жердей
и камыша. Они проводили время, лежа у огня, или уходили на бугры и
прятались там в зарослях бурьяна, следя за степью.
  Часть стреноженных коней паслась в лощине, где сохранились камыши,
остальные кони, оседланные, были всегда наготове.
  В лучшей землянке с непроломанной крышей поместился сотник Тюляб-Бирген.
В этой землянке сохранилась в целости пузатая глиняная печь, сложенная
урусутами, и около нее нары из жердей. Сотник подолгу сидел на нарах,
подобрав ноги, накинув шубу на плечи, и молча смотрел па огонь, пыливший в
печи.
  Джигиты проклинали это место с мрачным названием "Долина бродячих
покойников".
  - Куда нас загнал хан Баяндер? Разве в степи нет лучшего места, чем эти
землянки, похожие на разрытые могилы, с тощей старухой, которая сторожит,
пока мы все здесь подохнем? То мокрый снег, то мороз - нет времени
просушить одежду! Когда же мы пойдем вперед, обогреемся у горящих городов,
переоденемся в урусутские шубы из куниц и соболей?! Суеверные джигиты всю
ночь не тушили костров, а дозорные, подымаясь на бугры, тряслись от страха
и осматривались, не бродят ли в степи души непохороненных воинов,
потерявших здесь свои головы. Тревогу усиливал и разжигал мулла
Абду-Расуллы, приставший к сотне еще в Сыгнаке. Тощий, с густой рыжей
бородой мулла своими поучениями не оставлял всадников в покое, требуя,
чтобы они пять раз в сутки совершали моления. При каждом удобном случае он
распевал молитвы, а ночью пугал слушателей рассказами о проделках лукавого
Эблиса, губителя правоверных, о бродящих по степи мертвецах и о летающих
ночью джиннах, которые пьют кровь у спящих людей. Для спасения от нечистой
силы мулла писал узкие бумажки с заговорами, учил заклинаниям, отгоняющим
злых духов, и доказывал, что без его помощи воины давно бы погибли от
болезней и дурного глаза.
  Мулла Абду-Расуллы много спал на нарах в землянке сотника, но обладал
особым чутьем: когда начинали что-либо варить или жарить с®естное, мулла
немедленно просыпался н подсаживался к огню, чтобы принять участие в еде.
Еды оставалось мало - бараны, захваченные в половецких кочевьях, были давно
с®едены,- и воины не особенно радостно посматривали на муллу. Они садились
тесным кольцом вокруг котла с просяной кашей или с "кавардаком" из обрезков
вяленого мяса, но мулла настойчиво читал молитву и без стеснения
протискивался в середину сидевших, поближе к котлу.
  Начальник сотни Тюляб-Бирген призвал двух десятских - Кадыра и Джабара:
  - Уже двое суток нет четырех братьев. Не бросил ли их аллах на солончак
бедствия? Они должны были пробраться к тому дубняку, что виден вдали. Надо
пойти по их следам и узнать, что стало с ними. Ты, Кадыр, поедешь по следам
четырех лошадей, пока не найдешь братьев. А ты, Джабар, поедешь сторонкой,
сделаешь круг и тоже направишься к дубняку. Если там укрылись урусуты, они
выедут из дубняка и погонятся за одним из вас. Вы отходите назад и
завлекайте урусутов сюда. А я выеду со всей сотней, наброшусь на них, и тут
уже мы наверное захватим хоть одного "языка". Это поручение важное, оно
исходит из ставки Бату-хана; его надо выполнить во что бы то ни стало!
Отправляйтесь!
  Сотник Тюляб-Бирген стоял, прислонившись к столбу землянки, не спуская со
степи нахмуренных глаз. Он был коренаст, угрюм и молчалив. Имел крепкую
руку, мог шутя сдержать пойманного арканом коня. Черную бороду подстригал
лопаткой, выбривая щеки. Один из джигитов, об®явивший себя его нукером,
следил за стрижкой бороды сотника и за блеском шерсти его гнедого жеребца.
Он сидел на корточках в двух шагах, готовый броситься куда угодно по
первому знаку сотника. А Тюляб-Бирген всматривался в срез бугра и дальше в
степь, все еще надеясь, что покажутся четыре брата и с ними пойманный
пленный урусут.
