ся парижские легитимисты.-- Необходимость русско-
французского союза активно обсуждалась во французской
434




     Комментарии
прессе при Июльской монархии; если публицисты республиканских убеждений
обличали Россию как "империю кнута", а журналисты проправитель-ственной
ориентации относились к России настороженно, то легитимисты (желавшие
возвращения на трон "легитимной" старшей ветви Бурбонов) ставили превыше
всего необходимость бороться с революционной анархией, видели в России
царство порядка и торжества истинных монархических Идей и ради этого готовы
были даже закрыть глаза на то, что Россия не только не исповедует католицизма,
но и преследует своих подданных-католиков (прежде всего в Польше). Порой
"иллюзии" конкретизировались, например, в слухах о том, что Николай вот-вот
выдаст одну из дочерей за герцога Бордоского (внука свергнутого в июле 1830 г.
Карла X), предварительно позволив ей принять католичество, и тем закрепит свой
союз со сторонниками "законной" монархии (см.: Siecle, 23 октября 1837).
С. 86. ...философами, чьи теории породили сегодняшнюю нашу
демократию...-- Имеются в виду французские просветители XVIII века,
сторонники конституционной монархии английского образца.
С. 87. Писано ю июня i8yg года.-- Имеется в виду смена монархов на
прусском престоле (см. примеч. к наст. тому, с. 26); новый король Фридрих
Вильгельм IV в начале своего правления был сторонником менее тесного
союза с Россией.
     С. 88. ...ее владычество представляется мне одной из опаснейших вещей
в мире.-- Тема русской угрозы обсуждалась на страницах французской печати
ничуть не реже, чем необходимость союза с Россией. Россия имела в Европе
репутацию "державы, захватнической по самой своей природе" (Меттерних в
1827 г.; цит. по: Bertier de Sauvigny G. Metternich et son temps. P. 1959. P., 198).
Многие авторы, от К. Рюльера ("История анархии в Польше", изд. 1807) до
аббата де Прадта ("О Венском конгрессе", 1815) подчеркивали климатическую
обусловленность будущей русской агрессии:
     русских, уроженцев Севера не могут не привлекать красоты Юга и его мягкий
климат. В 1814 г., когда русская армия вошла в Париж, пророчества сбылись, и
казак, пьющий воду из Сены, надолго стал в сознании французов устрашающим
символом (лишь к середине века эту точку зрения потеснила уверенность, что
социальная угроза опаснее национальной и что "всякий, кто увидит вблизи
социалиста, не колеблясь предпочтет ему казака" -- слова графа де Морни в 1849
г-; цит. по: Dard E. Dans 1'entourage de 1'Empereur. P., 1940. P. 57). Даже лояльный
по отношению к русским Ансело, превозносящий русских простолюдинов,
добавляет: "Чего только не сможет предпринять государь-завоеватель, встав во
главе этих отважных людей, которым не страшна никакая опасность? (...) Душа
филантропа содрогается при виде этих несчастных (...') но должны ли мы, народы,
расслабленные благами цивилизации, желать, чтобы новые идеи внушили этому
юному и могучему народу новые потребности? Узнав о существовании иной
жизни, разве не возжелает он зажить этой жизнью в краях более теплых? Кто же
сможет тогда противостоять его напору?" (Ancelot. P. 284--285). В 1830-0 гг. в
республиканской и-- отчасти-- правительственной прессе общим местом стала
мысль о том, что российский император
     435


     Комментарии
     готовит "крестовый поход" против западной цивилизации и намеревается принести
на Запад "цивилизацию сабли и дубины" (по определению газеты "National"), что
единственное призвание России-- война и что "грубый, воинственный, отсталый
Север, движимый инстинктивной потребностью, обрушится всей своей мощью на
цивилизованный мир и навяжет ему свои законы" (Revue du Nord. 1838. Т. з. Р. 8о).
По словам Вигеля, здравомыслящие читатели были уверены, что Кюстин
опровергнет тех клеветников, которые безо всяких оснований изображают Россию
"дамокловым мечом, подвешенным над головами всех европейских государей,
нацией варваров, готовых покорить и поглотить половину земного шара", Кюстин
же обманул их надежды и предпочел "живость красок верности замет" {Wiegel. P.
Ill--V). Писатель не только отверг легитимистское благостное видение России (см.
