изма и стремление  (возможно,  чересчур
поспешное) отторгнуть советское прошлое.
   Как вас теперь называть?
   Туркестан? Центральная Азия? Средняя Азия?
   Возьмите политическую карту мира, посмотрите на Узбекистан.  Вы  увидите,
что геометрия границ представлена прямыми линиями только  в  районе  пустыни
Кызылкум. Во  всех  других,  преимущественно  оазисных  частях  страны,  это
волнообразные и  зигзагообразные  контуры,  сжимающие  территорию  до  узкой
(несколько  десятков  километров)  горловины  к  юго-западу   от   Ташкента,
ограниченной с севера Казахстаном и с юга Таджикистаном. Примерно  в  60  км
(!) от Ташкента граница с Таджикистаном. Буквально в  нескольких  километрах
от Ташкента узбекско-казахская граница. На юго-востоке - Ферганская  долина,
взятая в клещи со всех сторон территорией Кыргызстана.  Вот  в  таком  виде,
взамен  трех  колонизированных  Россией  в  ХIХ  в.  государств  (Бухарского
эмирата, Кокандского  и  Хивинского  ханств),  представили  миру  Узбекистан
кремлевские картографы в 1924 г.
   Президент Казахстана Назарбаев, вспоминая об обидах,  нанесенных  Москвой
его стране в близком и далеком  прошлом,  восклицает:  "Чем  же  провинились
казахи перед историей?" А узбеки, хочу спросить я,  чем  провинились?  И  не
только перед историей, но еще и перед географией?  За  какие  грехи  страна,
столетиями бывшая экономической и культурной  основой  региона,  помещена  в
прокрустово ложе сформулированных Сталиным  этнических  принципов  и  далеко
идущих стратегических расчетов большевистской Москвы? Однако основой  какого
региона является  Узбекистан?  Как  его  следует  правильно  называть  после
распада Советского Союза? В каких границах он должен  восприниматься  миром?
Вопрос  этот  явно  не  только  терминологический.  С  ним  связана  большая
политика.
   Прежде всего, о самом  термине  "регион".  Происходит  он  от  латинского
"regio" - "область", применяется в  разных  смыслах.  Во-первых,  в  том  же
значении, что и район или область, как единицы  в  системе  территориального
деления. Во-вторых, регион природный - значительная по размерам  территория,
обладающая  некоторой  общностью  природных  условий.  В-третьих,   регионом
называется  территория,  геокультурное,  геополитическое,   геоэкономическое
пространство, достаточно значительное  по  своим  размерам,  не  обязательно
являющееся таксономической единицей в  какой-либо  системе  территориального
деления. Например, Кавказ (БЭС. - М. 1998. С. 1003). В этом последнем смысле
и используем данный термин для обозначения территории, о  которой  мы  ведем
речь. За его долгую, многовековую историю регион этот называли  по  разному:
Трансоксания и Мавераннахр (о чем я уже  подробно  рассказывал),  Туркестан,
Средняя Азия, Центральная Азия.
   Название  "Туркестан"  (страна  тюрков)  имеет  очень  длинную   историю.
Хронологически оно стоит между Трансоксанией и  Мавераннахром.  Первыми  так
назвали регион персы в период  господства  Сасанидов  (III-VII  вв.).  После
многих  веков  забвения  этого  названия  арабскими  географами   оно   было
воскрешено венецианским путешественником Марко Поло  в  "Книге"  (1298  г.),
описывающей   его   азиатское   путешествие.   Во   всяком   случае,   важно
констатировать, что термин "Туркестан" в те далекие и очень далекие  времена
применялся иностранцами,  а  не  самими  тюркскими  народами.  То  же  самое
повторилось и во второй половине ХIХ в.
   После российской колонизации региона слово "Туркестан" вошло  в  название
генерал-губернаторства, учрежденного в  1867  г.,  которое  включало  четыре
области - Сырдарьинскую,  Семиречье,  Ферганскую,  Закаспийскую  -  и  город
Самарканд.   В   эти   же   годы   широко   применяли   термин   "Туркестан"
западноевропейские географы,  выделяя  Западный  Туркестан  (среднеазиатская
территория  России,  северная  часть  Афганистана)  и  Восточный   Туркестан
(пограничная с Россией провинция Западного Китая).
