             Из старинной былины.

  Долго совещались сотник Тюляб-Бирген и Мусук-тайджи, брат Отхан-Юлдуз,
неожиданно возвеличенный джихангиром. Они решили завоевать себе славу и
поразить дерзкой удалью самого Субудай-багатура. Решив попытать счастья,
они выехали вперед, в неведомую урусутскую лесную чащу. Распоряжался
опытный в походах и набегах Тюляб-Бирген. Мусук-тайджи со всем соглашался,
что предлагал его новый старший друг:
  - Очень хорошо! Будь всегда моим учителем в военных делах!
  Предстояло сделать разведку, проникнуть в глубину еще не покоренных
урусутских округов и разыскать главный лагерь князя Георгия. Бату-хан в Кое
и темник Бурундай в Бежецке ожидали известий от Тюляб-Биргена.
  Леса кругом были густые, непролазные, дороги среди вековых елей были
похожи одна на другую. Пойманные лесные охотники говорили малопонятно:
  - Цаво хоцэс? и упрямо отвечали: - Насы сыцкари зивут на сторонке. Знац
мы не знаем, слысать не слысали, видец не видели!
  В наказание за упрямство татары раздели пойманных охотников. Голые, в
одних лаптях сицкари побежали в лес, остановились вдали и стали прыгать и
дразнить татар непристойными жестами. Два татарских всадника, разозлившись,
погнались через замерзшее озерко, чтобы зарубить их, но провалились под
лед, попав в трясинное - окно, и утонули вместе с конями. Голые сицкари,
прыгая, как зайцы, скрылись в лесной чаще.
  Тюляб-Бирген и Мусук понимали, что в урусутских лесах кругом грозят
опасности, что каждый шаг нужно делать с особой осторожностью. Они
разделились. Тюляб-Бпрген с отрядом остановился на перекрестке, а Мусук с
десятком всадников отправился на разведку.
  Вьюга усиливалась. Метель непрерывно засыпала дорогу снегом. Впереди
послышался лай собак. Мусук оставил коня спутникам, а сам стал осторожно
пробираться вперед. Зачернела ограда, показались привязанные кони. Это была
застава урусутов. Мусук тихо повернул обратно и помчался к Тюляб-Биргену.
  Тюляб-Бирген немедленно послал гонцов к Бурундаю и, укрывшись со своими
нукерами, в чаще, стал выжидать. К вечеру прибыл ответ: Бурундай приказывал
ждать и не пугать заставу.
  Вскоре прибыли передовые сотни Бурундая. Они обошли заставу, ворвались за
ограду, перехватили коней и рубили всех выбегавших из землянок, где
беспечно задремали урусутские сторожа. В живых остались только два воина,
взятые в плен. Они рвали на себе волосы и не отвечали на вопросы, Сказали
только, что это сторожевая застава воеводы Дорожи. Который из убитых был
воевода Дорожа, татары так и не узнали, - все были одеты одинаково: в
овчинные полушубки и лапти, и все полегли в неравном бою, где одному
приходилось биться против двадцати,
  Бурундай прискакал к заставе, когда уже не было ни одного живого урусута.
Он послал гонцов к Бату-хану в Кой, извещая, что, судя по сильно утоптанной
дороге, невдалеке от вырезанной заставы должна быть стоянка коназа Гюрга;
Бурундай будет ожидать до утра, а на рассвете двинется дальше.
  Ночью Мусук с тремя всадниками снова отправился на разведку. Он вскоре
приблизился к поляне, которую прорезало глубокое русло замерзшей реки. На
другом берегу протянулось селение с древней деревянной церковью. Там
раз®езжали всадники, ходили люди, виднелось много новых белых построек.
  Мусук решил, что это, несомненно, боевой стан коназа Гюрга. Он стал
выжидать, укрывшись между елями. Сумерки затянули туманной дымкой поляну.
Вьюга стихла. Серебряный ободок полумесяца повис над верхушкой ели. Мусук
задался дерзкой мыслью проехать через селение. Там все затихло. Кое-где
вдали лаяли собаки, несколько огоньков мерцало на другом берегу реки.
Постепенно, один за другим, огоньки угасали.
  Мусук ехал медленно, напряженно вглядываясь в темноту, стараясь узнать,
как расположены укрепления и засеки, откуда лучше повести нападение.
  Вдруг из темноты послышался голос, и высокий человек быстро двинулся
навстречу. Мусук повернул коня и поскакал обратно к отряду, боясь, что за
ним уже мчится погоня. Но все было тихо в лесу.
  Бурундай придвинул свой отряд еще ближе к открытому Мусуком селению. Всю
ночь всадники провели, сидя на снегу возле коней. Среди ночи поднялся
ветер и повалил густой снег. Вьюга завыла, заскрипели верхушки качавшихся
елей. Под утро был передан приказ: - Дать коням по нескольку горстей зерна.
Проверить оружие. Мы будем здесь биться так долго, что новорожденный
младенец станет стариком, но назад не повернем.


