ановятся соучастниками его
злоупотреблений, дабы по-прежнему угнетать крестьян, которых они будут истязать
до тех пор, пока их кумир не вырвет кнут из их рук (заметьте, что кумир этот ими
же и сотворен). К этой ли роли предназначены дворяне Провидением? Они
занимают самые почетные должности в огромной империи. Но что сделали они,
чтобы это заслужить? Чрезмерная и постоянно растущая власть монарха -- более
чем заслуженная кара за слабость дворян. В истории России никто, кроме
императора, испокон веков не занимался своим делом;
дворянство, духовенство, все сословия общества изменяют своим обязанностям.
Если народ живет в оковах, значит, он достоин такой участи; тиранию создают
сами нации. Или цивилизованный мир не позже, чем через пять десятков лет, вновь
покорится варварам, или в России свершится революция куда более страшная, чем
та, последствия которой до сих пор ощущает европейский Запад.
Я замечаю, что вызываю у здешних жителей страх, ибо известно, что писания
мои убедительны. Всякий иностранец, ступающий на здешнюю землю,
непременно подвергается строгому суду. "Это человек честный,-- думают
судьи,-- а значит, опасный". Вот в чем разница: в стране, где правят адвокаты,
честный человек всего-навсего бесполезен! "Французы ненавидят деспотизм,
впадая в преувеличения, не имея о нем понятия ясного и просвещенного,-- говорят
русские,-- поэтому их ненависть нам не страшна; но если однажды
путешественник, чьему слову верят,
     157


     Астольф де Кюстин
     Россия в 1839 году
ибо сам он -- верующий, расскажет о подлинных наших злоупотреблениях,
которые непременно бросятся ему в глаза, все увидят нас такими, каковы мы есть.
Сегодня Франция лает на нас, толком нас не зная, но если завтра она нас узнает, то
непременно искусает".
     Разумеется, своей тревогой русские оказывают мне честь, которой я не
заслужил, однако озабоченность их очевидна, как ни пытаются они ее скрыть. Не
знаю, стану ли я высказывать все, что думаю об их стране, но знаю, что, опасаясь
моих правдивых суждений, они оценивают себя по заслугам.
У русских есть названия для всех вещей, но нет самих вещей;
они богаты только на словах: прочтите объявления, и вы увидите, что в России
имеются цивилизация, общество, литература, театр, изящные искусства, наука, но
нет ни единого врача; юному обществу глубокие познания неведомы. Вы больны, у
вас жар? лечитесь сами или зовите врача-иностранца. Если вы по случайности
пригласите к себе врача, пользующего обитателей вашего квартала, вы подпишете
себе смертный приговор, ибо русская медицина еще не вышла из пеленок. За
исключением лейб-медика, которого, несмотря на его русское происхождение, мне
отрекомендовали как человека весьма ученого, единственные доктора, чей приход
не грозит вам смертью,-- немцы, пользующие великих князей; однако великие
князья не сидят на месте, а выяснить точно, где они находятся в данную минуту,
нет возможности; итак, по сути дела, вы не можете рассчитывать на медицинскую
помощь. Все это не выдумки, но результат моих многодневных наблюдений,
которые я не хочу ^ продолжать, дабы никого не скомпрометировать. Кто станет
посы- ! лать слугу за двадцать, сорок или даже шестьдесят верст (два французских
лье равняются семи верстам), чтобы узнать причину своей болезни? Вдобавок
может случиться так, что ваш посланник не найдет врача в резиденции великого
князя. В этом случае надеяться вам будет не на что. "Господина доктора нет дома"
     -- другого ответа вы не дождетесь. Что же предпринять? Обратиться с вопросом к
кому-нибудь другому? Но в России все покрыто тайной, на всем лежит печать
главной здешней добродетели -- сдержанности;
всякий почитает большой удачей лишний раз выказать свою скромность. Какой
русский откажется от этой удачи, если она, вдобавок, сама идет ему в руки?
Никому не следует знать о намерениях и маршрутах вельмож и их приближенных,
к числу которых принадлежит и врач; все, о чем эти люди не считают нужным
известить официально, должно оставаться в секрете. Здесь молчание -- золото;
итак, если однажды вас выпроводили, дав уклончивый и неясный ответ, не
вздумайте возвращаться и возобновлять расспросы. Вы больны? Ну и прекрасно:
либо вы поправитесь самостоятельно, либо умрете, либо дождетесь возвращения
вашего врача.
