ю суздальскому во Владимир - всюду скликать народ...
  Дикорос, мрачно выслушав гонца, закряхтел и спросил:
  -  Тебя как звать-то?
  -  Яшка Брех!
  -  Ты из чьих? Пахома ли рыбака?
  -  Как раз его. Пахом Терентьич отец мне.
  - Он братан мой. Не к добру ты прибежал! Что же это князь так поздно
хватился? Татары уже на рязанские пашни входят, а вы только раскачивать
народ начинаете. Чего же раньше глядели? Почему на сторожевые заставы в
Диком поле не пришли суздальские полки? Большой полк суздальский куда
сильнее нашего - рязанского. Теперь будут татары напирать на рязанцев, а
суздальцы, сидя за стенами, на нас посматривать да приговаривать: "Бейте их
по сусалам!" А сами будут почесываться и в усы посмеиваться. Почему всем не
пойти одной стеной?
  - Ишь чего захотел! - сказал Звяга.- Князья готовы друг дружке горло
перегрызть. Станут они помогать один другому!
  Дикорос сказал гонцу из Ярустова:
  - Скажи волостелю и тиуну, что от нашего выселка пойдут завтра к Рязани
все мужики. В Ярустове я зайду к твоему батьке и обсудим, как и что.
  Гонец сейчас же отправился обратно, прыгая через кочки, только лапти его
замелькали, и вскоре скрылся в просеке между засыпанными снегом елями.


        Глава четвертая. ПОШЛИ В ДИКОЕ ПОЛЕ

  Савелий Дикорос стал готовиться к походу. Ободрал последних пойманных
белок, вывернутые шкурки повесил под потолком в кладовке.
  - В случае чего такого,- сказал он жене,- обменяешь белок на жито.
  Оправил и заново обтянул жилами-подтужинамн железный нож на рогатине, с
которой ходил на медведя. Насадил тяжелый топор на более длинное топорище.
Привез из лесу валежника и сухостоя, чтобы бабе легче было щепу колоть и
печь топить. Приготовил из обломка косы вторую рогатину для Торопки. А
легкий плотницкий топор оставил жене для хозяйства.
  Жена его Марьица вместе с Вешнянкой завели тесто из ржаной муки на житном
квасе, испекли три каравая и несколько коврижек. Караваи разрезали на
тонкие ломти и высушили в печи. Сухарями набили заплечные мешки, положили
туда же луковиц, пареных репок и горсть соли в тряпице.
  - Соль-то у нас на исходе,- сказала Марьица.- Там, в миру, легче соли
найдете.
  Утром, чуть между дремлющими елями засветилась багровая заря, мужики
собрались около избы Дикороса. У каждого за плечами был удобно привязан
мешок с "запасом", на поясе топор и пара новых лыковых лаптей.
  Бабы, накинув на плечи зипуны, проводили ратников до незамерзающего
ручья, через который были перекинуты три лесины. Здесь они бросились на шею
уходившим и стали с воплями причитать:
  - Бедные наши головушки! На кого-то вы нас оставляете! На кого вы нас
покидаете?!
  Дикорос поднял с земли Марьицу и сказал:
  - Чего убиваешься? На медведя идти легче? Все одна маета! Гнедка
побереги... Да и от зверя и от лихого человека хоронитесь. Может, вернусь
домой на добром коне татарском и тебе привезу новый зипун, крытый
аксамитом, теплую фофудью " с оторочкой и чеботы новые...
  - Не надо мне ничего, ты бы только, свет мой Савушка, домой цел вернулся!
Срубят тебе нехристи буйную головушку, некому будет и поплакать над твоей
могилкой! Горюшко наше бабье! Сынка побереги! Зачем я родила, зачем поила,
растила его? Зачем сынка с собою берешь? Укрыли бы мы его в лесной
чащобушке! Увижу ли я тебя, чадо мое кровное! -и Марьица обхватила Торопку,
захлебываясь от плача.
  Дикорос положил руку на плечо Марьицы и стал тихо говорить, с необычайной
для него нежностью:
  - Да постой ты, моя лебедушка! Слушай! Дело тебе говорю.
  Марьица затихла.
  - Коли здесь, на Глухом озере, станет туго, али зверь начнет одолевать,
ты избу заколоти и переберись на погост Ярустов, хотя бы к Пахому
Терентьичу, рыбаку. А туда я к тебе наведаюсь...
  Мужики оторвались от цеплявшихся за них баб и гуськом зашагали через
ручей по лесинам. Затем, не оглядываясь, пошли дальше, скрываясь в утреннем
тумане, среди вековых стволов угрюмого леса, и долго еще слышали они вопли
баб, оставшихся за ручьем.
  Вешнянка была вместе с бабами. Она не плакала, а только смотрела вдаль
расширенными глазами. Бабы, всхлипывая, поплелись обратно. Вешнянка
пробралась в сарай Дикороса, где стоял его старый Гнедко. Она обняла коня
за шею и зашептала ему в мохнатое ухо:
  - Остались мы с тобой, Гнедушка, сиротами. Увидим ли еще наших хозяев?
Или пропадут они в поле чистом, как былинки подкошенные, и даже ворон
пролетный весточки о них не принесет?!
  Гнедко качал головой и мягкими губами хватал Вешнянку за плечо.


