снова  представил,  как  она  стремительно  появилась тогда, сказав в особой
тишине полного гостями зала: "Я пришла, как обещала. Не печальтесь теперь".
     Санди  Пруэль - теперь здоровый 28-летний лейтенант флота - сказал мне,
что  осенью  состоится  его  брак  с  другой  Молли  - дочерью бывшего слуги
Ганувера - Паркера.
     В  Лиссе  мы  начали  разъезжаться.  Ассоль и Грей отправились домой на
своем  "Секрете";  Молли  и Дюрок выехали поездом в Сан-Риоль. Дези и Гарвей
остались  со мной. Летика проигрался в каком-то притоне, и ему пришлось дать
денег на возвращение.
     Самые  глубокие  впечатления остались у меня от этой поездки, которые я
надеюсь  переработать  в  небольшую  книгу.  Я лично возвратился пароходом в
Суэц,  откуда  меня доставил в Одессу "Теодор Нетте", и вместе с паломниками
я благополучно достиг порта.
     В  Феодосии  я  был  уже 3 сентября 1927 г. Некоторые подробности будут
сообщены  позднее,  чтобы  они  были,  как  сказала  однажды  Дези  Гарвей о
сухарях, "приятно спечены".


ПРИМЕЧАНИЯ

     Встречи  и  приключения.  Впервые,  в  другой  редакции,  под заглавием
"Встречи и заключения", - журнал "Нева", 1960, Э 8.

     "Теодор  Нетте"  -  Нетте  Т.И. (1896-1926) - советский дипломатический
курьер,  убитый  в  буржуазной Латвии при исполнении служебных обязанностей.
Его именем был назван пароход на Черном море.
                                                                    Ю.Киркин



   Александр Степанович Грин
   В Италию



     -----------------------------------------------------------------------
     А.С.Грин. Собр.соч. в 6-ти томах. Том 1. - М.: Правда, 1980
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 14 мая 2003 года
     -----------------------------------------------------------------------


I

     Измученный   и   полузадохшийся,   дрожа   всем   телом   от  страшного
возбуждения,  Геник  торопливо  раздвинул  упругие  ветви кустов и ступил на
дорожку  сада.  Сердце  неистово  билось,  шумно  ударяя  в грудь, и гнало в
голову  волны  горячей  крови.  Вздохнув  несколько  раз жадно и глубоко, он
почувствовал  сильную  слабость  во  всем  теле. Ноги дрожали, и легкий звон
стоял  в  ушах.  Геник сделал несколько шагов по аллее и тяжело опустился на
первую попавшуюся скамейку.
     Те,  кто  охотились  за  ним,  без сомнения, потеряли его из виду. Быть
может  - это было и не так, но так ему хотелось думать. Или, вернее - совсем
не  хотелось  думать.  Странная  апатия и усталость овладевали им. Несколько
секунд  Геник  сидел,  как загипнотизированный, устремив глаза на то место в
кустах, откуда только что вылез.
     В  саду, куда он попал, перескочив с энергией отчаяния высокий каменный
забор,  было  пусто  и  тихо. Это был небольшой, но густой и тенистый оазис,
заботливо  выращенный  несколькими поколениями среди каменных громад шумного
города.
     Прямо  перед  Геником,  за  стволами  деревьев  на  лужайке красовалась
цветочная  клумба  и  небольшой фонтан. Шум уличной жизни проникал сюда лишь
едва слышным дребезжанием экипажей.
     Надо  было  что-нибудь  придумать.  Огненный  клубок  прыгал  в  голове
Геника,  развертываясь  и  снова  сжимаясь  в  ослепительно блестящую точку,
которая  плыла  перед  его  глазами  по аллее и зеленым кустам. Напряженная,
почти  инстинктивная  работа  мысли подсказала ему, что идти теперь же через
ворота,  рискуя,  вдобавок,  запутаться  на  незнакомом  дворе, - немыслимо.
Сыщики  гнались  за  ним  по пятам и только после двух его выстрелов убавили
шагу.  Он  вбежал  в  первый попавшийся двор, перепрыгнул стену и очутился в
пустом,  незнакомом  саду. Он не знал даже, выходят ли ворота этого двора на
ту  улицу,  где  он  оставил  погоню, или же на противоположную. Но даже и в
этом  случае  его  положение  было  сомнительным. Квартал, наверное, был уже
оцеплен.
     Геник  вынул  револьвер  и  сосчитал патроны. Было семь - осталось три.
Двумя  он  очень  убедительно  поговорил  с  городовым,  побежавшим  за ним.
Служака  растянулся лицом книзу на пыльной, горячей мостовой. Две прожужжали
мимо ушей сыщика. Осталось три... Трех было очень мало...
     Беспокойные  мухи  назойливо  гудели  вокруг, садились на лицо и глаза,
раздражая  своим прикосновением пылающую кожу. Откуда-то донесся стук ножей,
запах   кухни   и   звонкая  перебранка.  Нервно  кусая  губы  и  машинально
рассматривая  носки  сапог,  Геник  пришел к заключению, что, пожалуй, самое
лучшее  для  него  теперь  -  это забраться куда-нибудь в дровяной сарай или
конюшню, предоставив дальнейшее случаю...