   Советская власть  вначале  восприняла  термин  "Туркестан"  благосклонно.
Первая  советская  республика  в  регионе  так  и  называлась  -  Автономная
Советская Социалистическая Республика  Туркестан.  Местная  коммунистическая
партия именовалась - Коммунистическая  партия  Туркестана.  Вскоре,  однако,
термин "Туркестан" был изъят из политического лексикона  Москвы.  Почему?  В
связи с его неточностью, когда фарсиязычное население  как  бы  вводилось  в
круг тюркских народов. Были причины и более серьезные.
   Идея пантюркизма, на которую так  или  иначе  ориентирован  термин,  была
несовместима с коммунистической идеологией в  России.  К  тому  же  возникал
откровенный намек на Синьцзян с его уйгурским населением, что  Москве  также
было пока ни к чему. Так  вот  и  ушел  термин  "Туркестан"  в  историческое
небытие. Вернется ли он в политическую географию? Кто знает?  Всякое  бывает
на путях истории. Надо сказать, что известный в прошлом на Западе эксперт по
проблемам Средней Азии Баймирза Хайит, называвший себя туркестанцем, в своих
работах  постоянно  сожалел  о  том,   что   в   западной   политической   и
географической литературе существует, как он  пишет,  запрет  на  применение
термина "Туркестан" в  том  смысле,  в  каком  он  использовался  со  второй
половины ХIХ в. (Hayit B. Turkestan im Herzen Eurasiens. - К?ln. 1980).
   И еще почти анекдотический момент, связанный с этим  названием.  Немецкий
исследователь  Пауль  Георг   Гайс   удивленно   пишет   о   парадоксальных,
труднообъяснимых семантических акциях Москвы. Несмотря на то что после  1924
г. Туркестан исчез из советского политического лексикона,  военный  округ  в
этом регионе назывался Туркестанским, и железная дорога, связывающая  регион
с Сибирью, тоже именовалась Турксибом, то есть Туркестано-Сибирской. Почему?
Никто из российских историков разумно объяснить мне этого парадокса не смог.
   В  советское  время  был  введен  в  оборот  термин  "Средняя  Азия".   В
географическом смысле им обозначали  ту  часть  внутриматериковой  Азии,  на
которой расположены Узбекистан, Кыргызстан, Таджикистан  и  Туркменистан.  К
Средней Азии  относили  также  и  территорию  Южного  Казахстана  к  югу  от
Арало-Иртышского водораздела. В  политическом  же  смысле  стал  применяться
термин "Средняя Азия и Казахстан" (БЭС. С. 1141).
   После распада СССР в американской политической лексике названия  "Средняя
Азия", "Средняя Азия и Казахстан" были сразу  же  заменены  на  "Центральная
Азия". Объяснения этой замены я нигде не нашел. Во время  встречи  в  январе
1993 г.  в  Ташкенте  глав  государств  региона  по  предложению  Президента
Казахстана Назарбаева решили узаконить название "Центральная  Азия",  предав
"Среднюю Азию", так сказать, забвению. Чем  термин  "Центральная"  в  данном
случае лучше, чем "Средняя"?
   А дело, как я понимаю, в том,  что,  назвав  регион  "Центральная  Азия",
казахстанский лидер попытался  вроде  бы  легитимировать  ведущую  роль  его
страны в регионе, изменение  политической  географии  региона,  связанное  с
предстоящим переносом столицы Казахстана в глубь Сибири, в Астану.
   Надо сказать, что с этим термином далеко не все просто. В  географическом
и историко-культурном смыслах им обозначаются совершенно разные  территории.
Вот фрагмент из того,  что  писал  по  этому  вопросу  известный  российский
географ и геолог Владимир Обручев сто лет назад: "Центральная Азия  -  часть
внутриматериковой Азии, не имеющая рек, стекающих в море,  изолированная  от
Мирового океана... Все реки в этой географической области  впадают  в  озера
или  постепенно  поглощаются  песками,  теряются  в  песках"   (Обручев   В.
Центральная Азия и Северный Китай. - Санкт-Петербург. 1900. С. 1).
