етно выше. Они учитывали, что в сложившихся
в СССР условиях это обеспечит их детям жизненный успех.  Сфера  преподавания
на узбекском  языке  в  высших  и  средних  специальных  учебных  заведениях
инженерно-технического и медицинского профиля не могла охватить  выпускников
узбекских школ, стремящихся получить  соответствующее  образование.  Поэтому
значительная часть национальной научно-технической интеллигенции, работников
партийных и советских  органов  недостаточно  хорошо  владела  своим  родным
языком.
   В то же время низкий уровень преподавания узбекского  языка  в  школах  с
русским  языком  обучения,  отсутствие   социальных   мотиваций   применения
узбекского языка обусловили слабое знание его русскоязычным населением.
   Ислам в годы советской власти
   В первые месяцы своего пребывания у  власти  большевики  предприняли  ряд
шагов, способствовавших привлечению на их сторону мусульман. В декабре  1917
г. Совет народных комиссаров постановил  возвратить  мусульманам  уникальный
экземпляр Корана Османа, который в конце  XIX  в.  по  указанию  губернатора
Туркестанского края Кауфмана был вывезен в  Санкт-Петербург  на  хранение  в
Государственную публичную библиотеку. (Осман  -  третий  праведный  халиф  в
Арабском халифате из рода Омейядов, один  из  сподвижников  и  зять  пророка
Мухаммеда, первый систематизатор коранических сур,  был  убит  в  результате
дворцового переворота в 656 г. В соответствии с исламской традицией в момент
гибели он держал в руках Коран, на страницах которого сохранились пятна  его
крови.)
   Этот шаг оказал влияние на значительную часть духовенства, которое,  видя
готовность советской власти к сотрудничеству,  декларировало  идею  общности
социальных установок коммунизма и ислама и выдвинуло  лозунг  "За  советскую
власть и шариат".
   Однако очень быстро медовый месяц большевиков  и  исламского  духовенства
закончился.  Политические  расчеты  Москвы  на  революционный  порыв  ислама
неизбежно вступили в противоречие с ее атеистическими взглядами и,  главное,
с тоталитарной сущностью  большевистского  режима.  Уже  в  1918  г.  Москва
пытается поставить жизнь мусульман Средней Азии под свой контроль.
   С середины двадцатых годов доминирующей в отношении  советской  власти  к
исламу стала тенденция  подавления.  Именно  в  этот  период  были  заложены
предпосылки  деления  ислама  на  зарубежный  и  внутренний.   Если   первый
рассматривался как естественная часть мировоззрения общества в мусульманских
государствах, как политический фактор и даже как допустимая форма  идеологии
национально-освободительного  движения,  то   второй   считался   безусловно
реакционным и отмирающим. Именно в  этот  период  мусульманские  религиозные
организации были поставлены под прямой контроль НКВД.
   И все же в Средней Азии  большевики  подходили  к  религиозным  проблемам
более осторожно, чем в России, что было обусловлено и укорененностью в  этом
регионе ислама, и непрекращающимся  антибольшевистским  сопротивлением  (так
называемым басмачеством), шедшим под знаменем  священной  войны  -  джихада.
Вместе с тем в 1925  г.  с  началом  земельно-водной  реформы  осуществлялся
комплекс социальных  мер  по  ее  поддержке  и  идеологическому  обоснованию
модернизации общества. Составной частью этой модернизации стало  наступление
на ислам.
   Во второй  половине  двадцатых  годов  сократился,  а  затем  практически
прекратился  выпуск  религиозной  литературы.  (В  1928  г.   были   закрыты
мусульманские журналы "Ислам"  и  "Дианат".)  В  конце  двадцатых  -  начале
тридцатых годов началось изъятие и закрытие мечетей.  Разгром  мусульманских
приходов и разгон  мулл  приводил  в  полный  упадок  мусульманскую  систему
религиозного образования. Сильный удар по этому образованию нанесла замена в
течение 1929-1931 гг. принятой среди советских тюрков арабской  письменности
латинским алфавитом - яналифом. Дополнительные сложности  в  этом  отношении
внес и последовавший позднее переход на кириллицу.
