ни. Десяток всадников отделился от отряда,  спус-
тился на лед реки и, не торопясь, поднялся к большим дубовым воротам го-
рода.
   Рязанцы с любопытством глядели на невиданных раньше  татар  и,  забыв
боязнь, влезли на тын и высовывались из бойниц. Враги были в  долгополых
шубах, прикрывавших ноги до пят. У некоторых на груди виднелись ряды же-
лезных и медных пластинок. На спине защитных пластинок не было, К седлам
были прикреплены саадаки с луками и красными стрелами. Женоподобные лица
монголов были темны, как сосновая кора.
   Один из татарских всадников, старик с длинной бородой, подъехал к во-
ротам, постучал рукоятью плети и закричал по-русски стоявшим на стене:
   - Здравствуйте, рязанцы! К вам приехал великий царь Бату-хан, покори-
тель всех народов. Присылайте к нему послов с хлебом-солью, бейте  челом
и покоряйтесь ему с почтением и верностью...
   - Долго ему придется ждать! - ответили со стены.- Уезжайте-ка  назад,
откуда приехали, и забирайте с собой вашего царя Батыгу!.. А ты сам  от-
куда явился, злодей, перевертыш окаянный? Не рязанец ли ты родом?
   - Отворяйте ворота, принимайте дорогих гостей,  -  продолжал  кричать
бородатый всадник.- Если вы покоритесь, то никакой беды вам не будет.  А
ежели ослушаетесь, то татары перебьют вас всех до последнего, город  бу-
дет сожжен и все ваши избы растасканы по бревнышку!
   - А много ли ты получил от своего царя, чтобы продавать родную землю?
Иуда злодейский, изменник проклятый!
   Со стены полетели камни, метнулись стрелы.  Татарские  кони  шарахну-
лись. Всадники стремглав ускакали обратно.
 
   Глава четвертая. ОСАДА РЯЗАНИ
 
   Пишет Хаджи Рахим: "О, какие времена настали,  сколько  жестокости  и
горя видишь кругом! После битвы в Кипчакской степи с отчаянным рязанским
войском Бату-хан не пожелал ждать и отдыхать. Он  послал  гонцов  к  Гу-
юк-хану, приказав ему первым двинуться на Рязань и напасть на город. Гу-
юк-хан и сам имел затаенную мысль - опередить джихангира и  дать  своему
войску радость ограбить богатый город. Но когда это повеление пришло  от
ненавистного ему Бату-хана, Гуюк-хан раздулся от важности перед  гонцами
и ответил: "Мое войско утомилось после славного боя,  я  хочу  позволить
ему отдохнуть. После этого я выступлю. Рязань от моих рук не уйдет"...
   К такому ответу Гуюк-хана побуждало еще то, что его тумен был  сильно
потрепан после боя с урусутами. Шаманы неумело перевязывали раненых.
   Бату-хан посоветовался с Субудай-багатуром,- что делать? После свире-
пой метели в степи стало тихо. Солнце  ярко  освещало  серебряные  дали.
Гонцы других отрядов, разметанных вьюгой, начали снова прибывать с доне-
сениями. Бурундай сообщал, что идет на Пронск, но его задерживают  узкие
тропы и густые леса. "По таким дорогам нашим повозкам ехать очень  труд-
но, а пороки невозможно протащить".
   Субудай-багатур от имени Бату-хана ответил Бурундаю: "Ты храбр, но не
находчив! Заставь пленных урусутов рубить широкие просеки,  чтобы  могли
рядом ехать три воза. Возьми Пронск и немедля иди на Рязань.  Гони  туда
пленных. Вокруг Рязани встретятся татарские войска. Кто не исполнит при-
казания и запоздает - увидит смерть".
   Бату-хан и Субудай-багатур, не дожидаясь ответа, ускоренными  перехо-
дами двинулись на север. Раненые следовали позади в повозках и на  верб-
людах.