примеч. к наст. тому, с. 85), он отказал русским даже в сходстве с германскими
варварами начала нашей ары, которые, усвоив себе христианскую религию, в
конечном счете возродили Европу; для Кюстина Россия -- потенциальный
источник завоевания варварского, но не животворящего. Критики "России в 1839
году" не замедлили указать на противоречивость такого подхода к России: "Как ни
странно, утверждая на одной странице, что мы обречены на гибель, г-н де Кюстин
пишет на другой странице, что мы достаточно сильны, чтобы еще раз явить миру
зрелище великого нашествия..." (Labinski. P. 79)-
...знаменитое лечение холодной водой...-- Создателем метода гидротерапии
был австрийский врач-самоучка Винцент Присниц (1799--1851)1 "одаренный
светлым разумом честный поселянин", который жил и пользовал больных в
деревне Грефенберг на прусской границе в австрийской Верхней Силезии (см.
одобрительную характеристику Присница и его метода в "Северной пчеле" за i6
октября 1839 г.). Французы оставались к этой новации скорее равнодушны; см.
запись в дневнике В. Балабина 15 ноября 1842 г.:
"Гидропатия ^...) здесь почти вовсе не популярна; знают ее мало, говорят о ней
редко и еще реже пускают ее в ход. По правде говоря, одно превосходное заведение
такого рода здесь существует, но в нем не только не следуют определенной,
установленной заранее системе лечения  375).
     С. юз. Ромодановский Федор Юрьевич, князь (ок. 1640--1717)-- ближайший
сподвижник Петра I, начальник Преображенского приказа, "князь-кесарь", фактически
правивший страной в отсутствие царя. Излагаемый эпизод, по-видимому,-- дальний
отголосок достоверных сведений о том, что Ромодановский не одобрял женитьбу Петра на
Екатерине. Комментарий Лабенского: Кюстин в очередной раз упрекает русских в пороках,
свойственных в той же мере и европейцам; история с Ромоданов-ским, если она и имела
место, -- плод влияния не Византии, а Франции, где, если верить мемуарам Сен-Симона,
мелочные тяжбы за этикетные привилегии (где кому стоять и на чем сидеть) велись при
дворе беспрестанно. Комментарий Я. Толстого: анекдот недостоверен, ибо "Ромодановский
был слишком предан Петру, чтобы отказаться уступить место царскому шурину;
если бы он был так полон старинной гордыни, государь не поручал бы ему управление
державой и, так сказать, не вверял бы ему судьбу своих нововведений в течение столь частых
и долгих отлучек.  однако до нас дошел лишь незначительный фрагмент мемуаров Козловского,
опубликованный В. Доровым (Dorow. P. 45--74) 6е3 указания на источник, откуда
попала к нему рукопись. Упоминание о записках Козловского в книге Кюстина
так испугало русское правительство, что по поручению фельдмаршала Паскевича
его подчиненный Гильфердинг 28 октября / 9 ноября 1843 г- написал секретарю
Козловского Штюберу письмо с просьбой -- если такие записки существуют и
если выдержаны они "в духе бесед с Кюстином" -- повременить с их публикаци-
ей, ибо князь увлекался "западными политическими утопиями" и обнародование
его воспоминаний может "склонить многих людей к идеям либеральным и
вредным" (АЛ". NAF. No 16603. Fol. 86).
     С. ю6. ...некий русский ученый, грамматист... объездил всю Европу...--
Имеется в виду Николай Иванович Греч (1787--1867), автор "Практической
русской грамматики" (1827, 2-е изд.-- 1834), "Пространной русской грамматики"
(I827--~I8зo, т. I--2) и "Начальных правил русской грамматики" (1828),
многократно переизданных. Путешествие, из которого он возвращался на борту
"Николая I" одновременно с Кюстином, Греч описал в книге "Путевые письма из
Англии, Германии и Франции" (1839) -- одном из его многочисленных
сочинений в этом жанре. Слухи о том, что Греч "подкупает прессу по
распоряжению и за счет русского правительства" (Гейне Г. Собр. соч. в ю т. М.,
1959- Т. ю. С. 25), распространялись в европейской печати еще в 1837 г.; выход
"России в 1839 году" лишь укрепил за Гречем эту репутацию. С легкой руки
Кюстина Греч получил (по мнению Бальзака, от поляков-эмигрантов) прозвище
"великий русский шпион", означенное в печатных карточках, которые в начале
1844 г., после выхода его брошюры против Кюстина, получили многие русские
дамы, жившие в это время в Париже (см.: Тургенев А. И. Письма к Булгаковым.