II

     Когда  он  поднял,  наконец,  глаза, маленькая девочка, стоявшая против
него,  рассмеялась  тихим  смехом.  Ее руки кокетливо прятались за спиной, и
светлые карие глазки в упор смотрели на незнакомца.
     Есть  в  человеческой психике что-то, что иногда в самые важные моменты
нашей  жизни  вдруг  неожиданно  направляет  мысли  очень далеко от текущего
мгновения.  Особа,  стоявшая  на  дорожке,  вдруг  напомнила  Генику что-то,
несомненно,  виденное  им... Он прогнал муху, приютившуюся над его бровью, и
разом поймал ускользавшее воспоминание...
     ...Маленькая   лужайка  в  густом  парке,  окруженная  сплошной  стеной
малинника,  бузины  и  высоких,  шумящих  деревьев. Снопы света падают почти
вертикально  из  голубой  вышины.  Густая  трава  пестреет  яркими головками
лесных цветов...
     Это  было доисторическое время, когда земля кипела нарядными бабочками,
стрекозами  с прозрачными крыльями, невыносимо серьезными жуками, царевичами
и  трубочистами.  Жить  было  недурно, только прелесть жизни часто отравляла
особая  порода,  именуемая  "взрослыми".  "Взрослые"  носили брюки навыпуск,
ничего  не  знали  (или очень мало) о существовании разрыв-травы и важнейшим
делом жизни считали уменье есть суп "с хлебом"...
     Все  это  - лужайка, мотыльки и взрослые - сверкнуло и исчезло. Жгучая,
острая  тоска затравленного зверя сдавила Генику грудь, и он гневно скрипнул
зубами.
     Сделав  два  шага  по  направлению  к скамейке, на которой сидел Геник,
девочка  устремила  на  него улыбающиеся глаза и произнесла полузастенчивым,
полурадостным голосом:
     - Здравствуй, дядя Сережа!
     - Здравствуй,   -  ответил  Геник,  машинально  поворачивая  в  кармане
барабан револьвера.
     - А  ты  почему  не  приехал  завтра?  -  продолжал  ребенок, испытующе
посматривая  на  дядю.  -  Мама  тебя  очень  бранила.  Она  говорит, что ты
какой-то деревянный!
     - Мама  пошутила,  - медленно и внушительно сказал Геник. - Она думала,
что ты умная. А ты - глупенькая!
     - Это уж ты глупенький-то! - Девочка надулась. - Не буду тебя любить!
     - Вот как! Это почему?
     - А   ты...  ты,  ведь,  хотел  привезти  железную  доро-о-огу!  И  еще
зайчика... Разве ты обманщик?
     - Я  был сердит на твою маму, - вывернулся Геник. - Я хотел, чтобы тебя
назвали Варей, а она меня не послушала.
