ного  огнива.  Другой
подставил сухую бересту. Третий складывал  ветки  можжевельника  посреди
юрты, а четвертый, старший из них,  Гарди-Гель,  продолжал  отворачивать
войлоки и шкуры, так как шаманка упрямо лезла обратно в середину вороха.
   Скоро береста и сучья загорелись и весело затрещали. Гарди-Гель,  ух-
ватив за руки Керинкей-Задан, тащил ее к костру.  Смуглое  лицо  шаманки
было вымазано красными и синими узорами. Седые  волосы,  заплетенные  во
множество косичек, мотались, как змеи. Она укусила Гарди-Гель за руку, и
тот ее оставил. Тогда шаманка быстро напялила на себя шапку,  украшенную
головами птиц с длинными клювами и лисьими хвостами, на  спину  накинула
медвежью шкуру, на грудь привесила медную тарелку,  подпоясалась  ремеш-
ком. На нем висели войлочные божки. Шаманка схватила большой бубен и ко-
лотушку, прицепила сумку, из которой торчали дудка,  баранья  лопатка  и
передняя нога козы.
   Делала она все это быстро, бормоча молитвы, приплясывая и напевая.
   Нукеры у костра молча, со страхом косились на нее. Наконец Гарди-Гель
решил, что приготовлений хватит, и встал:
   - Теперь идем к Бату-хану.
   - Я не пойду без главного шамана Беки.
   - Ору-Зан! Бери ее за локти, поведем великую с почтением к Бату-хану.
   Четыре нукера подхватили шаманку и, подталкивая сзади коленями, быст-
ро вышли из юрты.
   Крепко придерживая вырывавшуюся шаманку, нукеры дотащили ее до  юрты,
где на страже стояли "непобедимые"  Бату-хана.  Керинкей-Задан  вошла  в
дверцу с важностью,  подобающей  знаменитой  предсказательнице,  умеющей
разговаривать со святыми онгонами, узнавать волю  неба  и  предсказывать
будущее.
   В юрте собрались главные ханы. От костра веяло теплом.  Позади  огня,
подобрав ноги в красных сафьяновых сапогах,  сидел  на  ковре  Бату-хан.
Прищуренными глазами он рассматривал шаманку. Она остановилась при  вхо-
де, склонилась, звеня и грохоча побрякушками, и пала ниц.
   Затем со звоном и грохотом вскочила и подбежала к молодой ханше,  ко-
торая испуганно отшатнулась к стенке. В знак высшего восхищения  шаманка
схватила ее за уши, понюхала обе щеки и  вылизала  языком  уголки  глаз.
Погладила, поласкала и уселась рядом.
   Шаманка уставилась безумным взглядом на Бату-хана:
   - Ты - отрада всех людей, благороднейший и храбрейший Саин-хан! Ты  -
падение быстрого беркута! Ты - чернопестрый барс, бродящий с рыканием на
вершине снежной горы! Ты - одинокий сизый коршун, с  клекотом  носящийся
над скалами! Ты - сердце всего народа! Скажи, зачем ты позвал меня?  Все
могу я, все для тебя сделаю!..
   Бату-хан ответил:
   - Я призвал тебя, великая шаманка Керинкей-Задан!  Ты  носишь  шапку,
наводящую на народы ужас и тоску. Я видел сегодня сон,
   - Рассказывай!..
   - От него мой ум помутился и сердце расстроилось.  Объясни  мне  сон,
мой путь зависит от этого. Ты умеешь беседовать с грозными желтыми духа-
ми - онгонами семидесяти сторон вселенной. Призови их и спроси, что  мне
делать: идти ли мне сейчас, в эту метель, на север, в леса длиннобородых
урусутов, или мне следует переждать? Или повернуть на юг и кочевать  там
в теплых долинах на берегах Синего моря? Идти ли мне на Рязань,  или  на
юг к городу Кивамень?
