забытое: гори огнем, приходи
Жатва, смерть тебе, жизнь - нашему урожаю.
     Словно беззвучная команда  прошла  по  их  рядам,  и  они  начали
забрасывать Сюзан сначала  вылущенными  кукурузными  початками,  потом
гнилыми помидорами, потом картофелинами  и  яблоками.  Одно  из  яблок
угодило ей в щеку. Сюзан  покачнулась,  едва  не  упала,  выпрямилась,
вскинула к  луне  избитое,  но  по-прежнему  прекрасное  лицо.  Так  и
застыла, с гордо поднятой головой. Смотрела она прямо перед собой.
     - Гори огнем, -  шептали  люди.  Роланд  их  не  слышал,  но  мог
прочитать слова по движениям губ. Стенли Руис стоял там, и  Красотуля,
и Г„рт Моггинс, и Френк Клейпул, помощник шерифа со сломанной ногой, и
Джейми Макканн, которому так и не удалось сыграть  роль  Юноши  Жатвы.
Роланд увидел сотню человек, с  которыми  он  познакомился  (и  многих
полюбил) за время пребывания в Меджисе. А теперь эти люди  забрасывали
его любимую вылущенными кукурузными початками и овощами, а она  стояла
перед ними на возке со связанными впереди руками.
     Медленно катящийся возок добрался до  "Зеленого  сердца",  где  в
этом году не горели  бумажные  фонарики,  не  кружилась  карусель,  не
смеялись дети. Толпа, теперь скандирующая: Гори огнем, - раздалась,  и
Роланд увидел деревянную пирамиду -  незажженный  праздничный  костер.
Вкруг  ее,  прислоненные  к  ней  спинами,  плотным   кольцом   сидели
соломенные пугала с красными руками.  Но  в  кольце  этом  недоставало
одного сегмента.
     Роланд начал кричать. С губ его раз за разом слетало единственное
слово: нет, нет, нет, нет, нет! И с каждым вскриком шар вспыхивал  все
ярче, словно ужас Роланда подливал в него  энергию.  Теперь  при  этих
пульсациях Катберт и  Ален  видели  череп  стрелка  под  его  кожей  и
волосами.
     - Мы должны забрать у него кристалл, - прошептал Ален. -  Должны,
он высасывает его досуха. Убивает его!
     Катберт кивнул и шагнул вперед. Схватился  за  шар,  но  не  смог
вырвать из рук Роланда. Пальцы стрелка, казалось, сплавились с ним.
     - Ударь его! - Катберт повернулся к Алену. - Ударь его снова,  ты
должен!
     С тем же успехом  Ален  мог  ударить  и  валун.  Роланд  даже  не
покачнулся. И продолжал кричать: Нет! Нет! Нет! Нет!
     Шар мерцал все чаще и чаще, проникая все  глубже  в  открытую  им
рану, напитываясь горем Роланда, как кровью.



