ественное. Служил сам епископ, приехавший, спа-
саясь от татар, в монастырь. Старый, высохший, согнувшийся,  в  парчовом
облачении, с блистающей золотой митрой на голове епископ стоял на возвы-
шении посреди храма. Впереди него справа и слева застыли двенадцать свя-
щенников, по шесть с каждой стороны, все в праздничных цветных и  парчо-
вых ризах. Два мальчика, тоже в парчовых одеждах, с длинными  свечами  в
руках, стояли по обе стороны епископа. Перед иконами горели свечи и лам-
пады. Огоньки, мерцая, отражались на парче и  на  золоченом  иконостасе,
Бату-хан был доволен новым зрелищем. Он иногда кивал головой,  улыбался,
пробовал подпевать хору. Цветные искорки вспыхивали на его стальном шле-
ме с золотой стрелкой, охраняющей лицо, на  серебристой  кольчуге  и  на
ожерелье на шее из больших изумрудов и алмазов. Каждый раз, когда к  Ба-
ту-хану подходил высокий дородный дьякон и, широко  размахивая  кадилом,
окутывал его ароматным дымом, Бату-хан милостиво наклонял голову, громко
вдыхая сладкий дым ладана.
   Юлдуз сидела неподвижно в глубоком кресле. В шелковой,  расшитой  се-
ребром китайской одежде, увешанная драгоценностями, с алмазными перстня-
ми на руках, с набеленным, неживым, точно кукольным лицом, она  казалась
маленьким идолом. Только расширенные глаза лихорадочно блестели,
   Верная И-Ла-Хэ стояла около кресла, косилась на Юлдуз и, наклоняясь к
ней, шептала:
   - Будь спокойней! Не показывай тревоги. Господин заметит!
   - Вот он! Там, у окна... так близко! Я должна говорить с ним, - отве-
чала шепотом Юлдуз.
   Возле бокового выхода, опираясь на  копье,  стоял  нукер.  Он  был  в
стальном шлеме, в стальной кольчуге, в булгарских красных сапогах.  Юное
безусое лицо казалось равнодушным. Иногда он посматривал в  сторону  Ба-
ту-хана, но больше глядел в небольшое слюдяное окошко, в  которое  слабо
проникал сизый свет сумрачного морозного дня. Это был Мусук,  поставлен-
ный дозорным у входа. Вдруг он заметил пристальный взгляд жены Бату-хана
- взгляд, устремленный прямо на него. Он отвернулся, но через  некоторое
время снова встретился с прямым упорным взглядом маленькой женщины.
   - Что во мне особенного? - подумал Мусук. - Чего ханша уставилась  на
меня?
   Он еще раз поймал ее взгляд. Заметил, что служанка склонялась к  ней,
будто успокаивая. Вдруг яркая мысль обожгла его: - Эти темные глаза, это
лицо с узким подбородком,..- Как оно похоже! Но что  может  быть  общего
между бедной степной девушкой и  разукрашенной  драгоценными  ожерельями
женой завоевателя вселенной! Нет! Это сон, это невозможно!  И  он  снова
стал смотреть в окно.
   Неожиданный ревущий возглас заставил Мусука очнуться. Большой,  могу-
чий дьякон, в парчовом облачении, во весь свой  богатырский  голос  про-
возглашал:
   - Великодержавному, достопреславнейшему хану...
   Благообразный, степенный отец эконом  отделился  от  группы  монахов,
неслышными шагами подошел к дьякону и прошептал ему в красное,  мясистое
ухо:
   - Подымай выше!
   Эконом подсказывал, а дьякон ревел:
   - Государю нашему...
   - Подымай еще выше! - настаивал отец эконом. Дьякон повторял с налив-
шимся кровью, натуженным лицом:
   - Государю нашему и владыке народов ближних  и  дальних  царю  Батыге
Джучиевичу жить и здравствовать!..
