й ни ржавчиной, ни гнилью агрегат из нержавеющей стали,  похожий
на   маслобойку.   Слева   из   него   выступала   хромированная   трубка,
оканчивавшаяся над сделанным в полу стоком. Стрелку уже  случалось  видеть
похожие насосы в других засушливых местах, но такой  большой  попался  ему
впервые. Он  и  представить  себе  не  мог,  какую  толщу  земли  пришлось
пробурить, чтобы наткнуться на вечно  черную,  таящуюся  под  поверхностью
пустыни воду.
     Почему, покидая постоялый двор, они не забрали насос?
     Возможно, демоны.
     Он внезапно вздрогнул, резко передернув спиной. На коже проступила  и
стала исчезать потница. Он подошел к выключателю и нажал на кнопку  "ВКЛ".
Агрегат  загудел.  Через  каких-нибудь  полминуты  труба  выплюнула  струю
чистой, прохладной  воды,  стекавшей  в  слив  для  повторной  циркуляции.
Прежде, чем насос в последний раз щелкнул и  прекратил  работу,  из  трубы
вытекло, наверное, галлона три. Это была  вещь,  чуждая  этим  краям,  как
верная  любовь,  и  все-таки  реальная,  как  Страшный  Суд  -  молчаливое
напоминание о тех временах, когда мир еще не  успел  сдвинуться  с  места.
Вероятно, насос работал на атомном блоке - электричества здесь не было  на
тысячи миль окрест, и даже сухие батареи давно разрядились. Стрелку это не
понравилось.
     Он вернулся обратно и опустился на пол конюшни  рядом  с  подложившим
под щеку ладонь мальчиком. Миловидный мальчонка. Стрелок опять попил  воды
и  скрестил  ноги,  усевшись  на  индейский  манер.  Мальчик,  как  и  тот
парень-колонист, поселившийся на краю пустыни  (у  него  еще  была  птица;
Золтан, вдруг вспомнил он, птицу звали Золтан), потерял  чувство  времени,
но то, что стрелок настигал человека в черном, сомнений не вызывало. Он  в
который раз задумался: уж не нарочно ли человек  в  черном  позволяет  ему
догонять себя, нет ли у него на то своих причин? Возможно,  стрелок  играл
ему на руку. Он попытался представить себе, каково будет оказаться лицом к
лицу с человеком в черном, и не смог.
     Ему было очень жарко, но тошнота прошла.  В  голове  опять  зазвучала
колыбельная, но теперь он подумал не о матери, а о Корте -  о  Корте,  чье
лицо  украшала   мережка   шрамов,   оставленных   кирпичами,   пулями   и
всевозможными тупыми орудиями. Боевых шрамов. Интересно, подумал  стрелок,
была ли у Корта когда-нибудь любовь под стать этим монументальным  шрамам?
Сомнительно. Он подумал об Эйлин и о Мартене, чародее-недоучке.
     Стрелок был не из тех, кто живет прошлым: от превращения  в  лишенное
воображения создание, в тупого олуха, его спасало лишь туманное  понимание
будущего да эмоциональная натура. Потому-то  его  так  изумило  теперешнее
течение своих мыслей. Каждое имя вызывало из памяти другие - Катберт, Пол,
старина Джонас и Сьюзан, прелестная девушка у окна.
     Тапер из Талла (тоже мертвый; в Талле  все  мертвы,  погибли  от  его
руки) любил старые песни. Стрелок немелодично замурлыкал себе под нос:

                        Любовь, любовь беспечная,
                        Смотри, что ты наделала.

     И смущенно рассмеялся. Я последний из зеленого, окрашенного в  теплые
тона мира. Но, несмотря на ностальгию, жалости к себе он не испытывал. Мир
безжалостно сдвинулся с места, но ноги стрелка пока что  были  крепкими  и
сильными, а человек в черном оказывался все ближе. Стрелок  начал  клевать
носом и уснул.


     Когда он проснулся, было почти темно, а мальчик исчез.
     Поднявшись (он услышал,  как  хрустнули  суставы),  стрелок  пошел  к
дверям  конюшни.  В  темноте  на  крыльце  гостиницы  плясал  огонек.   Он
направился туда. В охристом свете заката по земле за ним тянулась  длинная
черная тень.
     Джейк сидел возле керосиновой лампы.
     - В бочке был керосин, - сказал он, - но я побоялся зажигать лампу  в
доме. Все такое сухое...
     - Ты поступил совершенно правильно. - Стрелок опустился рядом с  ним,
бездумно глядя на облако копившейся годами пыли, поднятой  его  седалищем.