     Вдобавок, самый ловкий из этих великокняжеских докторов сильно уступает
худшему из наших лекарей; ученейшие знатоки
     158


     Письмо десятое
     своего дела после многолетнего пребывания при дворе не могут не утратить
мастерства. Пусть двор и заменяет петербуржцам все на свете, врачу ничто не
может заменить опыт, приобретаемый у постели больного. С живейшим интересом
прочел бы я секретные и правдивые записки российского придворного врача, но
предписания его выполнять бы не стал; эти люди созданы скорее для того, чтобы
сочинять летописи, нежели для того, чтобы лечить больных. Итак, вот мой совет:
если вы заболеете во время своего пребывания среди этого якобы цивилизованного
народа, самое верное будет признать, что вас окружают дикари, и положиться на
волю природы.
     Вернувшись домой сегодня вечером, я обнаружил письмо, которое меня
приятно удивило. Благодаря ходатайству нашего посла я смогу присутствовать
завтра в дворцовой церкви на бракосочетании великой княжны.
Появиться при дворе, не будучи представленным,-- значит нарушить все
законы этикета; я на это и не надеялся. Но император удостаивает меня этой
милости. Граф Воронцов, обер-церемоний-мейстер, не предупредив меня, послал в
Петергоф, находящийся в десяти лье от Петербурга, курьера с письмом, в котором
умолял Его Величество решить мою судьбу; я ничего не знал об этом, ибо граф не
хотел дразнить меня смутными надеждами. Его любезные хлопоты не остались
напрасными. Император ответил, что я смогу присутствовать на бракосочетании в
придворной церкви, а вечером без лишних церемоний представлюсь ему на балу.
Итак, завтра, вернувшись из дворцовой церкви, я продолжу свой рассказ.


        "ПИСЬМО ОДИННАДЦАТОЕ"
     Сопоставление двух Лат: 14 июля 1789 года -- взятие Бастилии, 14 тля 1839 года
     -- свадьба внука господина де Бога/те.-- Дворцовая церковь.-- Первое впечатление
от облика императора. -- Следствия деспотизма для деспота. -- Портрет
императора Николая. -- Выражение его лииа. -- Императрица. -- Ее болезненный
вид. -- Всеобщее рабство. -- Императрица не имеет права быть болшой. --
Опасность, которой чреваты для русских подданных путешествия. -- Подступы к
дворцу. -- Смешное происшествие. -- Императорская церковь. -- Великолепие
церемоний и нарядов.-- Появление императорской фамилии.-- Ошибки против
тикета исправляются: кем? -- Господин Пален держит венец над головой жениха.
     -- Отступление. -- • Волнение императрицы.-- Ханжество, царящее в современном
языке.-- Отчего то происходит?-- Музыка в придворной церкви.-- Старинные
греческие песнопения, обработанные некогда итальянскими композиторами.--
Чудесное действие этой музыки.-- Те Deum.-- Архиепископ. -- Император целует
ему руку. -- Невозмутимость герцога Лейхтенбергского. -- Его обманчивый вид. --
Ложное положение. -- Воспоминание из эпохи Террора. -- Талисман господина де
Богарне.-- Нынче им владею я.-- Русские не знают, что такое толпа.--
Громадность городских площадей. -- В стране бескрайних просторов все кажется
маленьким, -- Колонна Александра. -- Адмиралтейство. -- Церковь Святого Исаака.
     -- Площадь, огромная, как равнина. -- Русским недостает художественного чутья.