        Глава пятая. НАРОДНЫЙ СПОЛОХ

  Еще до полудня ратники с Перунова Бора пришли к погосту Ярустову, на
большой дороге из Мурома в Рязань. Потемневшая бревенчатая церковь
"однодневка", когда-то в один день выстроенная всем "миром", была окружена
густо теснившимися крестами кладбища. Между крестами толпились мужики с
вилами, копьями и бердышами. Выкрики и гул народный слышны были издалека.
Над тысячной толпой тревожно гудел набатным звоном медный колокол.
  Вокруг церковного холма извивался ручей, чернея среди засыпанных снегом
берегов. Здесь у воды расположился пестрый табор. Около сотни людей, одетых
необычно: мужчины в обшитых красными лентами войлочных шапках, женщины в
ярких цветных шабурах, желтых и зеленых платках, дети, полуголые, Е
отрепьях,- жались и шумели около костров.
  Прохожие останавливались около табора; к ним подбегали дети, протягивая
голые, грязные от золы руки, подползали женщины. Все твердили:
  -  Хлебца!.. Кушай надо!.. Наши булгар... татар резаль...
  Прохожие давали беднякам куски хлеба и ускоряли шаги.
  - Опять булгары! Сколько их прибежало. Что за беда стряслась над ними?
  На ступеньках церковки показался старый священник в лиловой ризе из
грубой крашеной холстины с нашитыми желтыми крестами. Двумя руками он
высоко подымал небольшой медный крест и благословлял толпу. Дребезжащим
голосом кричал:
  - Доспевайте, православные! Идут на Русь ратные вон, Мунгалы-табунщики,
воеводство держашу безбожному хану Батыге! Рать вражья идет от Дикого поля,
стан их соглядали на реке Воронеже...
  Мужики внимательно прислушивались, а священник продолжал выкрикивать:
  - Услыша отец наш князь Юрий Ингваревич, что на рубеже земли рязанской
стал Батыга, немилосердный и льстивый хан табуноцкий. Наш князь послал
гонцов по братья свои и в Муром, и в Коломну, и в Красный, и по сына своего
Феодора Юрьевича, в Зарайск, и по другого сына, Всеволода Юрьевича, в
Пронск. Все князья ответили, что идут со многими вои на подмогу, не оставят
наши земли, станут в ратном бою рядом с рязанцами.
  Священник остановился, а из булгарского табора доносились крики:
  -  Хлебца! Дай хлебца!
  Дикорос стоял в толпе, опершись на рогатину. Рядом с ним Торопка искоса
посматривал на лицо отца. Хмурой думой заволоклись строгие глаза Дикороса.
  - Батя,- спросил тихо Торопка, потянув отца за рукав,- взаправду ли на
нас табунщики идут, или старик брешет?
  - Посмотрим да послушаем,- сказал Дикорос.- Кудряш, ты как смекаешь?
  Грустно покачав головой. Кудряш ответил:
  - Поглядел я на этих булгар, что мыкаются внизу у ручья. А раньше булгары
все в кожаных сапогах гостями в лодьях приезжали. Нам ли так же босыми
мыкаться, убежав от полей наших? Да и куда бежать?
  - Доспевайте, православные! Не попустите окаянному царю Батыге владети
русскою землею! - продолжал надрываться священник.- Все вступайте в большой
полк князя Юрия Ингваревича!
  - А куда идти-то? Где сбор? - прогудел Дикорос.
  В толпе послышались возгласы:
  - Где собираться? Кто поведет?
  Священник ответил:
  - Сейчас вам слово скажет дружинник князя рязанского, славный витязь
Евпатий Коловрат! - Священник спрятал медный крест за пазуху и засунул
замерзшие ладони в широкие рукава.
  На паперть вбежал высокий воин в коротком полушубке и железном шлеме. На
туго затянутом ременном поясе была привешена длинная кривая сабля в зеленых
ножнах. Он взмахнул боевым топориком с золотой насечкой и, выпрямившись,
окинул толпу веселым взглядом. Затем низко поклонился на три стороны:
  - Бью вам челом, крепкие ратники, медвежьи охотники, лихие удальцы,
узорочье и воспитание рязанское! Дайте мне слово сказать!
  -  Говори, говори, Евпатий! Слушаем!
  - Знаю я, кто такие эти табунщики-татары! Своими глазами их видел, своими
руками их прощупал и хребты им сам ломал. Да и мне они оставили немало
рубцов на груди. Вот эта железная шапка и кривая сабля сняты с побитого
князя татарского.
  -  Ишь какой наш Евпатий Коловрат!
  - Двенадцать лет назад - многие из вас это помнят - ходил я вместе с
ростовскими дружинниками против этих татарских лиходеев. Далеко мы зашли, к
самому Синему морю, на Калке встретились с татарской ратью. Тогда нам
впервой было видеть, как они налетают, как увертываются от боя, как бегут
от нас, будто со страху, а сами заманивают нас на свою засадную рать.
Здорово бьются, только не стойкие, чуть им что сразу не далось, удирают без
оглядки и снова скопляются вдали...
  Кудряш подтолкнул в бок Дикороса:
  -  Слышь, что татаровья делают? Нам бы не сплошать...
  - С таким бы нам воеводой пойти, как наш медвежатник Евпатий! Вместе мы
на медведей ходили, с ним будет нам сподручней и татар бить.
  Евпатий сказал еще несколько горячих слов, призывая всех идти в Рязань,
на княжий двор, и там присоединяться к большому полку. Он быстро сбежал с
паперти и, проходя сквозь расступившуюся толпу, увидел Дикороса.
  - Здорово, Савелий,- сказал он.- Небось, воевать собрался?
  - Вот и сына с собой веду. И соседи идут, В твоей дружине биться хотим.
  - Возьму. Поспевайте в Рязань. Найдете меня на княжьем дворе.
  Два дружинника подвели большого горячего коня. Евпатий вскочил на него и
поскакал в сторону Рязани.