                                  25


     - Гори огнем! - выкрикнула Корделия Дельгадо, рванувшись к  возку
с того места,  где  она  стояла.  Толпа  приветствовала  ее,  ей  даже
подмигнула зависшая над ее левым  плечом  Демоническая  Луна.  -  Гори
огнем, неверная сука! Гори огнем!
     Она метнула ведро с краской в племянницу, перепачкав ее  штаны  и
одев связанные руки в алые перчатки. Она широко улыбалась, когда возок
с Сюзан проезжал мимо. На щеке ее чернела отметина: пепел, оставленный
рукой  Сюзан.  Посередине  бледного  лба  пульсировала  толстая,   как
дождевой червь, вена.
     - Сука! - кричала Корделия.  Пальцы  ее  сжались  в  кулаки,  она
отплясывала джигу, колени так и ходили под юбкой. -  Жизнь  -  урожаю!
Смерть этой суке! Гори огнем! Приходи, Жатва!
     Возок миновал ее. Корделия выпала из поля зрения Сюзан, еще  один
жестокий фантом в страшном сне, которому вскорости суждено оборваться.
Птички и рыбки, медведи и зайки, думала она.  Чтоб  у  тебя  все  было
хорошо, Роланд, любовь моя. Это мое заветное желание.
     - Возьмите ее! - вскричала Риа. - Возьмите эту убийцу и  зажарьте
ее с красными руками! Гори огнем!
     - Гори огнем! - с готовностью отозвалась толпа. Лес рук  вырос  в
пронизанном лунным светом воздухе. Послышались взрывы петард,  детский
смех, предвкушающий невиданное зрелище.
     Сюзан сняли с возка, подняли в воздух, и она поплыла над головами
к деревянной пирамиде, передаваемая с рук  на  руки,  словно  героиня,
вернувшаяся домой с победоносной войны. А луна смотрела на все  это  с
недосягаемых высот.
     - Птички и рыбки, медведи и зайки,  -  шептала  Сюзан,  когда  ее
сначала опустили, а  потом  бросили  спиной  на  деревянную  пирамиду,
заполнив ее телом недостающий сегмент в кольце пугал.
     - Гори ОГНЕМ! Гори ОГНЕМ! Гори ОГНЕМ!  -  в  унисон  скандировала
толпа.
     - Птички и рыбки, медведи и зайки.
     Стараясь вспомнить, как он танцевал с ней  в  ту  ночь.  Стараясь
вспомнить, как они любили друг друга в ивовой роще. Стараясь вспомнить
их первую встречу на ночной дороге:  "Спасибо,  сэй,  хорошо,  что  мы
встретились". Его слова. И да, несмотря ни на что, несмотря на то, что
ее соседи внезапно превратились  в  страшных  гоблинов,  пляшущих  под
луной, несмотря на боль  и  предательство,  несмотря  на  грозящую  ей
страшную смерть, он сказал правду: хорошо, что они встретились,  очень
хорошо.
     - Гори ОГНЕМ! Гори ОГНЕМ! Гори ОГНЕМ!
     Подходили  женщины  и  складывали  у  ее  ног  сухие   вылущенные
кукурузные початки. Некоторые из них  угощали  ее  оплеухами  (она  не
обращала внимания: избитое лицо давно онемело). Одна,  Мига  Альварес,
чью дочь Сюзан учила верховой езде, плюнула ей в глаза, вскинула  руки
к небу и расхохоталась. На мгновение взгляд Сюзан остановился на Корал
Торин,  увешанной  амулетами.  Она  вывалила  на  Сюзан  охапку  сухих
листьев, осыпавших ее шуршащим дождем.
     А потом вновь появились ее тетка  и  Риа.  Обе  с  факелами.  Они
встали перед ней, Сюзан  почувствовала  идущий  от  факелов  жар.  Риа
взметнула факел к луне.
     - ГОРИ ОГНЕМ! - скрипучим старческим голосом выкрикнула она.
     - ГОРИ ОГНЕМ! - громом отозвалась толпа.
     Подняла свой факел и Корделия.
     - ПРИХОДИ, ЖАТВА!
     - ПРИХОДИ, ЖАТВА! - громом отозвалась толпа.
     - А теперь, сука, - проворковала Риа,  -  тебя  ждут  куда  более
жаркие поцелуи, чем те, которыми ублажал тебя твой любовник.
     - Умри, неверная. - прошептала Корделия. - Жизнь - урожаю, смерть
- тебе.
     Она первой швырнула факел в груду сухих вылущенных початков у ног
Сюзан. Риа отстала от нее на  секунду.  Початки  вспыхнули  сразу  же,
залив лицо Сюзан желтым светом.
     В последний раз  она  набрала  полную  грудь  холодного  воздуха,
согрела своим сердцем и выпустила криком, несломленная, непокоренная:
     - РОЛАНД, Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ!
     Толпа подалась назад, словно наконец-то осознав,  что  произошло,
только теперь, слишком поздно, когда никто ничего не мог  изменить:  у
костра, зажженного в  честь  праздника  Жатвы,  сидело  не  пугало,  а
очаровательная девушка, одна из них, с выкрашенными  красной  краской,
как у пугала, руками. Они могли бы спасти ее, будь у них в запасе  еще
секунда, некоторые, во всяком случае, могли бы,  но  опоздали  и  они.
Деревянная пирамида занялась: ее штаны занялись: ее рубашка  занялась:
ее длинные белокурые волосы вспыхнули, как корона.
     - РОЛАНД, Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!
     На конце своей жизни она чувствовала тепло - не боль. Ей  хватило
времени, чтобы вспомнить его глаза того оттенка синевы,  каким  бывает
небо на рассвете. Ей хватило времени, чтобы вспомнить его мчащимся  на
Быстром по Спуску, с черными волосами, выбивающимися из-под шляпы.  Ей
хватило времени, чтобы вспомнить, как легко и беззаботно  он  смеялся,
чего уже никогда не будет в той долгой жизни, которую он проживет  без
нее, и этот смех она взяла с собой, когда светом и жаром вознеслась  в
черное небо, вновь и вновь восклицая его имя, призывая птичек и рыбок,
медведей и заек.