   Отмена арабской графики,  хотя  и  способствовала  приобщению  узбеков  к
европейским достижениям в области науки и техники (пусть даже и в  советском
варианте), разъединила их с зарубежными единоверцами, с  центрами  исламской
цивилизации на Ближнем и Среднем Востоке.
   В середине тридцатых годов в обстановке нарастающего сталинского  террора
в Узбекистане началось физическое уничтожение влиятельного  слоя  исламского
духовенства,  которое  шло  параллельно  с  репрессиями  против   буржуазных
националистов. Любое проявление недовольства действиями  властей  беспощадно
подавлялось.
   Результатом тотальной атеизации  явился  разгром  исламской  классической
культуры, ликвидация слоя духовной элиты, уничтожение  системы  религиозного
образования. Преследованию  подвергались  и  бытовые  религиозные  традиции,
которые в Узбекистане оказались очень устойчивыми,  приспособились  к  новым
жизненным реалиям и существовали как бы параллельно с ними.
   В первые же дни Великой Отечественной  войны  авторитетные  мусульманские
деятели выступили с призывом бороться против  общего  врага,  объявив  войну
советского народа против нацистской  Германии  джихадом.  Признанием  заслуг
мусульман и мусульманского духовенства перед государством стало  создание  в
1943 г. трех духовных управлений мусульман, в том числе  -  Средней  Азии  и
Казахстана (САДУМ) с центром в Ташкенте. САДУМ вскоре приобрел  неформальный
статус духовного лидера всех  советских  мусульман.  (Между  прочим,  первый
глава САДУМа муфтий Зияутдинхан ибн Ишан Бабахан  несколько  лет  до  своего
избрания провел в заключении.)
   В ведении САДУМа  находилось  и  единственное  в  СССР  высшее  исламское
учебное заведение  -  бухарское  медресе  Мир-Араб,  доступ  в  которое  был
возможен  лишь  с  согласия  Ташкента.  Глава  САДУМа  пользовался   большим
авторитетом и среди мусульман за рубежом. В конце 1945 г.  Москва  разрешила
советским мусульманам  после  долгого  перерыва  совершить  паломничество  в
священные города Мекку и Медину. Верующим были  возвращены  несколько  ранее
отобранных властями мечетей.
   В войну и в первые годы после нее усиление духовенства и его  влияния  на
местное  население  происходило  в  Узбекистане  при  безучастном  отношении
власти. В материалах к отчету ЦК КПУз, направленному в феврале 1947 г. в  ЦК
ВКП(б),  отмечалось:  "Усилилось  выполнение  религиозных   обрядов,   резко
увеличилось количество мечетей, большинство которых  существует  нелегально.
Имеются факты открытия местным духовенством нелегальных  старометодных  школ
для обучения детей".
   Мечеть вновь стала  сосредоточивать  функции  хранительницы  утрачиваемых
традиций  и  обычаев  народа.  Это  было  нелегко,   приходилось   бороться,
приспосабливаться к условиям советской жизни,  но  сама  эта  борьба  только
возвышала мечеть и мулл в представлении многих рядовых узбеков.
   В начале пятидесятых годов религиозная "оттепель" сменяется новым  витком
давления  на  верующих,   сопровождающимся   нарастанием   тенденциозной   и
агрессивной атеистической пропаганды. Такой поворот в  религиозной  политике
советской власти объясняется тем, что  она  больше  не  испытывала  нужды  в
поддержке со стороны религии и тем более духовенства.
   Напротив, у партийных функционеров и  идеологов  возникло  опасение,  что
религия, которая в годы войны и в сложный восстановительный  период  служила
фактором консолидации  общества,  может  выйти  из-под  контроля  и  оказать
независимое от власти влияние на людей.
   В  шестидесятые-семидесятые  годы  одним  из  главных  проявлений  борьбы
советской  власти  с  исламом  стала  затяжная   кампания   по   искоренению
религиозных  традиций  в  быту.   Однако   все   попытки   власти   добиться
пропагандистского успеха в разделении национальных и мусульманских  традиций
узбеков окончились безрезультатно.
   В апреле 1959 г., наряду с официально существующими  мечетями  и  святыми
местами, на территории республики нелегально действовали 270 мечетей  и  160
так  называемых  святых  мест,   обслуживаемых   нелегальными   духовниками,
наблюдался  рост  религиозных  настроений  среди  студенчества  и   учащейся
молодежи.  Только  зарегистрированные  мечети  в  праздники   Ураза-хаит   и
Курбан-хаит в 1955 г. посетило 164 тыс. человек, а в 1958 г. - уже 288  тыс.
