холодно сообщил мальчик. - Я прыгаю.  Ап!
Вот так!
     Стрелок увидел силуэт Джейка, на миг обрисовавшийся на фоне  дневного
света - неуклюжий,  сгорбленный,  с  широко  раскинутыми  руками.  Мальчик
приземлился, и все сооружение пьяно зашаталось.  Металл  запротестовал,  и
далеко внизу что-то упало - сперва раздался грохот, потом, судя по  звуку,
это что-то нырнуло в глубокую воду.
     - Перебрался? - спросил стрелок.
     - Да, - отчужденно ответил мальчик, - но тут  все  жутко  гнилое.  Не
думаю, что оно вас выдержит. Меня, но не вас.  Вы  теперь  идите  обратно.
Идите обратно и оставьте меня в покое.
     Тон Джейка был истеричным - холодным, но истеричным.
     Стрелок  перешагнул  через  брешь.  Одного  широкого  шага  оказалось
довольно. Мальчик беспомощно вздрагивал.
     - Уходите. Я не хочу, чтобы вы меня погубили.
     - Ради Христа,  иди,  -  сурово  сказал  стрелок.  -  Оно  собирается
обвалиться.
     Мальчик двинулся дальше - теперь он шел неверным шагом,  пошатываясь,
вытянув перед собой трясущиеся руки с растопыренными пальцами.
     Путники поднимались.
     Да, теперь эстакада была гораздо более гнилой. Часто попадались бреши
в одну, две, даже три шпалы шириной, и стрелок опять и  опять  думал,  что
они вот-вот наткнутся на длинный пустой промежуток, который  или  принудит
их повернуть назад, или заставит пойти по самим рельсам, головокружительно
балансируя над бездной.
     Он не сводил глаз с дневного света.
     Свечение обрело цвет - голубой.  По  мере  приближения  оно  делалось
мягче и, смешиваясь с сиянием фосфора,  затмевало  его.  Пятьдесят  ярдов?
Сто? Роланд не мог сказать.
     Шествие продолжалось. Теперь, перебираясь со шпалы на шпалу,  стрелок
глядел под ноги. Когда он снова поднял голову, зарево выросло до  размеров
отверстия, и это был не фонарь, не светильник, а выход. Они почти пришли.
     Да, тридцать ярдов. Девяносто коротких  футов.  Выполнимо.  Возможно,
они все-таки нагонят человека в черном. Быть может, при ярком свете солнца
цветы зла в его мозгу засохнут, сморщатся, и  станет  возможным  все,  что
угодно.
     Что-то загородило солнечный свет.
     Стрелок испуганно поднял  глаза  и  увидел:  световое  пятно,  быстро
поглощая его и позволяя насмешнице-синеве проглянуть лишь в  щелки  вокруг
абриса плеч да между широко расставленных ног, заполнял чей-то силуэт.
     - Привет, мальчуганы!
     К путникам,  усиленный  природной  каменной  глоткой,  донесся  голос
человека в черном, которому  вторило  эхо;  ноты  сарказма  обрели  мощное
звучание. Стрелок принялся слепо нашаривать найденную на  постоялом  дворе
челюсть,  но  та,  выполнив  свое  назначение,   давно   исчезла,   где-то
затерялась.
     Человек в черном над ними захохотал, и раскаты его смеха  загрохотали
вокруг, будто прибой в заполняющейся водой  пещере.  Мальчик  пронзительно
вскрикнул и, вновь превратившись в ветряную мельницу, зашатался,  описывая
руками круги в затхлом воздухе.
     Металл под ногами  рвался,  рушился,  оползал;  рельсы  изогнулись  в
медленном сонном повороте. Мальчик сорвался;  в  темноте  чайкой  порхнула
кверху рука -  выше,  выше  -  и  Джейк  повис  над  преисподней.  Мальчик
покачивался над пропастью;  вверх  на  стрелка  неотрывно  глядели  темные
глаза, а в них - последнее слепое и напрасное знание.
     - Помогите.
     Зычное, гудящее:
     - Ну, иди же, стрелок. Или никогда меня не догонишь.
     Все  фишки  на  столе.  Все  карты,  кроме  одной,  открыты.  Мальчик
покачивался над пропастью  -  живая  карта  из  колоды  Таро,  повешенный,
погибший без вины финикийский моряк, едва видный  над  волной  Стигийского
моря.
     Тогда погоди, погоди немного.
     - Я ухожу? - Голос  такой  громкий,  что  становится  трудно  думать.
Власть туманить разум людей...
     Не дури, грустной песне подари все свое уменье...
     - Помогите мне.