        Глава десятая. ПОМОГАЙТЕ, БЕЛЫЕ МУРИИ!

  Снег валил трое суток, не переставая. Ветер усилился, гудел в вершинах
вековых сосен, наносил вороха легкого снега и, точно передумав, снова
сдувал нагроможденные сугробы, перебрасывал их, наметая в других местах
новые пушистые холмы. Сплошное белое покрывало затянуло низкие, прижавшиеся
друг к другу шалаши и землянки боевого стана.
  Все живое попряталось, спасаясь от разгулявшейся метелицы.
  Но один человек стоял неподвижно на бугре, как обломанный молнией ствол
старой березы. Прочно опираясь на длинную рогатину, зашитый в звериные
шкуры, он громко, нараспев говорил, обращаясь к пустому полю, где, точно
белые тени, проносились подхваченные ветром вороха снега. Ему вторила
метелица, а человек то громко завывал, то говорил шепотом:
  - Иду я из ворот в Дикое поле, во просторные луга, в дольные места, ко
дремучему лесу, ко ручью студенцу, где стоит старый дуб мокрецкой, возле
лежит горючий камень Алатырь... Под этим камнем живут седьмерицей семь
старцев, не скованных, не связанных... Отвалю я этот камень Алатырь,
призову я тех старцев, поклонюсь им низехонько: Отпирайте вы, старцы, свои
железные сундуки, выпускайте белых муриев!.. Пусть полетят по небу те белые
мурии, пусть нагонят они бури и метелицы, пусть засыпят снегом злые полки
татарские, заморозят их лютою стужею!.. - Татарин, татарин, злодейской
породы, урод из уродов! Зачем ты, татарин, пришел в наши земли? Не убежишь
своей волей ты вслед за метелью за каменные горы, вырву я тебя с корнем,
заброшу за синюю даль, где засохнешь ты, как порошинка, завянешь, как
былинка!.. Вспомнишь ты свою ошибку, да будет поздно. Замыкаю свои словеса
замками железными, бросаю ключи под бел камень Алатырь! А как у замков
смычки крепки, так мои словеса метки... И ничем, ни воздухом, ни бурею, ни
водою, мой заговор не отмыкается... Рать могуча, мое сердце ретиво... Слово
мое крепко, крепче сна и силы богатырской. Чур, слову конец, моему делу
венец. Заговор мой все превозмог!..
  Точно покорись колдовскому заговору, буря снова закрутила сильнее.
Налетели порывы ветра, стараясь свалить говорившего. В стороне послышался
крик:
  - Гей! Кто жив челове-аак! Погиба-аа-ем!
  Колдовавший ответил:
  - Ходи сюда-а! Здесь дорога-а!
  Из сизой мглы вынырнула тень, за ней другая, третья...
  - Здоров буди! Где мы?
  - Там, где тебе нужно. На татар идешь?
  - Вестимо, на татар! Нас тринадцать робят и семь девок...
  - Целое войско! И мы здесь на татар рогатины навострили.
  - Мы ищем ратный стан князя Георгия Всеволодовича.
  - Счастливо мамка вас выходила! К нему вы и пришли и не завалились в
лесных буераках. Идите за мной, след в след, нога в ногу. Не то леший вас
закрутит, ведьма замучит! Будете всю ночь плутать промеж двух сосен.
  - О-го-го! Где вы, рязанцы, лесовики, сторонники. Все сюда валите!
Поживей, а то, гляди, стар-человек уйдет от нас...
  Дружный крик сильных голосов ответил:
  - Идем, отец, все идем!
  - Кто твои люди?  -  спросил старик.
  - А двенадцать моих сыновей, да еще дочки,.. Девки сбежали из татарского
плена, тоже хотят воевать.
  - Честь им и слава!
  Все пошли гуськом, след в след, опираясь на рогатины. Впереди старик,
нагонявший на татар метель, за ним прибывшие рязанцы, завернутые в овчины,
все здоровые, широкие, коротконогие, с медвежьими ухватками.
  Перейдя замерзшую реку, рязанцы увидели много землянок, в которые,
спасаясь от метелей, запрятались русские ратники. Землянки растянулись
длинной цепью, едва выделяясь из сугробов снега. Только вьющиеся дымки,
проникавшие сквозь волоковые оконца и отверстия в крыше, говорили, что под
снегом живут, что там тепло, в горшках кипит похлебка и гуторят русские
люди.