        Глава шестая. РЯЗАНСКОЕ ВЕЧЕ

                                ...Ответствуй, город величавый,
                                Где времена цветущей славы,
                                Когда твой голос, бич князей,
                                Звуча здесь медью в бурном вече,
                                К суду или к кровавой сече
                                Сзывал послушных сыновей?
                                       Дм. Веневитинов.

  Вечевой колокол с самого утра созывал народ на вече. В тихом морозном
воздухе неслись густые тягучие звуки и сеяли кругом тревогу. Далеко слышали
их окрестные села. Люди выходили на крыльцо, прислушивались и, торопливо
накидывая на себя армяки и полушубки, хватали шапки. По обоим берегам реки,
на засыпанных снегом пашнях, зачернели вереницы мужиков, тянувшихся в
город.
  - Слышь, как "вечник" выбивает сполох! - рассуждали, шагая, мужики.-
Что-то деется?
  Старая Рязань на высоком обрывистом берегу Оки, вся засыпанная снегом,
казалась серебряной. Высокие земляные валы вокруг города и "детинец"
внутри, окруженный тыном и сторожевыми башнями, сложенный из столетних
дубовых кряжей, делали город грозной, стойкой крепостью.
  Что может угрожать Рязани? Почему так настойчиво гудит медный "вечник"?
Опять свара князей? Опять пошлют мужиков бить друг друга, как двадцать лет
назад на речке Липице? И для чего? Чтобы спихнуть со своей шеи одного князя
и посадить другого? Пусть князья меж собой дерутся, зачем же гнать на бойню
мужиков?
  Площадь па Сокольей горе, возле Фотьянова столпа, как обычно в базарные
дни, была заставлена крестьянскими возами с зерном, мукой, морожеными
свиными и телячьими тушами, глиняной посудой, деревянными кадками и прочей
крестьянской снедью и утварью. Но в этот день площадь так густо заполнилась
толпой, что в ней затерялись крестьянские возы. Мужики и горожане вливались
со всех концов на площадь, стараясь приблизиться к паперти соборной церкви
Успенья богородицы, где выступали на вече князья с княжичами.
  Дикорос и его спутники из Перунова Бора пробрались к самой паперти, где
два дюжих молодца, скинув шапки и полушубки, усердно раскачивали железный
язык большого медного колокола, подвешенного возле церкви к бревенчатым
стропилам звонницы.
  После бойкого перезвона мелких колоколов из церкви выбежал служка с
заплетенной косичкой, в подряснике и махнул красным платком молодцам,
колотившим в "вечник". Те перестали звонить и отерли рукавами вспотевшие
лбы. Толпа еще более потеснилась к паперти. Мужики влезали на возы,
садились на упряжных лошадей,-все хотели узнать, чего ради народный сполох?
  Из церкви с протяжным пением вышел хор певчих. За ними двигались четверо
дюжих дьяков-ревунов в церковных облачениях, размахивая дымящимися
кадилами. Затем торжественно выплыли десять священников в золотых ризах, с
серебряными и медными крестами в руках; наконец показался епископ,
поддерживаемый под руки двумя мальчиками в одеянии послушников.
