но поднимались на
дыбы и уносились в сторону. Другие падали вместе с седоками, сраженные
ударами витязей. Кто успевал увернуться от меча Евпатия, того настигала
палица Ратибора.
  Громадный, с блестящим шлемом на длинных седых кудрях, с горящим смуглым
лицом и сверкающими темными глазами, с тяжелой палицей в руках, Ратибор
приводил в ужас нападающих, Евпатий был также грозен в своей решительности
н мужестве.
  И в страхе отступили татары.
  В стороне, верхом на вороном жеребце, окруженный главными темниками,
Бату-хан наблюдал за битвой. Движением руки он подозвал Субудай-багатура.
  - Повелеваем: привести мне обоих урусутов живыми!
  Субудай послал отборную сотню, за ней вторую... Воины не вернулись, а
урусуты продолжали биться.
  Взбесившийся конь примчался, на нем едва держался в седле раненый. Он
тяжело упал к ногам Бату-хана:
  - Джихангир! Их взять нельзя! Это сам урусутский бог Сульдэ!..
  Последние слова раненый прошептал чуть слышно. Он вздрогнул, вытянулся и
затих. Нукеры оттащили его в сторону. Бату-хан отвернулся. Лицо его
исказилось гневом.
  - Почему спят мои шаманы?  -  прошипел он.
  Прибежавшие шаманы выли, били в бубны, плясали. Они просили всесильного
монгольского бога Сульдэ сразить урусутского бога. На разные голоса
призывали они своих заоблачных богов, молили их о помощи, обещали им девять
лучших вороных коней и девяносто девять пленных юношей.
  Но бог Сульдэ был сердит. Он не захотел помочь и спуститься в глубокие
снега, в бездонные болота. Да - и шаманам не нравилась злая земля урусутов,
где выли свирепые метели и трещали жестокие морозы. Им хотелось скорей
обратно, в привольные монгольские степи, где остались их милостивые боги.
  А воины все падали вокруг страшных урусутских витязей. Уже давно длилась
битва. Но Ратибор и Евпатий не чуяли усталости. С прежней сокрушающей силой
взлетала страшная палица, с прежней верностью косил острый меч. Так же
громко звучал призыв Ратибора. По-прежнему уверенно отвечал Евпатий.
  Русские воины, забывая усталость, сомкнув ряды, продолжали сражаться. Они
наступали на татар, подбадривая друг друга громкими криками:
  - Вперед, черниговцы!,. Держись, рязань!.. За волю русскую!..
  Бату-хан напряженно, не отрываясь, следил за битвой. Он завыл, увидев,
как третья сотня полегла от ударов грозных урусутов:
  - Я теряю лучших моих воинов!..
  Теснившиеся около джихангира темники попятились.
  - Вай-дот! - кричали они. - Что с ними делать? Это не люди, а крепкие
камни!
  Бату-хан ударил себя по щекам и завизжал.
  - Субудай! Субудай!
  И бросил подскакавшему старому полководцу какое-то распоряжение.
  Забегали нукеры. Послышался тяжелый топот коней, странный скрип и шум.
Прозвучали новые татарские выкрики, треск и грохот. Резкие удары в медные
щиты отозвали с холма татарских воинов, схватившихся с урусутами.
  Евпатий, видя отступление татар, высоко поднял меч:
  - Вперед!.. За...
  Но страшный удар в грудь прервал его могучий голос. Он упал, обливаясь
кровью.
  С ужасной силой, сбивая все встречное, летели в теснившихся на холме
русских воинов огромные камни. Это татары подтащили на полозьях китайские
камнеметные машины.
  Взвыл Ратибор волчьим голосом. Отшвырнул палицу, бросился к любимому
другу. В отчаянии теребил его:
  - Жив ли ты, Евпатий?.. Откликнись, друже!
  Осторожно припал к нему ухом... Кончено! Больше не придется им вместе
биться за родную Русь.
  Он поднял голову, оглянулся. Со всех сторон с диким грохотом падали
страшные камни, сокрушая русских храбрецов. Ратибор поклонился мертвому
другу, поднялся во весь свой громадный рост и пошел, безоружный, большой и
грозный, с бурно дышащей грудью и горящими глазами, навстречу неминуемой
смерти.


        Глава восьмая. ПОСЛЕДНИЕ НА БУГРЕ

                                        ...Где честная могила Евпатия,
                                        Знают ясные зори с курганами,
                                        Знала старая песня про витязя,
                                        Да и ту унесло ветром-вихорем!..
                                           Лев Мей. Песня про Евпатия.