     -- Какая архитектура была бы уместна в их стране и при их климате.-- Восточный
гений реет над Россией.-- Гранит не выдерживает петербургских зим. --
Триумфальная колесница. -- Надругательство над античным искусством.--
Русские архитекторы.-- Деспотизм не притязает на победу над природой. -- Гроза,
разразившаяся во время бракосочетания. -- Император. -- Меняющееся выражение
его лица.-- Особенности того лица.-- Что означает по-гречески слово "актер".--
Император никогда не выходит из роли. -- Внушаемая им привязанность. -- Русский
двор. -- Император достоин жалости. -- Его беспокойная жизнь. -- Жшнь sma
губит императрицу. -- Влияние ятого пустопорожнего времяпрепровождения на
воспитание царских детей.-- Меня представляют.-- Оттенки вежливости.--
Слова императора.-- Звук его голоса.-- Императрица. -- Ее приветливость. -- Ее
речи. -- Придворное празднество. -- Изумление, с которым придворные вошли во
дворец, впервые открытый после пожара.-- Влияние атмосферы, царящей при
дворе.-- Царедворцы на всех ступенях общественной лестницы.-- Танцы при
дворе.-- Полонез.-- Большая галерея.-- Положительные умы восхищаются
деспотизмом.-- Условия, какие обязано выполнять каждое правительство.--
Франция не похожа на свое правительство.-- Удовольствие не является целью
существования.-- Еще одна галерея.-- Ужин.-- Киргизский хан.-- Грузинская
царица.-- Ее лицо.-- Смешное несчастье.-- Внеш-
l6o


     Письмо одиннадцатое
теть не так обманчива, как кажется. -- Русский придворный наряд. --
Национальный головной убор. -- Женевец за императорским столам. -- Любезность
монарха. -- Маленький столик. -- Невозмутимость и хладнокровие швейцарца. --
Вид из окна на заходящее солнце. -- Новое чудо:
северные ночи.-- Их описание.-- Контраст города и дворца.-- Неожиданная
встреча.-- Императрица. -- Новый взгляд на внутренний двор Зимнего дворца. --
Его заполнил онемевший от восторга народ. -- Обманчивая радость. -- Заговор
против истины. -- Реплика госпожи де Сталь. -- Бескорыстные радости
простонародья. -- Философия деспотизма.
     14 июля 1839 "'Д" (ровно пятьдесят лет после взятия Бастилии 14 июля 1789 года)
Прежде всего, взгляните на эти две даты: их соседство кажется мне
любопытным. Начало нашей революции и свадьба сына Евгения де Богарне
произошли в один и тот же день с разницей в пятьдесят лет.
Я только что вернулся из дворцовой церкви, где присутствовал на венчании
великой княжны Марии и герцога Лейхтенбергского по греческому обряду. Я по
мере сил постараюсь описать вам все увиденное, но вначале хочу рассказать вам об
императоре.
     На лице его прежде всего замечаешь выражение суровой озабоченности --
выражение, надо признаться, мало приятное, даже несмотря на правильность его
черт. Физиогномисты справедливо утверждают, что душевное ожесточение пагубно
сказывается на красоте лица. Впрочем, судя по всему, ато отсутствие добродушия в
чертах императора Николая -- изъян не врожденный, но благоприобретенный.
Обычно мы с невольным доверием взираем на благородное лицо; какие же долгие и
жестокие муки должен претерпеть красивый человек, чтобы его лицо начало
внушать нам страх?
     Хозяин, которому вверено управление бесчисленными частями огромного
механизма, вечно страшится какой-нибудь поломки; тот, кто повинуется, страждет
лишь в той мере, в какой подвергается физическим лишениям; тот, кто повелевает,
страждет, во-первых, по тем же причинам, что и прочие смертные, а во-вторых, по
вине честолюбия и воображения, стократ увеличивающих его страдания.
Ответственность -- возмездие за абсолютную власть.
Самодержец -- движитель всех воль, но он же становится средоточием всех
мук: чем больший страх он внушает, тем более, на мой взгляд, он достоин жалости.
Тот, кто все может и все исполняет, оказывается во всем виноватым: подчиняя
мир своим приказаниям, он даже в случайностях прозревает семя бунта;
убежденный, что права его священны, он возмущается всякой попыткой ограничить
его власть, пределы которой кладут его ум и мощь. Муха, влетевшая в
императорский дворец во время церемонии, унижает самодержца.. Природа, считает
он, своей независимостью подает дурной пример; всякое существо, которое монарху
не удается покорить своему беззаконному влиянию, уподобляется в его глазах
солдату, взбунтовавшемуся против своего сержанта в самый разгар сражения; такой
бунт навлекает позор на всю армию и даже на ее полководца: император России --
ее главнокомандующий, и вся его жизнь -- битва.
6 А. де Кюстин, т. l6l


     Астольф де Кюстин Россия в
1839 году
     Впрочем, порой во властном или самовластном взгляде императора
вспыхивают искры доброты, и лицо его, преображенное этой приветливостью,
предстает перед окружающими в своей античной красе. Временами человеколюбие
одерживает в сердце родителя и супруга победу над политикой самодержца.