   Шаманка закатила глаза так, что были видны одни белки, и,  раскачива-
ясь из стороны в сторону, завыла: "Аюн-ее! Аюнее!". Затем она вынула  из
сумки кожаный мешочек и посыпала из него на угли костра зеленый порошок.
Заклубился голубой дымок,  юрта  наполнилась  ароматом  медовых  степных
трав.
   - Рассказывай свой сон, а я призову семьдесят желтых онгонов и спрошу
их: что тебе принесет счастье-удачу, а что - горе-слезы?
   Бату-хан наклонился к шаманке и заговорил вполголоса.
   - Увидел я сон, будто макушку моей головы жжет, точно раскаленные уг-
ли упали на меня из серой тучи. От этого запрыгали мои легкие и  сердце.
Увидел я, что мое девятихвостое знамя покатилось и покривилось. Увидел я
еще, будто злобные, красные, как мясо, враги-мангусы завладели всеми мо-
ими стадами и подданными. Увидел еще я, как они мучают  моих  верблюдов,
как заставляют подыматься юрту за юртой и откочевывать в далекие  места.
Объясни мне, шаманка  Керинкей-Задан,  что  этот  сон  значит,  что  мне
хан-небо говорит.
   Шаманка вскочила, подхватила свой бубен, забила в него и,  закрыв  им
лицо, завыла, загукала, заголосила, подражая волку, медведю и сове.  Она
стала прыгать на месте, приплясывая, и вдруг, скача на одной ноге, выбе-
жала из юрты. Нукеры бросились за ней. Она подбежала к одинокому дубу  и
с необычайной ловкостью влезла на его вершину. Там она  продолжала  кри-
чать, ударяя в бубен и бросая на север, в сторону урусутов, кости, выни-
мая их из кожаной сумки. Потом она быстро соскользнула вниз  и,  так  же
вприпрыжку, пробежала по снегу и вернулась в юрту.  Бату-хан  стоял  при
входе, наблюдая за всем, что выделывала колдунья. Пропустив ее  в  юрту,
он снова уселся на ковре.
   Шаманка опустилась на колени, прикрыла лицо бубном и  низким  мужским
голосом сказала:
   - Я подымалась на верхушку дерева. Я была на небе под облаками. Я го-
ворила молитвы. Онгоны вслед за мной пришли сюда. Вот они  сейчас  будут
говорить и объяснять твой сон.
   Другим, визгливым, голосом шаманка продолжала:
   - Рожденный повелителем земли рязанской, молодой коназ, лучший из ви-
тязей, приезжал с поклоном к тебе, владыке всех народов, а сам он  смот-
рел на все восемь сторон и пересчитывал твоих воинов. Он привез тебе по-
дарки, двенадцать прекрасных коней, и среди них - черного коня, на кото-
ром могут ездить только желтые духи онгоны. Что ты сделал с этим красав-
цем конем?
   Бату-хан зажмурил глаза, отмахнулся рукой и несколько раз покачал го-
ловой, точно хотел сказать: "Знаю, знаю, о чем ты будешь  просить!".  Он
ответил:
   - Что я сделал? Я убил коназа Рязани и буду ездить на его вороном ко-
не.
   Шаманка снова заговорила низким голосом:
   - Объясни, великий желтый дух онгон, что означает сон  Бату-хана?  Не
грозит ли он бедою? Не нужно ли совершить моление, чтобы отогнать ползу-
щее к нам горе?
   Шаманка переменила голос и тонким волчьим воем стала продолжать,  как
будто говорил другой небесный дух:
   - Задуманный поход будет труден.  Бородатые  урусуты  -  сыновья  ры-
же-красных, как сырое мясо, мангусов. Драться с ними  опасно:  на  месте
одной отрубленной головы вырастают две, вместо  отрубленных  двух  голов
вырастут сразу четыре. Без молитвы нельзя воевать с урусутами, надо при-
нести в жертву девяносто девять черных животных: коней, быков, баранов и
коз - черных без отметины. Надо первым зарезать черного коня, подаренно-
го рязанским коназом...- последние слова шаманка говорила  все  тише,  и
казалось, что они доносились с крыши юрты. Тут шаманка склонилась к зем-
ле и свалилась на бок.