                                  26


     Под конец с губ его срывались уже не слова, а  бессвязные  звуки.
Он выл, как смертельно раненное животное. Руки его сплавились с шаром,
который пульсировал, как сердце  бегуна.  В  нем  он  видел,  как  она
горела.
     Катберт попытался отнять у  Роланда  проклятый  кристалл,  но  не
смог. И тогда решился на отчаянный шаг - выхватил  револьвер,  нацелил
на хрустальный шар, взвел курок. Он, конечно  же,  ранил  бы  Роланда,
осколки стекла могли ослепить его, но иного выбора не было: Колдовская
радуга точно убила бы Роланда, если бы они ничего не предприняли.
     Но стрелять ему не пришлось. Словно увидев револьвер  Катберта  и
поняв,  что  может  произойти,  хрустальный  шар  мгновенно  почернел,
мертвым  грузом  повиснув  в  руках  Роланда.  И   тело   стрелка,   с
закаменевшими  мышцами,  вибрирующее   от   невероятного   напряжения,
обмякло. Он рухнул как подкошенный, и пальцы его наконец-то отлепились
он магического кристалла. Он упал Роланду на живот, скатился с него на
землю и замер у одной из его распростертых рук. Ничего не светилось  в
темных глубинах  шара  за  исключением  злобной  оранжевой  искорки  -
крошечного отражения Демонической Луны.
     Ален смотрел на кристалл с отвращением и страхом, как смотрят  на
злобное животное, которое спит... но, проснувшись,  вновь  укусит  при
первом удобном случае.
     Он шагнул к шару с твердым намерением растереть его в порошок.
     - Не смей, -  остановил  его  хриплый  голос  Катберта.  Стоя  на
коленях у безжизненного тела Роланда, он поднял голову,  повернулся  к
Алену. Луна превратила его глаза в два блестящих камешка. -  Не  смей,
после  тех  несчастий  и  смертей,  через  которые  мы  прошли,  чтобы
завладеть им. Не смей даже думать об этом.
     Ален заколебался. Подумал о том, что все равно должен  уничтожить
это проклятое создание человеческого разума... несчастья, которые  они
пережили, не шли ни в  какое  сравнение  со  всеми  теми  несчастьями,
которые еще мог принести этот магический кристалл. Это  же  машина  по
созданию несчастий, вот  что  это  такое,  и  именно  шар  убил  Сюзан
Дельгадо. Ален не видел того, что видел Роланд в его глубинах, но лицо
своего друга он видел, и этого хватило с лихвой.  Магический  кристалл
убил Сюзан  и  будет  убивать  других,  если  останется  в  целости  и
сохранности.
     Но потом Ален подумал о ка и отступил от шара. О чем впоследствии
горько сожалел.
     - Положи его в мешок, - распорядился Катберт. - и  помоги  мне  с
Роландом. Мы должны увезти его отсюда.
     Мешок лежал на земле, там, где  его  бросил  Роланд.  Ветер  чуть
шевелил мешковину. Ален поднял шар, с отвращением прикоснувшись к  его
гладкой поверхности, ожидая, что он оживет под его  руками.  Не  ожил.
Ален сунул его в мешок, затянул  веревку,  забросил  на  плечо.  Затем
опустился на колени около Роланда.
     Он не знал, сколько времени они безуспешно пытались привести  его
в чувство. Луна поднялась высоко в небо, оранжевый  ее  цвет  сменился
серебристым, из каньона больше  не  поднимался  дым.  В  конце  концов
Катберт решил, что толку не будет, поэтому Роланда надо привязывать  к
седлу Быстрого и увозить.  Если  они  доберутся  до  больших  лесов  в
западной части  феода  до  рассвета,  добавил  Катберт,  они  будут  в
безопасности... но Добраться туда надо обязательно. Они с удивительной
легкостью уничтожили основные силы отряда  Фарсона,  но  оставшиеся  в
живых наутро наверняка соберутся вместе. И будет лучше, если они уедут
отсюда до того, как это произойдет.
     Вот так они и покинули и каньон Молнии, и прибрежную часть  феода
Меджис,  поскакали  на  запад  под  Демонической  Луной,  с  Роландом,
перекинутым через седло, словно труп.