   После обедни избранные спустились в длинную, узкую трапезную, где был
подан самый лучший обед, какой только могли придумать монахи-повара сов-
местно с отцом экономом. Была и уха из  стерлядей,  и  цельный  огромный
осетр, и пироги с запеченными налимами, расстегаи с  мелко  нарубленными
груздями, и кутья из вареной пшеницы с медом, и моченые яблоки,  и  зер-
нистая черная икра. Служки приносили кушанья на больших резных  деревян-
ных блюдах. Монахи достали из погребов глиняные кувшины с зеленым  хлеб-
ным вином и крепким старым медом. Пили еще пенную брагу  и  настойки  из
вишен и других ягод.
   В конце стола сидел Бату-хан. Рядом, по левую  сторону,  архимандрит,
далее Субудай-багатур. Справа, блистая драгоценностями и яркими  одежда-
ми, - Юлдуз-Хатун, за ней шесть приближенных ханов.  Ниже  сидели  самые
старые и почтенные монахи в клобуках и длинных черных рясах.
   Старый епископ, благословив трапезу, сослался на болезнь  и  удалился
отдохнуть в свою келью.
   Бату-хан ел очень мало, с большой опаской, но пробовал  всего.  Субу-
дай-багатур пожевал только гречневой каши с луком и постным  маслом.  Он
зачерпнул кашу из блюда собственной медной чашкой, достав ее из-за пазу-
хи. Из этой же чашки, предварительно вылизав ее языком, Субудай пробовал
все напитки. То, что ему не нравилось, он выплескивал на пол.
   В середине обеда к Бату-хану подошла китаянка И-Ла-Хэ:
   - Юлдуз-Хатун не может больше выносить запаха соленой рыбы и  слушать
грубые голоса урусутских шаманов. Она сейчас упадет от слабости. Ее надо
увести отсюда!
   Бату-хан посмотрел на Юлдуз. Она сидела  неподвижно,  опустив  глаза,
точно спала. Он приказал проводить ее в покои, где маленькая ханша  смо-
жет отдохнуть.
   Величественный отец эконом встал и, поглаживая окладистую бороду, сам
повел ханшу и китаянку в лучшую келью.
 
   Глава четвертая. У ДВЕРИ КЕЛЬИ
 
   Арапша позвал Мусука. Они пошли через  крытые  переходы,  поднимались
лесенками, спускались в темные закоулки, Наконец Арапша оставил Мусука в
длинном узком проходе. С одной стороны светились небольшие тусклые окош-
ки, затянутые рыбьим пузырем, с другой - был ряд закрытых дверей. Арапша
указал на дверь:
   - Здесь отдыхает жена джихангира,  Юлдуз-хатун.  Не  впускай  никого.
Придется сторожить всю ночь. Я приду сменить тебя. Не сходи с этого мес-
та.
   Мусук стоял долго. Иногда мимо него проходили старые монахи в  черных
клобуках и длинных черных одеждах.  Они  прикрывали  ладонями  зажженные
восковые свечи и что-то шептали.
   Послышались голоса. Шел Субудай-багатур, за ним  вели  под  руки  Ба-
ту-хана. Он пошатывался, водил рукой по воздуху, будто ловил  что-то,  и
говорил заплетающимся языком:
   - Священный Правитель разрешил напиваться три раза в месяц, но  лучше
один раз... Я говорю... и монгольские шаманы, и арабские муллы,  и  уру-
сутские попы... весьма полезные и преданные мне люди! Они учат народ по-
виноваться власти, уговаривают не бунтовать и  вовремя  платить  налоги.
Всем шаманам я дам пайцзы на право свободных поездок по моим землям  для
сбора денег. Я прикажу, чтобы шаманы, муллы и попы  не  платили  никаких
налогов...
   Архимандрит и четыре монаха с большими горящими свечами провожали Ба-
ту-хана до двери его кельи. Бату-хан вошел, шатаясь.
   Архимандрит низко поклонился Субудаю и удалился вместе с монахами.