  Вслед за духовенством из церкви вышел князь рязанский Юрий Ингваревич в
красном плаще "корзно", расшитом жемчугами и драгоценными камнями. Двадцать
лихих дружинников с обнаженными прямыми мечами на правом плече охраняли
князя и отталкивали теснившийся к паперти народ. А тем временем из собора
выходили все новые и новые люди: великая княгиня Агриппина Ростиславна,
окруженная снохами, молодыми женами семи сыновей и племянников княжеских,
старшие бояре и знатнейшие приближенные князя. Юрий Ингваревич поднялся на
каменное возвышение близ вечевого колокола, а свита и духовенство
выстроились вдоль паперти.
  На другой стороне ее собрались старосты разных концов города и ближних
слобод. Они стояли степенные и скромные в овчинных полушубках и купеческих
кафтанах смурого и домотканого сукна. Один из них, благообразный старик с
седой бородой, староста нижней слободы, поклонился отдельно князю и княгине
и громко сказал, прижимая к груди соболью шапку:
  - Исполать тебе, отец наш князь Юрий Ингваревич! Жить тебе вместе с
княгинюшкой Агриппиной Ростиславной в добре и здравии, горя не знать и нас,
маленьких людишек, не забывать! А позволь-ко-ся мне слово молвить. Почто ты
народ собрал? Почто в "вечник" приказал бить? Что тебе от народа рязанского
понадобилось?..
  Князь, сумрачно посматривавший на толпу, тряхнул полуседыми длинными
кудрями и степенно поклонился на три стороны затихшей толпе.
  - Слушайте, православные,- заговорил он усталым, потухшим голосом.- По
важному делу созвал я вас. Не без тревожной причины с утра гудел вечевой
колокол. Надо нам вместе, одной волей, одним сердцем решить неотложное
дело...
  - Говори, говори, князь, а мы рассудим! - послышались голоса.
  - Уже давно, с весны, из Дикого поля приходили вести недобрые, что среди
половецких ханов идет замятия, бьются половецкие полки с народом неведомым,
пришедшим издалека, из-за Волги. Народ этот злобен и силен, побил
половецких ханов, погнал их из кочевий по всему Дикому полю и ограбил их
дочиста, в прах...
  -  Слышь-те, православные, что за народ об®явился!
  - Самых знатнейших ханов потеснили пришельцы, выбили и сделали своими
конюхами.
  - Какие же это такие люди? Как звать их? Они тоже табунщики?
  Князь продолжал:
  - Зовется этот пришлый народ - безбожные мунгалы и татары. Разгромили они
половецкие вежи, порезали их быков и баранов, а теперь пошли в нашу сторону
и стали близ наших застав на реке Воронеже. Видно, хотят идти войной на
нас. Прислали татары нам послов бездельных,- про все они расспрашивают, про
все выпытывают, все хотят знать - два мужа татарских и одна бабища...
  - Давай их сюда! Мы на них посмотрим и скажем, какой дорогой им от®езжать
обратно...
  - А нуте-ка, приведите сюда татарских посланцев!-сказал князь
дружинникам.-Да охраняйте их, как свой глаз, чтобы наши ребята не стали с
ними баловаться, долго ли их обидеть! Все же они посланцы могучего царя
татарского Батыги.


