овали добротные булатные мечи. Искусные
"ремественники" готовили шлемы, кольчуги, щиты и стрелы.
  Готовились к долгой тяжелой осаде.
  Савелию Дикоросу было указано место на городской стене - над обрывистым
скатом к реке. Сам воевода назначил его быть старшиной над полусотней
ратников. Савелий не стоял без дела. Он позаботился о запасных стрелах и о
камнях, сложенных грудами возле каждого защитника. Достал он и тяжелые
секиры и шестоперы. Вместе с другими вырыл землянку, чтобы можно было в ней
укрыться от непогоды.
  Невдалеке находился лабаз Живилы Юрятича, новгородца, где хранились
пенька, соль, хлеб и другие товары. Савелий прошел к купцу и сурово
спросил:
  - Ты, Живила Юрятич, греешься на теплой лежанке, а почему к нам на стену
не заглянул? Мы и днем и темной ночью, в непогоду и в стужу стоим на страже
и не видим даже горячей похлебки-пустоварки. Ты как же нам помочь думаешь?
  Рослый, дебелый купец в лисьей шубе поежился и заговорил грустным слабым
голосом:
  - Я ведь не тутошний, я новгородец. Да и когда выкатывал бочку с варом, с
пупа сдернул, и теперь мне в нутре жгет. Лучше я моих молодцов-сидельщиков
на стену поставлю. Только вот с делом управлюсь. Князю Юрию Ингваревичу я
подарил для ратного дела десять лодок с хлебом. Теперь и вас кормить стану.
Сегодня же прикажу поварихам каждый день давать твоим молодцам котел
похлебки и котел крупяной каши. Может быть, Спас-Нерукотворный простит мне
по грехам моим.
  Савелий ночевал на стене, завернувшись в тулуп. Ему не спалось, на сердце
было тревожно. Он часто вставал, прислушивался, всматривался в туманную
даль,- не видать ли татарских огней?
  Утром под®ехали на небольших пегих конях два половчанина в цветных
клобуках с меховыми отворотами и в одеждах, обшитых красными тесемками.
Один из них окликнул:
  -  Савелий, аль меня признать не хочешь?
  -  Кудряш?! Что же ты так чудно переоболокся?
  - Еду в Дикое поле вместе с половецким побратимом. Воевода послал
разыскать тело князя Феодора. Проберемся на реку Воронеж, где стоял царь
Батыга. Там теперь татар нет, один ветер да волки гуляют. Кружными
малоезжими дорогами привезем тело в Зарайск. Похоронят его рядом с женой,
княгиней Евпраксией, и маленьким сыном.
  Савелий снял колпак и перекрестился:
  - Упокой, господи, их светлые души! Кудряш, ты ведь по-напрасному едешь.
Татары бегают по дорогам. Поживы ищут. Слыхал, царь Батыга идет сюда с
повозками, с вельбудами, с огнем и молоньей. Схватят тебя татары и кожу
сдерут.
  - Пустое! Пусть не хвалится Батыга! - отвечал Кудряш.- Может, и
споткнется. У него две руки, да и меня мать родная не с одной рукой родила.
Погодим сегодня, посмотрим, что будет завтра. Коль увижу, что проезда нет,
соберу ватагу молодцов. Будем за татарами и мунгалами следом ходить, за
пятки их хватать. Не дадим покоя, пока в землю их не вобьем или сами не
свалимся. Пойдем, Савелий, со мной!
  Савелий в раздумье покряхтел.
  - Пет, Кудряш, Меня здесь на валу поставил воевода. Своей волей этого
места не покину. Ты на коне, а я с топором. Оба будем одно дело делать.
  - Ну ин так! Прощай, Савелий! - Кудряш, от®ехав несколько шагов, вдруг
вернулся:
  - Главное-то сказать тебе и запамятовал! Видел я твоего Торопку. Он жив,
ускакал из плена на татарском коне. И конь же у него - отборный! Как бежит
- земля дрожит, из ушей и ноздрей дым валит.
  Савелий подбежал и радостно обхватил Кудряша:
  -  Скажи верное слово: не врешь? Меня утешить хочешь?
  - Ей-ей, не вру! Торопка сюда приезжал гонцом от князя Пронского. Привез
от него грамотку и помчался обратно. Я его мельком видел. Он мне сказал:
"Передай, коли встретишь, тятеньке, Савелию Микитичу, мой низкий поклон.
Чести своей, сказал, не замараю и татарам спину не покажу. Раз я перенес
татарскую неволю, второй раз меня туда не заманишь..." Ну, прощай, Савелий!