  Невдалеке вокруг огня сидели джигиты и слушали, что им говорил мулла
Абду-Расуллы:
  - Вся степь кругом - безмолвная могила. Здесь бились народы с народами, и
павшие воины остались без погребения, Потому по ночам слышны здесь стоны и
бродят отряды покойников. На призрачных конях они выплывают легким туманом
из оврагов, несутся бесшумной вереницей по полям, сшибаются с другими
отрядами... Тогда ясно слышен звон мечей, ударяющихся по кольчуге.
  Из степи донесся отдаленный отчаянный крик, оборвался и вскоре повторился
снова.
  -  Засыпать костер! - приказал вполголоса сотник.
  Джигиты забросали костер землей. Вспышки огня замерли в трепетных
угасавших отблесках. Все погрузилось в темноту, Джигиты бесшумно пробрались
на бугры.
  Издалека слышался топот. Кони приближались в стремительной скачке. В
мутном свете луны, пробившейся сквозь дымчатые тучи, были заметны
приближавшиеся тени.
  - Это они! Покойники! - прошептал в темноте чей-то голос.
  -  Молчи и гляди в оба! - послышался ответ.
  Табун коней в несколько десятков голов примчался к обрыву оврага,
задержался на мгновение и бешено скатился к ручью. Слышался глухой топот
ног, всплески воды и похрапывание коней, пивших воду.
  Что-то их встревожило. С испуганной стремительностью, толкая и давя друг
друга, они снова бросились вперед, в темноту, поднялись по скату оврага и
умчались в степь... Невдалеке слышалась возня, взвизгиванне, глухие удары
копыт.
  - Зажигайте костер! Сюда, ко мне! Тащите арканы! - кричал сотник.
  Джигиты засуетились. Костер снова разгорелся и осветил пегого коня. Аркан
захлестнул ему шею и натянулся, как струна. Сотник закручивал конец-аркана
за ствол рябины. Дерево вздрагивало от прыжков коня.
  -  Кончайте коня!-кричал сотник, натягивая аркан.
  Джигиты подбежали к дрожавшему от ярости коню. Три длинных красноперых
стрелы пронзили ему бок. Конь упал на передние колени, хотел подняться, но
один из джигитов навалился и перерезал ему горло.
  - Праведный Хызр прислал нам ужин! - сказал мулла.- Не забывайте молитв,
соблюдайте рузу, вспоминайте днем и ночью имя всевышнего, и он вознаградит
вас!
  Джигиты, засучив рукава, быстрыми привычными приемами сдирали пегую шкуру
с коня и рассекали его на части. Красная туша уже лежала на содранной
шкуре, и джигиты, довольные, посмеивались:
  - Лихой джигит наш сотник Тюляб-Бирген! Когда все тряслись от страха,
думая, что видят скачущих покойников, наш начальник набросил аркан на коня
и удержал его одной рукой. Если бы мы не были ротозеями, мы могли бы
захватить живьем еще нескольких диких коней...
  - Разве это были дикие кони? - сказал проводник Сентяк.- С приходом татар
много кипчакских табунов разбежалось по степи, и кони совсем одичали. Таков
и этот пегий конь, двухлетка, с тавром хана Котяна... А дикие кони не такие
- они песочной масти, с темным ремнем вдоль хребта. Но мы с®едим этого
пегого коня так же дочиста, как если бы он был диким.


        Глава одиннадцатая. ПЕРВЫЙ РУССКИЙ ПЛЕННЫЙ

  Среди ночи проводник Сентяк рассказывал о набегах кипчаков на урусутское
Залесье. Джигиты лежали вокруг костра и в полусне слушали его рассказ.
Мороз усиливался. Легкая снежная пыль неслась низко над землей и засыпала
лежавших. Сотник, накинув на плечи баранью шубу, сидел среди джигитов и
молча, немигающнми глазами смотрел на прыгавшие по веткам огоньки костра.
Издалека донесся вой волка, опять на равнине показались тени! Зверь или
человек? Враг или Друг?
  - Первый десяток! - сказал, не шевельнувшись, сотник. Десять джигитов
вскочили и направились к своим коням. Они поднялись по скату, и тени их
скрылись во мраке. Сотник отошел к своей землянке. Остальные джигиты,
оправляя оружие и настороженно прислушиваясь, продолжали сидеть у огня.
  -  Наши,- сказал чей-то голос.
  На бугре показались четыре всадника. Возле переднего шел пленный без
шапки, со связанными за спиной руками. Светлые. как кудель, волосы сбились.
Лицо было измучено. Ноги с трудом передвигались. Второй всадник сидел,
пригнувшись к гриве коня, и непрерывно повторял:
  - Вай-уляй! Жжет!.. Огонь во мне!.. Воды, дайте холодной воды затушить
огонь в моем животе!
