скинул колпак; он наклонил к молодой жене голову с прямым пробором и
расчесанными на две стороны русыми волосами. Она надела ему на шею иконку.
Феодор поцеловал в последний раз Евпраксию в лоб, резко повернулся и, стуча
подковками красных сапог, сбежал с крыльца к нетерпеливо перебиравшему
ногами коню, Евпраксия забилась в крике и плаче на руках старой княгини, а
князь Феодор, сдерживая сильного коня, направился, не оглядываясь, через
засыпанную снегом площадь. Хмурый, со сдвинутыми бровями, вглядывался он в
сизую туманную даль. С площади и с крепостных валов видна далеко на десятки
верст снежная равнина, по ней кое-где чернели небольшие рощицы. Низкие
серые тучи медленно плыли над пустынными полями. Слышался унылый свист
ветра и хриплое карканье и гомон галок и ворон, стаями летавших над широким
шляхом, уходившим в Дикое поле.
  Рязанское посольство ехало в лагерь Батыя четыре дня. По пути встречались
русские сторожевые заставы.
  Хотя князь Феодор вез с собой шатер, но поставил его только на четвертый
день, когда вдали показались татарские посты. Спал Феодор на земле, у
костра, подостлав бараний тулуп, кормился, как и другие, всю ночь держал
охрану: от татар можно было ожидать всякого предательства.
  На последней русской заставе ему рассказали о молодом воине, который
сразил рогатиной татарина, был захвачен в плен, ночью перехитрил татарских
сторожей и на отличном коне прискакал обратно.
  Князь Феодор потребовал его привести, спросил имя, кто отец и с какого он
погоста. Похвалил его и приказал выдать ему в награду пару новых кожаных
сапог.
  - Ай да Торопка-расторопка! - сказал он.- Порадовал ты меня! Коли
придется воевать, у нас найдется еще немало таких удальцов. Не удастся
косоглазым нас задавить!..


        Глава вторая. В ТАТАРСКОМ ЛАГЕРЕ НА РЕКЕ ВОРОНЕЖЕ

  Пишет Хаджи Рахим: "Да сохранит скитальца небо от новых напастей, которые
надвигаются отовсюду, как черные тучи перед ураганом!".
  Бату-хан остановился большим лагерем на реке Воронеже, среди дубовой
рощи. Даже зимой в богатой травою степи привольно татарским коням.
Разгребая копытами снег, неприхотливые кони находили себе достаточно корма.
  Лагеря других чингизидов растянулись по степи далеко на восток.
  Воины говорили о скором набеге на урусутские земли, о том, что там
откормятся и разгуляются вволю. Каждый самый простой воин награбит столько
добра, что станет богат, как хан, владеющий целой областью и тысячами
подданных.
  Говорили, что урусуты - народ сильный и злобный, как волки, и в бою
упорный и стойкий. Они не отдадут без борьбы, без защиты свои пашни, свой
скот.
  Неожиданно прибыло посольство урусутов. Во главе - Феодор, молодой сын
рязанского коназа. Бату-хан, желая показать свое величие, сообщил через
векиля, что он занят государственными заботами и примет коназа Феодора
через несколько дней.
  Урусуты поставили на берегу шатры. Один большой княжеский, с золотой
маковкой, и три малых, пестрых, из бухарской ткани. Субудай-багатур окружил
лагерь стражей, чтобы оберегать урусутов от дерзостей татарских воинов,
которые сразу полезли в шатры и стали хватать все, что попадало под руку.
Это вызвало несколько драк приезжих урусутов с татарами. Наконец "бешеные"
Субудая установили порядок, колотя древком копья любопытных.
  Бату-хан, подготовляясь к приему урусутов, долго беседовал с сыном
Субудай-багатура, Урянх-Каданом, который ездил в рязанские земли, все
высмотрел там и только что вернулся. А сопровождавшая его шаманка
Керинкей-Задан колдовала, напуская на урусутов страх и болезни, чтобы их
сердца разорвались.
  Урянх-Кадан рассказывал, что он видел города Рязань и Ульдемир.
  "Это,- говорил он,- не простые города, а сильные крепости, и взять их
будет нелегко. Потребуется много приступов, чтобы проломить высокие,
толстые стены. Летом дороги урусутов как западни: всюду ручьи и топкие
болота. Можно ехать только зимой по замерзшим рекам. Летом урусуты ездят
друг к другу в лодках. Всюду дремучие леса. Эти леса - защитные крепости.
Поэтому надо идти на урусутов зимой, когда замерзнут реки".