Бог весть, увидимся ли с тобой еще! Времена-то настали какие!
  Лихарь Кудряш махнул плетью и вместе со своим спутником-половчанином
ускакал. Савелий вернулся на стену. Теперь, когда он услышал, что сын его
жив, все ему казалось светлее: и снег ярче, и голубая даль привольнее... Он
сел на приступок стены и опустил голову на руки. На него, казалось,
смотрели серые глаза Торопки, улыбалось веснушчатое худое его лицо. "Теперь
Торопка-ловкий удалец,-думал Савелий,-ездит он на красавце коне, точно сам
Егорий храбрый..."


        Глава третья. "ТАТАРЫ ИДУТ!"

  На городских валах Рязани установилась своя жизнь, свой порядок.
  Каждый "конец" города выделил дружину, которая выбрала участок на стене,
где ей предстояло отбиваться от врагов. Определенные участки занимали
"ремественники"; плотники, каменщики, шорники, кузнецы и прочий рабочий
люд. Отдельно стояли купцы со своими сидельцами. Была тут и смешанная
толпа. Защитой города ведал боярин Вадим Кофа. Избрали его на вече всем
народом за прямоту, усердие и воинские заслуги. Князь Юрий Ингваревич
утвердил его, отправляясь в Дикое поле.
  На старом белом длинногривом коне, под стать седым кудрям и серебристой
бороде всадника, боярин Кофа, Вадим Данилыч, и днем и ночью показывался в
разных местах города, об®езжал валы, проверяя, всюду ли стоят защитники?
Много ли сложено камней для метания, востры ли мечи, сколько заготовлено
запасных колчанов с закаленными стрелами? Привезена ли вода с реки?
  - Выливайте больше воды на скаты,- говорил воевода Кофа.- Надо, чтобы
валы так обледенели, чтобы нельзя было ноги поставить. Имейте под рукой
котлы с кипятком, запасную воду в бочках и дров вволю. Каждый стой на своем
месте, знай свое дело и не покидай сторожевого поста. Не смотри перед
собой, а поглядывай во все концы. Враг хитер, подберется темной почкой, а
днем притаится. А ты не зевай!
  - Где им добраться сюда! - говорили ратники.- Как на вал заберется, так
вниз и скатится!
  Воевода Кофа заставал Савелия на стене во всякое время. Всегда Дикорос
был занят: то он волочил бревно, то тащил на салазках кадушку с водой, то
нес вязанку дров. Как-то боярин прискакал на стену туча тучей. Остановился
около Савелия, приставил козырьком ладонь к глазам, долго смотрел вдаль,
туда, где расстилались засыпанные снегом рязанские поля, застонал и сказал:
  - Зачем только мы с тобой родились в такие тяжелые времена! Нам еще
придется увидеть горе горемычное, придется кровью умыться.
  - Что ты стонешь, боярин? Ежели ты, воевода наш, будешь охать да
кручиниться, что ж делать нам, простым ратникам? Еще солнце светит над
Рязанью, еще мы вольным морозным ветром дышим, еще руки наши не опустились,
еще мы можем постоять за отчую землю!
  - А где все войско рязанское? Где три моих сына и зятья, где наш
государь, храбрый князь Юрий Ингваревич? Где все витязи, богатыри, удальцы,
узорочье рязанское?
  Савелий тяжело вздохнул:
  -  А может, татары к нам сюда и не придут?
  - Нет! - сказал воевода.- Татарская сила идет сюда, она нагрянет на
русские земли и, пока не насытится нашей кровью, отсюда не уйдет.
  -  А может, подавится!
  Савелий всю ночь простоял дозорным на стене. На рассвете, упорно отгоняя
сон, он все так же зорко смотрел вдаль, на снежные равнины. Солнце
поднялось из-за золотисто-багровых туч, протянувшихся над самым
небосклоном. С высокого вала было видно далеко, на десятки верст. Равнина
была пустынна, кое-где чернели одинокие дубки.
  Вдруг что-то привлекло внимание Савелия. Он протер глаза, всматриваясь в
дымчатую даль. По снежной равнине рассыпались черные точки. Они двигались,
прибывали, ползли торопливо, точно муравьи на белой холстине. Они уже
разделились потоками, отклоняясь в разные стороны. Вскоре можно было
различить мчавшихся всадников.
  "Татары! Кому ж другому быть!" - понял Савелий и побежал изо всех сил по
пустынным улицам к дому воеводы. Тот ехал навстречу, подгоняя белого коня.
  - Они! Татары! - задыхаясь, крикнул Савелий.- Они!.. Большим валом валят!