  Битва подходила к концу.
  Между соснами на бугре еще стояла маленькая кучка людей. Это были
последние, оставшиеся в живых воины отряда Коловрата. Камни редко падали на
бугор, где люди стояли выпрямившись, тесно прижавшись друг к другу,
спокойно ожидая смерти. Они выпустили последние стрелы. Сделать больше
ничего нельзя.
  Нет... Можно!
  Неожиданно высокий, звонкий, словно детский, голос затянул песню...
Родную, протяжную и грустную песню:

  Еще что же вы, братцы, призадумались,
  Призадумались, ребятушки, закручинились?
  Что повесили свои буйные головушки...

  Песню дружно подхватили другие голоса, и она полилась, смелая и вольная.
Песня, казалось, говорила, что русские люди, умирая, прощаются с любимой
родиной. Песня, казалось, говорила, что татары русских не сломили!
  Взглянув в сторону оставшихся урусутов, Бату-хан приказал остановить
машины. Грохот прекратился. И тогда до монгольских военачальников донеслись
звуки плавного, протяжного пения. Джихангир удивленно прислушался.
  - Взять их!  -  приказал он.  - Привести сюда живыми!
  Непобедимые - бросились исполнять священную волю джихангира, Они окружили
оставшихся урусутов. Набросились одновременно со всех сторон, захлестывая
арканами, сломили уже бесполезное упорство, скрутили урусутам руки за
спину. Только помня строгий приказ джихангира, монголы не разделались с
ними.
  Бату-хан окинул приведенных пленных внимательным взглядом. Многие урусуты
были ранены, залиты кровью, ушиблены камнями. Были среди них белобородые
старики, были двое юных, совсем мальчики. Урусуты стояли спокойно и мрачно.
Они не склоняли головы, как виноватые, не было у них волнения или страха.
Готовые к смерти, они смотрели в глаза грозному хану.
  - Развязать пленным руки! - приказал джихангир. - Субудай-багатур, надень
на шею каждому урусуту деревянную пайцзу.
  - Внимание и повиновение! - сурово отвечал старый полководец. - Баурши,
принеси мой мешок с пайцзами!
  - Скажи им, коназ Галиб, обратился джихангир к стоящему сзади старому
толмачу Бату-хан прощает храбрых урусутов и дарит им жизнь и свободу. Они
настоящие багатуры!
  Князь Глеб поморщился, но поспешил исполнить приказание. Бату-хан
пристально следил за ним.
  Показывая на пленных урусутов, Бату-хап крикнул громко, чтобы воины
слышали его:
  - Вот как надо любить и защищать свой родной улус!
  К Бату-хану подошел летописец, факих Хаджи Рахим и до земли склонился
перед молодым джихангиром:
  - Ты великий, ты справедливый! Твоими устами говорил сейчас Священный
Воитель, твой мудрый дед. Он учил так поступать...
  Баурши направился к урусутам, которые еще не понимали происходившего. Но
Бату-хан остановил его. Князь Глеб перевел вопрос джихангира:
  - Кто запел песню?
  Урусуты переглянулись. В одном порыве три пожилых бородатых воина сделали
шаг вперед. Но в тот же миг, оттолкнув их, выбежал молодой воин.
  - Неправда, это я запел! воскликнул он странно тонким, звенящим голосом.
Задорно закинув голову, вызывающе смотрел он на джихангира.
  Бату-хан сдержал улыбку. Его прищуренные, слегка раскосые глаза смотрели
на вспыхнувшее юное, почти детское лицо, в смелые, взволнованно блестящие,
темные глаза мальчика. Джихангир повернулся к толмачу, но тощий высокий
темник Бурундай перебил его. Приблизившись к молодому воину, он крикнул:
  - Перед ослепительным целуют землю, урусут! Благодари на коленях за
милость! - И неожиданно грубо толкнул мальчика. Тот упал, его меховая шапка
свалилась, и с головы молодого воина сползли две русые косы.
  К Бурундаю подскочил другой урусутский мальчик и вцепился в него.
  - Не тронь!  -  крикнул он.
  Бурундай схватился за меч, но властное движение джихангира его
остановило. Бурундай отступил с искаженным от злобы лицом.
  - Девочка? - удивленно протянул Бату-хан, наблюдая с любопытством, как
молодой воин запрятывал косы под шапку. - Как зовут эту девочку?
  - Она кня... - быстро заговорил ее маленький защитник, но девушка
прервала его:
  - Молчи, Поспелка, не к тебе вопрос! - Оборачиваясь к Бату-хану, она
спокойно отвечала: Мое имя - Прокуда.
  Я бедная сиротка...
  - Откуда ты?
  - Из стольного города Владимира.
  Бату-хан небрежно кивнул головой:
  - Мои воины его сожгли. Ульдемира больше нет!
  - Знаю. Я видела, как вы жгли города. Я тогда и убежала с Поспелкой.
  Бату-хан улыбнулся.
  - Берикелля!  -  сказал он вполголоса.
  Прибежавшие нукеры доложили, что найдены тела урусутов - молодого
воина-силача и старого шамана, павших под ударами тяжелых камней. Бату-хан
пожелал их увидеть. Нукеры подвезли на деревенских розвальнях тела Евпатия
и Ратибора. Джихангир внимательно осмотрел мертвецов, осторожно тронул
пальцем полузакрытые глаза Евпатия.
  - Нет, это были не мангусы и не шаманы, а храбрые воины, большие
багатуры. Если бы они были живы, я хотел бы иметь их против моего сердца...
Мои воины должны учиться у них!
  И, обращаясь к теснившимся вокруг монголам, Бату-хан сказал:
  - Воздадим им воинский почет!
  Тогда непобедимый полководец Субудай-багатур, приближенные знатные
темники и нукеры, с суровыми и строгими лицами, вынули блестящие мечи,
подняли их над головой и трижды прокричали:
  - Кху! Кху! Кху!..