  Бату-хан пожелал видеть привезенные урусутами подарки. Но послов он все
же к себе не допустил.
  Урусутские воины привели под уздцы двенадцать прекрасных коней с налитыми
кровью глазами. Один вороной конь был в сбруе под седлом, украшенным
золотом, жемчугами и парчовым чепраком. Это подарок Бату-хану. Другие кони
были покрыты нарядными коврами.
  На повозках было много шуб, лисьих и собольих, крытых аксамитом и парчой.
Десять воинов несли по связке мехов. В каждой связке - по сорок лучших
темных соболей.
  Для Бату-хана были еще подарки: прямой меч с золотой рукоятью, серебряное
блюдо, чаши и кубки, а для его жен - украшения из драгоценных камней:
повязки на голову, золотые ожерелья, перстни и запястья.
  Бату-хан стоял суровый н недовольный возле шатра. Он равнодушно следил,
как мимо проносили подарки. Все драгоценности складывались на коврах в его
шатре. Он сказал, что получал из китайских дворцов более роскошные и
искусно сделанные дары. Обрадовался только, когда перед ним провели
двенадцать коней, один прекраснее другого. Каждого вели под уздцы, на
серебряных цепях, два конюха. Кони были высокие, широкозадые, с волнистыми
гривами и хвостами. Они плясали, вставали на дыбы, подымая на воздух
конюхов.
  Бату-хан отобрал себе вороного жеребца с белыми до колен ногами, который
косился огненным глазом, поджимая зад, я пытался укусить державших его
конюхов. Остальных коней Бату-хан велел отвести к другим царевичам.
  Бату-хан принял, наконец, урусутских послов. В его шатре собрались
чингизиды и главные военачальники. Джихангир сидел на золотом троне, в
шапке, украшенной большим алмазом, в одежде, расшитой золотыми драконами.
Он поддел стальную кольчугу, не доверяя урусутам. По левую сторону сидели
на ковре его жены, "семь звезд" Бату-хана. Они уже украсились подарками,
привезенными рязанским князем. На старшей жене было ожерелье из крупных
жемчугов, на других золотые запястья. У младшей - на лбу повязка из
жемчужных нитей. По правую сторону трона сидели ханы и военачальники.
  Князь Феодор рязанский оказался совсем молодым воином, роста среднего,
статный, с широкими плечами. Держался прямо, смотрел гордо в глаза, не
опуская взгляда, без улыбки, как дикий непокорный сокол. Он вошел без оружия,
которое отобрали нукеры при входе в шатер. Князь Феодор сделал два шага и
остановился, плохо видя в полумраке шатра. За ним вошли шесть человек его
свиты и четыре боярина - его советники. Они выстроились в два ряда, Феодор
снял соболий колпак и низко поклонился Бату-хану, коснувшись пальцами
ковра. Его свита сделала то же самое. Феодор сказал:
  - Здравствуй на много лет, царь татарских стран, владыка и вождь храброго
татарского войска!
  Бату-хан долго молчал. Затем, зажмуря глаза, прошептал сидевшему у его
ног рязанскому князю, Глебу Владимировичу:
  - Как этот невежа мне кланяется? Скажи ему, что он мне не ровня, а мой
слуга.
  Глеб Владимирович сидел на пятках, подобострастно прижавшись к трону. Он
сказал послам:
  - Князь Феодор Юрьевич! Ты стоишь перед кем? Перед величеством
мунгальским и, дерзяся, не сгибаешь колен? Ты забыл, верно, что царь
Бату-хан владеет половиной мира, что он внук царя Чингиз-хана, владыки всех
восточных земель? Скорее пади лицом на землю и покажи, что ты чтишь его
величие.
  - Что-то мне лицо твое больно знакомо,- ответил Феодор.- Не ты ли князь
Глеб Владимирович? Не ты ли изменой завлек своих братьев на пир и всех
перебил? Теперь же ты переметнулся и помогаешь татарам губить русские
земли? Об®ясни царю, твоему новому хозяину, что мы, христиане, земной
поклон делаем только перед святой иконой, когда творим молитву царю
небесному, и до сих пор у нас царя земного не было. Эх, князь!..
Встретились бы мы с тобой в поле, не так бы заговорили...
  Бояре перешепнулись:
  -  Живуч Иуда!
  Глеб перевел слова Феодора. Пеной покрылись губы Бату-хана. Взбешенный, он
заговорил:
  - Вся вселенная поклонилась моему деду, Священному Воителю. По всему миру
он пронес ужас монгольского имени. Вы ли, урусуты, думаете спорить с нами?