  - Беги в собор! - распорядился воевода.- Подыми звонаря, пусть бьет в
набат!
  Савелий побежал в соборную церковь на площади. Главные двери были
открыты. Внутри перед иконами в золотых и серебряных ризах мирно светились
лампады. Старый пономарь в длинном подряснике, с заплетенной косичкой,
подметал веником каменный пол.
  -  Где звонарь? Звоните в большой колокол!
  - Оба звонаря ушли на стену сторожить, а отец протопоп без своего
благословения звонить не приказывает.
  - Да ты пойми - татары идут! Что ты мне тычешь протопопом! Давай звонаря!
- Савелий ухватил пономаря и поволок его за собой.
  - Да что ты, нечестивый, дерешься? Чего толкаешь духовное лицо?
  -  Где звонарь? Беги за ним! Сам буду звонить!
  - Вон наш старый звонарь! - сказал пономарь, стараясь вырваться из
крепких рук Савелия.- Он теперь на покое, слепенький.
  В углу, около свечного ящика, сидел старик с бельмами на широко раскрытых
глазах. Он слышал разговор и, протянув руки, уже шел, спотыкаясь, к
Савелию.
  -  Можешь звонить? - спросил Савелий.
  - Как не могу? Сорок лет звонил, каждую веревку знаю, от какого колокола,
большого или малого...
  Все трое поспешили в звонницу, внизу колокольни. Через отверстия в
потолке свешивались разной толщины веревки. Слепой звонарь ощупал их,
уцепился за одну крученую, самую толстую, и переспросил:
  - Большой набат звонить? Отец протопоп ничего не скажет?
  - Твоему отцу протопопу влетит по загривку от воеводы, что звонарей около
колокола не было! Валяй вовсю! Бей тревогу, бей набат!
  -  Как при пожаре?
  -  При самом большом пожаре!
  Слепой привычным движением, двумя руками, стал изо всех сил равномерно
натягивать веревку. Сверху, с колокольни, полились частые, необычные удары
большого колокола, вызывая тревогу, щемящее чувство неизвестной беды,
набежавшего горя.
  Спящий город ожил. Беда, которую ждали, но в которую до последнего дня не
хотели верить, теперь обрушилась воочию; колокол сзывал всех на стены, на
защиту города.
  Застучали калитки, залились лаем дворовые псы. Люди выбегали на улицу,
останавливались, прислушивались и бежали дальше, к стенам. Во всех концах
города церкви подхватили призыв, и звонари ударили в большие колокола.
  Услышав набат в Рязани, откликнулись церкви ближних поселков. Всюду
набатный звон призывал людей браться за мечи и топоры - встречать незваных
страшных гостей.
  Савелий бегом вернулся на стену. Опираясь на секиру, он жадно
всматривался, как приближалась черная конная масса, ощетинившись копьями.
Он видел, как по ту сторону реки выбегали из дворов люди, размахивая
руками, указывали на зачерневшую степь. Одни бежали к воротам Рязани,
другие, на санях и пешие, подхватив узлы на спину, уходили вверх по берегу
реки, угоняя скот в сторону засыпанных снегом лесов.
  Татары надвигались быстро, и чем ближе к городу, тем сильнее они ускоряли
бег коней. Наконец передовой отряд на светло-рыжих конях, с диким, бешеным
воем, гиканьем и свистом прискакал к стенам Рязани и остановился в облаке
пара от разгоряченных коней. Всадники замолчали. Неподвижно рассматривали
они высокие земляные валы, покрытые ледяным накатом, на валах дубовый тын с
узкими прорезями, сквозь которые показывались головы защитников Рязани.
  Татары зашевелились. От них отделилась сотня. Всадники, по трое в ряд,
медленно потянулись вокруг города. Передний монгол держал значок: длинное
копье, с верхушки которого свешивался рыжий конский хвост. За ним ехал
всадник в золоченой кольчуге и в серебряном сверкающем шлеме с пучком белых
перьев.
  Далее двигалась вереница монголов, в панцирях и кольчугах, с короткими
копьями и круглыми щитами на левой руке.
  Вторая сотня отделилась от толпы монгольских воинов и поскакала в
ближайший поселок, где с колокольни еще слышался беспокойный звон. Вскоре
звон прекратился. Над избами густым облаком стал, крутясь, подыматься
черный дым.
  Третья сотня монголов оставалась на другом берегу Оки, наблюдая, что
делается на стенах Рязани. Десяток всадников отделился от отряда, спустился
на лед реки и, не торопясь, поднялся к большим дубовым воротам города.