   Бату-хан заявил: "Рязань я захвачу сам".
   Два дня спустя Бату-хан во главе тысячи "непобедимых" был перед  сте-
нами Рязани. Джихангир послал переметчика  толмача,  старого  рязанского
князя Глеба, с десятком всадников к запертым  городским  воротам.  Князь
кричал стоявшим на стенах, чтобы они сдали город. Со стен его  забросали
камнями, и он вернулся, ругаясь, вытирая платком рассеченное камнем  ли-
цо.
   Желая устрашить рязанцев, Бату-хан приказал жечь  окрестные  селения.
Он сам объехал кругом Рязань вместе с князем Глебом, подробно расспраши-
вал его, откуда лучше всего сделать приступ на стены, где их  проломать,
где их подкопать? Войти в город было очень нелегко,- со всех сторон  по-
дымались крутые обледенелые валы.
   Монголы начали пригонять пленных урусутов,  полуголых,  ободранных  и
избитых. Татары стегали их плетьми и понуждали строить штурмовые лестни-
цы. Урусуты спросили: кто будет их кормить? Они голодны, два дня  ничего
не ели.
   - Кони - другая скотина, нас возят, а еды не спрашивают,  -  отвечали
татары.- Они сами себе находят корм.  Можете  сеть  корни  растений  или
конский навоз, а лестницы стройте.
   Упрямых татары били по голове дубинками с железным  шаром  на  конце.
Угрюмые, почерневшие от голода, урусуты молча  разыскивали  в  брошенных
избах топоры и ручные пилы. Они выламывали из домов  бревна  и  доски  и
строили лестницы. На другой день прибыли первые пороки, поставленные  на
полозья. Против главных городских ворот выдвинули стенобитную машину.  С
грохотом начала она метать большие камни. Другая машина, когда ее повез-
ли через реку, проломила лед и погрузилась в воду. Пленных урусутов зас-
тавили ее вытаскивать, и они работали, проваливаясь  под  лед...  "Аллах
велик! Бату-хан упрям. Что-то страшное будет!"
 
   Глава пятая. "СЛЫШИШЬ, КАК СОБАКИ ЛАЮТ!"
 
   Лунная, серебристая ночь окутала дремой Перунов Бор.  Избы,  вытянув-
шись вдоль опушки заснувшего векового леса, глубоко зарылись  в  снежные
сугробы. Тишину изредка прерывал сухой треск плетня  и  неподвижных  де-
ревьев. Затихли и собаки, свернулись кольцом и уткнули носы  в  пушистый
мех.
   В голубоватом свете смутно  подымались  горбатые  скирды,  засыпанные
снегом, черные стволы оголенных деревьев и высокий шест с пучком  еловых
веток возле избы старосты.
   На окраине выселка несколько раз тявкнула собака, потом  вдруг  зали-
лась тонким протяжным лаем. За ней подхватили другие. Со всех концов Пе-
рунова Бора собаки завели неумолчный лай. Где-то стукнула калитка, звон-
ко заржала лошадь.
   В крайней избе дремавшая Опалениха  соскочила  с  полатей,  осторожно
отодвинула задвижку окна, затянутого рыбьим пузырем. Припав глазом к за-
индевевшей трещине пузыря, Опалениха увидела сидящую  на  плетне  темную
фигуру человека в долгополой одежде и чудном  колпаке.  Он  соскочил  во
двор и направился к гумну.
   - Вешнянка, вставай! - расталкивала Опалениха крепко  спавшую  девуш-
ку.Слышишь, как собаки лают? Это они! Во дворе недобрый человек... Побе-
жал к гумну... Боязно,- не подпалил бы он нас! Мужики-то все  ушли!  Как
мы, бабы, одни справимся?
   Обе женщины всунули ноги в чеботы, повязали платками головы и накину-
ли полушубки. Опять припали глазами к окну. Все казалось спокойным в се-
ребристом лунном свете. Только собаки продолжали заливаться  безудержным
лаем и рвались с привязи.