  Медленно спустились всадники по косогору и остановились у костра. Сотник,
узнав вернувшихся четырех братьев, заложив руки за пояс, подошел к пленному
и внимательно его осмотрел. Высокий худой юноша, в холстинных портках, в
расстегнутой рубахе и босой, стоял равнодушный, окаменелый, с посиневшим от
холода лицом и только облизывал рассеченную верхнюю губу, из которой
сочилась кровь. Метнув недоверчивый взгляд на сотника, он опять уставился в
одну точку.
  Три брата, соскочив с коней, осторожно сняли четвертого и положили на
войлок около костра... Раненый лежал на спине с полузакрытыми глазами, лицо
его обтянулось, нос заострился. Рот кривился, и губы что-то шептали.
  Мулла Абду-Расуллы опустился на пятки возле раненого и, вглядываясь в его
лицо, строго говорил:
  - Повторяй за мной: "Бог, царь царей) Слава аллаху! Нет бога, кроме
аллаха, и бог велик!.."
  Сотник Тюляб-Бирген долго стоял возле раненого, подняв правую бровь,
всматривался в его судорожно дергавшееся лицо, наконец безнадежно махнул
рукой и, сбросив с плеч баранью шубу, покрыл ею умирающего джигита.
  К сотнику подошли вернувшиеся братья. Бури-бай сказал:
  - Как ты приказал, мы пробрались оврагами до дубовой рощи. Мы оставили
коней внизу, а сами проползли на высокий бугор. Увидели лагерь урусутов. Их
было около тысячи. Они храпели на всю степь. Мы стали пробовать, как бы
скрасть одного из спящих, и продвигались к ним. Демир двигался первым и
наткнулся в кустах вот на этого мальчишку. Мальчишка вскочил и перерезал
Демиру кишки. Если бы не твой приказ, мы бы тут же прикончили сосунка,- так
обидно было за Демира. Такого смелого брата, укротителя диких коней,
потерять из-за такого сопляка! Мы связали его и заткнули ему рот. Если бы
Демир закричал, нас бы схватили урусуты,- они были рядом. Но Демир молчал,
точно откусил язык... Сутки мы просидели в дубняке, выжидали, И справа и
слева проходили отряды урусутов. Теперь пленный перед тобой. Мы свое дело
сделали, а брата Демира зовет к себе аллах. Давай нам обещанные тулупы.
Сотник сказал сухо:
  - Храбрый был джигит Демир! Аллах его успокоит в своих райских рощах...
Моя шуба на нем. А почему вы ободрали пленного раньше времени? Зачем сняли
с.него чапан? Почему он босой? Я должен показать его хану Баяндеру целым и
необмороженным, а голый он подохнет этой же ночью.
  Ворча и ругаясь, три брата стали одевать пленного, наворачивать ему на
ноги онучи и подвязывать лапти. Проводник Сентяк, знавший немного
по-русски, расспрашивал пленного, сколько всех урусутских воинов, хотят ли
урусуты драться?
  Пленный говорил мало и отрывисто. Глядел злобно и все облизывал
рассеченную губу,
  - Зовут его Торопка, родом он из лесной деревни Перунов Бор. Сколько
войска - он не знает. А драться с татарами хотят все урусуты, и все пошли
на войну...
  Сотник внимательно слушал, что переводил проводник Сентяк, и заставлял
муллу Абду-Расуллы записывать все сказанное на лоскутах с заклинаниями...
Переводчик скоро использовал все русские слова, какие знал, и больше ничего
не мог выпытать от пленного. Несколько ударов по голове плетью не помогли
делу! мальчишка упрямо молчал.
  Сотник сказал, что сам отвезет пленного к хану Баяндеру. Его гнедой
жеребец, давно оседланный, был привязан возле землянки. Десять джигитов
должны были его сопровождать. Но выезжать в метель среди ночи было опасно.
Тропы замело снегом, и вьюга усиливалась. Приходилось ожидать рассвета, и
сотник ушел в свою землянку.
  Торопка сидел на земле близ костра. Руки, закрученные за спиной, затекли
и мучительно ныли. Снег, летевший сбоку, засыпал голову и плечи, и Торопка
не мог стряхнуть его с лица. Петля аркана давила шею. Конец аркана держал в
руке молодой джигит, сидевший рядом. С другой стороны лежало на конском
потнике тело Демира, покрытое бараньей шубой. Демир уже перестал стонать и
навсегда затих.