М., 1939- С. 267; Lettres a Vamhagen. P. 472; Balzac Н. de. Lettres a Mme Hanska. P.,
1968. Т. ч. Р. 429--430); по-видимому, отзвуком кюстиновской характеристики
является и реплика С. П. Шевырева, заметившего, что у Греча на все
"полицейский взгляд" (Москвитянин. 1843. No ю. С. 438)-Лабенский вступился за
Греча; по его мнению, Кюстин обвинил того в шпионстве "без всяких
доказательств", в силу некоей "мономании", которая заставляет иностранцев
видеть шпионов во всех русских, вплоть до "аристократок и модниц, которые, по
их мнению, суть не кто иные, как государственные мужи в юбках, тратящие на
парижские наряды деньги, почерпнутые из казны его императорского
величества"; дело зашло так далеко, пишет Лабенский, что "нынче никто не
может приехать на отдых в Ахен или Баден, не рискуя тотчас быть
заподозренным в тайном намерении выслеживать или подкупать добрых
немцев!" (Labinski. P. 20, 8). Предшественники Кюстина по путешествиям в
Россию, Ансело и Д'Арленкур, напротив, отзывались о Грече в весьма лестном
тоне, как о "человеке, исполненном ума и познаний, выдающемся писателе, чей
пленительный разговор исполнен живейшего интереса" (Arlincourt. Т. i. P. 169),
как
     443


     Комментарии
     о почтенном человеке и одаренном "грамматисте" (Ancelot. P. 45)- Греч, впрочем,
подтвердил характеристику, данную ему Кюстином, написав одно из самых
верноподданных опровержений "России в 1839 году" (см. наст. том, с. 394)- О
Кюстине и Грече см.: Темпест Р. Философ-наблюдатель маркиз дс Кюстин и
грамматист Николай Гречу/Символ. 1989. No 21. С. 195--224.
Письмо седьмое
     С. ю7. Петербург, вечером ю июля i8yg года.-- Вечером 28 июня/ю июля 1839
г. пароход "Николай I" прибыл в Кронштадт "с 39 пассажирами после 79"чacoвoгo
плавания" (Северная пчела. 29 июня/и июля 1839 г.).
...полгода этот флот проводит в гавани...-- "Первые суда выходят из
Кронштадтской гавани в конце апреля, последние возвращаются туда в конце
ноября; впрочем, в 1828 г. последнее судно возвратилось 13 декабря, а в 1829 г.
первое вышло лишь 12 мая" (Schnitzler, P. 297)-
С. ю8. ...два русских корабля... кругосветное путешествие!-- Первую русскую
кругосветную экспедицию совершили парусные корабли "Надежда" и "Нева";
начальником экспедиции был Иван Федорович Крузенштерн (1770--1846),
командовавший  "Надеждой";  "Невой"  командовал Ю. Ф. Лисянский (i773--^З?)-
С. Ю9. Лорд Дарем сказал...-- Русский флот, созданный практически лишь при
Петре I, не раз одерживал победы на море (разгром турецкого флота в
Дарданелльском и Афонском сражениях в 1807 г.; победа-- совместно с Англией и
Францией -- над турецко-египетским флотом в На-варинском сражении в 1827 г.),
однако при Александре I флот пребывал в некотором небрежении и вновь стал
привлекать особое внимание властей лишь при Николае I. Излюбленной темой
иностранцев было указание на слабость этой "игрушки императора". Пушкин
зафиксировал в дневнике разговор с предшественником Дарема -- английским
поверенным в делах в Петербурге Джоном Блаем, состоявшийся 29 ноября 1833 г.:
"...зачем у вас флот в Балтийском море? для безопасности Петербурга? но он
защищен Кронштадтом. Игрушка!" {Пушкин. Т. 8. С. 24); нидерландский
полковник Гагерн пересказывает в своем дневнике путешествия по России мнение
о русском флоте некоего поляка: "Это дорогая игрушка императора и, собственно,
не имеет цели. Большую часть года он замкнут льдами Финского залива; он не
может выйти из Балтийского моря и не в состоянии выдержать борьбы с
английским флотом" [Россия. С. 664). Презрительный отзыв о русском флоте
английского посла в России с июля 1835 ДО весны 1837 г. Джона Джорджа
Лембтона, первого графа Дарема (i792--1840) в выражениях, почти сходных с теми,
какие приводит Кюстин, зафиксирован в донесении французского посла в
Петербурге в 1835--1841 гг. Проспера де Баранта премьер-министру Тьеру от 4
апреля 1836 г: "Лорд Дарем не однажды говорил о русском флоте и кронштадтской
эскадре с истинно английским презрением" {АМАЕ. Т. 191. Fol. 77). Кюстин мог
обсуждать мнения англичан о русском флоте как с Барантом, так и с Козловским;
последнему принадлежало "словцо", сказанное преемнику
Дарема, маркизу Кленрикарду, в ответ на насмешки над балтийским русским флотом:
"Русский флот превратил Балтику в русское озеро" (А. И. Тургенев--
Н.И.Тургеневу, 12/24 августа 1839 г.-- РО ИРЛИ. Ф. зњ9-No 706. Л. 21 об.; подл.