                                  27


     Следующий день они провели в Иль-Боске, хвойном  лесу  на  западе
Меджиса, ожидая, что Роланд очнется. Когда миновал полдень,  а  Роланд
по-прежнему не пришел в сознание, Катберт повернулся к Алену:
     - Попробуй прикоснуться к нему.
     Ален взял Роланда за  руки,  сконцентрировал  волю,  вгляделся  в
бледное, напоминающее маску лицо, и так  провел  не  меньше  получаса.
Наконец покачал головой, выпустил руки Роланда из своих, встал.
     - Ничего? - спросил Катберт.
     Ален вздохнул и вновь покачал головой. Они соорудили  носилки  из
сосновых ветвей, чтобы  Роланду  не  пришлось  еще  одну  ночь  лежать
поперек седла (к  тому  же  Быстрый  нервничал  из-за  того,  что  ему
приходилось везти хозяина в таком виде), и двинулись  в  путь,  не  по
Великому  Тракту  -  слишком  опасно,  -  а  параллельно  ему.  Роланд
оставался без сознания и следующий день (Меджис к тому времени остался
далеко позади). На привале юноши  уселись  по  обе  стороны  от  него,
переглядываясь над медленно поднимающейся и опадающей грудью стрелка.
     - Может лежащий без сознания человек умереть от голода? - спросил
Катберт. - Или от жажды? По-моему, нет.
     - А я думаю, может, - возразил Ален.
     Ночь  выдалась  трудной.  Вымотались  они  донельзя,  потому  что
прошлый день практически не спали. И тут заснули как убитые, укрывшись
с  головой,  чтобы  их  не  будили  солнечные  лучи.  Проснулись   оба
практически одновременно,  когда  солнце  опускалось  за  горизонт,  а
Демоническая Луна, полная, как и двумя ночами  раньше,  начинала  свой
путь по небосводу,  прорезая  облака  -  предвестники  мощных  осенних
ливней.
     Роланд сидел. Он вытащил магический кристалл из  мешка  и  держал
его в  руках,  темный  кусок  стекла,  такой  же  мертвый,  как  глаза
Сорви-Головы. Глаза Роланда, такие же мертвые, с  полным  безразличием
оглядывали деревья, траву, небо. Он ел, но не  спал.  Пил  из  ручьев,
мимо которых они проезжали, но не говорил. И не расставался с осколком
Радуги Мейрлина, который они  добыли  в  феоде  Меджис  такой  дорогой
ценой. Но магический кристалл не оживал от его прикосновений.
     И не оживет, как-то подумал Катберт. Во всяком случае, не оживет,
пока Эл и я будем бодрствовать.
     Ален не смог оторвать руки Роланда от хрустального шара,  поэтому
положил ладони ему на щеки, таким путем  пытаясь  прикоснуться  к  его
сознанию. Да только  не  нашел,  к  чему  прикасаться.  В  Гилеад  они
возвращались не с Роландом, даже не с духом Роланда. Роланд ушел.  Как
луна на конце очередного цикла.