Все народы, которые дерзко с нами спорили, обращены в пыль и пепел. На что
вы надеетесь? Вы ли нас сильнее?
  Феодор спокойно сказал:
  - Я слышал о твоем великом деде, хане Чагонизе. Я почитаю этого великого
воителя и тебя, его внука, и желаю тебе здоровья и благоденствия на много
лет. Но для чего тебе, столь богатому и сильному, нужны еще наши бедные
рязанские земли? Вы, татары, живете в степях, кони ваши любят ковыльную
траву. Мы же, как медведи, запрятались в лесах, живем в дымных избах.
Почему нам не жить с тобой как добрым соседям? Глеб прошипел:
  - Сосунок! Как ты смеешь так отвечать повелителю непобедимых монголов?
  Бату-хан сказал несколько слов сидевшему рядом по правую руку
Субудай-багатуру. Феодор догадался, что этот старый толстый монгол с
единственным выпученным глазом - прославленный полководец, советник
татарского царя. Субудай сказал:
  - На небе одно солнце, на земле - один владыка, монгольский каган. Все
должны ему поклониться и целовать перед ним землю. И вы, урусуты, это
сделаете доброй волей иль неволей. Вы будете платить дань кагану и
прославлять в молитвах его имя, когда Бату-хан поставит свой священный
сапог вам на шею. Напрасно вы, дерзкие, до сих пор не покорились.
  В это время в шатер вошел баурши и, пав на землю, прошептал:
  - Обед готов. Разреши, ослепительный, принести все, что приготовлено для
твоего пира.
  - Неси! - сказал Бату-хан, сделавшись снова неподвижным и непроницаемым.
  Феодор и его спутники продолжали стоять. О них как будто забыли.
  Князь Глеб, поглаживая черную с проседью бороду, насмешливо наблюдал за
русскими послами. Он был одет в потертый кафтан и походил на облезлого, но
все же страшного степного орла, прикованного цепью за ногу. Он сказал
русским послам:
  - Что ж вы стоите, гости дорогие? Вас не звали, сами напросились, но коли
попали на пир, то и вам угощения хватит. Садитесь, где стоите.
  Дородный, осанистый князь Ижеславльский, стоявший рядом с Феодором,
прошептал ему:
  - Потерпим ради земли русской. Потрудись, князь Феодор, ради чести твоей
и нашей. Воротиться домой легко, а договориться с татарами - трудно.
  Молодой князь Муромский сказал:
  - Чую, что всем нам не вернуться, ни мне, ни тебе. Сядем да посмотрим,
сладка ли честь татарская.
  - Садитесь. Бату-хан приглашает вас обедать,- сказал баурши.
  Русские послы отступили к стенке шатра. Опустились на ковер, подобрав под
себя ноги.
  Князь Феодор и его спутники не раз бывали у половецких ханов, знали их
обычаи: на пирах, во время угощения, всякое блюдо, всякий кусок мяса имеют
свое значение, свой порядок и показывают больший или меньший почет. Поэтому
русские зорко следили, будет ли им, как послам, оказан почет и какой
именно.
  По татарским обычаям, сваренный баран или другое животное - жеребенок,
дикая коза - разнимаются на части согласно особым древним правилам.
Поручается это специальному лицу, опытному в этом важном деле. Туша
разрезается пополам - правая и левая сторона животного - и раскладывается
на особом блюде. Животное делится на 24 части, и эти части раскладываются
либо на 24 блюда, либо на 12 блюд, по числу гостей, И каждый гость получает
либо целое блюдо, либо, когда гостей много, одно блюдо едят двое или трое.
  Слуги входили парами, торжественно неся перед собой на вытянутых руках
одно золотое и следующие - серебряные блюда.
  Баурши, взяв золотое блюдо из рук слуги, остановился перед Бату-ханом и
опустился на колени. На блюде лежали тазовая кость с мясом и голова барана.
  Бату-хан принял двумя руками блюдо и поставил перед собой. Он выхватил
из-за пояса тонкий нож, отрезал одно ухо барана и передал голову своему
брату, хану Шейбани, сидевшему справа. Тем временем ловкие слуги бесшумно
проскальзывали между гостями и ставили перед ними блюда. Четыре гостя
получили по блюду каждый - знак высшего почета. Следующим подавали по
одному блюду на двоих.
  Русские послы внимательно следили за разносимыми блюдами и понимали: вот
эти два хана, получившие правую и левую лопатки,- начальники правого и
левого крыла войска; эти, грызущие коленные кости,- находятся в передовом
отряде.