   Такой подход положен  в  основу  характеристики  географического  понятия
"Центральная  Азия"  в  самых  солидных  европейских   энциклопедиях.   Вот,
например,  что  написано  в  немецкой:  "Центральная   Азия   -   бессточное
плоскогорье во внутренней Азии между Гималаями на юге, сибирскими горами  на
севере, Хинганскими горами на востоке и Памиром  на  западе"  (Brockhaus  in
einem Band, - Leipzig-Mannheim. 1996.  S.  1008).  Вот  цитата  из  Большого
энциклопедического  словаря:  "Центральная  Азия  -  природная  зона  стран,
охватывающая внутриматериковую Азию в пределах Китая и Монголии. Около 6 млн
кв.  км.  Преобладают  полупустыни  и  пустыни   (Гоби,   Алашань,   Ордос),
Джунгарская  и  Таримские  равнины,  Тибетское  нагорье,   разделенные   или
обрамленные высокими хребтами Тянь-Шаня, Куньлуня,  Наньшаня,  Каракорума  и
др. Большая часть территории - область внутреннего стока" (БЭС. -  М.  1998.
С. 1330).  Таким  образом,  в  географическом  плане  никакого  отношения  к
Центральной Азии ни Казахстан, ни его соседи по региону не имеют.
   Иное содержание этого понятия в историко-культурном смысле. В  частности,
в практике ЮНЕСКО под Центральной Азией понимается регион, включающий в себя
среднеазиатские республики бывшего Советского  Союза,  Казахстан,  восточный
Иран,  северный  Афганистан,  северный  Пакистан,   северо-западную   Индию,
Монголию,  Синьцзян.  Поэтому  Афганистан,  Индия,  Иран,  Китай,   Пакистан
являются  членами  Ассоциации  по  изучению   культуры   Центральной   Азии,
действующей под патронажем ЮНЕСКО.
   Если все-таки продолжать, вопреки общепринятым установкам в  географии  и
культурологии, называть регион "Центральная Азия",  то  в  этом  случае,  во
избежание терминологической путаницы,  без  прилагательного  "постсоветская"
обойтись никак нельзя. Вот и думаю: зачем упорствовать в применении заведомо
научно некорректного названия? Представьте себе, что завтра  заменят  термин
"Малая Азия" (на немецком "Kleinasien") в английском политическом языке. Или
более того: какие-то южные американские штаты,  лежащие  к  северу  от  реки
Рио-Браво-дель-Норте, в Ташкенте, Астане или  Москве  стали  бы  относить  к
Латинской Америке. Не проще  ли  вернуться  к  советскому  "Средняя  Азия  и
Казахстан"? А для краткости и удобства использовать термин "Средняя Азия"?
   Глава 6
   ЛОГИКА ПЕРЕХОДНОГО ПЕРИОДА
   Картина, которую я попытался обрисовать  в  предыдущей  главе,  позволяет
констатировать,  что  для  выхода  Узбекистана  из  кризиса  и  оптимального
использования  его  человеческих,  природных  и  геостратегических  ресурсов
объективно требовались:
   -  максимальное  использование,  насколько  возможно,  положительного   и
минимальное отрицательного в советском наследстве;
   -   возрождение   национальных   духовных   ценностей   и   национального
самосознания, развитие демократических институтов, имеющих глубокие корни  в
народной жизни;
   - обеспечение межнационального согласия;
   - государственная поддержка культурного и нравственного потенциала ислама
и борьба с религиозным экстремизмом;
   - интеграция в мировое сообщество, обеспечение позитивного взаимодействия
с международной средой.
   Именно эти  факторы  служили  наиболее  важными  ориентирами  переходного
периода в стране. Однако что же  такое  -  переходный  период?  Термин  этот
используется очень широко, но при кажущейся очевидности понятия -  в  разных
смыслах. Между тем сейчас уже  сложилось  комплексное  научное  направление,
исследующее переходные периоды, общее и особенное, закономерное и  случайное
в  различных  переходных  обществах.  Называется  это  научное   направление
"транзитологией" от латинского "transitus" - "переход" (см. об этом: Parsons
Т. The System of Modern  Societies,  Englewood  Cliffs  (N.J.),  Development
theory: Four critical studies, Ed. By Lehman D.L. 1979; Brzezinski  Zbignev.