человек. В Самарканде на молебне по  случаю  Курбан-хаита  в  мечети  Хадиса
Зудмурат 19 июля 1956 г. присутствовало 12 тыс. человек, более  половины  из
них молодежь в  возрасте  до  25  лет.  По  данным  Ташкентского  горкома  в
1959-1960 гг. 90% браков молодежи сопровождалось никохом, то есть  венчанием
через муллу.
   Совершенно удивительную способность к сопротивлению и  выживанию  в  годы
советской власти показали суфийские братства.  В  последние  годы  советской
власти  в  поисках  духовного  очищения  и  утраченных  национальных  корней
нравственности и веры заметное число интеллигентов Узбекистана обращалось  к
суфизму. Стойкость суфийских  братств,  помимо  общего  для  всех  мусульман
Узбекистана  фактора  (соединения   ислама   с   национальными   культурными
традициями),  обеспечивалась  и  тем,  что  они   тесно   переплетались   (и
переплетаются) с традиционными  общественными  структурами,  основанными  на
родственных и соседских отношениях. Исследователи  суфизма  в  Средней  Азии
подчеркивают, что  по  этой  причине  КГБ  никак  не  удавалось  внедрить  в
суфийские братства свою агентуру.
   "При сравнении мусульман  с  прочими  советскими  гражданами,  -  отмечал
американский исламовед А. Беннигсен, - со всей  очевидностью  вырисовывается
факт,  поражающий  даже  самого  невнимательного   наблюдателя:   все   слои
мусульманского общества высказывают желание сохранить, хотя бы символически,
присутствие религии во  всех  сферах  общественной  жизни.  В  этом  состоит
коренное  различие  между  мусульманами  и  русскими,  в  большинстве  своем
отвернувшимися от веры своих предков" (Bennigsen A., Wimbush E.  Muslims  of
the Soviet Empire. A. Gide. -London. 1985. S. 78).
   К этому можно добавить, что и постсоветское возрождение ислама, во всяком
случае в Узбекистане, не знает таких эпатирующих истинно  религиозных  людей
демонстративности, аффектации, неискренности, как постсоветское  возрождение
православия в России. После  того  как  три  четверти  века  огнем  и  мечом
насаждали  безбожие,  одних  священников  уничтожили,  других  развратили  и
завербовали, после того как оскверняли храмы и размещали в церквах  клубы  и
склады, все дружно  возлюбили  православную  религию.  Все  подлежит  теперь
освящению - научный центр и супермаркет, здание Думы и здание  банка,  новая
фирма и новый кабак.
   Как же реагировала  власть  на  успехи  ислама?  А  что  она  могла  этим
тенденциям   противопоставить?   Прямо   скажем,    кроме    меланхолических
констатаций, ничего. На пленуме ЦК КПУз 14 марта 1959 г. говорилось:  "Разве
можно терпеть то, что на 42-м году советской власти число ишанов  и  мюридов
растет? По предварительным данным,  в  республике  имеется  только  учтенных
более 2 тысяч ишанов".
   Когда читаешь теперь эти архивные материлы, отчетливо понимаешь, что  уже
тогда для советской власти наступило,  по  выражению  выдающегося  немецкого
писателя Генриха Бёлля, "время колебания". В своем этюде  "Время  колебания"
он  пишет:  "Когда  на  вершине  пирамиды  любой  власти  возникает  и  себя
обнаруживает  зыбкое  время  колебания,  низы  отзываются  смутным  временем
нетерпения. А когда наступает время нетерпения, пирамида эта удержаться  уже
не может. Она опрокидывается".
   Сражение Москвы с исламом в Узбекистане было ею проиграно.