Пламя керосиновой лампы отбрасывало на лицо мальчика нежные тени.  Стрелок
вытащил кисет и свернул самокрутку.
     - Надо поговорить, - сказал он.
     Джейк кивнул.
     - Наверное, ты понимаешь, что я гонюсь за тем человеком, которого  ты
видел.
     - Ты собираешься убить его?
     - Не знаю. Я должен заставить его кое-что мне рассказать. Может быть,
придется заставить его кой-куда меня отвести.
     - Куда?
     - Отыскать башню, -  сказал  стрелок.  Он  придержал  самокрутку  над
трубкой лампы и затянулся; поднявшийся ночной  ветерок  подхватил  и  унес
дым. Джейк наблюдал. Лицо его не выражало ни страха, ни  любопытства,  ни,
разумеется, энтузиазма.
     - Поэтому завтра я двинусь дальше, - сказал стрелок. - Тебе  придется
пойти со мной. Сколько мяса осталось?
     - Только горсть.
     - Кукуруза?
     - Немножко.
     Стрелок кивнул.
     - Здесь есть погреб?
     - Да. - Джейк посмотрел  на  него.  Расширившиеся  зрачки  мальчугана
стали огромными, хрупкими. - Потяните за кольцо в полу, только я  вниз  не
ходил. Боялся, что стремянка сломается и я не сумею выбраться  обратно.  И
потом, там плохо пахнет. Здесь это вообще  единственное  место,  где  хоть
чем-то пахнет.
     - Мы встанем пораньше и посмотрим, нет ли там внизу чего-нибудь,  что
стоило бы прихватить. А потом по-быстрому смоемся.
     - Ладно. - Мальчик помолчал и потом сказал: - Я рад, что не убил вас,
пока вы спали. У меня были вилы, и я подумал, не отправить ли вас  на  тот
свет. Но не стал, а теперь мне не нужно будет бояться заснуть.
     - А чего бы тебе бояться?
     Мальчик зловеще посмотрел на него.
     - Привидений. Или что он вернется.
     - Человек в черном, - произнес стрелок. Это не был вопрос.
     - Да. Он плохой человек?
     - Это зависит от того, как смотреть на вещи,  -  рассеянно  отозвался
стрелок. Он поднялся и выкинул самокрутку на спекшийся  песок.  -  Я  буду
спать.
     Мальчик робко смотрел на него.
     - Можно мне спать в конюшне вместе с вами?
     - Конечно.
     Стоя на ступеньках,  стрелок  закинул  голову  и  поглядел  на  небо.
Мальчик присоединился к нему. Вверху горел Марс,  и  Полярная  звезда  уже
взошла. Стрелку почудилось, что, если он закроет глаза, то сумеет услышать
хриплое чириканье первых весенних пискунов,  почувствовать  запах  молодой
зелени - почти летний запах лужаек корта после первой  стрижки  (и,  может
быть, расслышать ленивые щелчки крокетных молотков: это  благородные  дамы
из Восточного Крыла, облаченные  в  одни  лишь  сорочки  -  ведь  сумерки,
мерцая, медленно сгущаются в ночную тьму, -  вышли  поиграть  на  Пойнтс),
сможет почти наяву увидеть, как из  проема  в  живой  изгороди  появляется
Эйлин...
     Столько думать о прошлом было на него не похоже.
     Он обернулся и взял лампу.
     - Айда спать, - сказал он.
     И они вместе перешли через двор к конюшне.


     На следующее утро стрелок обследовал погреб.
     Джейк был прав;  пахло  там  отвратительно.  В  погребе  стоял  сырой
болотистый запах - после начисто лишенных всяких запахов пустыни и конюшни
стрелка затошнило, слегка закружилась голова. Погреб пропах обреченными на
вечное гниение капустой, репой и картошкой с длинными незрячими  глазками.
Впрочем, приставная лестница  казалась  вполне  крепкой,  и  он  осторожно
спустился вниз, на земляной пол.
     Потолочные балки едва не задевали за голову. Здесь, внизу,  еще  жили
пауки с рябыми серыми брюшками, такие крупные, что делалось  не  по  себе.
Многие мутировали. У некоторых были глаза на стебельках, у некоторых -  не
меньше шестнадцати ног.
     Стрелок огляделся и подождал, пока глаза привыкнут к темноте.
     - Вы в порядке? - нервно крикнул вниз Джейк.
     - Да. - Он сосредоточенно вгляделся в угол. - Тут какие-то  консервы.
Погоди-ка.
     Он осторожно прошел  в  угол,  пригибая  голову.  Там  стояла  старая
коробка, один бок которой был отогнут книзу. Консервы оказались овощными -
зеленые бобы, желтые бобы... и три жестянки солонины.