         * 8. ВЬЮГА ЗАКРУЖИЛА * 

                                        ...Татары под предводительством
                                        хана Батыя опустошили и завоевали
                                        восточную Русь. Русские везде
                                        защищались героически; не сдался ни
                                        один город, ни один князь.
                                             Н. Костомаров. Русская история.


        Глава первая. РОСТОВСКИЙ КНЯЗЬ ВАСИЛЬКО

  Великий князь и государь Георгий Всеволодович, покинув свой стольный
город Владимир, направился на север.
  Лихая тройка, запряженная гуськом, не переводя духа, скакала от погоста к
погосту, где подавали свежих коней. Великий князь строго говорил
сбегавшимся селянам:
  - Берите мечи и топоры! Ополчайтесь в дружины, собирайтесь вокруг князей,
готовьтесь к смертному бою с врагом хитрым, жестоким! Кто нам поможет
отогнать его в Дикое поле? Никто! Мы сами должны спасти родные земли. С
нами бог! Он - защита! Я сам поведу вас.
  Кони снова неслись вперед по узкой дороге. Князь ехал в открытых санях,
закутанный в медвежью шубу. В следующем возке находились два его
племянника, в третьем - старый слуга с запасом еды. Верховые дружинники
охраняли княжеский поезд. Проводник, знавший хорошо дороги, скакал впереди:
зимой было легко сбиться с пути в унылых снежных равнинах, где погосты
походили один на другой.
  Князь торопил возничих. Стараясь нигде не задерживаться, он мчался
дальше. В морозном тихом воздухе, укачиваемый скользящими санями, под
равномерный конский топот и покрикивание конюха, князь погружался в
дремоту, а в ушах еще звучали последние слова княгини Агафьи, обнимавшей
его полными, горячими руками: - Зачем меня, свою лапушку-лебедушку,
бросаешь? Если смерть, то рядом с тобой!
  - Конечно, - думал он, вспоминая, как сурово и твердо отстранил
цеплявшиеся руки жены, - можно было отправить княгинюшку подальше, на
Бело-Озеро, куда и ворон-то с трудом долетает. Но что сказали бы
владимирцы: - И сам уехал и жену услал!
  Очнувшись от дум, князь хмурился и вздрагивал, когда впереди из-за
поворота вдруг показывались черные кусты. Ему мерещились татарские
всадники, которые, изогнувшись, припали к гриве коня, готовые метнуть
стрелу из огромного лука... Но возница лихо посвистывал, гикал;
шарахнувшиеся в сторону кони снова подхватывали, и черные кусты оставались
позади.
  На другой день к вечеру князь уже пересекал снежную равнину озера Неро.
Впереди вырисовывались стены ростовского кремля.
  Князь Георгий Всеволодович решил остановиться на ночь в Ростове, чтобы
повидать своего племянника, князя Василько Константиновича. Василько очень
ценили и любили и родичи и остальные князья. В народе о нем говорили: - Он
ко всем любовен и милостив и гордости ненавидит. К тому же он был храбр и
доблестен. Еще юношей, пятнадцать лет назад он ходил с ростовским отрядом в
Киев и на реку Калку сражаться с татарами.
  Возки осторожно проехали по узким улицам Ростова и остановились у
княжьего двора. Сбежались слуги и дружинники, помогли князю выйти из саней
и под руки повели его по ступенькам крыльца.
  - Где же мой любезный племянник, князь Василько Константинович?
  - В кузнице.
  - Какая ему там забота?
  - Мечи кует!
  - Проведите-ка меня к нему.
  Князь Георгий Всеволодович скинул медвежью шубу и, оставшись в лисьем
полушубке, пошел за дружинником по темным переулкам города.
  - Кузницы у нас на отлете, за крепостной стеной.
  Ряд черных кузниц вытянулся на берегу озера. Изнутри доносился грохот
молотов. Из труб вырывались клубы багрового дыма, освещенного жаром печей.
Снопы огненных искр, крутясь, улетали в темное облачное небо.
  В кузницах кипела работа. Кузнецы, склонившись к наковальням, передвигали
большими щипцами раскаленные добела железные полосы и постукивали
молоточками, указывая молотобойцу место, куда ударить. Дородные
