он и Фелиция поприветствовали ее  тихим
рыканием, и она  разделила  кусок  хлеба  между  ними.  Большая  часть
досталась  Фелиции,  потому  что  в  Привходящий  мир   Сюзан   решила
отправиться на Пилоне.
     В чулан-кабинет Сюзан не  заходила  со  дня  смерти  отца,  боясь
именно той душевной  боли,  которую  и  испытала,  отодвинув  засов  и
переступив порог. Узкие  окна  затянула  паутина,  но  они  пропускали
достаточно света - день опять выдался безоблачным, - чтобы она увидела
лежащую в пепельнице трубку, красную, его любимую, которую  он  всегда
курил, если ему было о чем подумать. На  спинке  стула  лежала  сетка.
Пат, должно быть, чинил ее при свете газового  рожка,  потом  отложил,
решив, что доделает начатое завтра... но змея выскочила  из-под  копыт
Пены, и завтра для Пата Дельгадо уже не наступило.
     - О, папа, - всхлипнула Сюзан. - Как мне тебя не хватает.
     Она  подошла  к  столу,  провела  пальцами  по  его  поверхности,
оставляя полосы в слое пыли. Села на стул, послушала, как  он  скрипит
под ней (точно так же он скрипел и под ним),  пододвинулась  на  самый
краешек. Следующие пять  минут  она  сидела  и  плакала,  закрыв  лицо
руками, как случалось в детстве. Только теперь не было Большого  Пата,
который  подошел  бы  к  ней,  усадил  на  колени  и  целовал   бы   в
чувствительное местечко под  подбородком  (особенно  чувствительное  к
щеточке усов над его верхней губой), пока слезы не перешли бы в  смех.
Время - лицо на воде, на этот раз - лицо ее отца.
     Наконец слезы высохли. Один за другим она начала открывать  ящики
стола. Нашла другие трубки (многие с изжеванными мундштуками),  шляпу,
одну из своих кукол (со сломанной рукой, которую Пат так  и  не  успел
починить), перьевые ручки, маленькую фляжку, пустую, но с  характерным
запахом  виски.  В  нижнем  увидела  две  шпоры,  одну  с   отломанным
колесиком. Догадалась, что в день смерти именно эти шпоры были на  его
сапогах.
     Если бы мой отец был здесь, сказала она в тот день на Спуске.  Но
его нет, ответил тогда Роланд. Он мертв.
     Пара шпор, одна с отломанным колесиком. Сюзан  достала  шпоры  из
ящика. Перед ее мысленным взором  возникла  Океанская  Пена.  Вот  она
встает на дыбы, сбрасывает  отца  (одна  шпора  цепляется  за  стремя,
колесико отламывается), ее ведет вбок, и она падает на него. Это Сюзан
легко представила себе, но не увидела змею,  о  которой  рассказал  им
Френ Ленджилл. Не увидела, и все.
     Она положила шпоры в ящик, встала, посмотрела на полку справа  от
стола.  На  ней  стояли  гроссбухи  в  кожаных  переплетах,  бесценное
сокровище для общества, утерявшего секрет изготовления бумаги. Ее отец
почти тридцать лет был главным конюхом феода, и на полке стояли книги,
в которые он записывал родословную лошадей.
     Сюзан взяла последнюю в ряду, начала пролистывать.  На  этот  раз
она даже обрадовалась, когда у нее  вновь  защемило  сердце  при  виде
знакомого почерка.

        Рожден от ГЕНРИЭТТЫ, 2-ой жеребенок, оба хорошие.

        Мертворожденный от ДЕЛИИ, жеребец (МУТАНТ).

        Рожден от ИОЛАНДЫ, чистокровка, ОТЛИЧНЫЙ ЖЕРЕБЧИК.