  Прошло много времени. Костер, в котором лежали с вечера большие жерди,
почти совсем догорел. Последние огоньки перебегали по тлеющим в золе
красным углям. Лагерь заснул. Не спал лишь Торопка, обдумывая, как бы
вырваться из плена, и не спала изможденная, тощая старая "ясырка". Она
сидела на пороге своей полуразвалившейся землянки и смотрела на огоньки
костра злыми черными глазами... Она дожидалась, когда джигит, стороживший
мальчика, приляжет на бок. Тогда она поднялась и бесшумными кошачьими
движениями приблизилась к костру. Она не искала остатков еды. Она
склонилась к лицу похрапывавшего джигита, отшатнулась и сделала шаг к
Торопке. Вытащив из широких складок своих синих шаровар обломок отточенного
ножа, осторожно перерезала волосяные веревки и безмолвно указала рукой в ту
сторону, где стоял гнедой жеребец сотника. Затем бесшумно исчезла.
  Торопка почувствовал, как ослабели веревки, но сразу не мог сделать ни
одного движения онемевшими руками. Медленно приливала кровь, постепенно
начали шевелиться пальцы. Торопка, выжидая, посматривал на спавшего
джигита. Наконец поднялся и осторожными шагами направился по мягкому
пушистому снегу к гнедому коню. Дрожащими руками он отвязал повод и
оказался в седле...
  Он был на бугре, когда услыхал позади себя крики. Но ветер уже свистел в
ушах, снег бил в лицо, а сильный жеребец упругими прыжками уносил его
вперед, в простор немой беспредельной равнины.

         * 4. ПЕРВЫЕ СХВАТКИ С МОНГОЛАМИ * 

                                Во всей нашей истории не было более
                                страшного, рокового события, которое могло
                                бы произвести более потрясающее впечатление
                                на воображение наших предков, чем этот
                                опустошительный ураган, пронесшийся почти
                                над всеми землями Руси, поглотивший сотни
                                тысяч человеческих жизней, покрывший наше
                                отечество пожарищами, развалинами и
                                поработивший остатки населения ненавистному
                                татарскому игу.
                                       Всев. Миллер. Былины.


        Глава первая. РУССКОЕ ПОСОЛЬСТВО К БАТЫЮ

  Грозные вести о наступлении татарских полчищ заставили крепко
призадуматься князя Феодора и обо всем позаботиться перед выездом в Дикое
поле. Был он хотя и молодой, но настоящий домовитый хозяин, ничто не
ускользало от его зоркого глаза. Он переговорил и с боярами, и с прибывшими
с разных концов князьями и воеводами, и с простыми крестьянами,
заполнившими своими возами городскую площадь. Хотел он знать, крепко ли они
будут стоять за русскую землю и о чем и как придется ему договариваться с
татарским царем?
  Все говорили одно: "За нас не бойся! Мы своей грудью встретим первый
удар. Суздальцы, хотя и соседи, но, как это и раньше бывало, не захотят нам
помочь. Еще обрадуются, что рязанцы ослабнут. Суздальцы, пожалуй, надеются,
что князь владимирский спрячет под свою полу всю ослабевшую рязанскую землю
и сделает ее старых бояр своими конюхами. Не бывать этому!"
  Никто не знал, о чем совещался надменный владимирский великий князь
Георгий Всеволодович с молчаливыми, угрюмыми татарскими послами. Что он
выговорил у них в свою пользу? Что ему пообещали косоглазые соглядатаи?
  Приехавшие из Дикого поля раздетые и ограбленные половецкие ханы
рассказывали, что татары и мунгалы жалости ни к кому не имеют, что слова
своего они не держат. Один половецкий хан, раньше владевший конскими
табунами в десятки тысяч голов, прискакал со своим слугой только на трех
конях; он говорил:
  - Татары через своих гонцов наобещали: "Сдавайтесь на полную нашу волю, и
мы тогда вас не тронем! Мы оставим вам все ваши табуны и стада! Кто им
поверил и поклонился в ноги хану Батыге, тот был ободран в тот же день, как
баран. Татары заставили их работать конюхами. Татары хвастают: "Мы-де
отдыхаем в Кипчакских степях, коней подкармливаем и готовимся к набегу на
урусутов. Мы охватим облавой, как петлей, все урусутские города и выгребем
из них все дочиста". Эй, рязанские друзья, готовьтесь к смертному бою! Не
верьте татарским уговорам!