     Эстакада изогнулась еще пуще; с пронзительным скрипом отрываясь  друг
от друга, части сооружения обретали свободу, конструкция проседа...
     - Нет!
     Внезапным   прыжком,   перешедшим   в   стремительный    бросок,    в
оскальзывающийся, ныряющий бег, ноги пронесли Роланда сквозь  удерживавшую
его энтропию над головой качавшегося над пропастью мальчика  к  явившемуся
путникам свету; на сетчатке мысленного ока стрелка черным  фризом  застыла
Башня... и вдруг тишина,  силуэт  исчез,  даже  сердце  стрелка  будто  бы
перестало биться, потому что эстакада просела еще сильнее и, разрываясь на
части, распадаясь, начала последний медленный танец в пучину. Рука Роланда
отыскала каменистый, залитый светом выступ вечных мук, а позади,  внизу  -
слишком далеко внизу - в страшном безмолвии мальчик проговорил:
     - Раз так, идите. Есть и другие миры, не только этот.
     И стрелок полностью избавился от этого гнета; подтягиваясь на руках к
свету, к легкому ветерку и  реальности  новой  кармы  (все  мы  продолжаем
сиять) Роланд выкрутил голову назад, на миг  силясь  стать  в  своей  муке
Янусом - но там не было ничего, кроме камнем летящей вниз тишины:  мальчик
не издал ни звука.
     Потом Роланд очутился наверху; протащив  сквозь  отверстие  ноги,  он
выбрался на крутую каменистую насыпь, постепенно спускавшуюся вниз и своим
подножием переходившую в поросшую травой равнину,  где,  широко  расставив
ноги и скрестив на груди руки, стоял человек в черном.
     Бледный, точно призрак, стрелок встал. Его шатало. Исподлобья  сквозь
слезы смотрели огромные глаза, рубашка была вымазана белесой  пылью  после
проделанного ползком финального марш-броска. Роланду пришло в голову,  что
ему суждено вечно бежать убийства.  Пусть  впереди  дальнейшая  деградация
духа,  перед  которой  теперешняя,  возможно,  покажется  ничтожной  -  он
по-прежнему будет  спасаться  бегством  по  коридорам,  через  города,  от
постели  к  постели,  будет  бежать  лица  мальчика,  силясь  предать  его
забвению, похоронить меж чресел непотребных девок, а  то  и  в  дальнейшем
разрушении лишь для того, чтобы переступить порог некой последней  комнаты
и обнаружить, что оно глядит на него поверх  пламени  свечи.  Роланд  стал
Джейком, Джейк - Роландом. Стрелок был вурдалаком, оборотнем,  сотворенным
собственными же руками, и в глубоких снах ему  предстояло  превращаться  в
мальчика и говаривать на диковинных, неведомых языках.
     Это смерть. Неужели? Неужели?
     Нетвердо держась на ногах, стрелок  медленно  зашагал  с  каменистого
пригорка туда, где поджидал человек в черном. Здесь, под  солнцем  разума,
рельсы износились так, словно их и не бывало.
     Смеясь, человек  в  черном  тыльной  стороной  обеих  кистей  откинул
капюшон.
     - Так-так! - крикнул он. - Не  развязка,  но  финал  пролога,  а?  Ты
делаешь успехи, стрелок! Делаешь успехи! О, как я тобой восхищаюсь!
     Стрелок  с  ослепляющей  быстротой  выхватил  револьверы  и   выпалил
двенадцать раз. Вспышки выстрелов  затмили  само  солнце,  а  эхо  вернуло
грохот взрывов,  натолкнувшийся  на  каменные  откосы  насыпей  за  спиной
стрелка и человека в черном.
     - Ну-ну, - со смехом промолвила черная фигура. - Ну, будет. Ты да я -
вместе мы с тобой чудо из чудес. Меня ты убиваешь не более, чем себя. - Он
попятился, с ухмылкой глядя стрелку в лицо. - Идем. Идем. Идем.
     Стрелок в разбитых сапогах последовал за ним туда, где им  предстояло
держать совет.




                          СТРЕЛОК И ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ

     Для переговоров человек в черном  отвел  стрелка  на  древнее  лобное
место. Стрелок сразу же понял: голгофа, обитель черепов. Действительно, на
них снизу вверх бессмысленно пялились побелевшие черепа  -  коровы,  овцы,
койоты, олени, кролики. Здесь -  алебастровый  ксилофон  убитой  во  время
кормежки фазаньей курочки, там - крохотные, нежные косточки крота, убитого
диким псом, может статься, удовольствия ради.