   Субудай-багатур сказал:
   - Сейчас в этом доме бога все сверху донизу пьяны. Я боюсь, чтобы  не
было поджога, чтобы наши нукеры не обидели монахов и не началась  резня.
Ты, нукер, стой, гляди и слушай внимательно. Не сходи  с  места,  Я  сам
обойду монастырь и проверю стражу.
   Мусук стоял полный тревоги...
   Юлдуз?... Или не Юлдуз?.. Нет! Это, конечно, ошибка! Таких  сказок  в
жизни не бывает. А финики! А голос в пустыне, назвавший его имя?  А  ма-
ленькая рука, бросившая шелковый узелок с пряниками и  золотыми  монета-
ми?..
   В прорванный пузырь окна виднелся большой монастырский сад с обнажен-
ными черными деревьями. Голубоватый снег лежал  сугробами.  Протоптанная
дорожка пересекала сад. По ней медленно ходил нукер в  долгополой  шубе,
вооруженный копьем... Ветер залетал  в  окно  и  осыпал  Мусука  снежной
пылью.
   Послышался шорох. Мусук оглянулся. Перед ним стояла, вся закутанная в
легкую материю, маленькая стройная женщина. Голова повязана пестрым шар-
фом. Расширенные глаза смотрят тревожно, чего-то ждут, спрашивают.  Жен-
щина сделала шаг вперед:
   - Мусук?
   Мусук повернулся. Зазвенела сталь его кольчуги.
   - Одна мысль меня жжет, - прозвучал знакомый голос. -  Ты  тоже  взял
деньги, полученные за меня?
   Мусук жадно вглядывался в блестящие глаза.
   - Я виноват только в том, что не был дома, когда  братья  увезли  мою
маленькую Юлдуз. Если бы я видел это, я бился бы с ними, как со злейшими
врагами. Узнав, что они сделали, я проклял свою юрту и отрекся от отца и
братьев.
   - Теперь я снова могу жить!
   Она хотела сказать еще что-то, но остановилась. Мусук заговорил  рез-
ко:
   - Теперь Юлдуз - жена моего  повелителя.  Он  дал  мне  коня,  меч  и
кольчугу. Он щедр, заботлив, справедлив к  своим  нукерам.  Он  храбр  и
быстр в решениях. Он делает великие дела. Он пройдет через  всю  вселен-
ную, и не найдется ни одного полководца, который сумеет победить  его...
И я любил его...
   - А теперь? спросила задыхающимся голосом Юлдуз.
   - Теперь я должен его ненавидеть.
   Юлдуз с кошачьей гибкостью обвила его руками. Она почувствовала леде-
нящий холод кольчуги. Лицо Мусука побелело. Он оставался таким же непод-
вижным и холодным, как его кольчуга.
   - Разве ты больше не мой Мусук?
   Юлдуз коснулась маленькой рукой щеки Мусука. Он  почувствовал  аромат
неведомых цветов. Он трепетал полузакрыв глаза, не зная, как поступить.
   - Скажи, Юлдуз,. он тебя очень любит?
   - Меня?.. Я сама не знаю, за что он меня любит! Бату-хан  сказал  мне
однажды, что я дала ему три горячие лепешки, когда он скрывался нищим от
врагов. За эти три лепешки он обещал подарить мне три царства  -  север-
ное, восточное и западное... Теперь я скажу ему, что ты мой брат,  и  он
осыплет тебя подарками, как в сказке. Он завернет тебя в парчу, даст ал-
мазный перстень и табун лошадей!
   - Ты скажешь, что я твой брат? Братья продали ту,  которая  была  мне
дороже аллаха и всей вселенной! У меня остался конь, он мне лучше брата.
Я уйду от Бату-хана...
   Юлдуз отшатнулась, но снова бросилась вперед и ласкала руками суровое
лицо Мусука.
   Дверь скрипнула, послышалось насмешливое - дзе-дзе!. Оба  оглянулись.
В дверях стоял Бату-хан.
   Из соседней кельи в приоткрытую дверь смотрели приближенные хана.
