- Не знаю. Я должен подумать, подумать с  друзьями.  С  теткой  у
тебя проблем не будет? Она не захочет знать, где и с кем ты была?
     - Ты тревожишься из-за меня, Уилл, или из-за себя и своих планов?
     Он не ответил, только посмотрел на нее.  Мгновение  спустя  Сюзан
отвела взгляд.
     - Извини, я причинила тебе боль. Нет, приставать ко  мне  она  не
будет. Я часто езжу по ночам, хотя и не так далеко от дома.
     - Но она не знает, как далеко ты сегодня заехала?
     - Нет. В эти дни мы стараемся избегать друг друга. Мы сейчас  что
две пороховые бочки в  одном  доме.  -  Она  протянула  к  нему  руки.
Перчатки еще раньше засунула за пояс, и ее холодные пальцы  сомкнулись
на его. - Такое расставание не из лучших.
     - Не говори так, Сюзан.
     - Говорю. Должна. Как бы все ни обернулось, я люблю тебя, Роланд.
     Он обнял ее и поцеловал, а когда освободил ее губы, она наклонила
его голову и прошептала в самое ухо:
     - Если ты любишь меня, так люби.  Заставь  меня  нарушить  данное
мною обещание.
     Долго-долго у  нее  не  билось  сердце:  он  не  отвечал,  и  она
продолжала  надеяться.  Потом  он  качнул  головой.   Один   раз,   но
решительно.
     - Сюзан, я не могу.
     - Для тебя честь выше любви ко мне? Да? Что ж, пусть так и будет.
- Она высвободилась из его объятий, заплакала,  не  пожелала  заметить
руки, которая легла на ее сапог,  когда  она  запрыгнула  в  седло,  -
безмолвной просьбы не жечь мосты. Отвязала Пилона и толкнула его ногой
в бок. Роланд окликнул ее чуть громче, но она бросила Пилона в галоп и
умчалась до того, как спала поднявшаяся в ней волна белой  ярости.  Он
не хотел брать ее после другого мужчины, а когда она  давала  обещание
Торину, то понятия не имела о существовании Роланда. А если  так,  как
он смел настаивать на том,  что  ответственность  за  потерю  чести  и
последующий стыд должны лечь только на нее?  Потом,  лежа  без  сна  в
кровати. Сюзан осознала, что он ни на чем и не настаивал. И она еще не
успела выехать из апельсиновой рощи, когда коснулась лица мокрой рукой
и поняла, что он тоже плакал.



                                  18


     Роланд ехал по  пустынной  дороге,  пытаясь  взять  под  контроль
бушующие в нем чувства. Он пытался заставить себя думать  о  том,  как
использовать новые сведения, добытые в СИТГО,  но  мысли  его  тут  же
переключались на Сюзан. Дурак ли он, если не взял  то,  что  она  сама
предлагала? Не разделив то, что она хотела с ним разделить?  {Если  ты
любишь меня, так люби.} Однако в глубине своего сердца, в той глубине,
где особенно ясно  звучал  голос  его  отца,  он  знал,  что  поступил
правильно. И дело тут было не в чести, что бы она там  ни  думала.  Но
пусть думает, если хочет. Пусть даже возненавидит его, а потом поймет,
сколь велика грозящая им опасность.
     Примерно в три часа ночи, уже собираясь повернуть к  "Полосе  К".
Роланд  услышал  топот  копыт,   несущийся   с   запада.   Не   думая,
автоматически,  Роланд  свернул  с  дороги  и  остановил  Быстрого  за
небольшой рощицей. В тишине ночи звуки  разносились  далеко,  так  что
прошло еще десять минут, прежде чем Роланд увидел всадника, несущегося
к Хэмбри за два часа до рассвета. И он узнал этого всадника. Хотя луна
давно зашла, ему не составило  труда  опознать  Роя  Дипейпа.  Рассвет
Большие охотники за гробами встретят вместе, подумал Роланд.  Повернул
Быстрого и поскакал к своим друзьям.



                            Глава десятая
                   ПТИЧКИ И РЫБКИ, МЕДВЕДИ И ЗАЙКИ


                                  1


     Самый важный день в жизни Сюзан Дельгадо, день,  когда  жизнь  ее
круто переменилась, настал примерно через две недели после  того,  как
они с Роландом гуляли под луной по нефтяному полю. С того момента  она
видела его от силы пять-шесть раз, всегда  издали,  и  они  разве  что
вскидывали в приветствии руки, знакомые, случайно  попавшие  на  глаза
друг другу. Но при каждой встрече  ее  пронзала  острая  боль,  словно
кто-то втыкал в нее нож. Она, однако, надеялась, что он испытывает  то
же самое. Эти безрадостные две  недели  запомнились  ей  только  одним
светлым пятном: пропал страх, что по городу может поползти  сплетня  о
ее романе с Уиллом Диаборном. Сплетня? Да о чем тут сплетничать!
     А потом, когда Мешочная Луна уже покинула небо, а  Охотничья  еще
не появилась, {ка} сказала свое веское слово, налетела, как ураган,  и
унесла.
     Началось все со стука в дверь.