     И рядом с каждым дата. К своим обязанностям  он  относился  очень
серьезно. Такой аккуратный. Такой дотошный. Такой...
     Сюзан обмерла, понимая, что неожиданно для  себя  нашла  то,  что
искала, хотя до этого самого мгновения не очень-то представляла  себе,
а  что  именно  привело  ее  в  эту  маленькую  комнатушку.  Последние
исписанные страницы отсутствовали. Их вырвали с корнем.
     Кто это мог  сделать?  Уж  конечно,  не  ее  отец.  К  бумаге  он
относился с таким же почтением, как другие - к  богам  или  золоту.  И
почему их вырвали?
     Ответа долго искать не пришлось: разумеется,  из-за  лошадей.  Их
слишком много на Спуске. И ранчеры, Ленджилл, Кройдон,  Ренфрю,  лгали
как насчет их числа, так и насчет  процента  мутантов.  Лгал  и  Генри
Уэрнер, занявший должность отца. Если бы мой отец был здесь... Но  его
нет. Он мертв.
     Она заявила Роланду, что Ленджилл не мог  солгать  насчет  смерти
отца. она в это не верит... но теперь могла поверить.
     Да помогут ей боги, теперь она могла в это поверить.
     - И что ты тут делаешь?
     От неожиданности Сюзан вскрикнула, выронила гроссбух, оглянулась.
На пороге стояла Корделия в старом черном платье. Три верхние пуговицы
остались незастегнутыми, так что Сюзан видела ключицы, выпирающие  над
рубашкой из белой материи. Только увидев эти  ключицы,  Сюзан  поняла,
как сильно похудела тетя Корд за последние три месяца. Заметила она  и
красное пятно (отлежала на подушке)  на  левой  щеке  Корделии,  очень
похожее на отметину от оплеухи.
     - Тетя Корд! Ты меня напугала. Ты...
     - Что ты тут делаешь? - повторила Корделия. Сюзан  наклонилась  и
подняла гроссбух.
     - Пришла, чтобы вспомнить отца. - Она поставила книгу  на  полку.
Кто вырвал эти страницы? Ленджилл? Раймер?  Она  в  этом  сомневалась.
Скорее их вырвала женщина, что сейчас стояла перед ней. Может, потому,
что ей пообещали  за  это  золотую  монету.  Ни  о  чем  не  спрашивая
соответственно  и  не  требуя  ответа.  Выполнила  просьбу,   получила
вознаграждение, бросила монетку в копилку. Вопрос закрыт.
     - Вспомнить его? Не вспоминать тебе его надо, а  просить  у  него
прощения. Ибо ты забыла его лицо, да, забыла. Как это  ни  прискорбно,
ты забыла его, Сью.
     Сюзан молча смотрела на тетку.
     - Ты уже была с  ним  сегодня?  -  В  голосе  Корделии  слышалась
насмешка. Ее рука поднялась к красной отметине на щеке, потерла ее.  А
ведь она совсем плоха, подумала Сюзан.  И  особенно  сдала,  когда  по
городу поползли сплетни о Джонасе и Корал Торин. - Ты уже подлезла под
сэй Диаборна? Твоя щель еще не просохла от его  спермы?  Ну-ка  дай  я
посмотрю сама!
     Корделия шагнула к племяннице, но та, в испуге  и  отвращении,  с
силой  оттолкнула  ее.  И  Корделия  спиной  впечаталась  в  стену   у
затянутого паутиной окна.
     - Прощения надо просить тебе, - выкрикнула Сюзан. -  За  то,  что
смеешь говорить с его дочерью таким тоном  и  в  этом  месте.  В  этом
месте. - Взгляд ее уперся в гроссбухи, вновь вернулся к тетке. И  лицо
Корделии  Дельгадо  сказало  все,  что  ей  хотелось  знать.  Она   не
участвовала в убийстве брата, в это Сюзан не верила, но что-то об этом
знала. Да, знала.
     - Ты неверная сучка, - прошептала Корделия.
     - Нет, - ответила Сюзан, - я-то как раз верная.
     И так оно и было, осознала Сюзан. От этой  мысли  у  нее  с  плеч
словно свалилась громадная тяжесть. Она  прошла  к  двери,  на  пороге
обернулась.
     - Ноги моей больше не будет в этом доме. Слушать твои оскорбления
я больше не желаю. И видеть тебя такой, какая ты сейчас.  Ты  высушила
ту любовь, которую я испытывала к тебе за все, что ты делала для меня,
заменив мать.
     Корделия закрыла руками лицо, словно у нее  болели  глаза,  когда
она смотрела на Сюзан.
     - Так убирайся! - выкрикнула она. - Убирайся в  Дом-на-Набережной
или где там еще ты перепихиваешься с этим мальчишкой!  Если  я  больше
никогда не увижу твою шлюшечью физиономию, то буду считать, что не зря
прожила жизнь!
     Сюзан вывела Пилона из конюшни. Рыдания вновь разрывали ей грудь.
Поначалу она даже не смогла сесть на лошадь. Но в конце  концов  села,
испытывая не только печаль, но и облегчение. А выехав на главную улицу
и пустив Пилона галопом, даже не оглянулась.