     - Варя  -  это  у  кухарки,  -  заявила девочка, подступая ближе. - Она
рыжая. А я Оля!
     - Ну,  вот.  Но  теперь  я  уже  перестал  сердиться.  И  знаешь, что я
придумал?
     - Нет! Какую-нибудь дрянь? - осведомилась девочка.
     - Ай,  какой  стыд!  Кто  тебя  научил  так  говорить?  Вот  скажу маме
непременно, что учишься у Вари...
     - Я   не   учусь!  Это  папа  так  говорит,  -  хладнокровно  возразила
племяньица.
     - Ай-яй-яй!   Ай-яй-яй!  -  продолжал  укоризненно  покачивать  головой
Геник.
     - Ну - я не буду! Ну - скажи, что? - приставала девочка.
     - А ты любить меня будешь?
     - Да-а!  -  Оля  утвердительно  кивнула  головой  и,  подойдя к Генику,
сложила  свои  розовые пальчики на его большой сильной руке. - Ну, скажи же,
скажи!
     - Мы,  -  торжественно  заявил  Геник,  -  поедем  с тобой на настоящей
железной дороге!
     - В  Италию,  -  с  восторгом  подхватила  Оля,  и глаза ее мечтательно
расширились.
     - В Италию! Мы возьмем с собой маму м... м...
     - Мы  еще  возьмем...  возьмем вот кого! - Оля задумалась. - Мы возьмем
всех,  правда? И маму, и Варьку, и Ганьку, и француженку... Нет, француженку
не нужно! Она злая! Она все жалуется, а пайка ее очень любит за это!..
     - Вот как! Ну, мы ее тогда... оставим без обеда!..
     - Во-от.  Так  ей и надо! - Девочка с нетерпением смотрела на Геника. -
Мы едем в Италию!
     - Нет! - печально вздохнул Геник. - Я и забыл, что мне нельзя ехать.
     - Ну-у?!  -  Оля  недоверчиво  и  огорченно  раскрыла  рот.  - А почему
нельзя? а?
     Ее  подвижное личико надулось, и губы обиженно задрожали, приготовляясь
плакать. Геник погладил ее по щеке и сказал:
     - Я пошутил, Оля. Ехать можно, только надо купить летнюю шляпу.
     - Вот  такую,  как у папы, - озабоченно заметила девочка. - Белую. А ты
был в Италии?
     - Был. Только там шляпы лучше папиной!
     - Да-а,  как же! У папы всегда лучше, - заявила племянница и вдруг даже
подпрыгнула от радости.
     - Сережа,  едем! - закричала она, хлопая в ладоши. - Скорее! Я дам тебе
папину шляпу - вот!
     Геник привлек девочку к себе и поцеловал ее в сияющие глаза.
     - Не  надо,  Оля,  -  сказал  он печально. - Мама узнает, будет бранить
Олю!
     - Мамы нет, Сережа! Она у художника - знаешь? Плешивый!..