  Рязанцы с любопытством глядели на невиданных раньше татар и, забыв
боязнь, влезли на тын и высовывались из бойниц. Враги были в долгополых
шубах, прикрывавших ноги до пят. У некоторых на груди виднелись ряды
железных и медных пластинок. На спине защитных пластинок не было, К седлам
были прикреплены саадаки с луками и красными стрелами. Женоподобные лица
монголов были темны, как сосновая кора.
  Один из татарских всадников, старик с длинной бородой, под®ехал к
воротам, постучал рукоятью плети и закричал по-русски стоявшим на стене:
  - Здравствуйте, рязанцы! К вам приехал великий царь Бату-хан, покоритель
всех народов. Присылайте к нему послов с хлебом-солью, бейте челом и
покоряйтесь ему с почтением и верностью...
  - Долго ему придется ждать! - ответили со стены.- Уезжайте-ка назад,
откуда приехали, и забирайте с собой вашего царя Батыгу!.. А ты сам откуда
явился, злодей, перевертыш окаянный? Не рязанец ли ты родом?
  - Отворяйте ворота, принимайте дорогих гостей, - продолжал кричать
бородатый всадник.- Если вы покоритесь, то никакой беды вам не будет. А
ежели ослушаетесь, то татары перебьют вас всех до последнего, город будет
сожжен и все ваши избы растасканы по бревнышку!
  - А много ли ты получил от своего царя, чтобы продавать родную землю?
Иуда злодейский, изменник проклятый!
  Со стены полетели камни, метнулись стрелы. Татарские кони шарахнулись.
Всадники стремглав ускакали обратно.


        Глава четвертая. ОСАДА РЯЗАНИ

  Пишет Хаджи Рахим: "О, какие времена настали, сколько жестокости и горя
видишь кругом! После битвы в Кипчакской степи с отчаянным рязанским войском
Бату-хан не пожелал ждать и отдыхать. Он послал гонцов к Гуюк-хану,
приказав ему первым двинуться на Рязань и напасть на город. Гуюк-хан и сам
имел затаенную мысль - опередить джихангира и дать своему войску радость
ограбить богатый город. Но когда это повеление пришло от ненавистного ему
Бату-хана, Гуюк-хан раздулся от важности перед гонцами и ответил: "Мое
войско утомилось после славного боя, я хочу позволить ему отдохнуть. После
этого я выступлю. Рязань от моих рук не уйдет"...
  К такому ответу Гуюк-хана побуждало еще то, что его тумен был сильно
потрепан после боя с урусутами. Шаманы неумело перевязывали раненых.
  Бату-хан посоветовался с Субудай-багатуром,- что делать? После свирепой
метели в степи стало тихо. Солнце ярко освещало серебряные дали. Гонцы
других отрядов, разметанных вьюгой, начали снова прибывать с донесениями.
Бурундай сообщал, что идет на Пронск, но его задерживают узкие тропы и
густые леса. "По таким дорогам нашим повозкам ехать очень трудно, а пороки
невозможно протащить".
  Субудай-багатур от имени Бату-хана ответил Бурундаю: "Ты храбр, но не
находчив! Заставь пленных урусутов рубить широкие просеки, чтобы могли
рядом ехать три воза. Возьми Пронск и немедля иди на Рязань. Гони туда
пленных. Вокруг Рязани встретятся татарские войска. Кто не исполнит
приказания и запоздает - увидит смерть".
  Бату-хан и Субудай-багатур, не дожидаясь ответа, ускоренными переходами
двинулись на север. Раненые следовали позади в повозках и на верблюдах.
  Бату-хан заявил: "Рязань я захвачу сам".
  Два дня спустя Бату-хан во главе тысячи "непобедимых" был перед стенами
Рязани. Джихангир послал переметчика толмача, старого рязанского князя
Глеба, с десятком всадников к запертым городским воротам. Князь кричал
стоявшим на стенах, чтобы они сдали город. Со стен его забросали камнями, и
он вернулся, ругаясь, вытирая платком рассеченное камнем лицо.
  Желая устрашить рязанцев, Бату-хан приказал жечь окрестные селения. Он
сам об®ехал кругом Рязань вместе с князем Глебом, подробно расспрашивал
его, откуда лучше всего сделать приступ на стены, где их проломать, где их
подкопать? Войти в город было очень нелегко,- со всех сторон подымались
крутые обледенелые валы.
  Монголы начали пригонять пленных урусутов, полуголых, ободранных и
избитых. Татары стегали их плетьми и понуждали строить штурмовые лестницы.