молотобойцы, ухая, били с размаху тяжелыми молотами.
  - Сейчас, сейчас, дорогой гость! - крикнул один из молотобойцев, так же
вымазанный сажей, как и остальные, - Вот свариваю два куска железа! И не
достать его! Отодрал в городе все засовы, пороги, ободья... Все потребно на
секиры и мечи! Нет кузнецов... бью сам...
  - Что же ты, князь Васильке, бьешь кувалдой, как простой молотобоец?
  Вмешался ближайший кузнец:
  - Наш князь горазд все делать не хуже заправского мастера!
  - Сейчас руки обмою и пойдем ко мне. Княгинюшка угостит нас пирогами. Эй,
Тыря-конопатый! Ходи сюда живей! Смени-ка меня.
  Молотобоец опустил молот и передал его высокому молодому парню с лицом,
изрытым оспой. Сполоснув руки в деревянном ведре, князь Васильке вытер их о
прожженный передник, сбросил его и подошел к Георгию Всеволодовичу. При
свете пылающего горна можно было рассмотреть этого богатыря, высокого, с
красивым, ясным и в то же время грозным лицом. Что-то соколиное было в его
сдвинутых черных бровях, в пристальном, пытливом взгляде.
  Князья обнялись и трижды поцеловались.
  - Времена-то какие настали! Каждый день слышишь: такой-то город пал,
такие-то удальцы погибли, таких-то жен опозорили!.. Теперь всем нам надо
встать дружно одной волей, одним сердцем...
  - И одной головой! - ответил князь Георгий и, выпрямившись, гордый и
самоуверенный, пошел из кузницы вслед за племянником.
  Ночью оба князя долго сидели за столом при мерцающем огоньке светильника
с конопляным маслом. Они отведали налима, запеченного в пироге, и блинов со
снетками, и копченого медвежьего окорока. Запивали старым медом и судили и
рядили, что предпринять.
  Георгий Всеволодович об®яснил свой план войны:
  - Татары, как реки в половодье, разливаются по всей русской земле и все
более распадаются на мелкие отряды. Мы же должны собраться в одну великую
силу, создать единую грозную рать. Но собираться надо тихо и скрытно, в
глухих лесах, чтобы татары не догадались и не узнали, что где-то скопляются
наши силы. А затем надо ударить на один отряд татар и уничтожить его, потом
на другой и на третий, не давая им собраться. Надо держать их расколотыми и
бить по частям.
  - Время золотое уходит. Где же ты думаешь собирать войско?
  - Где-нибудь в Галиче, Весьегонске, на Белом Озере.
  - Больно далеко!
  - Тогда вот где можно скопить силу: на реке Мологе! Тай стоят леса
непроходимые, один Шервинский лес чего стоит! Выгодно место это еще вот
почему. Татары, жадные до богатства, разумеется, пойдут на Новгород. Где же
найти им ценные заморские товары, как не на складах новгородских купцов?
Когда татары сцепятся с новгородцами, тут паша рать перережет татарам
дорогу и ударит им в затылок. Здесь мы их и прикончим.
  - Я бы по-иному сделал, отвечал Василько. Евпатий Коловрат имел небольшую
рать, всего около полуторы тысячи воинов, а как он колотил татар!
  - Но он погиб!..
  - Погиб, зато здорово их потрепал. Так и надо воевать с ними, гоняться по
пятам, нападать на спящий лагерь, прятаться в лесу, выжидая удобного
случая... Я думаю, надо собирать повсюду вольные ватаги ратников и помогать
им, чтобы татары никогда не знали, откуда им грозит беда.
  - Нет, неверно это! Это значит дробить силы. Нужно с верой в благой
промысел божий собрать грозную рать и с хоругвями и попами впереди
броситься в последний бой. Тогда бог нас нс оставит и поразит своим гневом
поганых насильников. Я верю, мне нужно свершить столь славный подвиг! Моей
помощи ждет вся русская земля. Я спасу ее!.. И я прошу тебя, князь Василько
Константинович, помоги мне! Твоему слову верят, твоего совета слушаются.
Разошли гoнцoв ко всем князьям, боярам и воеводам, чтобы шли они со своими
дружинами и ополченцами на реку Мологу... Там я устрою воинский стан,
оттуда я сам поведу славные рати на погибель татар.
  - Я все сделаю, чтобы помочь родине, и сам приду с ростовскими удальцами,