 
   Глава пятая. ТОРОПИСЬ!
 
   В узкой келье отца ключаря на лежанке, крытой овчиной, сидел,  подоб-
рав под себя ноги, широкий, грузный Субудай-багатур.  Старый  полководец
немигающим раскрытым глазом всматривался в древнюю икону, написанную  на
покоробившейся доске. На ней был изображен  святой  Власий,  покровитель
домашнего скота и прочих животных.
   - Вот этот бог нашему монгольскому улусу приятен! - громко  рассуждал
сам с собой Субудай и старательно рассматривал суровое  темно-коричневое
лицо Власия, его седую бороду с вьющимися на  концах  колечками,  -  Это
наш, настоящий монгольский бог! Он любит и бережет скотину, охраняет ко-
ров и баранов и стережет лошадей. А нашим коням  нужен  защитник,  иначе
они погибнут здесь, в стране урусутов, где дороги  загораживают  болота,
ели да сосны высокие, как горы. А харакун от злобы и  неразумия  сжигает
скирды с хлебом и стога сена... Скажи, Саклаб, - ты сам урусут, для чего
они все это делают? Не лучше ли покориться монгольскому владыке Бату-ха-
ну?
   Тощий раб, сидевший на скамье возле двери,  равнодушносонным  голосом
отвечал:
   - Я уже сорок лет здесь не был. Ничего теперь не знаю, что думают на-
ши суздальские мужики. Все с тобой шатаюсь по белу свету, а с людьми  не
говорю. Кроме котла и поварешки, ничего не вижу.
   Субудай продолжал поучать своего раба:
   - Ты все забыл, Саклаб! Так нельзя. Надо все помнить и все  объяснить
своему господину. - Субудай выпрямился и заговорил резким, повелительным
голосом: - Сходи посмотри, стоят ли нукеры на местах, не дремлют  ли?  И
сейчас же вернись ко мне!
   - Так и знал! Даже ночью покоя нет! - ворчал, уходя, Саклаб.
   Субудай зажмурил глаз. Голова его свесилась, рот раскрылся. Он заснул
и увидел во сне... степь, беспредельную, голубую,  и  колеблемые  ветром
высокие желтые цветы. Багровое солнце, заходившее за лиловые холмы,  уже
закрывало свои дверцы. Стадо сайгаков неслось  по  степи,  прыгая  через
солнце. - Торопись доскакать до уртона, пока  солнце  не  спряталось!  -
шепчет чей-то голос. Он протягивает руку, чтобы  удержать  солнце.  Рука
вытягивается через всю степь, в руке копье. Острие прокалывает  насквозь
солнце... Это уже не солнце, а залитая кровью голова рязанского  воеводы
Кофы, которого нукеры схватили израненным, а он все  бился,  пока  силач
Тогрул ударом меча не срубил старому воеводе голову...  Голова  раскрыла
глаза, насмешливо подмигнула и прошептала:
   - Торопись! А то завязнет в снегу твое нечестивое войско...
   Грубо стукнула дверь. Огонек лампадки закачался,  тени  запрыгали  на
потолке. В келью вошел, задевая за ножки скамьи, засыпанный  снегом  ог-
ромный монгольский нукер. Меховой колпак с отворотами закрывал уши и ли-
цо. Виднелся лишь нос с черными отмороженными пятнами  и  двигавшиеся  с
трудом губы:
   - Внимание и повиновение!
   - Я слушаю тебя, - сказал равнодушно полководец,
   - Черный урусутский шаман повторял два слова: - Байза -, Субудай.  Он
толкался и лез сюда. Сотник Арапша приказал провести его к тебе.
   - Где черный шаман?
   - Здесь, за мной! - Монгол отодвинулся. За ним  стоял,  тоже  весь  в
снежной пыли, черный монах с длинным посохом и котомкой за спиной.  Чер-
ный клобук спускался на густые брови.