по-фр.) Почти все авторы антикюстиновских брошюр опровергли "клевету" на
русский флот. Лабенский откоммен-тировал деланное пренебрежение англичан к
русскому флоту следующим образом: "Я помню, что лет пять назад, когда
отношения наши с Великобританией были далеко не столь хороши, англичане,
именующие, если верить г-ну де Кюстину, наши корабли прелестными игрушками,
были настроены на сей счет не столь философично. Игрушки наши так сильно не
нравились газете "Тайме", что она каждое утро задавалась вопросом, отчего у нас
в Кронштадте этих игрушек целых двадцать семь штук и не надеемся ли мы
воспользоваться моментом, когда Джон Буль будет занят в другом месте, чтобы
внезапно сжечь его верфи и порты. (...) Всерьез толковала об этом английская
газета или нет, ясно, что игрушки наши не вызывали у нее того благородного
презрения, каким обливает их г-н де Кюстин" (Labinski. P. 89). Греч напоминал,
что "Россия есть морская держава, обязанная содержать флот", что "при первом
же телеграфном известии об опасности, которое поступит в Зимний дворец,
тридцать кораблей в полной боевой готовности и с запасом провианта на борту
смогут отплыть в любом направлении" и что "вольно лорду Дарему именовать
наши суда игрушкой: есть игрушки, которыми можно сильно покалечиться"
[Gretch. Р. 21--22). Я.Толстой восклицал: "Эта игрушка, г-н маркиз,--
Геркулесова палица!" (Tolstoy. Р. 38), а устами Ж. Шод-Эга, чью статью он
инспирировал (см. в статье, наст. том, с. 393)' уточнял свои претензии к Кюстину:
"Пусть русский флот состоит из трех эскадр и включает в себя от ста до ста
пятидесяти военных судов, пусть в русском флоте служат сорок тысяч человек,--
г-н де Кюстин, видевший одну лишь Балтийскую эскадру и стремящийся, как
видно, успокоить подозрительность Англии, спешит заклеймить русский флот
презрительным определением: "Игрушка императора"" (Chaudes-
Aigues. P. 34њ) •
     С. in. ...после того, как завоевания на юге дадут им такую возможность.--
Общим местом европейской политической печати, враждебной к России, была
мысль о том, что главная цель Николая I -- завоевание Константинополя;
напротив, журналисты, сочувствовавшие России, подчеркивали, что в
Константинополь Россия стремилась лишь при Екатерине II, император же
Николай ведет политику исключительно мирную и оборонительную.
Подтверждением этой точки зрения мог служить итог русско-турецкой войны
1828--1829 гг., когда армия И. И. Дибича без боя заняла город Адрианополь и
тем открыла себе путь к турецкой столице, однако не стала продолжать
наступление. Война окончилась подписанием в сентябре 1829 г.