The Great Transformation. The National Interest, 1993).
   В транзитологии переходный период определяется  как  отрезок  социального
времени,  этап  общественного  развития,  основное  содержание  которого   -
модернизация, то есть коренные преобразования (не обязательно синхронные)  в
экономической, политической и  духовной  сферах  общества.  Верхняя  граница
этого периода - выход страны на уровень устойчивого экономического роста,  а
также стабилизация политических и общественных структур.
   Предмет транзитологии - соответствующая практика развивающихся и развитых
стран. Поэтому реформаторам в постсоветских странах весьма  целесообразно  и
сегодня ориентироваться на многие из выводов транзитологов.  Или  правы  те,
кто утверждает, что чужие  ошибки  ничему  не  учат  людей?  Подобный  упрек
Узбекистану в данном контексте, к счастью, адресовать нельзя.
   В КОНТЕКСТЕ МИРОВОГО ОПЫТА
   Слово о стабильности
   Мировой  опыт  свидетельствует:  одной  из  основных  целей   переходного
периода, непременным условием его оптимизации всегда является  стабильность.
Латинское  слово  "stabilis",  от  которого  происходит   термин,   означает
"устойчивость, постоянство". В политическом же смысле стабильность (если  не
отрываться от этимологических корней термина) в самом общем понимании -  это
способность государственной  власти  обеспечить  порядок  и  безопасность  в
стране. Стабильность часто связывается с легитимностью власти, с  признанием
ее населением как законной, с поддержкой этой власти народом, верой в нее, с
соответствием  политического  режима  общественным  потребностям  страны,  с
эффективностью государственного аппарата.
   Некоторые западные исследователи считают, что глубже  понять  и  оценить,
что такое  политическая  стабильность,  можно  только  через  ее  антипод  -
нестабильность, которую они характеризуют  как  государственное  безвластие,
охлократию, насилие и хаос, вандализм и погромы. В такой связи  стабильность
воспринимается с высокой  степенью  экспрессии.  Например,  как  способность
политического организма  к  самосохранению  в  условиях,  угрожающих  самому
существованию общественной системы. (Bealey F. Stability and Crisis:  Fearst
About Threats to Democracy. European Jornal  of  Political  Research.  1987.
Vol. 15. № 6. Р.687). Энергичное определение!
   Очень  яркий  пассаж  на  эту  тему  я  нашел  у   немецкого   профессора
политических наук из Гейдельбергского университета Клауса фон Бойме. Вот он:
"Еще со времен Аристотеля спорили о совершенной  конституции  и  совершенных
институтах власти. Во времена марксизма такими демократическими институтами,
как парламент, конституция, избирательное право, суды, открыто пренебрегали.
В восьмидесятые годы ХХ в. к ним вернулись лишь в инструментальном значении,
как к средствам, при помощи  которых  политические  лидеры  могут  наилучшим
образом выполнить роли по сценариям, написанным для них политической жизнью.
В это же время патриархи политической науки продолжают  вечные  дискуссии  о
преимуществе парламентской или президентской  системы.  В  реальности  же  в
критические моменты в истории той или иной страны (в переходные  периоды)  в
центре  интересов  стоит  наиболее  рациональная   организация   управления,
создание властных структур, способных обеспечить  стабильность"  (Klaus  von
Beyme. Аnsatze  zur  Reform  des  politischen  Systems,  in:  Demokratie  am
Wendepunkt. S. 158).
   В последнее время  требования  обеспечения  стабильности  и  вообще  тема
стабильности в постсоветских государствах приобрели  особую  актуальность  и
нередко отодвигают на второй план и демократизацию, и рынок. Это объясняется
целым рядом факторов, в целом общих для всех этих государств.  В  их  числе:
резко  обострившийся   экономический   кризис,   усилившееся   имущественное
расслоение общества, слабые политические возможности элит и административная
коррупция, рост преступности, этноязыковые проблемы.