        Глава одиннадцатая. НА СИЦКИХ БОЛОТАХ

  Князю Васильку не спалось. Он поворачивался с боку на бок, поправлял
шубу, которой был прикрыт. Он лежал на полу, на ворохе сена, с краю близ
двери. Возле него вповалку спали его дружинники, храп раздавался со всех
сторон. Из двери дуло. В щелях жалобно свистел ветер.
  Князя неотступно мучила мысль: - Что делать в такой великой народной
беде? - и черные мысли, одна тяжелее другой, отгоняли сон.
  - Что здесь готовит дядюшка, князь Георгий? Не себе ли устраивает новую
вотчину? Не ждет ли он, пока татары сами уйдут? Тогда он - сильнейший князь
северной Руси - поставит здесь новый стольный город, такой же пышный, как
его Владимир. Уже не раз он говорил, что следует соорудить здесь и клети, и
закрома, и водяные мельницы, запрудив в трех местах реку: - Народу-де
ратного прибывает больно много, и не разумнее ли самим молоть зерно... - А
там, за лесами, пылают погосты, рыщут татары и рубят всех, кто только
попадется в их жадные руки... Я долго медлить не буду. Если князь Георгий
не начнет воевать, я уйду с моими ростовскими ополченцами в леса. Буду близ
больших дорог ловить татар и добираться до их злого змея хана Батыги...
  Князь поднялся, ощупью в темноте нашел холщовые онучи, повешенные на
горячей печи, обернул ими ноги, сверху намотал шерстяные обвертки и
подвязал кожаные лапти. Надел полушубок, туго затянул ремень с прямым мечом
и толкнул дверь. В избе все продолжали крепко спать.
  Молодой месяц светил с правой стороны на спокойном, беззвездном небе.
Ветер хлестал лицо колючим снегом. Князь пошел вдоль лагеря. До рассвета
недалеко. На белом снегу резко выделяются бревенчатые новые избы, землянки,
засеки. Тихо в боевом лагере. Все спит. Враг далеко. Кто забредет в
жестокие морозы в такую трущобу! Ни дозорного оклика, ни стука, ни скрипа
шагов...
  Князь присел на бревенчатой кладке. Тоска охватила его сердце.
  - О русская земля! - думал он. - Лежишь ты прекрасная, привольная,
раскинувшись на снежных полянах, в лесных чащах. Только лесные буераки да
мужицкая сила - вся твоя защита! Эх, сбежались бы все мужики со всех
погостов, повел бы их в бой старый Илья Муромец! Какой коварный враг устоял
бы тогда? Отогнали бы всех врагов, как раньше отгоняли! Ворвался к нам
народ чужой, злобный и немилостивый. Пробрался он в самую глубину, в сердце
русской земли, расколол ее на мелкие клочки и грызет, и гложет, и рвет, не
давая передышки... Эх! собраться бы с силой и сбросить с плеч насевшего
врага!..
  Слышно, как брякнуло стремя. Впереди скользит тень. Всадник все ближе.
Князь застыл на месте и вглядывается. Кому сейчас дело, кому забота бродить
среди ночи по лагерю? Не князь ли Георгий? Конь высокий, стройный,
половецкий. Всадник не русский! Как он попал сюда? А вдруг это татарин?..
Князь Васильке сжимает рукоять меча и бросается вперед. Конь прыгает в
сторону, всадник мчится прочь поляной, к лесной просеке и скрывается в
густых елях.
  - Татарин!.. Лазутчик!..
  Василько бросился за ним, но не догнать! С другой стороны показался новый
всадник. Впереди него пегий пес-волкодав.
  - Опять враг? Нет, уж его не упущу...
  Всадник все ближе. Конь поджарый, стройный, идет спокойной тропотой. Пес
зарычал и остановился. Всадник натянул повод.
  - Кто идет?
  - Гонец из Владимира. К великому князю Георгию Всеволодовичу.
  - Попал как раз, куда надо. Давно ли из Владимира?
  - Давно. Уже дней пятнадцать. Пришлось кружить. Татары грозят отовсюду.
Раза три от них отбивался. Только добрый конь выручил.
  - Что слыхать о Владимире?
  - Я выехал - Владимир еще стоял. А в пути уже ходили дурные слухи...
  - Ужели пал Владимир?
  - Да, говорят, сожжен! Рассказывают, небо три дня было красным...
  Князь Васильке опустил голову. Но лишь на миг. Он тотчас же очнулся:
  - Сейчас, перед тобой, здесь проехал всадник. Я окликнул его, и он
ускакал...
  - Наш не ускакал бы! Это татарин, соглядатай! Берегись! Татары близко! И
охнуть не успеем, как навалятся...
  - Пойдем скорее к князю!