Адрианопольского мирного договора, так как в русских правительственных
кругах осознали, что завоевание Стамбула может втянуть Россию в
конфронтацию с ведущими европейскими державами (см.: Шеремет В. И. Турция
и Адрианопольский мир 1829 г. М., 1975- ^- ll5--гб; Восточный вопрос во
внешней политике России. Конец XVIII -- начало XX в. М.,
1078. С. QI--94)- Отталкивание Николая I от политики его бабки Екатери- ;
ны II проявилось в том числе и в ревизии ее "греческого проекта", ^
предусматривавшего уничтожение Турции и основание на ее месте Греческой
империи под скипетром представителя дома Романовых и со столицей ;
в Константинополе (см.: Олегов щит. С. 64--65). Мысль об исключительном i
миролюбии Николая I активно утверждалась в прорусской европейской ;
печати (см., например, серию статей в газете "Journal de Francfort" за ноябрь 1834 r-
французского журналиста Шарля Дюрана, чьи услуги были как раз в это время
куплены русским правительством). Однако, несмотря на все подобные заверения,
французские журналисты неустанно приписывали России завоевательные планы,
заходящие все дальше и дальше, причем по-прежнему в южном направлении; так,
газета "Commerce" утверждала 8 октября 1837 г-! что "ныне Россия уже не считает
Константинополь достойным слишком больших жертв (...) Истинно русские
честолюбцы помышляют о Персии и Индии". О стремлении русских в южные
страны см. также примеч. к наст. тому, с. 88.
Финны... остаются язычниками в душе...-- Возможно, отзвуки чтения
Шницлера: "Суоми, язычники до XII столетия и даже позже..." (Schnitzler. Р. 6о7).
Письмо восьмое
     С. i iQ. Петербург, и июля...-- 29 июня по старому стилю. ...проплываете мимо
сфинксов... копии античных творений...-- На самом деле сфинксы перед
Академией художеств   натуральные, купленные в 1832 г. в Египте у Мехмета-Али.
Ошибку заметили многие русские читатели. Вяземский 1/13 декабря 1843 r; B
ожидании второго, "исправленного" издания писал А. И. Тургеневу: "Желательно
знать, как он  градусов по Реомюру... -- Приблизительно 24 градуса по Цельсию.
Имеются ли у вас рекомендательные письма...-- Кюстин еще в Париже получил
рекомендательные письма к директору императорских театров А. М. Гедеонову и обер-
церемониймейстеру И. И. Воронцову-Дашкову (см.: Tarn. P. 514; НЛО. С. ю7, 127); в
Киссингене А. И. Тургенев дал ему рекомендательные письма к московскому почт-директору
А. Я. Булгакову и к П. А. Вяземскому. Первого Тургенев просил принять Кюстина "с истинно
московским гостеприимством" (НЛО. С. 116), а второму предлагал познакомить гостя в
Петербурге с писателем и ученым В. Ф. Одоевским, историком-библиографом, знатоком
записок иностранцев о России Ф. П. Аделунгом и поэтессой К. К. Павловой, а если тот поедет
в Москву, "передать его Булгакову и Чаадаеву, моим именем, и Свербеевой для чести русской
красоты" (ОА. Т. 4- С. 79; E. А. Свербеева, московская приятельница Тургенева, мыслилась
тому аналогом г-жи Рекамье, а салон Свербе-евых -- аналогом парижского салона Рекамье в
Аббеи-о-Буа). По-видимому, в Киссингене же Варнгаген снабдил Кюстина письмом к
педагогу и литератору Я. М. Неверову (НЛО. С. 127). О причинах, по которым Кюстин не
встретился с теми представителями русской культурной элиты, которым хотел "передать" его
Тургенев, см. наст. том, с. 344 и примеч., и:
НЛО. С. ю8--1ю).
     С. 123. ...моя коляска была отправлена... на имя некоего русского князя...-- С просьбой
помочь ему отыскать пропавшую коляску Кюстин обратился к своему новому русскому
знакомцу - - князю Козловскому, а тот в свою очередь переадресовал просьбу своему
приятелю П. А. Вяземскому, вицедиректору департамента внешней торговли Министерства
финансов; в ответном письме
секретарю Козловского Штюберу Вяземский заверял: "Я немедля отдам необходимые
распоряжения таможне, дабы там разобрались в недоразумении, происшедшем с маркизом де
Кюстином, и возвратили ему его экипаж как можно раньше" [НЛО. С. 129).
Гостиница Кулона находилась по адресу: Михайловская площадь, дом 8. С. 124. ...хваленая
статуя Петра Великого...-- Почти все европейские путешественники считали своим долгом
описать знаменитую статую, "предмет восхищения всей Европы" (Schnit^ler. P. 223), но
восхищение это было отнюдь не всеобщим. Так аббат Жоржель, автор "Путешествия в Санкт-
Петербург" (i8i8), упрекал скульптора в том, что он обтесал и отполировал глыбу-пьедестал,
чем испортил впечатление от памятника, а г-жа де Сталь в книге "Десять лет в изгнании"
(изд. 1821) критикует использование в памятнике змеи; сознавая, что функция ее--