                                  2


     Сюзан как раз закончила уборку, невелик труд, в  доме  всего  две
женщины, когда в дверь постучали.
     - Если это какой-нибудь лоточник - гони  его  прочь.  -  крикнула
тетя Корд из другой комнаты, где она перестилала постель.
     Но   стучал   не   лоточник,   а   Мария,    ее    служанка    из
Дома-на-Набережной. Пришла она с печальной вестью. Второе  платье  для
праздника Жатвы, шелковое, в котором  Сюзан  предстояло  появиться  на
ленче во дворце мэра, а потом на  Собрании,  безнадежно  испорчено,  и
вину за это могут возложить на  нее,  Марию.  В  результате  ее  могут
выгнать с работы, а она  -  единственная  опора  отца  и  матери.  Это
ужасно, ужасно, ужасно. Не сможет ли Сюзан прийти в Дом-на-Набережной?
Пожалуйста?
     Сюзан смогла, и с радостью. В эти дни она пошла бы  куда  угодно,
лишь  бы  не  находиться  с  теткой  в  одном  доме,  не  слышать   ее
пронзительного, пилящего голоса.  Чем  меньше  времени  оставалось  до
праздника Жатвы, тем меньше она и тетя Корд могли выносить друг друга.
     Она оседлала Пилона, который  отнюдь  не  возражал  против  того,
чтобы нести по  утренней  прохладе  двух  девушек,  и  по  пути  Мария
рассказала о случившемся. Сюзан сразу поняла, что  с  работы  выгонять
Марию никто не собирается:  маленькая  черноволосая  служанка  обожала
драматизировать самые прозаические события.
     Второе платье для праздника (его Сюзан классифицировала как Синее
платье с бисером, первое, для завтрака - Белое платье с высокой талией
и рукавами с буфами) держали отдельно от остальных:  с  ним  еще  было
много работы. Каким-то образом платье оставили на ночь  в  примерочной
на первом этаже, и там его изжевали чуть ли не в лохмотья.  Если  б  в
этом наряде ей предстояло  появиться  у  праздничного  костра  или  на
танцах после  фейерверка,  дело  действительно  бы  приняло  серьезный
оборот. Но Синее платье  с  бисером  предназначалось  всего  лишь  для
ленча, и за два месяца, остающихся  до  праздника,  его  вполне  могли
сшить заново. Только два месяца! Когда-то... в ту ночь,  когда  старая
ведьма признала ее непорочной, ей казалось, что  до  Жатвы  еще  целая
вечность. И вот осталось только два месяца! Два месяца, и ей предстоит
лечь в постель мэра. От этой мысли по телу пробежала дрожь.
     - Мамик? - спросила Мария. Сюзан не разрешила  обращаться  к  ней
"сэй", по  имени  Мария  называть  ее  не  решалась,  поэтому  девушки
достигли  компромисса.  Сюзан  находила  такое   обращение   забавным,
учитывая, что ей едва перевалило за шестнадцать, а Мария была лишь  на
два-три года старше. - Мамик, с тобой все в порядке?
     - Прострелило спину, Мария, ничего больше.
     - У меня тоже такое бывает. Может плохо  кончиться.  У  меня  три
тетки умерли от чахотки, а начиналось-то все с  болей  в  спине.  И  я
всегда боюсь...
     - Кто сжевал Синее платье? Ты знаешь?
     Мария наклонилась поближе к хозяйке и зашептала ей на ухо, словно
находились  они  на  людном   рынке,   а   не   пустынной   дороге   к
Дому-на-Набережной.
     - Ходят разговоры, что сжевал его енот, забравшийся в примерочную
через окно, которое мы открыли в самую жару и забыли закрыть на  ночь,
но я заходила туда утром и знаю, чем там пахнет. Знает и Кимба Раймер,
который приходил взглянуть на платье, перед тем как  послать  меня  за
тобой.
     - И что ты унюхала?
     Мария вновь наклонилась к ней и едва слышно прошептала,  хотя  ее
никто бы не услышал, говори она и в полный голос:
     - Запах псины.
     Последовала долгая пауза, а потом Сюзан  расхохоталась.  Смеялась
до колик в животе, до слез, которые покатились у нее по щекам.
     - Ты хочешь сказать,  что  В-в-волк...  пес  м-м-мэра,  проник  в
примерочную и сжевал мое  платье  для...  -  Закончить  фразу  она  не
смогла. Смех не позволил.
     - Да, - ответила Мария. В смехе  Сюзан  она  не  находила  ничего
необычного. Она вообще мало чему удивлялась, чем и нравилась Сюзан.  -
Но его-то винить нельзя, собака следует естественным инстинктам,  если
ее никто не останавливает. Это  служанки  первого  этажа...  -  У  нее
перехватило дыхание. - Я надеюсь, мамик, ты не скажешь  об  этом  мэру
или Кимбе Раймеру?
     - Мария, что ты несешь? За кого ты меня принимаешь?
     - Нет,  мамик,  я   тебя   очень   ценю   и   люблю,   но   лучше
подстраховаться. Вот что я хочу сказать. В жаркие дни служанки  иногда
перекусывают в примерочной. Она находится в тени сторожевой башни, это
самая прохладная комната в доме, прохладнее даже зала приемов.
     - Я помню. - Она представила себя за ленчем в  изжеванном  Волком
платье и вновь захихикала. - Продолжай.
     - Добавить больше нечего, мамик. - По тону  Марии  чувствовалось,
что остальное она полагает слишком уж очевидным. - После себя служанки
оставляют крошки. Я полагаю. Волк  их  учуял,  а  на  этот  раз  дверь
оставили открытой. Покончив с крошками, он принялся за платье. Устроил
себе ужин из двух блюд.
     Тут они рассмеялись вместе.