        Глава седьмая. ПОСЛЫ ТАТАРСКИЕ

  Несколько дружинников поспешили в княжеский дом. Они вернулись оттуда с
татарскими послами и провели их на высокий помост близ вечевого колокола.
Послов было трое: первый - старик в меховой шапке, повязанной белой тканью,
в длинной до пят желтой лисьей шубе; другой- коренастый молодой воин в
войлочной шапке с отворотами, в синем кафтане и с кривой саблей на поясе.
Что-то необычное чувствовалось в этом воине - короткая шея и богатырские
плечи, угрюмое безбородое лицо и властный взгляд. Он посматривал на толпу
со спокойствием и равнодушием человека, привыкшего повелевать, казнить и
миловать. Третий посол своим видом изумил всех. Это была старая женщина с
опухшим лицом и бегающими безумными глазами, на плечах - медвежья шкура, на
голове - высокий колпак, на поясе висели на ремешках медвежьи когти и зубы,
ракушки, узкие длинные ножи и большой круглый бубен, разрисованный
звездами. Ни на мгновение она не оставалась спокойной, все время
оглядывалась кругом, точно чего-то искала, и бормотала вполголоса какие-то
странные слова.
  -  Да это ведьма-чародейка! - сказали в толпе.
  - Скажи нам, княже, чего хотят посланцы? Чего им от нас надобно?
  Князь сказал ближнему думному боярину:
  - Распорядись, пускай они народу скажут, зачем пожаловал в наш город...
  Возле послов появился переводчик.
  Лихарь Кудряш толкнул локтем Дикороса;
  - Глянь-ка, узнаешь их толмача? Ведь он к нам в Перунов Бор приезжал,
помчишь торговца-булгарина, что на платки, иголки и бусы меха выменивал?
Знать, это был ихний соглядатай, пути и дороги выведывал! Разорви его
лихоманка!
  Переводчик говорил с послами и вполголоса передавал их ответы думному
боярину. Тот, обращаясь к толпе, стал громко об®яснять:
  - Слушай, князь со княгиней И народ православный, что послы мунгальские
от нас требуют. Говорят-де, что ихний царь Батыга Джучиевич над всеми
князьями князь, над всеми царями царь. Все народы покорились его деду, хану
Чагонизу, и он забрал их под свою руку. Говорят эти бездельные посланцы,
что теперь народ русский должен царю Батыге Джучиевичу покориться, а буде
не захочет ему бить челом, так Батыга всех растопчет конями, как раздавил
всех ханов половецких и сделал их своими пастухами и конюхами...
  - Зря похваляется! Не бывать тому! - закричал Евпатий, стоявший близ
князя.
  - Вестимо, брешет, похваляется,- сказал князь Юрий Ингваревич.- Об®ясни
им, чтобы нам не грозили, а толком сказали, чего они хотят от рязанской
земли?
  Боярин опять обратился к переводчику, а тот к послам. Молодой монгол
говорил резко, топал ногой, хватался за костяную рукоять кривой сабли.
Старый посол стоял неподвижно, соединив ладони, а бабища-ведьма дергалась,
приплясывала и бормотала непонятные слова.
  Боярин снова заговорил:
  - Не гневайся, княже, за слова бесстыжие, что я услышал от этих
мунгальских посланцев. Требуют они дани неотступной, десятины во всем: и в
князьях, и в людях, и в конях, десятое в белых конях, десятое в бурых,
десятое в рыжих, десятое в пегих...
  В толпе воцарилась тишина, как перед бурей. Четко прозвучали слова князя;
  -  Когда нас не будет, пусть тогда берут все!
  В толпе прокатился гул, послышались возгласы и смех:
  - Го-го-го! Вишь, чего захотели! Возьми-ка, выкуси! Гони их, князь, назад
в Дикое поле и выпусти на них вдогонку собак!
  Поводя злыми глазами, послы наблюдали, как разливается грозный шум на
площади.
  Князь повернулся к Евпатию и сказал:
  - Ты умеешь говорить с нашими крикунами. Успокой-ка их, а то они, того и
гляди, разорвут послов.
  Евпатий легко поднялся на вечевой помост и, сделав знак рукой толпе,
закричал так громко и четко, что слова его донеслись до крайних мужиков,
сидевших на возах с сеном:
  - Слушай меня, народ рязанский! Раньше Рязань слободой слыла,
деревенщиной, а нынче Рязань зовется стольным городом... А для города нужно
обхождение не как у мужиков кривопятых, а вежливое, с улыбочкой... Не гоже
посланников иноземных встречать словами обидными и провожать собаками. Вы
же все молодцы, узорочье и воспитанье рязанское, не ударьте лицом в грязь и
выступайте соколами...
  - Го-го-го! - зашумели в толпе.- Вот как наш Евпатий разливается!
  - Послы мунгальские запросили с нас много, а кто из половецких
табунщико