     Это место страданий являло собой вмятое в горный склон  углубление  в
виде чаши; ниже, на не столь труднодоступных  высотах,  стрелок  разглядел
юкки и поросль карликовых пихт. Синева неба над головой была мягче, нежели
та,  которую  Роланд  видел  в  течение  двенадцати   месяцев,   и   нечто
неразличимое, присутствовавшее в ней, говорило  о  том,  что  до  моря  не
слишком далеко.
     "Я на Западе, Катберт", - удивленно подумал стрелок.
     И конечно же в каждом черепе, в каждом кругляше пустующей глазницы он
видел лицо мальчика.
     Человек в черном сидел на древнем кряже железного дерева. Его башмаки
были припудрены белой пылью  и  повергшей  стрелка  в  тревожное  смущение
костяной мукой, которой  изобиловало  это  место.  Он  уже  снова  накинул
капюшон, но стрелок отчетливо  видел  квадратные  очертания  подбородка  и
смутно, намеком - нижнюю часть лица.
     Скрытые тенью губы дрогнули в улыбке.
     - Собери дров, стрелок. Климат по эту сторону гор мягкий, но на такой
высоте холод еще может пырнуть в живот. И потом, это же обитель смерти, э?
     - Я убью тебя, - сказал стрелок.
     - Ничего подобного. Ты не  можешь.  Но  можешь  набрать  дров,  чтобы
вспомнить вашего Исаака.
     Эта ссылка была совершенно непонятна стрелку. Точно простой  кухонный
мальчишка, он, ни  слова  не  говоря,  пошел  и  набрал  растопки.  Пожива
оказалась невелика. Бес-трава по эту сторону  гор  не  росла,  а  железное
дерево  гореть  не  хотело.  Оно  давно  обратилось  в  камень.   Наконец,
запорошенный пылью от рассыпавшихся в прах костей так, словно его  окунули
в муку, Роланд вернулся с большой охапкой. Солнце, уже успевшее спуститься
за  самые  высокие  юкки,  приобрело  красноватый  отблеск  и  с  недобрым
безразличием  поглядывало  на  пришельцев  сквозь  черные,   страдальчески
изломанные ветви.
     -  Превосходно,  -  сказал  человек  в  черном.  -  До  чего  же   ты
исключителен! Как методичен! Мой тебе салют! - Он хихикнул,  и  стрелок  с
грохотом уронил дрова к своим ногам, отчего вверх поднялось легкое  облако
костяной пыли.
     Человек в черном  не  вздрогнул,  не  дернулся.  Он  попросту  взялся
раскладывать  костер.  Стрелок  зачарованно  следил,  как  обретает  форму
идеограмма  (на  сей  раз  свежая).  В  законченном  виде  она  напоминала
небольшую, замысловатую двойную трубу дымохода около двух  футов  высотой.
Тряхнув объемистым рукавом, чтобы открылась красива, продолговатая  кисть,
человек в черном  воздел  руку  к  небу  и  быстро  опустил  ее,  выставив
указательный палец и мизинец в традиционном рогатом знаке, ограждающем  от
дурного глаза. Полыхнуло синее пламя, и костер запылал.
     - Спички у меня есть, - весело  сказал  человек  в  черном,  -  но  я
подумал, что волшебство может тебя порадовать. Для потехи, стрелок. Теперь
приготовь нам обед.
     Складки  его  балахона  сотрясла  мелкая  дрожь,  и  на  землю  упала
освежеванная и выпотрошенная тушка жирного кролика.
     Стрелок без слов поплевал на кролика, насадил тушку на вертел и сунул
в огонь. Солнце село, вверх поплыл вкусный запах. Над земляной чашей,  где
человек в черном решил, наконец, встретиться  с  Роландом  лицом  к  лицу,
хищно поплыли синевато-лиловые тени. Кролик подрумянился,  и  в  животе  у
стрелка ощутимо, неуемно заурчал голод. Однако когда мясо  было  готово  и
соки оказались запечатаны внутри, Роланд молча  подал  вертел  человеку  в
черном, порылся в своем почти плоском мешке и  вытащил  последние  остатки
вяленого мяса. Обильно сдобренное солью, оно причиняло боль рту и на  вкус
напоминало слезы.
     - Никчемный жест, - сказал человек  в  черном,  исхитрившись  придать
словам сразу и сердитое, и насмешливое звучание.
     - И тем не менее, - отозвался стрелок. Во рту были крохотные болячки,
результат авитаминоза, и вкус соли заставил Роланда желчно усмехнуться.
     - Боишься зачарованного мяса?
     - Да.
     Человек в черном откинул капюшон.