                                  9


     На следующее утро, в предрассветной тьме, Олив  Торин  прокралась
из комнаты, где теперь спала одна, в другую, которую почти  сорок  лет
делила с мужем. Пол холодил босые  ноги,  и  она  вся  дрожала,  когда
добралась до кровати... но дрожала она не только от холода. Она  легла
рядом с костлявым, храпящим мужчиной в  ночном  колпаке,  а  когда  он
отвернулся от нее (при этом громко захрустели его коленки),  прижалась
к нему и обняла. Безо всякой страсти, лишь ради того, чтобы  разделить
его тепло. Узкая грудь Харта, знакомая ей не  меньше  ее  собственной,
более чем пышной, поднималась и опадала под ее руками, и  Олив  начала
успокаиваться.  Он  шевельнулся,  и  она  подумала,  что  сейчас  Харт
проснется и обнаружит, что впервые за многие  годы  она  делит  с  ним
ложе.
     Да, проснись, подумала она. Проснись.  Сама  она  будить  его  не
решилась: ее смелости  хватило  только  на  то,  чтобы  прокрасться  в
темноте из одной комнаты в другую. Однако если бы  он  проснулся,  она
рассказала бы ему о том жутком сне, что увидела этой ночью:  громадная
птица с жестокими золотистыми глазами  кружила  над  феодом,  а  с  ее
крыльев капала кровь.
     И кровь была там, куда падала ее тень, сказала бы она ему, а тень
ее падала всюду. Тень эта накрыла весь  феод,  от  Хэмбри  до  каньона
Молнии. И ветер принес запах большого  пожара.  Я  прибежала  к  тебе,
чтобы предупредить, но  ты  сидел  у  камина  мертвый,  с  выпученными
глазами и черепом на коленях.
     Вместо того чтобы проснуться, Харт  взял  ее  руку  в  свои,  как
бывало прежде, до того как он начал заглядываться на молодых  девушек,
даже служанок, и Олив решила, что она просто полежит с ним и  позволит
ему держать ее руку. Пусть хоть на короткое время все будет так, как в
давние времена, когда в их семье царили мир и согласие.
     Она немного поспала. А когда  проснулась,  в  окна  уже  проникал
серый свет зари. Он отпустил ее руку, более того, отодвинулся  от  нее
на самый край кровати. Она решила, что не надо ему знать  о  том,  что
она спала в его постели, тем более что и кошмар начал забываться. Олив
отбросила одеяло, опустила ноги на пол, еще раз посмотрела  на  Харта.
Ночной колпак съехал, поэтому она аккуратно поправила его. Харт  вновь
шевельнулся. Олив подождала, пока он затихнет, затем поднялась. И, как
призрак, проскользнула в свою комнату.