                                  3


     Но она не смеялась, вернувшись домой. Корделия Дельгадо,  которая
пребывала в полной уверенности, что счастливейшим днем ее жизни станет
тот,  когда  она  наконец  выпроводит  доставляющую   столько   хлопот
племянницу за дверь и в процессе дефлорации  будет  поставлена  жирная
точка, вскочила со стула и метнулась  к  окну,  как  только  услышала,
приближающийся топот копыт. Сюзан вместе со служанкой уже два часа как
отбыла для примерки одного из платьев. Корделия  не  сомневалась,  что
Сюзан возвращается, и могла дать руку на  отсечение,  что  возвращение
это не сулит ничего хорошего. В обычной ситуации эта  особа  в  жаркий
день не пустила бы любимую лошадь галопом.
     Она наблюдала, нервно потирая руки, как Сюзан  рывком  остановила
Пилона,  по-мужски  спрыгнула  на  землю.  Коса  у   нее   расплелась,
золотистые волосы, ее гордость (и проклятие) торчали во  все  стороны.
Лицо побледнело, за исключением двух пятен румянца на скулах. Корделии
это очень не понравилось. На тех же местах вспыхивал румянец и у Пата,
когда он чего-то боялся или злился.
     Корделия стояла у раковины, кусая губы, все также  потирая  руки.
Скорее бы, скорее выпроводить тебя из дома, думала  она.  "Ты  еще  не
набедокурила, не так ли? - прошептала она, когда Сюзан сняла с  Пилона
седло и повела жеребца в конюшню. - Не  стоит  тебе  бедокурить,  мисс
Юная Красотка. Особенно сейчас, когда осталось совсем немного времени.
Ой, не стоит".