III

     Геник  не  успел  открыть  рот для ответа, как белое платье девочки уже
замелькало  по  направлению  к  дому.  Через несколько мгновений топот ножек
затих.
     Тогда  он достал из бокового кармана нумер вчерашней газеты и развернул
ее,  смоченную  потом.  Сразу  как-то назойливо бросилось в глаза объявление
табачной фабрики с массой восклицательных знаков.
     "Вызвали  наряд  городовых,  -  думал  он,  чувствуя, как им овладевает
мелкая   нервная  дрожь,  сменившая  возбуждение.  -  По  улицам  расставили
шпионов. По углам сторожат конные жандармы. Телефон работает..."
     Где-то,   вероятно  на  соседнем  дворе,  шарманка  заиграла  хрипящий,
жалобный  вальс.  Солнце  поднялось  над соседней крышей и заглянуло в глаза
Генику.  Маленькая,  вертлявая  птичка  запрыгала по аллее и вдруг испуганно
вспорхнула,  увидев  человека,  одетого  в  черное,  с  бледным лицом. Геник
проводил  ее  глазами  и  насильно  усмехнулся,  вспомнив  Олю. Затем встал,
провел рукой по пыльному лицу и огляделся.
     Стена  имела не менее сажени в вышину. Она охватывала сад, находившийся
в  задней  части  двора, с трех сторон. Было странно, как мог он перескочить
ее  без  посторонней  помощи.  Это  произошло  мгновенно; как будто какой-то
вихрь  поднял его тело и перебросил по эту сторону. Во всяком случае, нечего
было  и думать повторить снова эту штуку. Всматриваясь пристальнее в глубину
сада,  он  заметил  в  отдалении  легкие просветы, сквозь которые можно было
видеть  маленькие  кусочки  мощеного  двора  и угол каменного, многоэтажного
дома.
     Он  снова  сел  и  только  тут  заметил,  что его одежда носила явные и
свежие  следы  кирпича  и  извести.  Схватив  горсть влажной травы, он начал
поспешно  приводить  себя в порядок, затем развернул газету и напряженно, до
боли в глазах, стал вглядываться поверх ее страниц в темную глубину сада.


IV

     Кровь  постепенно  отхлынула  от  сердца,  но  пульс  бился по-прежнему
неровно  и часто. Странный, колющий озноб пробегал по его ногам, несмотря на
июльскую жару.
     Цветочная  клумба пришла в движение. Немилосердно комкая дорогие цветы,
белое  платье  Оли  пронеслось  вихрем  и  остановилось  перед Геником. Лицо
девочки  сияло  восторгом  блестяще  выполненной  задачи:  большая отцовская
шляпа широким грибом покрывала ее густые русые волосы.
     - Вот  папина  шляпа,  Сережа! - заявила она, шумно переводя дыхание. -
Надевай!
     Она   привстала  на  цыпочки  и,  прежде  чем  Геник  успел  нагнуться,
торопливые  детские  руки  сорвали  его  помятую, черную шляпу и нахлобучили
взамен ее желтую новенькую панаму.
     - Ах!  -  она  отступила  на  шаг и, сложив руки, прижала их к груди, с
явным   восхищением  посматривая  на  дядю.  Незаметным  ударом  ноги  Геник
подбросил под скамейку свой отслуживший головной убор.
     - Ну, вставай же, поедем!
     - Погоди,  детка,  -  улыбнулся Геник. - Еще поезд не пришел. Он придет
скоро,  скоро... и тогда... Мне еще нужно съездить по делу на часок. Потом я
вернусь, и мы отправимся.
     - Ну,  пойдем  ко  мне!  Я  покажу  тебе Зизи. Она сейчас завтракает, а
потом будет кувыркаться... У нее глаза болят!..
     - Видишь  ли,  очень  жарко.  А в комнате еще теплее. Я даже хочу снять
пальто.
     Геник  стащил  с  себя  летнее черное пальто, опустил его за скамейку и
остался  в  широком,  сером пиджаке, делавшем его гораздо полнее, чем он был
на самом деле и казался в своем узком пальто.
     - А  я  сяду  к  тебе?  - она заглянула ему в глаза. - Можно? Только ты
меня усами не трогай. Папа меня всегда усами щекочет.
     Болтая,  она  вскарабкалась  к  нему  на колени и прижалась щекой к его
боковому карману, где лежал револьвер.
     - А  ты  хочешь  какао,  Сережа?  Мама мне всегда велит пить какао. Оно
такое противное, как лекарство!