  Грудинка была передана старшей жене. Мелкие части розданы другим женам.
  Баурши произнес молитву, после чего все татары принялись за еду.
  О послах все забыли... Нет, и им слуги принесли два блюда и поставили
перед ними на ковре. Но что тут было: конечности ног, кишки и хвостовые
кости!
  Послы поняли, что все это делается с умышленной целью их оскорбить, что
им дают те части, которые уделяются низшим слугам, женщинам, очищающим
внутренности, и мальчишкам, которые подкладывают катыши кизяка под котел.
Ни один из русских не протянул руки к блюду, все спокойно наблюдали за
обедом. Некоторые шутки, которые отпускались на их счет, были поняты
послами.
  Князь Глеб ел из одного блюда с двумя ханами. Он повернулся к послам:
  -  Что же вы, гости дорогие, мало едите? Хозяин обидится.
  Князь Пронский ответил:
  - Мы помним половецкую пословицу: "Иди на пир, поевши дома досыта".
Благодарим ласкового хозяина за щедрое угощение!
  Наконец, все обедавшие покончили с мясом и стали вытирать вымазанные в
сале руки о цветные ширинки, о полы шуб, а то и о голенище правого сапога.
Слуги принесли серебряные подносы, где стояли разной величины и формы
золотые кубки и чаши с хмельными напитками: кумысом и хорзой, кто что
пожелает.
  Все взяли в руки чаши. Русским послам также принесли чаши, полные
хмельной хорзы.
  Тогда баурши встал на колени перед Бату-ханом п произнес благодарственную
молитву:
  "Тебе, неодолимому доблестному хану, за гостеприимное угощение да пошлет
небо благословение на голову твою!
  Преобразившись в счастливую птицу, да посетит наш покровитель бог Сульдэ
этот золотой шатер, где мы сидим.
  Пусть хозяйки этого шатра двенадцать раз будут плодоносны, и их глаза
озарятся радостью, увидев, что у них родился сын, а не дочь.
  Да не отступит никогда от тебя богатство! Данное тебе небом счастье да не
будет никем растоптано!
  Да окружат твой шатер тысячи верблюдов, у которых задние горбы
свешиваются от сала, и громко ржущие друг перед другом стройные жеребцы, и
жеребята, и стада овец и баранов, и жирные коровы и быки, у которых на ходу
хрустят казанки.
  А если кто умыслит злое против тебя, пусть у того лошадь умрет в походе,
и жена умрет, не увидев возвращения мужа, и пусть кибитка завистника
разломится с треском, и спицы юрты сломаются и воткнутся твоему врагу в
спину!.."
  Все стали пить. Русские тоже поднесли чаши к губам. Но тут один из ханов
воскликнул:
  - Пусть погибнут урусуты, как саранча под ногой верблюда!
  Другие ханы поддержали:
  - Да разлетятся урусуты, как воробьи перед кречетом, как шакалы перед
борзой-волкодавом!
  Послы опустили чаши и поставили их перед собой. Бату-хан увидел, что
русские не пьют, и стал издеваться над ними:
  - Зачем вы приехали одни? Вы бы привезли с собой своих жен.
  Князь Глеб, вторя общему смеху, сказал:
  - Вот князю Феодору особенно следовало бы привезти свою молодую жену
Евпраксию. Она заморская царевна и славится красотой, как звезда на небе.
  Сильно охмелевший Бату-хан сказал Феодору:
  - Скачи скорей домой и привези нам молодую жену. Она бы нам и попела, и
поплясала, и красотой своей усладила нас.
  Князь Феодор ответил спокойно:
  - Так поступать недостойно! Если ты нас в войне одолеешь, тогда
завладеешь всем, что у нас есть.
  Жены Бату-хана, сидевшие неподвижно, как идолы, зашевелились, узнав, что
ответил русский князь. Две из них захлопали в ладоши. Младшая сказала:
  -  Этот урусут храбрый и благородный муж.
  Князь Ижеславльский шепнул князю Феодору:
  -  Нам здесь больше делать нечего.
  -  Я тоже это замечаю.
  Князь Феодор встал. Бату-хан, прищурив глаза, смотрел на него.
  - Ты прости меня, светлейший хан, но мы должны ехать домой...
  -  Зачем вам ехать? Угощайтесь кумысом!