                                  4


     Когда Сюзан двадцать минут  спустя  вошла  в  дом,  от  злости  и
раздражения  тетушки  не  осталось  и  следа:  Корделия  запрятала  их
подальше, на самую верхнюю полку шкафа, как прячут опасное  оружие,  к
примеру, револьвер. Она сидела в кресле-качалке, вязала, и на ее лице,
когда она повернулась к  Сюзан,  не  отражалось  никаких  эмоций.  Она
наблюдала, как девушка подошла к раковине, умылась холодной  водой.  А
вместо того чтобы вытереться полотенцем, выглянула в окно. И выражение
ее лица напугало Корделию. Девушке было явно на по себе, она буквально
не находила себе места. Корделия  же  относила  все  на  счет  детских
капризов.
     - Хорошо, Сюзан, - заговорила она  ровным,  выдержанным  голосом.
Эта девчонка и представить себе не могла, какими усилиями  давался  ей
этот тон. Для этого надо самой столкнуться со своевольным  подростком.
- Что тебя гложет?
     Сюзан  повернулась  к  ней.   Корделия   Дельгадо   восседала   в
кресле-качалке, спокойная, как скала. В тот момент  у  Сюзан  возникло
жгучее желание броситься  на  тетку  и  в  кровь  изодрать  это  тощее
лицемерное лицо, крича: "Это твоя вина! Твоя! Только твоя!" Ее  словно
вымазали  в  грязи,  более  того,  она  сама  стала  грязью,  а   ведь
ничегошеньки не произошло. Вот что повергало ее в ужас.  По-настоящему
ничего и не было.
     - Это заметно? - выдавила она из себя.
     - Разумеется,  заметно.  -  ответила   Корделия.   -   А   теперь
рассказывай, девочка. Он полез на тебя?
     - Да... нет... нет.
     Тетя Корд все  вязала,  лишь  ее  брови  поднялись:  она  ожидала
продолжения.
     И Сюзан  рассказала  ей,  что  произошло,  бесстрастным  голосом,
задрожавшим только в самом конце. А тетя  Корд  начала  успокаиваться.
Может, она волнуется напрасно, может, причина  для  тревоги  только  в
том, что девочка чересчур нервничает.
     Новое платье, естественно, еще не закончили: хватало других  дел.
Мария с рук на руки передала Сюзан плосколицой  Кончетте  Моргенштерн,
главной портнихе, которая без лишних слов увела ее  в  примерочную  на
первом этаже: если бы  непроизнесенные  слова  оборачивались  золотом,
думала Сюзан, то Кончетта могла бы  помериться  богатством  с  сестрой
мэра, о состоянии которой ходили легенды.
     Синее платье с бисером висело  на  безголовом  манекене.  Местами
пожеванный подол и дыра на  спине  не  показались  Сюзан  катастрофой.
Она-то думала, что от платья остались одни лохмотья.
     - Разве его нельзя спасти? - спросила она.
     - Нет, - ответила, как отрубила,  Кончетта.  -  Вылезай  из  этих
брюк, девочка. И из рубашки.
     Сюзан подчинилась и  теперь  стояла  босиком  на  холодном  полу,
скрестив руки на  груди,  хотя  Кончетта  не  проявляла  ни  малейшего
интереса к ее прелестям, спереди или сзади, сверху или снизу.
     Как поняла Сюзан, Синее  платье  с  бисером  решили  заменить  на
Розовое с аппликацией.  Сюзан  надела  его  и  терпеливо  ждала,  пока
Кончетта что-то замеряла, закалывала, записывала на черной  грифельной
доске, хватала кусок материи и прикладывала  к  ее  бедру  или  груди,
поглядывая на зеркало, занимающее всю дальнюю  стену.  Как  всегда  во
время примерки, Сюзан мыслями уходила далеко-далеко, отпуская сознание
в свободный полет. В эти дни сознание обычно предпочитало Спуск. Она и
Роланд бок о бок мчались на лошадях, а потом сворачивали к ивовой роще
на берегу Хэмбри-Крик.
     - Стой смирно, - приказала Кончетта. - Я сейчас вернусь.
     Сюзан и не заметила ее ухода. Забыла она и о том,  что  находится
во дворце мэра. Душа ее перенеслась в  ивовую  рощу,  к  Роланду.  Она
ощущала сладковато-горький запах листвы, слышала  журчание  воды.  Они
лежали лицом к лицу на траве, его ладонь  погладила  ей  волосы  перед
тем, как он обнял ее...
     И  так  сильно  углубилась  Сюзан  в  свои  грезы,  что  поначалу
отреагировала на руки, которые сзади  обняли  ее  за  талию,  изогнула
спину, когда они, поласкав живот, поднялись, чтобы охватить ее  груди.
А потом услышала  свистящее  дыхание,  почувствовала  запах  табака  и
поняла, что  происходит.  Не  Роланд  касался  ее  грудей,  а  длинные
костлявые пальцы Харта Торина. Она взглянула в зеркало и увидела,  что
он навис над ее левым плечом, как  инкуб.  С  выпученными  глазами,  с
градинами пота на лбу, несмотря на прохладу примерочной. А язык просто