                                  10


     Игровые павильоны открылись в "Зеленом  сердце"  за  два  дня  до
ярмарки Жатвы, и первые горожане попытали удачи на вращающемся колесе,
в метании бутылок, в бросках мяча в баскетбольное кольцо.  Появился  и
пони-поезд... телега, заполненная смеющимися ребятишками, которую пони
тянул по узким рельсам, выложенным восьмеркой.
     (- Пони звали Чарли? - спросил Роланда Эдди Дин.
     - Не думаю, - ответил Роланд. - В Высоком Слоге у нас  было  одно
малоприятное слово, созвучное с этим именем.
     - Какое слово? - спросил Джейк.
     - То, что означает смерть, - ответил стрелок.)
     Рой Дипейп стоял, наблюдая, как пони крутит восьмерки,  вспоминая
свое детство, когда он сам сидел  в  такой  вот  телеге.  Естественно,
пытаясь попасть в нее, не заплатив ни гроша.
     Насмотревшись,  Дипейп  неспешно  зашагал  к  Управлению  шерифа,
вошел. Херк Эвери, Дейв Холлис и Френк Клейпул чистили древнее оружие.
Эвери кивнул Дипейпу и продолжил свое занятие. Шериф был  какой-то  не
такой, и Дипейпу потребовалась пара минут, чтобы понять, что  к  чему:
шериф не ел. Впервые у него под рукой не стояла тарелка с едой.
     - К завтрашнему дню все готово? - спросил Дипейп.
     Эвери бросил на него взгляд, в котором раздражение перемешалось с
весельем:
     - С чего такой вопрос?
     - Его просил задать Джонас, - ответил Дипейп,  и  нервная  улыбка
Эвери поблекла.
     - Да, мы готовы. - Эвери обвел мясистой рукой музейные  редкости.
- Разве ты не видишь, что готовы?
     Дипейп мог бы повторить древнюю поговорку  о  том,  что  качество
пудинга можно проверить, лишь отведав его, но имело ли смысл? Желаемый
результат получался лишь в одном случае: если мальчишек проведут,  как
рассчитывал Джонас.
     Если нет, они скорее всего вырвут толстяку шерифу ноги и  скормят
их оказавшимся под рукой волкам  или  собакам.  Кому  именно,  Дипейпа
особо не волновало.
     - Джонас также просил напомнить, что брать их надо рано.
     - Да, да, мы приедем туда рано, - согласился  Эвери.  -  Вот  эти
двое и  еще  шесть  крепких  парней.  Я  попросил  подъехать  и  Френа
Ленджилла, он возьмет пулемет. -  Последнее  слово  Эвери  произнес  с
такой гордостью, словно сам изобрел это  оружие.  Затем  посмотрел  на
Дипейпа. - А как насчет тебя? Ты поедешь? Произвести тебя в  помощники
- пара пустяков.
     - У меня есть другое  дело.  И  у  Рейнолдса  тоже,  -  улыбнулся
Дипейп. - Работы хватит всем, шериф... в конце концов, это Жатва.