        Глава двенадцатая. БУРЯ БУШУЕТ НАД СИТЬЮ

  Торопка, приехав в лагерь гонцом из Владимира, встретил здесь земляков.
Они рассказали, что отец его, Савелий Дикорос, был в боевом стане и уехал
накануне с обозом за мукой, зерном и сеном. Остаться в лагере Торопке не
пришлось. Князь Васильке ростовский поручил ему отправиться в сторожевой
дозор, на перекресток дороги, ведущей от Сити к городу Мышкину.
  - Твой конь, что ветер легкий, сказал князь Васильке, Если покажется
татарский раз®езд, скачи сюда, чтобы мы вовремя ополчились.
  В лощине под высоким яром, среди наваленного грудами хвороста, тихо
потрескивал небольшой костер.
  - Время-то какое! Татары всюду так и шныряют, вынюхивают. Увидят в лесу
огонь - разом налетят... Не успеешь и молитву прочесть, как без головы
останешься!
  Потому сторожа огородились хворостом и лесинами, чтобы ночью татары не
приметили огня.
  За яром стеной наступал густой вековой бор. Он тянулся далеко на север,
как говорили охотники, до самого Студеного моря. Сквозь этот бор можно
ходить только звериными тропами, зная приметы и заговоры. Эти тропы веками
прокладывало зверье и лесные чудища, лешие и кикиморы. Если ступить вправо
или влево от тропы, там столько бурелому и такой сырой мох, что сразу
провалишься по плечи...
  У костра лежали четыре молодца, из тех, кому ни дождь, ни снег, ни
буря-завируха, ни ведьмино заклятье - все нипочем! Завернутые в овчины и
звериные шкуры, они подложили под себя еловые ветки, из ветвей же сделали
косой навес и беспечно слушали песни зимней вьюги. Они жарили на углях
тонкие ломти конины. На сучьях рядом была растянута рыжая шкура коня,
которого ратники поторопились прирезать на обед, пока он сам с голодухи не
протянул ноги. Рядом с ними лежал Торопка, а возле него калачом свернулся
верный Пегаш.
  Все четверо дозорных - молодцы-удальцы, узорочье рязанское - ускользнули
из-под Рязани от татарских арканов и стали сами своей четверкой воевать -
вольными охотниками в лесах, вылавливая отставших татар. Услыхав, что князь
Георгий Всеволодович собирает где-то на верхней Волге войско, они прибежали
к нему на охотницких лыжах. По его приказу они были поставлены сторожевыми
дозорными на этом яру, на глухой дороге.
  Князь дал им доброго коня, чтобы, в случае тревоги, быстро сообщить в
лагерь. Князь не выделил для коня корма, добывайте себе сами запас, как
знаете! А кругом ни стога, ни болотных камышей! Поэтому сторожа решили
положиться на свои верные ноги и легкие, прочные лыжи, а коня с®ели.
  Дозорные коротали время, рассказывая о подвигах богатырей, о чудесах
муриев и колдунов. В этот дозор попал Торопка. Он слушал рассказы и косился
на рыжую шкуру коня, боясь, как бы и его гнедой не испытал такую же участь.
  - Как-то, -