   ШАРАФ РАШИДОВ
   Знак времени
   О Шарафе Рашидове написано очень много и основательно. Причем  многие  из
биографов Рашидова долгие годы работали с ним и знают его не понаслышке,  не
только по архивным документам. Могу ли я что-либо здесь добавить  нового?  И
вместе с тем нельзя писать о советской власти в Узбекистане и  не  упомянуть
этого человека, в котором типичные качества руководителя союзной  республики
послесталинской эпохи были доведены до высокого уровня совершенства и  тесно
переплетены с особенностями узбекского национального характера в  его,  если
можно так выразиться,  интеллигентной  ипостаси.  Человека,  которого  можно
назвать знаком своего времени.
   Короткая биографическая справка. Шараф Рашидов (1917-1983) - политический
деятель и писатель, дважды Герой Социалистического Труда (1974, 1977 гг.), с
1943 г. на журналистской и партийной работе, в 1947-1949 гг. редактор газеты
"Кызыл Узбекистан",  в  1950-1959  гг.  председатель  Президиума  Верховного
Совета Узбекской ССР. С 1959 г. первый секретарь ЦК КП Узбекистана,  с  1961
г. кандидат в члены Политбюро (Президиума) ЦК КПСС.  Автор  ряда  романов  и
повестей.
   Без малого четверть века советская власть в Узбекистане  была  связана  с
личностью  Шарафа  Рашидова.  Цифра  внушительная,   третья   часть   срока,
отведенного этой власти историей, время  активной  жизни  целого  поколения.
Рашидов принадлежал к той когорте руководителей союзных  республик,  которые
вышли на авансцену политической жизни при Хрущеве. Они имели тот же исходный
политический опыт,  похожий  путь  к  власти.  Они  уже  не  были  кровавыми
сатрапами, как Багиров, руководивший Азербайджаном  в  1933-1953  гг.,  друг
Берии, расстрелянный в 1956 г. И не  жили  в  повседневном  страхе,  как  их
предшественники сталинской поры.
   По своим  личностным  качествам  Рашидов  был  одним  из  наиболее  ярких
представителей  этой  когорты.  Во  всяком  случае,  только   он   один   из
руководителей  союзных  республик  пользовался  покровительством  и   полным
доверием и Хрущева, и Брежнева. И не терял этого доверия, не дал  московской
камарилье запутать себя в сети интриг. Думаю,  что  почти  до  самого  конца
своей политической карьеры Рашидов не допустил в  отношениях  с  Москвой  ни
одной серьезной ошибки. Насколько это было объективно возможно, он держал на
плаву Узбекистан, утверждая авторитет Ташкента как звезды Востока не  только
в СССР, но и в мире.
   В моей памяти отчетливо  сохранился  внешний  образ  Рашидова:  стройный,
моложавый, несмотря на седину, человек, с  тонкими  чертами  лица,  мягкими,
интеллигентными манерами. Ему были  присущи  терпимость  и  компромиссность.
Такие достоинства можно в полной мере оценить, если сравнить Рашидова с  его
коллегами  из  других  союзных  республик,   например,   соседней   Киргизии
Турдакуном Усубалиевым, наделенным беспощадной и неукротимой  мстительностью
к реальным и предполагаемым противникам его личной власти,  к  каждому,  кто
осмеливался в чем-то возразить ему, непосредственно или косвенно.
   Рашидов и его коллеги были,  в  сущности,  наместниками  Москвы  в  своих
республиках. Да иначе и не  могло  быть  в  условиях  тоталитарного  режима.
Однако при этом Москва наделяла их практически  неограниченной  властью  для
проведения в жизнь ее директив. В то же время при Хрущеве, и в большей  мере
при  Брежневе,  между  Москвой  и  республиками  существовало  что-то  вроде
молчаливой и безукоризненно соблюдаемой договоренности о распределении между
ними власти, прежде всего в кадровых вопросах. Лидеры республик  никогда  не
возражали против диктата Москвы, никогда не поддерживали  националистические
тенденции, стремление к сепаратизму, антирусские настроения,  поскольку  это
представляло острую опасность для политической стабильности и для их  личной
власти, их карьеры и судьбы. Москва же не вмешивалась  в  дела  республик  в
очерченных  тем  пределах,  оберегала  и  всячески  поднимала  авторитет  их
руководителей.
   В Узбекистане и  других  среднеазиатских  республиках  в  этом  отношении
имелась  еще  и  важная  особенность.  Авторитарность  и  авторитет   первых
секретарей послесталинской  эры  не  только  поддерживались  Москвой,  но  и
опирались на традиционные общественные структуры: кланы, региональные элиты.