                                  11


     В тот день, ближе к вечеру, Сюзан и Роланд встретились в хижине в
Плохой Траве. Она рассказала ему о гроссбухе с вырванными  страницами,
а Роланд показал ей то, что оставил в северном углу  хижины,  запрятав
под груду рваных шкур.
     Сначала она посмотрела на содержимое тайника,  потом  подняла  на
него широко раскрытые, испуганные глаза.
     - Что-то идет не так? Почему ты заподозрил неладное?
     Он покачал головой. Вроде  бы  все  шло  нормально...  во  всяком
случае,  ничего  подозрительного  он  пока  не  заметил.  И,   однако,
чувствовал,  что  поступает  правильно,  устроив  тайник   в   хижине.
Руководствовался  он  при  этом  не  даром,  не  шестым  чувством,  но
интуицией.
     - Я  думаю,  все  пройдет  нормально...  насколько  может  пройти
нормально при условии, что их по пятьдесят человек на каждого из  нас.
Сюзан, наш единственный шанс - захватить их врасплох. Ты не  поставишь
нас под удар, правда? Не пойдешь к  Ленджиллу,  размахивая  гроссбухом
отца?
     Она покачала головой. Если Ленджилл убил ее отца, через  два  дня
он за это заплатит. Так что разговаривать с ним она не собиралась.  Но
тайник... тайник ее пугал, о чем она и сказала Роланду.
     - Слушай. - Роланд сжал ладонями щеки Сюзан, заглянул ей в глаза.
- Я лишь принимаю меры предосторожности. Если все пойдет не  так...  а
такое возможно... шанс выбраться отсюда есть только у тебя. У тебя и у
Шими. Если такое случится, Сюзан, ты... вы...  должны  прийти  сюда  и
забрать мои револьверы. Увезти их на  запад,  в  Гилеад.  Найти  моего
отца. По этим пистолетам он признает тебя  и  поверит  всему,  что  ты
скажешь. Расскажи ему о случившемся. Вот и все.
     - Если что-то случится с тобой, Роланд, едва ли  я  смогу  что-то
сделать, кроме как умереть.
     Его ладони все еще сжимали лицо Сюзан. И теперь он  чуть  тряхнул
ее.
     - Ты не умрешь. - Лед в его глазах и голосе  вызвал  у  Сюзан  не
страх, но благоговение. Она подумала о его крови... о том,  какая  она
древняя, какой холодной могла становиться при необходимости. - Пока не
переговоришь с моим отцом. Обещай мне.
     - Я... я обещаю, Роланд. Обещаю.
     - Скажи вслух, что ты обещаешь.
     - Я приду сюда.  Заберу  твои  револьверы.  Отвезу  твоему  отцу.
Расскажу, что случилось.
     Он кивнул и отпустил ее лицо. Следы пальцев и ладоней остались на
щеках.
     - Ты меня напугал. -  Сюзан  тряхнула  головой.  -  Ты  так  меня
напугал.
     - Я такой, как есть.
     - И я не собираюсь тебя переделывать.  -  Она  поцеловала  его  в
левую щеку, потом в правую. Сунула руку под рубашку, поласкала  сосок.
Он мгновенно затвердел под подушечкой ее пальца.  -  Птички  и  рыбки,
медведи и зайки. - Теперь она покрывала его лицо поцелуями. - Исполнят
любое желанье твое.
     Потом они лежали под медвежьей шкурой, которую  Роланд  привез  с
собой, и прислушивались к порывам ветра, шуршащего травой.
     - Мне нравится этот звук, - прошептала Сюзан.  -  Он  вызывает  у
меня желание стать ветром... улететь,  куда  летит  он,  увидеть,  что
видит он.
     - В этом году, если ка дозволит, ты все увидишь.
     - Да. Вместе с тобой. - Она повернулась к нему,  приподнялась  на
локте. Свет, просачиваясь сквозь дыры в крыше, падал  ей  на  лицо.  -
Роланд, я тебя люблю. - Она поцеловала его... и расплакалась. Он нежно
обнял ее:
     - В чем дело? Сью, что тебя тревожит?
     - Не знаю. - Слезы полились еще сильнее. - Могу сказать лишь одно
- какая-то тень лежит у меня на сердце. - Она подняла на  него  полные
слез глаза. - Ты не оставишь меня, ведь так, дорогой? Ты не уедешь без
Сью, не уедешь?
     - Нет.
     - Потому что я отдала тебе все, что у меня было. И  девственность
- лишь малая часть этого, ты знаешь.
     - Я никогда не оставлю тебя. - Но несмотря на  теплую  шкуру,  по
спине его пробежал холодок. - Никогда, клянусь.
     - Я все равно боюсь. Очень боюсь.
     - Вот это напрасно. - Говорил он медленно,  с  натугой...  потому
что внезапно совсем другим словам приспичило сорваться с его  губ.  Мы
уезжаем прямо сейчас, Сюзан. Не послезавтра, в день Жатвы, а сейчас, в
эту самую минуту. Одевайся, и поскакали. Поедем на юг  и  ни  разу  не
оглянемся. Мы будем... нас будут преследовать.
     Это точно. Лица Алена и Катберта. Лица всех тех людей, что  могли
погибнуть в Лысых горах от оружия Древних, которое приведет в действие
доставленная из Меджиса нефть. Лица их отцов. И преследовать будут всю
жизнь. От этих лиц им не скрыться даже на Южном полюсе.
     - От тебя требуется лишь одно - послезавтра за  ленчем  сослаться
на плохое самочувствие. - Они многократно говорили об этом, но сейчас,
охваченным непонятным страхом, ничего другого на ум  не  приходило.  -
Пойдешь в свою комнату, а потом покинешь дворец тем же путем, что и  в
ночь нашей встречи на кладбище. Спрячешься. В три  часа  дня  приедешь
сюда, заглянешь  под  шкуры  в  том  углу.  Если  револьверов  там  не
окажется, а так и будет, я в этом  абсолютно  уверен,  значит,  все  в
порядке. И ты встретишься с нами. Где, я тебе  говорил,  за  каньоном.
Мы...
     - Да, я все это знаю,  но  на  душе  у  меня  неспокойно.  -  Она
коснулась его щеки. - Я боюсь за  тебя  и  себя,  Роланд,  и  не  знаю
почему.
     - Все получится, ответил он. Ка...
     - Не говори мне о ка!  -  воскликнула  Сюзан.  -  Пожалуйста,  не
говори. Ка - как ветер, это слова отца, ей нет дела до чаяний  мужчины
или женщины. Жадная, старая ка, как я тебя ненавижу!
     - Сюзан...
     - Нет, больше ничего не говори. -  Она  легла,  сбросила  с  себя
медвежью шкуру, обнажив тело,  за  которое  не  Торин,  а  куда  более
великие мужи отдали бы королевство. Солнечные блики падали  на  Сюзан,
как золотой дождь. Она  протянула  руки  к  Роланду.  Никогда  еще  не
выглядела она такой прекрасной, с разметавшимися волосами и  застывшей
на лице тревогой. Потом он думал: Она знала, какая-то ее часть знала.
     - Хватит разговоров. С  разговорами  покончено.  Если  ты  любишь
меня, тогда люби.
     И Роланд приник к ней, в  последний  раз.  Они  слились  воедино,
слились не только их тела, но и  дыхания,  а  снаружи  ревел  и  ревел
несущийся на запад ветер.