        Глава вторая. БОЕВОЙ СТАН

  Из Ростова помчались гонцы. Они везли письма великого князя Георгия
Всеволодовича и князя Василько Константиновича князьям, воеводам и
волостелям и в Новгород, и в Псков, и в Полоцк, и в волжские города
Судиславль, Ярославль, Кострому и дальше - в Галич и на Белое Озеро. Они
призывали ратников в боевой стан близ Красного. Холма, где русскиеюди будут
собираться в единую большую рать.
  Со всех сторон к Красному Холму потянулись воины. Некоторые были на
конях, в кольчугах, с мечами и копьями. Другие - их было большинство - шли
пешие, в зипунах и полушубках, с одними рогатинами и топорами.
  В Красном Холме князя Георгия не оказалось.
  - Где же боевой стан?  -  толковали собравшиеся воины.
  - Место это держат скрытно! А не то татары раньше времени о нем
проведают...
  Греясь у костра, ратники говорили:
  - Хорошо, что наконец великий князь владимирский отбросил свое долгое
раздумье!
  - Он теперь самый сильный из князей, пора ему встать во главе русского
войска. Давно надо было так поступить при первом слухе о татарах!.. Он сам
тогда оплошал, не поддержал рязанцев...
  - Теперь время упущено, сколько русских людей напрасно полегло!..
  - Всем миром надобно подняться на лютого врага, только тогда одолеем
его...
  - Эх, из-за княжеской розни, ссоры да которы гибнет русская земля!..
  Великий князь Георгий Всеволодович, пробыв недолго в Ростове, поскакал в
Углич, спустился по Волге до Мышкина и оттуда, лесными дорогами, проехал на
реку Сить, недалеко от се впадения в Мологу. Там, в деревне Беженки, князь
остановился у попа, отца Вахрамея.
  Поп был древний, как и его деревянная покосившаяся церковка, любил
поговорить про старину. Попадья Олимпиада, рыхлая, словно опара, ласковая и
радушная, бесшумно бегала по горнице, несмотря на преклонные годы, стараясь
угодить гостю и солеными груздями и пирогами, половина которых была
начинена кашей с грибками, а другая - рыбой с луком.
  Отец Вахрамей об®яснил, что к погосту Беженки с запада ведет только одна
дорога из Бежецка, а с востока можно проехать лишь зимой, по рекам Мологе и
Сити. Кругом леса, летом здесь непроходимые, топкие болота с трясинными
окнами, которые даже в стужу нс замерзают, а дымятся.
  - Значит, татары сюда не доберутся! - заявил князь Георгий.
  - Все утопнут!  -  подтвердил отец Вахрамей.
  - Эти места мне любы. Я построю здесь мой боевой стан.
  - С богом! - поддержал отец Вахрамей. - Начинай, государь, а я отслужу
молебен и каждодневно буду просить господа вседержителя о даровании твоей
рати победы и одоления над врагом.
  На призыв первыми отозвались ближайшие к стану князья Сицкие. Они стали
присылать дружинников и обозы с сеном, мукой и соленой рыбой. Пришли сицкие