И  хотя  земляческие  и   прочие   сепаратистские   связи   публично   резко
критиковались, предавались, так сказать, политической  анафеме,  в  реальной
жизни  они  имели  очевидное  политическое  значение,   поскольку   отвечали
ментальности  среднеазиатского  общества.  Модернизируясь,  оно   продолжало
оставаться традиционным обществом.
   Именно в этот период в Узбекистане стали развиваться  сверху  донизу,  на
республиканском,  областном  и  районных  уровнях   отношения   клиентельной
зависимости,  протежирование  на  основе  земляческих  и  клановых   связей,
взаимной  выгоды.  Причем  нельзя  упускать  из  виду:  непотизм  (в  смысле
покровительства своим людям) для узбекского общества это совсем не  то,  что
для западного.  Во  всяком  случае,  это  явление  не  отвергается  народной
моралью, а воспринимается как нечто само собой разумеющееся.
   Когда  оппоненты   Каримова,   особенно   из   числа   бывшей   партийной
номенклатуры, заявляют, что  именно  крах  советской  власти  и  наступившие
демократические перемены вызвали к жизни  непотизм,  отношения  клиентельной
зависимости, коррупцию, они  заведомо  говорят  неправду.  Уж  им-то  хорошо
известно, как все было на  самом  деле  в  последние  десятилетия  советской
власти в Узбекистане.
   В какой мере мог быть самостоятелен Рашидов в  своих  решениях?  Что  мог
сделать он вне директив Старой площади, а тем более вопреки им?
   Окружение впавшего в маразм Брежнева было уверено в  том,  что  ему  дано
определять, как жить, как мыслить, как чувствовать людям, народам,  странам.
Одна из центральных фигур - Михаил Суслов, застегнутый  наглухо  старик,  со
стертыми чертами лица, с жестяными  глазами,  излучавшими  мертвенный  свет.
Безликий  символ  номенклатуры,  теоретик   режима,   определявший   пределы
допустимой духовной жизни в национальных  республиках.  Придумывалось  много
легенд об Андропове, облагораживающих образ, но  ведь  и  он  был  хитрый  и
жестокий властитель. Господи! От кого мы зависели!
   Мог  ли  Рашидов  не  поддерживать  безрассудные   хрущевские   прожекты,
неизбежно порождающие приписки и очковтирательство, коррупцию и хищения,  не
бороться при Хрущеве и Брежневе с  инакомыслием,  не  ограничивать  духовную
жизнь интеллигенции?  Мог  ли  он  при  Брежневе  искоренять  консервативные
тенденции  в  общественной  жизни,  препятствовать   нарастанию   негативных
процессов в экономике, социальной и духовной сферах? Какой срок  власти  был
бы отпущен ему, если бы он позволил  себе  играть  не  по  правилам  Москвы?
Риторические вопросы...
   Поскольку  в  силу  своего  положения  сторонним   наблюдателем   Рашидов
оставаться не мог, вопрос должен быть поставлен  только  так:  усиливал  или
ослаблял Рашидов деспотическую власть коммунистической Москвы в Узбекистане?
Пересмотрев  десятки  воспоминаний  о   Рашидове   людей,   которых   нельзя
заподозрить в лести и угодничестве (некоторые из них живут сейчас в  дальнем
зарубежье), могу утверждать, что Рашидов, насколько  было  возможно,  немало
сделал для того, чтобы сберечь и развивать национальную  культуру,  смягчить
преследования вольнодумцев из числа ученых, писателей,  деятелей  искусства,
амортизировать государственную антисемитскую политику. На его счету много  и
других добрых  дел.  Он  был  сторонником  гармоничного  развития  сельского
хозяйства Узбекистана. Рашидов не раз пытался  противостоять  категорической
воле центра в области хлопководства. Но часто даже он, будучи  кандидатом  в
члены Политбюро ЦК КПСС, оказывался бессилен в неравном споре.
   Возвышение, падение, реабилитация
   За то долгое время, что Рашидов  находился  во  главе  Узбекистана,  было
всякое. Хорошее и плохое. Произошли события  мирового  значения,  в  которых
проявились и сильные стороны советской системы.
   В шестидесятые годы