     Стрелок молча взглянул. В известной степени лицо  человека  в  черном
встревожило и разочаровало его. Пригожее, с правильными чертами, оно  было
лишено тех отметин и характерных особенностей, что указывают на  человека,
пережившего ужасающие времена и причастного великим  и  неведомым  тайнам.
Длинные черные волосы свалялись и свисали неровной бахромой. Высокий  лоб,
темные и блестящие глаза, неопределенного  вида  нос,  полные  чувственные
губы. Бледностью он мог поспорить со стрелком.
     Наконец Роланд сказал:
     - Я ожидал увидеть человека более преклонных лет.
     - Это не обязательно.  Я  почти  бессмертен.  Разумеется,  я  мог  бы
принять облик, более соответствующий  твоим  ожиданиям,  однако  предпочел
показаться тебе...  э...  в  обличье,  данном  мне  от  рождения.  Смотри,
стрелок, закат.
     Солнце уже зашло. Небо на западе затопил угрюмый свет горнила.
     - Ты вновь увидишь восход лишь по прошествии времени,  которое  может
показаться тебе чрезвычайно долгим, - негромко произнес человек в черном.
     Стрелок вспомнил пропасть под горами, а потом посмотрел на небо, где,
точно пружина в часовом механизме, щедро раскинулись созвездия.
     - Теперь, - тихо сказал он, - это не имеет значения.


     Человек в черном тасовал карты так быстро, что они летели, сливаясь в
сплошную  полосу.  Колода  была  огромной,   рисунок   карточной   рубашки
закручивался спиралью.
     - Это карты Таро, - говорил человек в черном, -  стандартная  колода,
смешанная  с  выборкой  из  созданного  лично  мной.  Смотри  внимательно,
стрелок.
     - Зачем?
     - Сейчас я погадаю тебе, Роланд. Надо перевернуть семь карт по  одной
и поместить с остальными. Я не  делал  этого  более  трехсот  лет.  Да  и,
сдается мне, не читывал ничего,  похожего  на  твою  судьбу.  -  В  голос,
подобно кувиэнскому ночному воину с зажатым в  руке  боевым  ножом,  снова
прокралась насмешливая нотка. - Ты последний искатель приключений в  мире.
Последний крестоносец. Как это должно радовать тебя, Роланд! И все  же  ты
понятия не имеешь, до чего близко  теперь  стоишь  к  Башне  -  близко  во
времени. Над твоей головой вращаются миры.
     - Тогда читай мою судьбу, - хрипло выговорил стрелок.
     Открыли первую карту.
     - Повешенный, - сказал человек в черном. Тьма вернула ему капюшон.  -
Однако  здесь,  от  всего  особняком,  он  означает  силу,  а  не  смерть.
Повешенный - ты, стрелок; ты, кто вечно бредет вперед, к своей цели, через
все пропасти Гадеса. Ты уже бросил одного спутника в бездну, разве не так?
     Он перевернул вторую карту.
     - Моряк. Обрати внимание на ясное чело, гладкие щеки,  страдальческие
глаза. Он тонет, стрелок, и никто не бросит ему веревку. Мальчик, Джейк.
     Стрелок поморщился и ничего не сказал.
     Перевернули третью карту. На плече у  юноши,  щерясь,  стоял  павиан.
Лицо молодого человека было  обращено  кверху,  черты  застыли  в  гримасе
традиционно изображенного ужаса. Вглядевшись пристальнее, стрелок  увидел,
что павиан держит хлыст.
     - Невольник, - сказал человек в черном.  Костер  отбрасывал  на  лицо
оседланного юноши тревожные быстрые тени,  так  что  казалось,  будто  оно
оживает, искажается немым ужасом. Стрелок поспешно отвел глаза.
     - Отчасти выводит из равновесия, правда? - спросил человек в  черном.
Казалось, в его голосе вот-вот прорвется сдавленный смешок.
     Он открыл четвертую карту. За прялкой, свивая нить, сидела женщина  в
накинутой на голову  шали.  Изумленному  стрелку  привиделось,  будто  она
коварно улыбается и плачет одновременно.
     - Владычица Теней, - заметил человек в черном. - Не  кажется  ли  она
тебе двуликой, стрелок? Так и есть. Истинный Янус.
     - Зачем ты мне все это показываешь?
     - Не спрашивай! - резко  сказал  человек  в  черном,  и  все-таки  он
улыбнулся. - Не спрашивай. Просто смотри.  Если  тебе  легче  считать  это
всего-навсего бессмысленным ритуалом вроде  церковных  обрядов,  если  это
возвращает тебе хладнокровие, пусть будет так.