   В юрте было тихо. Все ждали, что скажет Бату-хан. Ослепительный, заж-
мурив глаза, говорил:
   - Ты умная, как старый волк, ты хитрая, как побывавшая в капкане  ли-
сица! Может быть, ты мне скажешь: не лучше ли мне вовсе не идти на север
в леса и берлоги урусутов? Может быть,  там  все  мое  войско  погибнет,
съеденное рыже-красными урусутами? Может быть, мое  девятихвостое  знамя
наклонится, как подрубленное, а мои монголы станут кандальниками  других
народов?
   Шаманка молчала. Бату-хан продолжал:
   - Мне многие, у кого душа трясется, как овечий хвост, говорят: "Зачем
идти на урусутов? Там непроходимые старые леса, где бродят колдуны и  им
служат медведи. Лучше уйти в степи, к Синему морю, где ветер гонит волны
серебристого ковыля, где пасутся стада белых быков, белых баранов, белых
коз. Там кочевать привольно..." Не эти ли трусливые души  научили  тебя,
Керинкей-Задан, твоим испуганным песням? Где мой учитель, Хаджи Рахим?
   Из-за широких спин монгольских ханов поднялся факих, сухой, изможден-
ный, с длинной седеющей бородой, в высоком колпаке дервиша,
   Скрестив руки на животе, он тихо сказал:
   - Внимание и повиновение! Я слушаю тебя, Бату-хан!
   - Как поступал Искендер Двурогий, когда предпринимал поход? Искал  ли
он земли с хорошими пастбищами?
   - Нет, джихангир, он искал только отряды своих врагов  и  обрушивался
на них, как падающий с неба беркут.
   - Съедал ли он перед боем своего лучшего вороного коня?
   - Нет, джихангир! Своего любимого вороного жеребца Буцефала он  водил
с собой всюду в походах, даже когда Буцефал сделался старым.
   - Спасибо тебе, мой мудрый и верный учитель. Хаджи Рахим, А что  ска-
жет мой боевой учитель Субудай-багатур? Нужно ли нам  идти  на  урусутов
или отступить для отдыха к Синему морю?
   Субудай-багатур, ворочая злым и недоверчивым глазом, сказал:
   - Войско здесь застоялось. Запасы кончились. Метели усиливаются. Пора
направиться быстро на города урусутов. Там можно откормить и людей и ко-
ней. На вороном коне рязанского князя ты въедешь в город Рязань, хотя бы
семьдесят семь тысяч мангусов старались тебе  помешать.  Шаманке  Керин-
кей-Задан, чтоб она не голодала, подари привезенную рязанцами  мороженую
тушу черной свиньи, большую, как лошадь. Жертвы семидесяти  семи  желтым
духам онгонам мы принесем в городе Ульдемире, захватив табуны урусутских
коней. Пусть Керинкей-Задан старательно помолится, чтобы онгоны  прекра-
тили метель. Трудно идти в таком глубоком снегу. Если метель  будет  еще
злиться девять дней, она засыплет нас снегом навсегда.
   Субудай-багатур замолчал. Задрав шаровары на левой ноге,  он  усердно
чесал искусанную вшами волосатую ногу. Военачальники  посматривали  друг
на друга, и веселые искорки перебегали в их глазах.
   - Спасибо тебе, всегда мудрый Субудай-багатур! Я ожидал от тебя таких
слов. Завтра мы снимаемся с нашей стоянки. Войско пойдет  девяносто  де-
вятью черными потоками и ворвется в рязанские земли. Я поеду на  вороном
коне с белыми до колен ногами и белой звездочкой на лбу. Он принесет мне
счастье-удачу. Мой белый конь Акчиан, завернутый в войлоки, будет уведен
кипчакскими конюхами к Синему морю. Он родился в Арабистане  и  едва  ли
перенесет медвежий холод. Мы не будем вырезать всех урусутских харакунов
- земледельцев. Нужно захватить их как можно больше и гнать впереди.  Мы
погоним их первыми на приступ городских стен.