   Субудай, прищурив глаз, смотрел на монаха. Тот снял клобук. Полуседые
кудри и длинная черная борода показались очень знакомыми. Монах  загово-
рил по-татарски:
   - Байза! Субудай-багатур! Важные вести.
   - Уходи, - обратился полководец к нукеру. - Постой за дверью. Я позо-
ву тебя.
   Монгол, топая огромными гутулами, вышел.  Дверь  закрылась.  Оглянув-
шись, монах скинул верхнюю просторную одежду, подошел к  Субудаю  и  сел
рядом на лежанке:
   - Я переоделся монахом. Благословлял черный народ. Все  целовали  мне
руки.
   - Дальше, коназ Галиб!
   - Я спрашивал всех, где находится великий князь Георгий Всеволодович.
Кругом я слышал тот же вопрос: - Где князь Георгий, где собирается войс-
ко?.. - Все, кто может, точат рогатины и топоры. Все идут толпой на  се-
вер. Я тоже торопился. Где мог - садился на сани, где не было попутчиков
- шел пешком, только чтобы тебе угодить.
   - Дальше, коназ Галиб, дальше!
   - Простаки подвозили меня на санях, говорили; - Молись за нас, прине-
си нам победу!
   - Довольно об этом! Где коназ Гюрга?
   - Я проехал тропою через древние, непроходимые леса.
   - Куда?
   - По реке Мологе.
   - Молога. Где Молога?
   - К северу... За важные вести ты обещал мне мешок золота.
   - Я еще не слышу важной вести. Ты все едешь, едешь, а все без толку.
   Князь Глеб остановился и недоверчиво посмотрел на каменное лицо  пол-
ководца. Крючковатые пальцы его протянулись  вперед,  ожидая  обещанного
золота.
   - Великий грех беру я на душу! Иду против родного народа. На том све-
те бесы будут на вилах палить меня огнем.
   - Хорошо сделают! Ты это заслуживаешь.
   - Я жду золота.
   - Я дам его. Дам много. Говори, что знаешь.
   - Молога впадает в Волгу, а в Мологу впадает речка Сить. На этой реч-
ке есть погост Боженки. В нем старая церковь. Около церкви  в  поповском
доме живет князь Георгий Всеволодович. Там же собирается войско.
   Субудай отшатнулся. Его глаз  закатился  кверху,  точно  рассматривая
старый бревенчатый потолок, затянутый паутиной. Левой рукой он полез  за
пазуху, достал истертый кожаный кошель, затянутый пестрым шнурком с жел-
тым янтарным шариком на конце.
   - Здесь триста золотых. Половину ты получишь сейчас, другую  -  когда
мы приедем на эту речку Сить. Ты покажешь дорогу. Если  ты  обманул,  на
реке Сити ты будешь надет на вилы и сожжен над костром. Мои  монгольские
нукеры сожгут тебя живьем с большой радостью.
   Князь Глеб, заикаясь, прошептал:
   - Но это очень мало!
   - Не хочешь, не бери!
   Субудай ловко, одной рукой, помогая зубами, развязал кошель, высыпал,
не считая, половину монет на колени, схватил горсть  золота  и  протянул
князю. Тот подставил обе ладони.
   - Я беру это золото только на пользу своего дела, сказал он. - А пос-
ле похода ты, Субудай-багатур, поможешь ли мне стать великим князем  зе-
мель рязанских, суздальских и прочих? Ведь только для  этого  я  помогаю
вам раздавить моего врага, князя Георгия владимирского!
   - Завтра будет завтра, и тогда будем решать, что делать.
   Сильный стук в дверь прервал разговор. Кто-то тревожно колотил руками
и кричал:
   - Байза, байза! Субудай-багатур! Байза!
   Монах торопливо спрятал деньги. Субудай-багатур встал и отодвинул де-
ревянный засов. В келью вбежала китаянка И-Ла-Хэ,  закутанная  в  черную
шелковую шаль. Она бросилась на колени и, задыхаясь, ухватилась за одеж-
ду полководца. Тот оттолкнул ее, выпустил монаха  из  кельи  и  спокойно
закрыл дверь.