Урусуты спросили: кто будет их кормить? Они голодны, два дня ничего не ели.
  - Кони - другая скотина, нас возят, а еды не спрашивают, - отвечали
татары.- Они сами себе находят корм. Можете сеть корни растений или конский
навоз, а лестницы стройте.
  Упрямых татары били по голове дубинками с железным шаром на конце.
Угрюмые, почерневшие от голода, урусуты молча разыскивали в брошенных избах
топоры и ручные пилы. Они выламывали из домов бревна и доски и строили
лестницы. На другой день прибыли первые пороки, поставленные на полозья.
Против главных городских ворот выдвинули стенобитную машину. С грохотом
начала она метать большие камни. Другая машина, когда ее повезли через
реку, проломила лед и погрузилась в воду. Пленных урусутов заставили ее
вытаскивать, и они работали, проваливаясь под лед... "Аллах велик! Бату-хан
упрям. Что-то страшное будет!"


        Глава пятая. "СЛЫШИШЬ, КАК СОБАКИ ЛАЮТ!"

  Лунная, серебристая ночь окутала дремой Перунов Бор. Избы, вытянувшись
вдоль опушки заснувшего векового леса, глубоко зарылись в снежные сугробы.
Тишину изредка прерывал сухой треск плетня и неподвижных деревьев. Затихли
и собаки, свернулись кольцом и уткнули носы в пушистый мех.
  В голубоватом свете смутно подымались горбатые скирды, засыпанные снегом,
черные стволы оголенных деревьев и высокий шест с пучком еловых веток возле
избы старосты.
  На окраине выселка несколько раз тявкнула собака, потом вдруг залилась
тонким протяжным лаем. За ней подхватили другие. Со всех концов Перунова
Бора собаки завели неумолчный лай. Где-то стукнула калитка, звонко заржала
лошадь.
  В крайней избе дремавшая Опалениха соскочила с полатей, осторожно
отодвинула задвижку окна, затянутого рыбьим пузырем. Припав глазом к
заиндевевшей трещине пузыря, Опалениха увидела сидящую на плетне темную
фигуру человека в долгополой одежде и чудном колпаке. Он соскочил во двор и
направился к гумну.
  - Вешнянка, вставай! - расталкивала Опалениха крепко спавшую девушку.-
Слышишь, как собаки лают? Это они! Во дворе недобрый человек... Побежал к
гумну... Боязно,- не подпалил бы он нас! Мужики-то все ушли! Как мы, бабы,
одни справимся?
  Обе женщины всунули ноги в чеботы, повязали платками головы и накинули
полушубки. Опять припали глазами к окну. Все казалось спокойным в
серебристом лунном свете. Только собаки продолжали заливаться безудержным
лаем и рвались с привязи.
  - Тетя Опалениха, и мне боязно! Что-то будет? - шепотом спрашивала
девушка.
  А баба торопливо подпоясывалась кушаком, в зубах держала рукавицы,
складывала в платок куски хлеба и вытаскивала из под скамьи топор:
  - Думаю, не татары ли это? Бери хлебный нож. И деревянную миску. Не
забудь огниво!..
  Обе женщины тихо вышли из избы и притаились в тени. Неведомый человек
ворошился около сенного сарая и высекал огнивом искры.
  Страшный крик донесся с конца деревни. Эхо повторило его из глубины
спящего бора. Снова пронесся крик, полный ужаса и боли, звериный крик
тяжело раненной женщины.
  Деревня быстро просыпалась. Заскрипели ворота, застучали копытами по
доскам кони. Крича, проскакал согнувшийся старик без шубы и шапки, на
неоседланном коне:
  -  Горим! Татары! Спасайтесь!
  Опалениха, крадучись, подбежала к человеку, возившемуся около сена.
  В лунном свете Опалениха различила длинную до пят синюю шубу странного
вида, белые сапоги из собачьих шкур, кривую саблю у пояса. Неизвестный
оглянулся, когда она уже занесла над ним топор... Меткий удар...
  Убитый свалился лицом вниз, и кровь темным пятном растекалась по белому
снегу.
  - Убежим по задворкам, огородами! - шепнула Опалениха.- Идем скорее,
забирайся в тень...
  Пройти уже не удалось. Через забор перелезали татары, подобрав и заткнув
подолы шуб за пояса. Обе женщины спрятались в груде наваленного хвороста и
жердей.
  Деревня запылала сразу с нескольких концов. Горели также две избы,
стоявшие в стороне, и гумно со скирдами.
  Огонь стал вскидываться огр