   - Тетя Опалениха, и мне боязно! Что-то будет?  -  шепотом  спрашивала
девушка.
   А баба торопливо подпоясывалась кушаком, в  зубах  держала  рукавицы,
складывала в платок куски хлеба и вытаскивала из под скамьи топор:
   - Думаю, не татары ли это? Бери хлебный нож. И деревянную  миску.  Не
забудь огниво!..
   Обе женщины тихо вышли из избы и притаились в тени. Неведомый человек
ворошился около сенного сарая и высекал огнивом искры.
   Страшный крик донесся с конца деревни. Эхо повторило его  из  глубины
спящего бора. Снова пронесся крик, полный ужаса и  боли,  звериный  крик
тяжело раненной женщины.
   Деревня быстро просыпалась. Заскрипели ворота, застучали копытами  по
доскам кони. Крича, проскакал согнувшийся старик без шубы  и  шапки,  на
неоседланном коне:
   - Горим! Татары! Спасайтесь!
   Опалениха, крадучись, подбежала к человеку, возившемуся около сена.
   В лунном свете Опалениха различила длинную до пят синюю шубу странно-
го вида, белые сапоги из собачьих шкур, кривую саблю у пояса.  Неизвест-
ный оглянулся, когда она уже занесла над ним топор... Меткий удар...
   Убитый свалился лицом вниз, и кровь темным пятном растекалась по  бе-
лому снегу.
   - Убежим по задворкам, огородами! - шепнула Опалениха.- Идем  скорее,
забирайся в тень...
   Пройти уже не удалось. Через  забор  перелезали  татары,  подобрав  и
заткнув подолы шуб за пояса. Обе женщины спрятались в груде  наваленного
хвороста и жердей.
   Деревня запылала сразу с нескольких концов. Горели  также  две  избы,
стоявшие в стороне, и гумно со скирдами.
   Огонь стал вскидываться огромными языками, черный дым клубами понесся
ввысь.
   Жалобно мычали испуганные, выгоняемые на улицу коровы, метались кони.
Отовсюду неслись отчаянные вопли и плач женщин. Бабы  бегали,  не  зная,
что спасать, куда бежать, и вытаскивали из загоравшихся изб плачущих де-
тей и мешки с хлебом.
   Новый, никогда не слыханный, страшный рев приближался из лесу:
   - Кху, кху, кху, уррагх!
   Лавина всадников наполнила деревню суматохой, ржанием коней, хриплыми
криками и острым запахом неведомого, страшного народа.
   Собаки заливались отчаянным лаем и визгом, гоняясь за чужими  всадни-
ками, которые носились по деревне, били кривыми саблями  наотмашь  всех,
кто попадался на пути, п ловили арканами убегавших женщин.
   Татары ворвались с обоих концов деревни и гнали всех встречных к  се-
редине, на пустырь, к избе старосты.
 
   Глава шестая. В ПРИГОРОДНОМ ПОСАДЕ
 
   Объехав городские стены, Бату-хан вернулся в селение на противополож-
ном берегу реки. В брошенных жителями избах толпились  татарские  воины.
Они рыскали по улицам, тащили охапки сена, сдирали солому с  крыш,-  все
годилось на корм их диким, неприхотливым коням. Повсюду над  избами  ви-
лись дымки: татары заставили захваченных в плен женщин печь им  блины  и
аржаные лепешки.
   Бату-хан проезжал через посад на вороном коне с белыми ногами и белой
отметиной на лбу. Загорелое лицо было неподвижно, суженные глаза смотре-
ли поверх людей,- никто не мог прочесть на его лице ни радости, ни забо-
ты. За ним ехали, по трое в ряд, преданные ему ханы. Они носили почетные
звания тысячников и десятитысячников, но своих отрядов не имели. Их обя-
занности состояли в том, чтобы участвовать в обедах Бату-хана,  есть  за
четверых, рассказывать прибаутки и необычайные приключения славных витя-
зей. Когда же они оставались наедине с Бату-ханом, каждый из них переда-
вал сплетни про других ханов, про своих же собеседников за  обедом.  Ба-
ту-хан внимательно выслушивал каждого, жмуря глаза, иногда милостиво ши-
пел: "Дзе-дзе!" Он хотел знать все, что делается вблизи и вдали от него,
в войсках других чингизидов, потому терпел этих ханов,  как  нужных  ему
людей.