     Стрелок нагреб полную охапку и вернулся к стремянке.  Взобравшись  до
середины лестницы, он передал банки Джейку, опустившемуся на колени, чтобы
принять груз, а сам вернулся за другими.
     Стоны у основания стен он услышал во время третьей ходки.
     Он обернулся, взглянул и его обдало неким призрачным ужасом.  Чувство
было томительным и в то же время отталкивающим, словно секс в воде -  одно
тонуло в другом.
     Фундамент слагался из огромных блоков  песчаника  -  когда  постоялый
двор только построили,  они,  вероятно,  были  уложены  ровно,  но  теперь
перекосились, выступая под самыми нелепыми и неожиданными  углами,  отчего
стена  выглядела  так,  будто  была  исчерчена  странным   иероглифическим
орнаментом. Из места слияния  двух  таких  скрытых  трещин  бежала  тонкая
струйка песка,  словно  что-то,  пыхтя  и  хлюпая,  с  отчаянной  энергией
прокапывалось сквозь каменную кладку с той стороны.
     Стоны звучали то громче, то тише, набирая силу, и вот уже весь погреб
заполнился этими звуками - непонятным шумом раздирающей  боли  и  страшных
усилий.
     - Вылезайте! - завопил Джейк. - Господи Исусе, мистер, вылезайте!
     - Уходи, - спокойно сказал стрелок.
     - Вылезайте! - снова взвизгнул Джейк.
     Стрелок не отвечал. Правой рукой он потянул из кобуры револьвер.
     Теперь в стене было отверстие  -  дыра  величиной  с  монету.  Сквозь
завесу собственного ужаса он расслышал топот  ног  Джейка,  когда  мальчик
кинулся наутек. Потом песок перестал сыпаться. Стоны прекратились, но было
слышно мерное, тяжелое, утомленное дыхание.
     - Кто ты? - спросил стрелок.
     И не получил ответа.
     Наполнив свой голос давнишним громом приказа, Роланд  Высоким  Слогом
вопросил:
     - Кто ты, Демон? Говори, коль должен говорить.  Отпущенный  мне  срок
краток и руки мои теряют терпение.
     -  Иди  медленно,  -  проговорил  из  стены  тягучий,  густой  голос.
Призрачный ужас стрелка усилился и стал почти осязаем.  Голос  принадлежал
Алисе, той женщине, у которой он жил в поселке Талл. Но Алиса была  мертва
- стрелок воочию видел, как она упала с пулевым отверстием между глаз. Ему
померещилось, будто перед  глазами,  отмечая  спуск  на  глубину,  поплыли
морские сажени. - Мимо Свалки иди медленно, стрелок. Пока ты путешествуешь
с мальчиком, человек в черном путешествует с твоей душой в кармане.
     - О чем ты? Говори!
     Но дыхание прекратилось.
     На мгновение стрелок прирос к месту, но тут один из громадных  пауков
упал ему на  руку  и,  лихорадочно  перебирая  лапами,  побежал  к  плечу.
Непроизвольно охнув, он  смел  тварь  с  рукава  и  стронулся  с  места  -
неохотно, но обычай был строгим, нерушимым. От мертвеца - мертвечина,  как
гласило  старинное  присловье;  лишь  остов  может  говорить.  Подойдя   к
отверстию, он сильно ударил по нему кулаком. Песчаник  легко  крошился  по
краям, и, попросту напружинив мускулы, стрелок проткнул стену.
     И коснулся чего-то твердого, шишковатого, с бугорками и впадинами. Он
вытащил это. У него в руке была сгнившая у  дальнего  сочленения  челюсть.
Косо, в разные стороны торчали зубы.
     - Ладно, - негромко обронил он, грубо впихнул кость в  задний  карман
и, неловко держа оставшиеся банки, стал подниматься по  лестнице.  Люк  он
оставил открытым. Солнце заберется туда и убьет пауков.
     Съежившегося  от  страха  Джейка  он  нашел  на   растрескавшейся   и
развалившейся комьями  песчаной  корке  на  полдороге  к  конюшне.  Увидев
стрелка, мальчик пронзительно закричал, сделал  назад  шаг,  другой,  и  с
плачем побежал к нему.
     - Я думал, оно вас поймало, поймало, я думал...
     - Не поймало. - Стрелок прижал мальчугана к себе, чувствуя  на  груди
его горячую мордашку и сухие  ладошки.  Тут-то  и  возникла  его  глубокая
привязанность к парнишке, которая, конечно же, с самого начала должна была
входить в планы человека в черном - но это пришло стрелку в  голову  много
позже.