   - А чем их кормить? - спросил один хан.
   - Зачем кормить пленных? Пусть они сами кормятся! Пусть  едят  павших
коней и все, что хотят. Сегодня мы будем  отдыхать  без  заботы.  Завтра
снова начнется кровавый пир.
 
   Глава пятая. МОНГОЛЫ НАСТУПАЮТ
 
   Первым в вихре снежной пыли ушел  тумен  "бешеных"  Субудай-багатура.
Своими знаменитыми переходами, меняя в пути  коней,  Субудай  пробивался
через сугробы. Он посадил на коней нескольких половецких пленных провод-
ников. Они указывали ему едва заметные  степные  тропы.  Субудай  держал
проводников возле себя и расспрашивал обо всем, что ему казалось  стран-
ным и необычным,
   Быстрым налетом его передовой разъезд захватил в лесу трех охотников.
На поясах у них мотались десятка два белок.
   Около них вертелась черная лохматая собачонка. Пленных привезли к Су-
будаю. Он сидел на саврасом заиндевевшем иноходце. Из-под лилового мала-
хая с наушниками виднелся только его сверлящий глаз.
   - Что вы тут делаете? - спросил Субудай через половецкого  переводчи-
ка.
   - Белкуем.
   Переводчик объяснил Субудаю, что охотники ходят по лесу, бьют стрела-
ми и ловят в западни белок.
   - А где вы спите ночью? Уходите назад в свой дом? Где ваша юрта?
   - Нет! Пока мы промышляем, мы спим в лесу. Изба далеко. Разве можно в
нее возвращаться с охоты?
   - Как далеко?
   - Дней шестнадцать ходу.
   - Как же вы спите в лесу? Как заяц в снегу?
   - Зачем, как заяц! Мы копаем в снегу яму до самой земли,  чтобы  было
сухо. И тогда уже на земле разводим костер. Мы спим возле костра, как на
печке, или ложимся на то горячее место, где горел костер.
   - И тепло?
   - Как в избе. Снимешь  полушубок,  набросишь  на  плечи,  греешься  и
спишь.
   - А какой делаете костер? Из чего? Из веток?
   - Зачем? Свалишь рядом три лесины, разожжешь их посредине,- лесины  и
пылают всю ночь, одна от другой разгораются, жар берут. Ночью  встанешь,
передвинешь обгорелые концы лесин в огонь и опять заснешь.
   - Трудно срубить лесину?
   - Почему трудно? Дело привычное.
   - Покажи, как ты рубишь?
   - Почему не показать?
   Охотники вытащили из-за спины топоры, поплевали на руки. Один из  них
хотел сбросить полушубок. Другой заворчал:
   - Не скидывай, украдут твою, лапоть!
   Охотники ловко и быстро срубили три еловых лесины, оттащили их и сло-
жили рядом, обрубив ветки. Посредине, быстро высекая из кремня  железным
огнивом искры на трут, разожгли бересту. Положили на бересту еловые вет-
ки, и лесины запылали веселым пламенем.
   Субудай внимательно следил за работой охотников и сказал своим помощ-
никам:
   - Вперед урусутов не убивать, а брать в плен и гнать перед собой. Эти
охотники будут показывать пленным, как прорубать просеки. По ним мы про-
тащим к Рязани наши китайские камнеметные машины. Они разгромят  рязанс-
кие стены.
   Субудай показал пальцем на лохматую собачонку, которая жалась к ногам
охотника и огрызалась на монголов;
   - Как по-урусутски зовется эта зверушка?
   Охотник ответил:
   - А пес! Пустобрех!
   Субудай спросил другого:
   - Как зовут зверушку?