   В посаде баурши показал Бату-хану просторную избу и предложил избрать
ее для ночлега,
   - Кто жил в этой деревянной юрте?
   - Урусутский шаман. Зовут его "поп".
   Бату-хан сердито отмахнулся.
   Вмешался великий советник Субудай-багатур. Подъехав на саврасом коне,
он хриплым голосом сказал:
   - Разве подобает джихангиру жить в юрте шамана да еще урусутского?  А
это что за дом? - он указал плетью на бревенчатое строение с остроконеч-
ной высокой крышей и золоченым крестом наверху.
   - Это дом урусутского бога.
   - Джихангиру подобает жить там, где обитают боги,- сказал строго  Су-
будай-багатур.
   Бату-хан искоса посмотрел на потупившего глаза баурши, на ханов,  на-
чавших горячо поддакивать великому советнику, и повернул коня к церкви.
   Баурши бросился к церковной двери. На паперти около входа сидели  че-
тыре монгольских воина.
   - Сюда нельзя! - сказал один из них.
   Баурши начал спорить с монголами.
   - Кто вас поставил сюда? - спросил подъехавший Субудай,
   - Сотник Гуюк-хана, Мунке-Сал,
   - Возвращайся к своему сотнику и скажи, чтобы он выбирал  для  своего
хана более подходящую юрту. Убирайся, живо!
   Четыре монгола посмотрели друг на друга, посвистали  сквозь  зубы  и,
подобрав подолы длинных шуб, пошли через глубокий снег  к  своим  коням,
привязанным к церковной ограде. Один повернулся и сказал Субудаю:
   - Когда Гуюк-хан начнет нас бить по щекам костяной лопаткой, ты  ведь
за нас не заступишься?
   - Кто тебе отрезал ухо? - спросил Арапша.- Смотри, второе отрежу!
   Монгол, оскалив зубы, присел, вытягивая меч, задвинул его  обратно  в
ножны и быстро вскочил на коня.
   - И ты того же дождешься! - крикнул он и поскакал.
   Арапша злобно посмотрел ему вслед:
   - Гуюк-хан опять подсылает к джихангиру убийц!
   Нукеры привели старика, найденного в соседней сторожке. Он был в  со-
бачьем колпаке, холщовых портах, рубахе и лыковых лаптах. Он весь  поси-
нел и дрожал от холода, но не  выказывал  страха.  Старик  отпер  ключом
большой замок на двери. Баурши вошел первый и, сложив  руки  на  животе,
встал около двери. Вату-хан соскочил с коня и, разминая онемевшие  ноги,
прошел в церковь. Татары ее не тронули. Сквозь узкие окна, затянутые пу-
зырями, тускло проникал свет. Впереди поблескивал золотом алтарь с  рез-
ными деревянными дверьми. Перед некоторыми иконами мигали  огоньки  лам-
пад, освещая темные, насупившиеся лики святых.
   Бату-хан прошел в алтарь, обогнул кругом престол. На столике  в  углу
нашел пять круглых белых просвирок. Приказал следовавшему за ним  баурши
попробовать эти хлебцы,- не ядовиты ли? Баурши откусил, пожевал  и  ска-
зал:
   - Авва! Да сохранит "хан-небо" и тебя и меня от несчастья! Хлеб вкус-
ный!
   Бату-хан вернулся на середину церкви, опустился  на  конскую  попону.
Возле него полукругом уселись ханы.