     - Это был демон, да? - Голос мальчика звучал заглушенно.
     - Да. Говорящий демон. Нам  больше  не  придется  возвращаться  туда.
Пошли.
     Они пошли в конюшню, и стрелок сделал из чепрака, под  которым  спал,
грубый бугристый узел - чепрак был жарким и колючим, но ничего другого  не
было. Потом сходил к колонке и наполнил бурдюки водой.
     - Понесешь бурдюк, - сказал стрелок. - Положишь его  на  плечи,  так,
как факиры носят змей. Ясно?
     - Да. - Мальчик посмотрел на него с обожанием  и  взвалил  бурдюк  на
плечи.
     - Не слишком тяжело?
     - Нет. Нормально.
     - Скажи честно, сейчас. Если получишь солнечный удар, нести тебя я не
смогу.
     - Не получу. Все будет нормально.
     Стрелок кивнул.
     - Мы идем в горы, да?
     Стрелок кивнул.
     - Да.
     Они  вышли  из  конюшни  на  неизменный  гнетущий  солнцепек.  Джейк,
достававший головой  стрелку  до  локтя,  шагал  справа  и  чуть  впереди;
замотанные сыромятными шнурками концы бурдюка с водой свисали чуть  ли  не
ниже колен. Два других бурдюка стрелок крест-накрест забросил за плечи,  а
подмышкой нес увязанную  в  попону  провизию,  придерживая  сверток  левой
рукой.
     Они  вышли  из  дальних  ворот  постоялого  двора  и  вновь  отыскали
расплывшиеся, затертые колеи почтовой дороги. Спустя,  возможно,  четверть
часа Джейк повернулся и помахал домам. На  исполинских  просторах  пустыни
оба строения словно бы съежились.
     - До свиданья! - крикнул Джейк. - До свиданья!
     Они  пустились  в  путь.  Почтовый  тракт   поднялся   на   застывший
продолговатый песчаный пригорок, и когда стрелок огляделся, то  не  увидел
постоялого двора. Вокруг опять была пустыня, и только она.


     С тех пор, как  они  покинули  постоялый  двор,  прошло  три  дня,  и
очертания гор стали обманчиво четкими.  Уже  можно  было  разглядеть,  как
поднимается, превращаясь в предгорье, пустыня, и первые  голые  склоны,  и
прорывавшуюся  в  угрюмом  торжестве  эрозии  сквозь  верхний  слой  почвы
каменистую коренную породу. Еще дальше вновь  начинался  короткий  отлогий
спуск, и стрелок впервые за много месяцев, а  может  быть,  и  лет  увидел
зелень - настоящую живую зелень. Трава, карликовые ели, возможно, даже ивы
- все они питались сбегавшими с дальних склонов талыми  водами.  Далее  во
владение вновь вступали камни, во  всем  своем  циклопическом  великолепии
россыпью взбиравшиеся к  ослепительным  снежным  шапкам.  Поодаль,  слева,
открывалась дорога к  вздымавшимся  на  дальнем  краю  огромной  расселины
изъеденным солнцем и ветрами меньшим утесам из песчаника, столовым горам и
сопкам. Этот овраг почти беспрерывно скрывала от глаз  пелена  дождей.  По
вечерам, перед тем, как уснуть,  Джейк  непременно  проводил  пару  минут,
завороженно наблюдая, как в ясном,  прозрачном  вечернем  воздухе  фехтуют
пугающие слепящие молнии, белые и лиловые.
     Мальчик оказался хорошим ходоком.  Он  не  только  был  выносливым  и
упорным, но, более того, словно бы  сопротивлялся  изнурению,  обнаруживая
запасы спокойной, натренированной воли,  чему  стрелок  полностью  отдавал
должное. Он мало говорил и не задавал вопросов, даже  о  челюсти,  которую
стрелок без конца вертел в руках  во  время  вечернего  перекура.  Стрелок
уловил, что его  общество  чрезвычайно  льстит  мальчику,  возможно,  даже
приводит парнишку в восторг, и встревожился. Мальчугана поставили  у  него
на  дороге  (пока  ты  путешествуешь  с  мальчиком,   человек   в   черном
путешествует с твоей душой в кармане), и тот факт, что задерживаться из-за
Джейка не приходилось, лишь обнаруживал новые зловещие возможности.
     Через одинаковые промежутки им  попадались  оставленные  человеком  в
черном кострища правильной формы,  и  стрелку  казалось,  что  теперь  они
намного свежее. На третью ночь он уверился, что где-то на первом  взбухшем
склоне предгорья видит далекую искру очередного бивачного костра.
     На четвертый день пути, около двух часов, Джейк зашатался и  чуть  не
упал.