     Он хихикнул и перевернул пятую карту.
     Ухмыляющаяся жница сжимала костлявыми пальцами косу.
     - Смерть, - просто сказал человек в черном. - Но не твоя.
     Шестая карта.
     Стрелок  посмотрел  на  нее  и  ощутил  в  животе  странную   щекотку
нетерпения, смешанного с ужасом и радостью, дать  же  название  чувству  в
целом было невозможно. К горлу подступала рвота, и в то же время  хотелось
пуститься в пляс.
     - Башня, - негромко произнес человек в черном.
     Карта стрелка  занимала  центр  расклада;  по  углам,  как  спутники,
окружающие звезду, располагались следующих четыре карты.
     - Куда идет эта карта? - спросил стрелок.
     Человек в черном положил Башню на Повешенного, полностью закрыв его.
     - Что это значит? - спросил стрелок.
     Человек в черном не ответил.
     Роланд резко и хрипло переспросил:
     - Что это значит?
     Человек в черном не ответил.
     - Будь ты проклят!
     Никакого ответа.
     - Тогда что за карта у нас седьмая?
     Человек в  черном  перевернул  седьмую  карту.  В  сияюще-синем  небе
вставало солнце. Вокруг резвились купидоны и духи.
     - Седьмая карта - Жизнь, - тихо сказал человек в черном. - Но тоже не
твоя.
     - Где ее место в раскладе?
     - Не твоего ума дело. И не моего. - Человек в черном небрежно смахнул
карту в угасающий костер. Она обуглилась,  свилась  в  трубку,  вспыхнула.
Стрелку почудилось, что сердце в груди дрогнуло и обратилось в лед.
     - Теперь спи, - беспечно велел человек в черном. - Уснуть,  и  видеть
сны, и все такое.
     - Удавлю, - процедил стрелок. С великолепной,  свирепой  внезапностью
согнув ноги, он перемахнул через костер к своему собеседнику.  Улыбающийся
человек в черном увеличился в  размерах,  загородив  собой  все,  а  затем
отступил вглубь длинного гулкого коридора, полного  обсидиановых  столбов.
Мир заполнился звуками  сардонического  хохота;  Роланд  падал,  умирал...
уснул.
     И видел сны.
     Вселенная была пуста. Ничто не двигалось. Ничего не было.
     Смущенный, ошеломленный стрелок медленно плыл.
     - Да будет свет, - беспечно произнес голос человека в черном - и стал
свет. Стрелок бесстрастно, словно со стороны,  подумал,  что  свет  -  это
хорошо.
     - Теперь да будет наверху тьма, и в ней звезды, а  внизу  вода.  -  И
явились твердь небесная с водою. Стрелка несло по волнам бескрайних морей.
Над головой сверкали мерцающие, негасимые звезды.
     - Суша, - тоном приглашения сказал человек в черном. И явилась  суша:
то поднимаясь, то опускаясь, она в нескончаемых  судорогах  вздымалась  из
воды - красная, безводная, растрескавшаяся  и  отполированная  бесплодием.
Вулканы,  подобно  исполинским  прыщам  на  уродливой  голове   подростка,
изрыгали бесконечную магму.
     - Ладно, - говорил человек в черном. - Это начало. Да будут растения.
Деревья. Травы и луга.
     И стало так. Там и сям, пыхтя, ворча, поедая друг друга и застревая в
клокочущих,  зловонных   смоляных   ямах,   бродили   динозавры.   Повсюду
раскинулись огромные тропические девственные леса. Гигантские  папоротники
махали небу зубчатыми листьями. Кое-где по  ним  ползали  двуглавые  жуки.
Стрелок увидел все это, но по-прежнему ощущал себя большим.
     - Теперь человек, - негромко произнес человек в  черном,  но  стрелок
падал... падал  снизу  вверх.  Линия  горизонта  у  края  этой  безбрежной
плодородной земли начала выгибаться. Да, все  его  учителя  говорили,  что
земля круглая, утверждали, будто это было доказано задолго  до  того,  как
мир сдвинулся с места. Но такое...
     Дальше,  дальше.  Перед  изумленным  взором  Роланда  обретали  форму
континенты, их заслоняли  похожие  на  часовые  пружины  спирали  облаков.
Атмосфера планеты удерживала ее в плацентарном мешке. А солнце, поднимаясь
из-за плеча земли...
     Он вскрикнул и вскинул руку к глазам.
     - Да будет свет! - Голос, прокричавший это,  больше  не  был  голосом
человека в черном. Это был гремящий,  рождающий  эхо  голос  великана.  Он
заполнял пр