V

     Но  уже  кто-то,  чужой  и  враждебный,  шел  из  глубины сада... Мерно
хрустел  песок,  слышалось сдержанное покашливание... Геник затаил дыхание и
сунул руку за пазуху...
     Два  городовых, с револьверами наготове, показались в изгибе аллеи. Они
шли  медленно  и  осторожно.  Впереди шел дворник, плотный, невысокий мужик,
широколицый, с маленькими, часто мигающими глазами.
     Увидев  их,  Оля  вырвалась  из  рук  Геника  и стремительно кинулась к
дворнику.   Ухватившись   за   его   грязный   передник,   она  запрыгала  и
заторопилась, путаясь и захлебываясь.
     - Степан! Он приехал! Дядя Сережа! Вот он! Он меня повезет в Италию!
     Наступило   короткое   молчание.   Полицейские   осматривались  кругом,
нерешительно порываясь двинуться дальше.
     Был  момент,  когда,  как  показалось  Генику,  сердце совсем перестало
биться у него в груди, и земля завертелась перед глазами...
     - С  приездом  осмелюсь  вас  поздравить,  барин,  -  сдержанно  сказал
Степан,  приподнимая  фуражку.  - Позвольте, барышня, как бы не зашибить вас
случаем!
     Он бережно отстранил девочку и опустил руки по швам.
     - Мы,   ваше   степенство,   можно   сказать,   двор  осматриваем...  С
Михайловской  улицы  из  пивной  видели, как тут человек к бельгийцу во двор
заскочил... А окромя как через наш двор ему выскочить негде...
     - Какой человек? - отрывисто спросил Геник.
     - Из  тюрьмы сбежал, барин, бунтарь. Вся полиция на ногах. В городового
стрелял, прямо в живот угодил...
     Геник поднялся во весь рост, строгий и величественный.
     - Степан!  -  начал  он медленно и внушительно, смотря дворнику прямо в
глаза,  -  стоит  мне  сказать  одно  слово - и ты будешь немедленно уволен!
Помогать  охране порядка - твоя прямая обязанность! В то время, как вот они,
-  он  указал  взглядом на городовых, - не жалея жизни исполняют свой долг -
ты сидишь в пивной и, разинув рот, ловишь мух! Очень хорошо!
     - Господи!  Ужли  ж  я...  ведь  на один секунд! Ежели в этакую-то жару
выпьешь единую кружку, так уж и не знаю что... Эх, барин!
     Степан обиженно вздохнул и умолк.
     - Иди,  я  не  держу  тебя. Впрочем - погоди. Позови извозчика - ряди в
дворянское собрание...
     - Хорошо-с, - сказал угрюмо Степан, надевая картуз.
     Он  немного  потоптался на месте, и все трое удалились, переговариваясь
вполголоса. Оля робко подошла к Генику и тихо сказала:
     - Какой ты сердитый! А ты на меня будешь кричать?
     - Нет...
     - Они кого ищут? Мазурика? Да?
     - Да...
     - Он какой - голый?
     - Да...
     Геник   стоял  во  весь  рост,  затаив  дыхание,  сжав  кулаки  и,  как
окаменелый,   глядя   в  сторону  ушедших.  Когда  шум  шагов  затих,  он  в
изнеможении почти упал на скамью и разразился нервным, рыдающим смехом...
     Испуганная  девочка  кинулась к нему и, напрягая все силы, сама готовая
заплакать, старалась поднять его голову, опущенную на вздрагивающие руки.
     - Сережа, не плачь! Сережа - я обманула тебя! Я буду тебя любить...
     Громадным  усилием  воли  Геник поднял голову и взглянул на девочку. Ее
испуганные  глазки беспомощно смотрели на него, пальчики трясли изо всех сил
большую,  загорелую руку. Вдруг Геник скорчил потешную гримасу, и Оля звонко
расхохоталась.
     - Ты - смешной! - заявила она. - Как клоун!
     На  другом  конце  двора  послышалось дребезжание извозчичьего экипажа.
Геник встал.
     - Прощай,  Оля!  -  сказал  он, поправляя галстук. - Я приеду к обеду и
привезу тебе железную дорогу.
     - И лошадку?
     - Да, и лошадку. А потом мы поедем в Италию!..
     - Вот  как  хорошо!  - засмеялась девочка, идя рядом с ним. - Ты, ведь,
до-о-бренький! Я с тобой всегда буду ездить!
     Аллея  кончалась,  и перед ними блеснул чисто выметенный, мощеный двор.
У  роскошного  крыльца  ожидал  извозчичий  фаэтон. Подойдя к экипажу, Геник
нагнулся и поцеловал пушистую, русую головку.
     - До свидания! Будешь умница?
     - Да-а!..
     Он вскочил на сиденье, и экипаж с грохотом выехал на улицу.
     Оглянувшись  назад,  Геник  увидел  Олю.  Она стояла у железной решетки
ворот,  освещенная  солнцем,  золотившим  ее густые кудри, и усиленно кивала
головкой уезжавшему...
     Когда  экипаж  поворачивал  за угол, Геник оглянулся еще раз. Мгновенно
мелькнуло  и  скрылось  белое  пятнышко, а ветер встрепенулся и донес слабый
отголосок детского крика:
     - Ведь ты приедешь, Сережа?