  Князь Феодор Юрьевич страха не имел. С юных лет он был удалой охотник, и
на медведя был ловок, и на тура, и теперь решил ехать в лагерь царя Батыя,
как раньше ходил на лютого зверя: "где не возьмешь силой, попытайся взять
уловкой!".
  Уже все было готово к от®езду, обо всем князья договорились; подарки
отобраны и уложены в кожаные сундуки и переметные сумы, часть навьючена на
коней, часть погружена на повозки. Глиняные запечатанные кувшины с хмельным
медом и бочонки с пивом бережно укутаны войлоком и уложены в сено. Из
повозок торчали ноги мороженых телячьих и свиных туш.
  Узнав от бежавших половцев, что с царем Батыем соединились десять
мунгальских царевичей, князь Феодор, по совету отца, отобрал одиннадцать
лучших рослых жеребцов с пышными хвостами, шелковистыми вьющимися гривами.
Жеребцы были вымыты, гривы намочены квасом, заплетены и перевиты красными
лентами. Крутые гладкие спины покрыты пестрыми шамаханскими коврами.
Двенадцатого коня Феодор решил подарить главному полководцу Батыя, его
правой руке-"темнику Себядяю".
  Что же медлит князь Феодор? Уже возы пущено вперед; уже все двенадцать
коней один за другим с заплетенными хвостами и гривами ушли под охраной
опытных конюхов; уже к крыльцу княжеских хором подвели статного рыжего
коня, легкого, как ветер,- подарок половецкого хана, уже И спутники,
Феодора, князь Ижеславльский и с ним четыре хитроумных боярина - все в
походных полушубках и собольих колпаках,- столпились у крыльца, а Феодор
все еще возвращается в гридницу, выходит на крыльцо и озабоченно
посматривает по сторонам.
  Кто-то воскликнул:
  -  А вот и гостья долгожданная!
  В конце площади, из-за угла дома вылетело несколько всадников. Во весь
мах, взбивая снежную пыль, помчались они к крыльцу. Два дружинника
соскочили с коней и схватили под уздцы серого в яблоках иноходца. С пего
легко спрыгнула молодая женщина в бараньем полушубке и зеленом бархатном
колпаке, отороченном темным соболем. С первого взгляда ее можно было
принять за юношу - и сапоги у нее высокие сафьяновые и подпоясана ремнем с
коротким мечом, но радостный смех и румяное лицо с блестящими карими
глазами были всем знакомы: всегда рязанцы видели в соборной церкви рядом с
князем Феодором его молодую жену, заморскую греческую царевну Евпраксию,
  Как мальчишка, побежала она навстречу Феодору, сходившему с крыльца, и
бросилась ему на шею:
  - Все боялась, что не захвачу тебя, Феодор. Всю дорогу мчалась, меняя
лошадей. Зачем уезжаешь?
  Феодор, обняв за плечи Евпраксию, поднялся на крыльцо. Навстречу спешила
княгиня-мать Агриппина в темном лисьем шушуне, наброшенном наспех.
Дрожащими руками обняла она молодую невестку, и обе залились слезами.
  - Успокойся, Евпраксеюшка! - утешал Феодор.- Не воевать еду, а о крепком
мире договориться. Все улажу, да и опытные мои советчики мне помогут и
придумают, как утихомирить татарского царя Батыгу. А где же наш Ванятка?
  - Едет в возке, А я не могла больше ждать и по.мчалась вперед.
  - Ну и девчонка ты!-сказала старая княгиня Агриппина.- Бегаешь, как заяц!
  - И я тo же говорю, - прервал Феодор. - Тебе бы еще хороводы водить! -
шепотом на ухо добавил: - Вот за это и люблю тебя! Знаю, что ты готова со
мной ехать хоть на охоту, хоть в поле полевать.
  - Восьми меня, Феодор, с собой! Может, я сумею лестью да шутками смягчить
татарского царя.
  Феодор приблизил к себе юное розовое лицо с блестящими карими глазами и
поцеловал побледневшие губы. Он бережно отнял цеплявшиеся руки и мигнул
матери. Та сзади обняла Евпраксию. Молодая княгиня торопливо расстегивала
свой полушубок:
  - Постой, Феодор! Возьми с собой мое заветное жемчужное ожерелье из
Царьграда, Может быть, ты сумеешь им ублажить татарскую царицу, а она
успокоит своего яростного мужа. Да еще возьми с собой мое благословение...
  Она сняла с шеи золотой круглый образок на серебряной цепочке. Феодор