  - Мы бы рады быть друзьями с тобой и заключить нерушимый союз доброго
соседства. Однако у нас говорят: "Насильно мил не будешь". Быть твоими
верными друзьями мы можем, но сделаться твоими рабами-колодниками - этого
не будет никогда. Если ты пойдешь на нас войной, то спор решат наши мечи.
  Феодор и все послы поклонились Бату-хану до земли, сняв колпаки. Феодор
выпрямился, тряхнул кудрями, пристально взглянул на похвалившую его юную
жену Бату-хана, набеленную, с подведенными сурьмой глазами, закутанную в
парчовые блистающие одежды. Он надвинул на брови соболий колпак и, прямой,
смелый и гордый, вышел из шатра. Бату-хан шепнул несколько слов
Субудай-багатуру. Тот, сильно кряхтя, поднялся и, пятясь, проковылял к
выходу.
  Бату-хан, вцепившись в ручку трона, сидел неподвижно. Все замерли,
прислушиваясь и ничего не понимая. Послышался конский топот... Всадники
пронеслись мимо шатра.
  Отчаянные крики... Сдавленные, хрипящие стоны. Звон и стук мечей...
  Бату-хан сидел по-прежнему неподвижно. Никто не решался шевельнуться и
встать с места.
  Вернулся Субудай-багатур. Его глаз сверкал, лицо покрылось каплями пота.
Он задыхался.
  -  Ну что? - спросил Бату-хан.
  - Все перебиты!.. Остался в живых один старик-слуга. Отняв татарский меч,
он бился над телом своего господина, коназа Феодора, и до сих пор стоит над
ним с мечом в руке. Я приказал его не трогать. Твой дед, Священный Воитель,
не раз говорил: "Нужно возвеличить верного слугу, даже если господин его
был твоим врагом".
  -  Я хочу его видеть. Коназ Галиб, приведи его!
  Князь Глеб Владимирович поднялся и, разминая ноги, пятясь по-монгольски,
вышел из шатра. Он вернулся с высоким седым стариком. Два монгольских воина
держали старика за локти. Лицо его было рассечено, кровь стекала по белой
бороде.
  -  Кто ты? - спросил Бату-хан.
  -  Я пестун и слуга князя Феодора Юрьевича.
  -  Как звать тебя?
  -  Апоница.
  -  Хочешь служить у меня? Ты будешь в почете!..
  -  Прикажи меня зарубить, а служить у тебя не стану.
  Младшая жена Бату-хана, Юлдуз, сказала дрожащим, слабым голосом:
  -  Джихангир, отпусти его!
  Бату-хан покачал одобрительно головой и сказал:
  -  Ты человек верный. Я тебя прощаю, Я дам тебе коня.
  Разрешаю ехать обратно. Расскажи коназу рязанскому, что его сын за
дерзкую грубость перед царем вселенной казнен. Субудай-багатур, приставь к
этому урусуту четырех надежных нукеров. Прикажи, чтобы они его в пути не
убили, а довезли невредимым до первого урусутского сторожевого поста.
  Монголы вывели из шатра Апоницу. Бату-хан и его гости продолжали пир и
обсуждали планы наступления на землю урусутов.


        Глава третья. МИРНАЯ ВСТРЕЧА С МОНГОЛАМИ

  Заметив исчезновение Торопки, ратники передового дозора, где находился
Савелий Дикорос, были охвачены тревогой. Они поднялись на бугор, обошли его
кругом, рассматривали следы, нашли лужу крови. Толковали, спорили, решили,
что была борьба. Капли крови потянулись по снегу к месту, где обнаружились
следы четырех коней. Дальше следы уходили прямо в татарскую сторону.
Савелий, всегда угрюмый, стал совсем нелюдимым. Он скитался по степи,
залезал в валежник, ночевал там не смыкая глаз, все хотел поймать татарина,
чтобы выпытать, жив ли Торопка. Лихарь Кудряш ему раз®яснил:
  - Если Торопку прирезали, ироды бы его бросили раздемши. Видно, захватили
живьем и уволокли с собой.
  Морозы крепчали. Ветры наметали вороха сухого колючего снега. Небо стояло
ясное, безоблачное. В степи было видно далеко, но татары куда-то исчезли.
Уже дня три не показывались татарские всадники, ранее быстро проносившиеся
вдали под самым небосклоном.
  Савелий стал уговаривать своих продвинуться вперед:
  - Попытаем! Быть может, наши князья договорились с царем Батыгой и татары
уже отступили назад, в теплые края, а мы здесь зря стынем.
  Ратники из Перунова Бора согласились пойти вперед. Кудряш взялся п