   - Жучка! Тютька!
   Субудай спросил третьего охотника. Тот сказал:
   - Лайка! Охотницкая собачонка.
   Субудай покачал головой:
   - Трудный язык урусутов. По-монгольски все просто и ясно - одно слово
"нохой", и все знают, что это собака. А урусуты - путаники. Каждый назы-
вает по-своему. Вот они и не понимают друг друга.
 
   Глава шестая. КНЯГИНЯ ЕВПРАКСЕЮШКА
 
   Проходили дни, а от посольства, отправившегося к татарам, все не было
вестей. В Рязани стали тревожиться не на шутку. "Что с  послами?  Почему
не шлют гонцов? Скоро ли приедут?", Княгиня Евпраксеюшка места  себе  не
находила:
   - Зачем я отпустила Феодора? Почему не упросила его взять меня с  со-
бой? Берегла бы его там.
   Часами просиживала она в высоком тереме. Без устали глядела в окно на
далекую снежную равнину - не покажутся ли долгожданные путники!
   Но уныло простиралось бескрайнее поле, пустынное,  неприветное.  Нап-
расно искали темные глаза Евпраксеюшки,- не видно было поезда посольско-
го. Туманились прекрасные глаза, бледнело молодое лицо. Заливаясь слеза-
ми, роняла она голову на беспомощные руки.
   - Ну что ты, родная, убиваешься! -  уговаривала  ее  старая  нянька.-
Ладно ли так? Приедет князь-батюшка, что  скажет?  Не  уберегли  тебя...
Смотри, как исхудала!
   - Измучилась л... Чует сердце беду...
   - Полно, что ты! Еще накличешь...
   Старуха торопливо крестилась и кланялась иконам в переднем углу.
   Евпраксия, в тоске и тревоге бродя по хоромам, услышала  озлобленные,
раздраженные голоса и вошла в гридницу. Там собрались съехавшиеся на со-
вет князья, бояре и воеводы. Они сидели и спорили, кричали, шумели. Один
говорил одно, Другой не соглашался, и решить ничего не могли. Ели и пили
за длинным столом и снова принимались за споры.
   - Надо еще раз послать гонцов во все большие города,- говорил угрюмый
седой князь.- Надо собрать всех князей, весь народ, надо всем миром, со-
обща, идти против татарских полчищ.
   - Соберешь вас! - возражал Юрий  Ингваревич.-  Посылал  я  во  Влади-
мир-Суздальский к князю Георгию, а что толку? Даже не ответил!
   - Неужто великий князь Владимирский не оставит своей гордыни?  Неужто
не двинет свои полки на подмогу?
   - Будет медлить! Наше разорение ему на руку: он давно хочет себе при-
мыслить рязанские земли... Старый князь, сдвинув  брови,  покачал  белой
головой:
   - Пора бы оставить раздоры и ссоры. Каждого из нас в отдельности лег-
ко татары осилят. Будем вместе стоять, тогда им с  нами  не  справиться.
Надо нам соединиться, одной головой думать!..
   Молодой князь вспыхнул и вскочил с места:
   - А этой головой не тебя ли назначить?
   - Куда мне! Я стар!
   - Знаю я тебя! Ты давно ищешь власти, а я к тебе под начал не пойду!
   - Довольно ссориться! - вмешался Юрий Ингваревич.- Если к Батыге  под
начал попадем, хуже будет! Я мыслю выйти с моими рязанцами навстречу та-
тарам в Дикое поле, чтобы задержать их там, пока из Владимира не  подой-
дет подмога.
   - Одних рязанцев больно мало,- возразил старый князь.-  Надо  поднять
народ всей земли русской, призвать всех, и селян и городских...
   - Что толку от простых смердов сиволапых! - запальчиво вставил  слово
один воевода.
   - Может, больше толку, чем от иных воевод! - вызывающе ответил  моло-
дой князь.
   Сидевшие вскочили и бросились друг на друга.