ПРИМЕЧАНИЯ

     В  Италию.  Впервые - в газете "Биржевые ведомости", веч. вып., 1906, 5
(18)  декабря.  Подпись  А.А.М-в.  Автор  проживал  в  то  время по паспорту
умершего  вятского  мещанина  А.А.Мальгинова. Первый легально опубликованный
рассказ А.С.Грина. В газете допущена опечатка - рассказ назван "В Италии".
                                                                    Ю.Киркин



   Александр Степанович Грин
   Вокруг света



     -----------------------------------------------------------------------
     А.С.Грин. Собр.соч. в 6-ти томах. Том 6. - М.: Правда, 1980
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 4 мая 2003 года
     -----------------------------------------------------------------------


I

     Последние  десять  миль,  отделявшие  торжествующего  Жиля  от  шумного
Зурбагана,  пешеход  прошел  так  быстро и весело, словно после каждого шага
его  ожидало  несравненное  удовольствие.  Узнавая  покинутые два года назад
места,  он  испытывал  восхищение  больного,  чудом  возвращенного  к жизни,
которому  блаженное  чувство  безопасности  показывает домашнюю обстановку в
звуках ликующего оркестра.
     Костюм  Жиля в день его возвращения состоял из серых шерстяных чулок до
колен,  толстых  башмаков  с  пряжками,  кожаных  коротких  штанов,  голубой
парусиновой   блузы   и  огромной  соломенной  шляпы,  покоробившейся  самым
причудливым  образом.  Дыра  от  пули  была  единственным  его украшением. У
пояса,  в  кожаной  кобуре,  висел старый друг, семизарядный револьвер, а за
плечами - емкая дорожная сумка.
     Жиль  твердо  постукивал  суковатой  палкой и свистал так пронзительно,
что воробьи вспархивали, увидев его, за сто шагов.
     Описав  дугу  кривой  дорогой  равнины,  отделяющей  рабочие предместья
Зурбагана  от лесистых долин Кассета, Жиль вступил наконец в крикливую улицу
Полнолуния.  Ранний  час  дня  свежим блеском и относительной для этих широт
прохладой  придавал  уличному  движению  толковую  жизнерадостность. Крупная
фигура   Жиля,   особенная   стремительная   походка,  выработанная  долгими
странствованиями,   густой  кофейный  загар,  подавляющее  напряжение  лица,
вызванное   волнением,   и   бессознательная   улыбка,   столь   сложная   и
заразительная,  что  заставила  бы обернуться мрачнейшего ипохондрика, скоро
обр