                           Часть четвертая
                   У ВСЕХ ДЕТЕЙ БОЖИИХ ЕСТЬ БАШМАКИ


                             Глава первая
                            УТРО В КАНЗАСЕ


                                  1


     Впервые за эти
     (часы? дни?)
     стрелок замолчал. Посидел, глядя на  здание,  что  возвышалось  к
востоку от них (солнце поднималось из-за  него,  так  что  они  видели
черный силуэт дворца, окруженный  золотым  нимбом),  положив  руки  на
колени. Потом взял бурдюк с водой, лежавший на мостовой рядом  с  ним,
поднял над головой, раскрыл рот.
     Пил то, что попадало в  рот,  остальные  видели,  как  ходил  его
кадык, когда Роланд лег на асфальт, но вода лилась и на лоб, текла  по
закрытым глазам, стекала с висков, отчего волосы становились темнее.
     Наконец  он  отложил  бурдюк  в  сторону,  но  остался  лежать  с
закрытыми глазами, закинув руки за голову, словно  человек,  сдавшийся
во сне. Пар поднимаются над мокрым лицом.
     - А-х-х-х, - вырвалось у него.
     - Полегчало? - спросил  Эдци.  Веки  стрелка  поднялись,  обнажая
выцветшие синие глаза.
     - Да, полегчало. Я не понимаю, как это может быть, я  так  боялся
рассказывать об этом... но полегчало.
     - Те, для кого рыться в наших мозгах - профессия, наверное,  тебе
бы это объяснили, - подала голос Сюзанна, - но едва ли ты стал  бы  их
слушать. - Она уперлась руками в поясницу,  прогнулась,  скривилась...
но скривилась, пожалуй, лишь по привычке. Спина не затекла,  а  потому
никакой боли она не почувствовала, хотя ожидала обратного.
     - Вот что  я  тебе  скажу,  -  продолжил  Эдди.  -  Твой  рассказ
заставляет по-новому взглянуть на выражение  "рассказать  все  как  на
духу". Сколько мы здесь пробыли, Роланд?
     - Всего одну ночь.
     - "Духи создали все это в одну ночь", - задумчиво произнес Джейк.
Он сидел, разведя согнутые в коленях ноги, а Ыш устроился между  ними,
глядя на него яркими, золотисто-черными глазами.
     Роланд сел, вытер лицо шейным платком,  пристально  посмотрел  на
Джейка:
     - Что ты сказал?
     - Не я. Это написал Чарлз  Диккенс.  В  рассказе  "Рождественская
песнь". Все в одну ночь, а?
     - Какая-нибудь часть твоего  тела  говорит  о  том,  что  времени
прошло больше?
     Джейк покачал головой. Нет, чувствовал он себя так же,  как  и  в
любое другое утро, может, даже получше. Ему хотелось по-маленькому, но
мышцы не затекли, ничего не болело.
     - Эдди? Сюзанна?
     - Я отлично себя чувствую, - ответила Сюзанна. - После  бессонной
ночи, а то и нескольких, такого не бывало.
     - У меня примерно такое же состояние, как и в те времена, когда я
сидел на игле... есть что-то общее...
     - Только что-то, не все? - сухо осведомился Роланд.
     - Слушай,  почему  бы  тебе  не  задать  этот  вопрос  следующему
свихнувшемуся поезду, на котором нам доведется ехать? Я вот  про  что.
Если проведешь много ночей под кайфом, то привыкаешь к тому, что утром
ты в полном дерьме: голова раскалывается, нос забит, сердце  колотится
как бешеное, позвоночник не гнется. Поверь  старине  Эдди,  именно  по
своему утреннему состоянию можно понять, хорош ли  для  тебя  тот  или
иной наркотик. Короче, к  этому  привыкаешь,  я  вот  привык,  а  если
пропустить ночь, не принять дозу, то  утром,  проснувшись,  сидишь  на
кровати и думаешь: "Что со мной такое? Я болен? Как-то странно я  себя
чувствую. Или меня ночью хватил удар?"
     Джейк рассмеялся, затем с такой силой зажал  рот  ладонью,  будто
хотел  не  только  заглушить  смех,  но  и  загнать  обратно  то,  что
вырвалось.
     - Извини. Мне сразу вспомнился мой отец.
     - Наш человек, да? - усмехнулся Эдди. - В общем, я ожидал, что  у
меня  будет  все  болеть,  я  ожидал,  что  усталость  тяжелым  грузом
навалится на плечи, я ожидал, что при каждом движении все кости  будут
жалобно скрипеть... но в действительности я в  полном  порядке,  разве
что не помешало бы отлить.
     - И чего-нибудь съесть? - полюбопытствовал Роланд.
     Улыбка, что кривила губы Эдди, исчезла:
     - Нет. После этой истории есть не хочется.  Есть  мне  совсем  не
хочется.