   - Разожгите здесь костер,- сказал Бату-хан,- и сварите мне чай.
   Баурши заметался и, переговорив с толмачом и пленным стариком,  подо-
бострастно доложил хану:
   - Здесь огонь разводить нельзя - это прогневает урусутского  бога,  и
его дом загорится.
   Субудай-багатур приказал, чтобы его военные помощники - юртджи -  по-
местились в доме урусутского шамана. Бревенчатый дом состоял из сеней  и
двух горниц, разделенных стеной. Большая, сложенная из  камней  и  глины
квадратная печь выходила в обе горницы,
   В первой половине поместились четыре монгольских  юртджи  и  два  му-
сульманских писца-уйгура. Вторую горницу взял себе  Субудай.  Он  увидел
рязанского князя - переметника Глеба, сидевшего вместе с юртджи, и спро-
сил:
   - Что такое "гречишные блины"?
   - Это трудно объяснить, надо попробовать. Заведи себе бабу, она  тебе
будет каждый день печь, а ты будешь радоваться.
   - А что такое "баба"?
   - Во дворе монгольский воин предлагает купить у него двух баб.  Поку-
пай!
   - Сколько он хочет?
   - Сейчас их приведу.
   Глеб вышел во двор и вернулся вместе со старым монголом, который тол-
кал в горницу двух упиравшихся женщин. Одна, высокая, дородная, в  синем
сарафане, войдя, поискала глазами и трижды помолилась на тот  угол,  где
остались киоты от содранных образов. Сложив руки под пышной грудью,  она
пристальным взглядом уставилась на Субудай-багатура, который сидел возле
скамейки на полу, на конском потнике. К бабе тесно прижалась  девушка  с
русой косой и испуганными глазами, в рваном дубленом  полушубке,  из-под
которого виднелся подол красного сарафана.
   - Вот тебе две отборные бабенки,-  сказал  по-татарски  князь  Глеб.-
Старшая - опытная повариха, а эта - садовый цветочек, макова головка.
   Субудай обвел женщин беглым взглядом и отвернулся.
   - Станьте на колени! - сказал князь Глеб.- Это большой хан. Отныне вы
будете его ясырками.
   - Большой, да не набольший! - ответила женщина.  -  На  колени  зачем
становиться? Пол-от грязный, гляди, как ироды натоптали!
   - Поклонись, говорю, твоему хозяину!
   - Мой хозяин, поди, лет десять как помер. Ну,  Вешнянка;  давай,  что
ли, поклонимся.
   Низко склонившись, они коснулись пальцами пола.  Субудай  пристальным
взглядом уставился на женщин, и глаз его  зажмурился.  Он  покосился  на
князя Глеба, присевшего на дубовой скамье, поднялся и, положив потник на
скамью, взобрался на нее, подобрав под себя ногу.
   - Как зовут? - спросил он у Глеба, Тот перевел вопрос.
   - Опаленихой величают, а это Вешнянка.
   - Дочь?
   - Нет, сирота соседская. Я ее пестую.
   - Почему тебя так зовут? - продолжал спрашивать Субудай.
   - Моего мужа спалили на костре.
   - Кто? Мои татары?
   - Куда там! Наши воры - разбойники новгородские. С тех  пор  я  стала
Опалениха, а это - Вешнянка, весной родилась и сама как весна красная.
   - Трудные урусутские имена,- не запомнишь! - сказал  Субудай.-  Рабо-
тать для меня будете, или позвать других?
   - Всю жизнь на кого-нибудь работала. Такова уж наша бабья доля!
   - Пусть они мне испекут и блины, и ржаные лепешки, и каравай.
   - Был бы житный квас да мука, тогда все будет.
   - Вам старый Саклаб все достанет,- вмешался князь Глеб.- Он, поди, не
забыл говорить по-русски.
   Обе женщины живо обернулись к старому слуге Субудая, стоявшему у две-
ри:
   - Ты наш, рязанский? Ясырь?