   - Стыдитесь, князья!-успокаивал споривших  князь  Юрий.-  Одумайтесь!
Всем нам погибель грозит, а вы что делаете?
   - А сам ты что сделал? - крикнул дерзкий голос.
   - Я сына не пожалел, к татарам отправил!  -  с  достоинством  отвечал
Юрий Ингваревич.- Бог знает, что с ним случилось! Нет ли  беды?  До  сих
пор нет вестей...
   - Может, удалось ему уговорить царя Батыгу? Может, не пойдут  на  нас
татары?
   - А чего нам их бояться? Кто их видел? Может, и не страшны они вовсе?
   Князья снова заспорили, снова  зашумели,  стараясь  перекричать  друг
друга.
   Евпраксия постояла в дверях, послушала и печально  вернулась  в  свой
терем. Еще тоскливее стало на душе.
   Упросила Евпраксия старушку позвать ворожею. Пришла гадалка в  платке
затейного узора. Зерно сыпала, воск лила, на тень смотрела...
   - Скоро гость к тебе будет, княгинюшка! Подарков привезет  заморских,
радость тебе будет дивно хрушкая... Ты о чем все кручинишься? Твое серд-
це далеко, здесь нет его... Взял с собой его добрый молодец... Ты о  нем
не спишь ночи долгие? Успокойся: беда не  грозит  ему.  Видишь-путь  его
ждет какой дальний. Ну, смотри сама, коль не  веришь  мне:  вон  соколик
твой, а вон дорога длинная-предлинная!..
   Евпраксия смотрела,  и  неясная  тень  на  белом  полотенце  казалась
действительно милым обликом мужа. Обрадовалась Евпраксия. Отпустила  во-
рожею, щедро одарив ее. Ободрилась и нянька:
   Старик вылез из корзины и скрылся. Вернется голубчик, князь наш. Чай,
путь ему не близкий...
   Позвала девушек Евпраксеюшка, работа закипела в ее  проворных  руках.
Надо приготовить новое красивое платье для встречи  мужа.  Князь  Феодор
любил рядить ее, часто баловал свою княгинюшку, любовался  ее  красотой.
Девушки с песнями мелкими стежками сшивали мягкий шелк, а Евпраксия взя-
лась за вышивание, искусным узором покрывала цветными  шелками  атласную
сорочку-подарок любимому мужу.
   Работа спорилась дня два, потом снова выпала из  рук.  Напрасны  были
уговоры нянюшки, напрасно  девушки  старались  развлечь  княгиню.  Снова
тоскливо смотрела она на далекую безлюдную дорогу, снова лились из  глаз
непослушные слезы. Старая княгиня, скрывая собственную тревогу,  утешала
любимую сноху. Даже невестки пытались развеселить ее, но Евпраксия нико-
го не слушала. Бесцельно бродила она по опустевшим горницам и думала все
ту же безрадостную думу:
   "От князей защиты не дождешься, а Феодора все нет!..  Придут  татары.
Кто укроет, кто заступится? Князья все спорят да ссорятся, каждый верхо-
водить хочет... Погубят они землю русскую! Придут татары... Зарежут  аль
уволокут к себе".
   Семеня ножонками, подошел к ней сынишка. Крепко прижавшись к  матери,
поднял на нее отцовские глаза. Хоть и мал был, а чувствовало дитя, что у
матери горе. Обняла Евпраксия любимца, с трудом сдержала слезы:
   - Нет! Не отдам тебя татарам, Ванюшка! Не будет рабом  татарским  сын
Феодора! Не будет татарской наложницей и жена его Евпраксеюшка!
   Снизу послышался странный  шум.  Захлопали  двери,  раздался  громкий
вопль и рыдания.
   Сердце оборвалось у Евпраксии. Не помня себя, с  ребенком  на  руках,
опрометью бросилась она вниз, вбежала в горницу... На руках  у  плачущих
женщин билась старая княгиня Агриппина. Князь