                                  2


     Эдди снес Сюзанну с насыпи, усадил за кустами, чтобы она справила
нужду.  Джейк  расположился  за  своим  кустом,  в   шестидесяти   или
семидесяти  ярдах  к  востоку.  Роланд   сказал,   что   воспользуется
разделительной полосой, потом недоуменно поднял брови, услышав дружный
смех нью-йоркцев.
     Сюзанна не смеялась, появившись  из  кустов.  По  ее  лицу  текли
слезы. Эдди не задал ей ни единого вопроса: он и так все знал. Он  сам
едва сдерживал слезы. Осторожно поднял ее на  руки,  и  она  уткнулась
лицом ему в шею. Какое-то время они постояли.
     - Гори огнем, - повторила Сюзанна слова Роланда.
     - Да, - вздохнул Эдди. - Приходи, Жатва.
     Сюзанна подняла голову, вытерла глаза.
     - Пройти через все это. - Она посмотрела вверх, чтобы  убедиться,
что Роланд не стоит на насыпи, не смотрит на  них.  -  В  четырнадцать
лет!
     - Я в его возрасте разве что таскал с лотков жевательную резинку.
Такими подвигами не похвалишься, а? Знаешь, я даже рад,  что  все  так
получилось.
     - Рад? Почему?
     - Потому что думал, что он собирается рассказать нам, как убил ее
сам. Ради его чертовой Башни.
     Сюзанна заглянула Эдди в глаза:
     - Но он и думает, что убил. Разве ты этого не понимаешь?



                                  3


     Когда они вновь собрались вместе и увидели разложенную у костерка
еду, то решили поесть. Роланд раздал последние буррито  (Может,  позже
мы заглянем в "Боинг-Боинг бургерс" и посмотрим,  чем  у  них  кормят,
подумал Эдди), и все поели. Кроме Роланда. Он взял буррито,  посмотрел
на него и отвел глаза. Грусть разлилась по лицу стрелка, он сразу стал
старым и одиноким. У Эдди защемило сердце, но он не знал,  как  помочь
Роланду.
     А вот Джейк,  десятью  годами  моложе,  нашел  способ.  Поднялся,
подошел к Роланду, опустился рядом с ним на колени, обнял  стрелка