   - Сорок лет мучаюсь в плену. Нога с цепью срослась. И с  вами  то  же
будет: как надели петлю, так до смерти не  вырваться...-  Старик  тяжело
вздохнул.Вот вам мука, а вот квас....- И он придвинул  к  печи  мешок  и
глиняную бутыль. На ногах звякнула железная цепь.
   - Батюшки светы! - воскликнула Опалениха, всплеснув руками.- И ты со-
рок лет таскаешь на ногах железо! - Опалениха погрозила пальцем невозму-
тимо наблюдавшему за ней Субудаю.
   - Ладно, поговорим потом... Сейчас натаскаю дров,- сказал старик.
   - Ну, Вешнянка, война войной, а тесто ставить надо!
   Опалениха вздохнула и направилась к печи, но ее удержал монгол, натя-
нув ремень, наброшенный на шею. Она остановилась, посматривая  на  Субу-
дая. Тот обратился к монголу;
   - Откуда достал этих женщин?
   - Я был в сотне, которую послали обойти город. Мы  ехали  через  лес,
там бежали люди, много женщин. Одних мы зарубили, других погнали назад в
наш лагерь.
   - Так!
   - Этих двух я сам поймал и притащил на аркане.
   - Так!
   - Я хочу их продать.
   - Так!
   - У меня очень старые рваные сапоги. Ноги мерзнут...
   - Так!
   - На урусутах я не видел кожаных сапог, они ходят в лаптях из липовой
коры.
   - Так!
   - Я хочу обменять этих женщин на пару новых сапог.
   - Значит, ты хочешь, чтобы я снял свои сапоги и отдал тебе? Ты хочешь
ободрать своего начальника? Ты знаешь, что тебе сейчас за это будет?
   Старый монгол с клочками седых волос на подбородке смотрел испуганны-
ми глазами, раскрыв рот:
   - Я этого не хотел, великий хан! Прими от меня  этих  женщин  в  дар.
Пусть хранит тебя вечное синее небо!
   Монгол отвязал ремень и, пятясь, вышел из избы.
 
   Глава седьмая. "МЫ И СКОТИНУ МИЛУЕМ"
 
   К крыльцу избы, где помещался Субудай-багатур, был привязан его  сав-
расый жеребец. Перед ним лежал ворох сена и соломы.
   Бату-хан потребовал к себе старого полководца. Субудай  вышел,  нукер
подвел ему коня. "Неудобно хану идти пешком, касаться ногой земли".  Су-
будай верхом пересек улицу. Навстречу бежала толпа нукеров. Все кричали,
толкались, стараясь ближе подойти к монголу в заиндевевшем малахае,  си-
девшему на запорошенном снегом коне. Он держал на поводу  другого  коня.
Поперек седла был привязан человек. Сознание оставило его.  Лицо,  побе-
левшее от мороза, казалось мертвым.
   Внезапно Субудай заревел, как безумный. Он хлестнул коня, врезался  в
толпу, свалился с седла и подбежал к замерзшему.
   - Урянх-Кадан, очнись! Раскрой глаза! Услышь меня! -  кричал  Субудай
и, припав лицом к платью замерзшего, хватал и ощупывал неподвижное лицо.
   - Это сын Субудай-багатура,- загудели в толпе.-  Видно,  любил  сына,
Урянх-Кадана! Хоть молодой, а был он отчаянный храбрец.
   - Куда его везти? - спрашивал верховой монгол. - Не лучше ли положить
его прямо на костер и сжечь? Все одно жить ему больше не придется.
   Субудай вырвал повод из рук всадника и сам повел коня через  деревян-
ные ворота обратно к крыльцу дома. Всхлипывая, он кричал:
   - Урянх-Кадан! Ты не должен умереть! Я буду дуть тебе в ноздри, пусть
мой дух перейдет в твое тело. Я вырву мое сердце и вложу к тебе в  грудь
вместо твоего замерзшего. Лучше я, старый, умру,