вывалился изо рта, как у собаки в жаркий день. К горлу Сюзан подкатила
тошнота. Она попыталась вырваться,  но  руки  Торина  усилили  хватку,
прижимая ее к  нему.  Костяшки  пальцев  поскрипывали,  и  теперь  она
чувствовала, как в нее упирается что-то твердое.
     За последние несколько недель Сюзан не раз тешила себя  надеждой,
что в решающий момент  у  Торина  ничего  не  выйдет,  инструмент  его
подведет. Она  слышала,  что  такое  часто  случается  с  мужчинами  в
возрасте. Но твердая палка, трущаяся о ее ягодицы, быстро развеяла все
иллюзии.
     Она взялась руками за руки Торина и попыталась стянуть  их  вниз,
вместо того чтобы вырываться самой (Корделия, хотя на ее лице ничего и
не отразилось, одобрила этот маневр).
     - Мэр Торин... Харт... ну нельзя же так... здесь не место,  да  и
время еще не подошло... Риа сказала...
     - Плевать мне на нее и на всех ведьм! - Его  рафинированный  язык
политика исчез, уступив место выговору жителя  медвежьего  угла  вроде
Оннис-Форда. - Должен я что-нибудь получить, хоть  какую-то  конфетку,
должен. На хрен всех ведьм, говорю я! - Запах табака окутал Сюзан. Она
подумала, что ее сейчас вырвет, если придется и дальше вдыхать его.  -
Ты просто стой, девочка. Спокойно стой, искушение мое. Не шевелись.
     Она стояла, куда ж деваться. А какая-то  часть  ее  сознания,  та
самая,  что  называют  инстинктом   самосохранения,   надеялась,   что
сотрясающую  ее  дрожь  отвращения  он  может   принять   за   девичье
возбуждение. Он крепко прижимал ее к себе, руки мяли груди, воздух  из
раскрытого рта врывался в ухо. Она стояла, закрыв глаза, глотая слезы.
     Много времени это  не  заняло.  Он  терся  о  нее  своим  концом,
постанывая, словно от боли в животе. Один раз лизнул ее мочку, и Сюзан
подумала, что в этом месте у нее начала слезать кожа.  Наконец,  слава
труду, она почувствовала его извергающееся семя.
     - Да, выходи, выходи, чертов яд! -  просипел  мэр  и  так  сильно
подался с ней вперед, что она впечаталась бы лицом в стену, если б  не
выставила руки. А потом отступил на шаг.
     Сюзан еще мгновение упиралась ладонями в  стену.  В  зеркало  она
видела отражение Торина, а в его образе - уготованную ей судьбу: конец
молодости, конец романтике, конец  грезам,  в  которых  она  и  Роланд
лежали вместе в  ивовой  роще,  соприкасаясь  лбами.  Этот  мужчина  в
зеркале чем-то сам напоминал юношу,  юношу,  который  замыслил  что-то
такое, о чем он никогда не сказал бы матери. Высокого костлявого юношу
с седыми волосами, узкими плечами и  мокрым  пятном  на  брюках.  Харт
Торин словно не сознавал, где  находится.  Сладострастие  на  какое-то
время покинуло его лицо, уступив место... пустоте. Казалось, у него не
голова, а ведро с дырявым дном: сколько ни заливай в  него  воды,  она
утечет, не оставив ни капли.
     {А ведь одним разом от него не отделаешься,}  подумала  Сюзан,  и
безмерная усталость навалилась ей на плечи. {Теперь при каждом удобном
случае он будет проделывать то же самое. Теперь он  будет  всякий  раз
наскакивать на меня. Теперь это будет как... ну...} Как  "Замки".  Как
игра в "Замки". Торин все смотрел на нее. Медленно, словно во сне,  он
вытащил  из  брюк  подол  рубашки  и  прикрыл  им  мокрое  пятно.  Его
подбородок  блестел:  от  возбуждения  он  пускал   слюни.   Мэр   это
почувствовал и вытер слюну ладонью. Взгляд его  по-прежнему  оставался
пустым. Наконец в глазах мелькнуло что-то  осмысленное,  и  Торин  без
единого слова повернулся и вышел из примерочной.
     Из коридора донесся глухой удар, словно он с  кем-то  столкнулся.
Сюзан услышала,  как  он  пробормотал:  "Извините!  Извините!"  (перед
ней-то он вообще не извинялся), и на пороге появилась Кончетта.  Отрез
материи, за которым она ходила, лежал на плечах, словно шаль. Портниха
сразу заметила и бледное лицо Сюзан, и дорожки от слез на щеках.  {Она
ничего не скажет,} подумала Сюзан. {Никто из них ничего не скажет, как
никто и пальцем не шевельнет, чтобы помочь ей выбраться из  клоаки,  в
которую она сама себя загнала. "Ты сама этого хотела, шлюха", - скажут
они в ответ на  просьбу  о  помощи.  И  этим  будут  оправдывать  свое
бездействие.}
     Но Кончетта ее удивила.
     - Жизнь тяжела, мисси, так уж вышло. Пора тебе к этому привыкать.



                                  5


     Сюзан, выговорившись до  конца,  замолчала.  Тетя  Корд  отложила
вязание в сторону, поднялась, поставила на плиту ч