                                  12


     В тот самый вечер, когда лыбящаяся  Демоническая  Луна  появилась
над горизонтом, Корделия вышла из дому и медленным  шагом  направилась
через лужайку к огороду, обходя по широкой дуге кучу листьев,  которую
сгребла днем. В руках она несла одежду. Бросила ее на землю  у  шеста,
на котором торчало пугало, посмотрела на поднимающуюся  луну.  Увидела
подмигивающий глаз, злобную ухмылку. Серебряная, как кость, эта  луна,
белая пуговица на фиолетовом шелке.
     Демон улыбнулся Корделии, она улыбнулась в ответ. А потом, словно
очнувшись от транса, протянула руки и сняла  пугало  с  шеста.  Голова
пугала улеглась ей на плечо, словно голова  мужчины,  который  слишком
много выпил, чтобы танцевать. Его красные руки болтались как плети.
     Она раздела пугало, оставив ему только пару старых кальсон брата.
Потом порылась в куче принесенной из дома одежды  и  вытащила  из  нее
красную блузу для  верховой  езды,  одну  из  трех,  подаренных  мэром
Торином мисс Юной Красавице.  Одежда  для  шлюхи,  так,  кажется,  она
обозвала эти  блузы.  И  кем  тогда  следовало  назвать  ее,  Корделию
Дельгадо, которая заботилась об этой девчонке с тех самых пор, как  ее
упрямый папаша решил, что ему не по пути с Френом  Лендж