   - Несчастье! Ужасное несчастье! - лепетала китаянка, захлебываясь  от
слез, - В этом проклятом доме урусутского бога шаманы напоили джихангира
ядом. Он стал безумным и бешеным. Он бегает с мечом в руках, рубит  все,
что видит, рубит урусутских богов, бросает скамейки в стены.
   - Это меня не касается! - ответил хладнокровно Субудай.  -  Я  только
военный советник. А дома джихангир поступает, как ему нравится.
   И-Ла-Хэ продолжала рыдать, не выпуская из рук одежды  Субудая.  Он  с
любопытством смотрел на ее тонкое, бледное лицо, маленький рот и два зу-
ба, выступавшие вперед, как у зайца.
   - Почему ты плачешь? Тебе жалко урусутских богов?
   - Что он сделал, что он сделал! В безумии джихангир приказал  связать
руки и ноги маленькой Юлдуз-Хатун...
   - Это его право. Муж делает со своей женой, что захочет.
   - Мою нежную госпожу привязали к нукеру, который сторожил ее дверь...
Их выбросили в сад, в снег, где бегают собаки-людоеды. Сейчас придет ша-
ман Беки и его помощники и задушат ханшу Юлдуз и молодого нукера.
   - Это не мое дело, Я участвую в войне, а в юртах жен джихангира  рас-
поряжаются его шаманы и китайские евнухи.
   - Джихангир никого не слушается, кроме тебя, непобедимый.  Спаси  Юл-
дуз-Хатун! Клянусь, она ни в чем не виновата: нукер - ее родной брат!
   - Напрасно ты ко мне пришла, китаянка! Поищи  Хаджи  Рахима,  который
пишет книгу походов Бату-хана, Он его учитель, его  почитает  джихангир.
Он даст лекарство, от которого Бату-хан выздоровеет и простит  свою  ма-
ленькую жену.
   - Куда я побегу ночью, когда всюду стоит стража! Где я  найду  сейчас
Хаджи Рахима! Шаманы сегодня задушат мою маленькую госпожу, а завтра ни-
какие врачи ее не спасут!..
   Китаянка упала на пол и билась головой в отчаянных рыданиях.
   Субудай осторожно обошел ее, открыл дверь и позвал стоявшего на стра-
же нукера:
   - Беги к юртджи! Скажи, чтобы немедленно шел ко мне! Все!
   - Внимание и повиновение! ответил нукер и побежал, гремя оружием.
 
   Глава шестая. В МОНАСТЫРСКОМ САДУ
 
   В голубом свете ущербной луны туманными  тенями  стояли  монастырские
деревья с клоками снега на ветвях.
   Под старой яблоней, широко раскинувшей искривленные сучья,  подпертые
кольями, облокотился на копье монгольский нукер. Стоя по колено в снегу,
он смотрел удивленным, недоумевающим взглядом на снежный сугроб. Там ле-
жали два тела: воин в кольчуге и молодая женщина в  золотистой  шелковой
одежде, связанные за локти, спина к спине. Голова воина была обнажена, и
длинные черные кудри, обычные у молодых кипчаков, разметались по плечам.
   Воин что-то говорил, женщина изредка со стоном отвечала. Нукер не по-
нимал их шепота. Он вмешивался, стучал копьем.
   - Я скажу, что ты мой брат, и ты будешь  освобожден.  Джихангир  даст
тебе золота, коней и оденет тебя в шелка...
   - Я не хочу быть только братом. Я счастлив умереть рядом с  тобой.  Я
скажу Бату-хану, что ты моя хурхэ.
   - Ты этого не скажешь. Мы должны вырваться из этой беды и спастись...
Ты поклянешься аллахом, что я твоя сестра.
   Монгол поднял копье:
   - Байза! Замолчите! Джихангир запретил вам говорить.
   Стороживший нукер хорошо знал связанного воина: это был смелый,  лов-
кий юноша и