     - Сядь, - сказал стрелок.
     - Нет, я в порядке.
     - Садись.
     Мальчик послушно сел. Стрелок присел рядом, так, чтобы Джейк оказался
в его тени.
     - Пей.
     - Я же не должен, пока...
     - Пей.
     Мальчик отпил - три глотка. Намочив хвостик чепрака, который был  уже
не  таким  тяжелым,  стрелок  приложил  влажную  ткань  к  горячечно-сухим
запястьям и воспаленному лбу Джейка.
     - Отныне  мы  каждый  день  в  это  время  будем  делать  привал.  На
пятнадцать минут. Спать хочешь?
     - Нет. - Мальчик  пристыженно  посмотрел  на  него.  Стрелок  ответил
ласковым  взглядом,  рассеянно  вытащил  из  патронташа  пулю  и  принялся
перекатывать ее между пальцами. Мальчик зачарованно следил за ней.
     - Ловко, - сказал он.
     Стрелок кивнул.
     - Ну так. - Он замолчал. - Я рассказывал, что, когда мне было столько
же, сколько тебе сейчас, я жил в большом городе, обнесенном стеной?
     Мальчик сонно помотал головой.
     - Ну да. И был там один злодей...
     - Священник?
     - Нет, - сказал  стрелок,  -  но  теперь  я  думаю,  что  между  ними
существует какая-то связь. Возможно даже, они сводные братья.  Мартен  был
колдуном...  как  Мерлин.  А  что,  Джейк,  там,  откуда  ты  попал  сюда,
рассказывают про Мерлина?
     - Про Мерлина, и про Артура, и про рыцарей Круглого  стола,  -  сонно
проговорил Джейк.
     Стрелка так и передернуло.
     - Да, - сказал он. - Я был очень молод...
     Но мальчик спал - сидя, аккуратно сложив руки на коленях.
     - Когда я  щелкну  пальцами,  ты  проснешься.  Ты  почувствуешь  себя
отдохнувшим и посвежевшим. Понимаешь?
     - Да.
     - Ну, тогда ложись.
     Вынув из кисета табак и бумагу, стрелок свернул папиросу. Чего-то  не
хватало. С  присущим  ему  усердием  и  тщательностью  он  стал  искать  и
обнаружил пропажу. Не хватало раздражающего ощущения спешки, чувства,  что
в любой момент можешь  отстать,  что  след  затеряется  и  останется  лишь
обрывок шнура. Теперь все это прошло. Стрелок постепенно убеждался в  том,
что человек в черном хочет, чтобы его догнали.
     Что же последует дальше?
     Вопрос был слишком туманным,  чтобы  заинтересовать  стрелка.  Вот  у
Катберта он вызвал бы интерес, и весьма живой, но  Катберт  погиб,  а  сам
стрелок мог идти вперед лишь известным ему путем.
     Он курил, смотрел на мальчика и снова вернулся  мыслями  к  Катберту,
который вечно смеялся - он и на смерть пошел, смеясь, - и к Корту, который
не смеялся никогда,  и  к  Мартену,  который  иногда  улыбался  -  слабой,
неприятной немой улыбкой, в которой крылось некое  тревожащее  мерцание...
так глаз медленно раскрывается в темноте, обнаруживая под веками кровь. И,
конечно же, был еще сокол. Сокола звали Давид - в честь легендарного юноши
с пращой. Стрелок был совершенно уверен, что Давид не знал  ничего,  кроме
жажды убивать, рвать, раздирать, жажды наводить ужас. Как и  сам  стрелок.
Давид не был дилетантом - он играл центральным нападающим.
     Впрочем, возможно, в неком конечном счете сокол  Давид  был  ближе  к
Мартену, чем к кому-либо другому... и, возможно, мать  стрелка,  Габриэль,
это знала.
     Стрелку показалось, будто желудок болезненно  подкатывает  к  сердцу,
однако его лицо не изменилось. Глядя, как дым от самокрутки поднимается  в
горячий воздух пустыни и исчезает, он мысленно возвращался в прошлое.



                                    2

     Небо было белым, совершенно белым, и в воздухе пахло дождем,  а  еще,
сильно и приятно, - живой изгородью  и  растущей  зеленью.  Весна  была  в
разгаре.
     Давид сидел у Катберта на руке - маленькая машина разрушения с яркими
золотистыми глазами, без причины сердито сверкавшими  на  окружающий  мир.
Прикрепленная к путам на его  ножках  сыромятная  привязь  была  небрежной
петлей накинута на руку Катберта.
     В стороне от мальчиков стоял Корт - безмолвная ф