   Следует заметить, что  понятие  "стабильность"  стало  в  некотором  роде
сакраментальным не только в самих этих государствах, но и по отношению к ним
со стороны Запада. Скажем, для оправдания каких-то авторитарных шагов власти
в какой-либо из этих стран. Это,  говорят  некоторые  западные  аналитики  и
политики, конечно, не по нашим правилам, но  сделано  во  имя  стабильности,
принесено, так сказать, в жертву на ее алтарь.
   Проблема не в самой стабильности,  а  в  том,  как,  какими  методами  на
постсоветском пространстве (далеко не всегда и далеко  не  везде)  можно  ее
обеспечить, не прибегая к авторитарным способам  властвования.  Да  что  там
постсоветские страны! Немало примеров имеется  и  в  практике  государств  с
давними  демократическими  традициями,   когда   там   возникают   различные
чрезвычайные ситуации.
   Как это делалось при Рузвельте
   Вопрос о формах и пределах вмешательства государства в переходные реформы
всегда  наиболее  спорный.  Проблема  более  ясна,   если   государство   не
тоталитарное.   Стороны   в   этом   споре    -    реформаторы-либералы    и
реформаторы-консерваторы. Если главная забота  либералов  состоит  в  охране
естественных прав индивида от посягательств государства,  то  консерваторами
эти права признаются до того предела, пока они не приходят в противоречие  с
общественными интересами. Человек и общество рассматриваются  консерваторами
в единстве, причем общество имеет  преимущество  по  отношению  к  индивиду,
права которого вытекают из обязанностей - такова воздвигнутая консерватизмом
защитная граница  общества  от  разрушения  его  индивидуализмом.  С  другой
стороны, государство должно быть сильным, сдерживать  проявление  негативных
сторон  человеческой  натуры   и   помогать   совершенствовать   добродетели
(Huntington S.R. Conservatism as and Ideology.  American  Policical  Science
Review. 1957. Vol. 51).
   Наиболее ярким представителем  консервативного  подхода  к  реформам  был
Франклин Делано Рузвельт, 32-й президент США, творец  американского  "Нового
курса". В то время  как  его  соперник  на  президентских  выборах  1932  г.
тогдашний  президент  США   Гувер   взывал   к   классическим   американским
добродетелям индивидуализма и возможности выбора, предостерегал  от  тирании
государства,  Рузвельт  был  страстный  приверженец  сильной  и  радикальной
исполнительной власти. При Рузвельте Белый дом стал  энергетическим  центром
всей американской политической  системы,  источником  новых  идей,  движущей
силой торговли, двигателем социальных  преобразований,  центром  ожиданий  и
надежд народа. Укрепление авторитета исполнительной власти Рузвельт  доводил
до границ конституционных возможностей. И в этом отношении он превзошел всех
американских  президентов  и  до  и  после  себя.  Он  вырвал  у   конгресса
законодательную  инициативу,  расширив  тем  самым  законодательные  функции
института президентов.
   Рузвельт   сконцентрировал   ожидания   общественности    на    институте
президентов, потому что сумел предельно использовать в качестве инструментов
своей политики оба средства массовой информации  того  времени  -  прессу  и
радио. Рузвельта можно было бы назвать первым президентом  средств  массовой
информации. Его имя господствовало  в  крупных  газетных  заголовках,  не  в
последнюю очередь благодаря его политике "открытых дверей"  по  отношению  к
работающим в Белом доме журналистам. Парализованный ниже пояса президент  из
года в год дважды в  неделю  собирал  вокруг  своего  письменного  стола  до
двухсот журналистов. Эти встречи были эталоном умения власти сотрудничать  с
прессой. При Рузвельте США  добились  громадных  успехов  во  всех  основных
сферах общественной жизни. То, чего ему не удавалось достичь, зависело не от
него, а от непреодолимых барьеров, которые общественная система США  ставила
и перед сильными президентами.
   Я  уделил  много  внимания  Рузвельту  потому,  что  Ислам  Каримов,  как
справедливо подметил Дональд Карлайл, вольно или невольно  воспринял  многое
из стратегии и тактики этого американского президента при проведении реформ,
естественно, учитывал конкретные исторические условия места и  времени.  Что
Каримов, к сожалению,  не  воспринял,  -  это  методы  работ