Монарх, позволяющий себе отдохнуть и на мгновение забывающий о том, что его
дело -- угнетать подданных, выглядит счастливым. Мне весьма любопытно
наблюдать за этой битвой между природным достоинством человека и напускной
важностью императора. Именно этим я и занимался, покуда длилась брачная
церемония.
     Император на полголовы выше среднего роста; он хорошо сложен, но немного
скован; с ранней юности он взял привычку, вообще распространенную среди
русских, туго утягивать живот ремнем; обыкновение это позволяет ему выступать
грудью вперед, однако не прибавляет ни красоты, ни здоровья; живот все равно
выпирает и нависает над поясом.
     Этот изъян, виной которому сам император, стесняет свободу его движений,
портит осанку и придает всем его манерам некую принужденность. Говорят, что,
когда император распускает пояс, внутренности его мгновенно возвращаются в
обычное положение, и это причиняет ему сильнейшую боль. Живот можно
замаскировать, но нельзя уничтожить.
     У императора греческий профиль, высокий лоб, слегка приплюснутый сзади
череп, прямой нос безупречной формы, очень красивый рот, овальное, слегка
удлиненное лицо, имеющее воинственное выражение, которое выдает в нем скорее
немца, чем славянина.
     Император очень заботится о том, чтобы походка и манеры его
всегда оставались величавы.
     Он ни на мгновение не забывает об устремленных на него взглядах; он ждет
их; более того, ему, кажется, приятно быть предметом всеобщего внимания. Ему
слишком часто повторяли и слишком много раз намекали, что он прекрасен и
должен как можно чаще являть себя друзьям и врагам России.
Большую часть жизни он проводит на свежем воздухе, принимая парады или
совершая короткие путешествия; поэтому летом на его загорелом лице заметна
белая полоса в том месте, куда падает тень от армейской фуражки; след этот
производит впечатление странное, но не тягостное, ибо нетрудно догадаться о его
происхождении.
     Внимательно вглядываясь в прекрасное лицо этого человека,
распоряжающегося по своему усмотрению жизнями стольких людей, я с невольной
жалостью замечаю, что, когда глаза его улыбаются, губы остаются неподвижны,
если же улыбка трогает его губы, серьезными остаются глаза: это несовпадение
выдает постоянную принужденность, которой вовсе не было видно в лице его
брата Александра,^ быть может, менее правильном, но куда более рас-
полагающем." Император Александр был всегда очарователен, но
162


     Письмо одиннадцатое
иногда неискренен; император Николай более прям, но неизменно суров, причем
суровость эта иногда сообщает ему вид жестокий и непреклонный; в нынешнем
самодержце меньше обаяния, но больше силы; впрочем, по этой причине ему чаще
приходится пускать эту силу в ход. Обаяние приумножает могущество, преду-
преждая непокорство: этот способ сберегать силы императору Николаю неведом.
Для него главное -- повиновение подданных; предшественники его ждали от
подданных любви.
     Императрица в высшей степени изящна, и, несмотря на необычайную худобу,
вся ее фигура дышит неизъяснимым очарованием. Манеры ее отнюдь не надменны,
как мне рассказывали; они выказывают гордую душу, привыкшую смирять свои
порывы. В церкви она была так взволнована, что, как мне показалось, могла каждую
минуту лишиться чувств; несколько раз по лицу ее пробегала судорога, а голова
начинала мелко трястись; ее глубоко посаженные нежные голубые глаза выдают
жестокие страдания, сносимые с ангельским спокойствием; ее взгляд исполнен
чувства и производит впечатление тем более глубокое, что она об этом впечатлении
совершенно не заботится; увядшая прежде срока, она -- женщина без возраста,
глядя на которую невозможно сказать, сколько ей лет;
она так слаба, что, кажется, не имеет сил жить: она чахнет, угасает, она больше не
принадлежит нашему миру; это тень земной женщины. Она так и не смогла
оправиться от потрясения, которое пережила в день вступления на престол: весь
остаток своих дней она принесла в жертву супружескому долгу.
Она даровала России слишком много кумиров, а императору -- слишком много
детей. "Всю жизнь только и делать, что плодить великих князей: жалкий жребий!.."
     -- сказала одна польская дама, не считающая себя обязанной хвалить на словах то,
что она ненавидит в душе.
     Все кругом видят состояние императрицы; никто о нем не
говорит; император любит ее; у нее жар? она не встает с постели? он сам ходит за
ней, как сиделка, бодрствует у ее изголовья, готовит и подносит ей питье; но стоит
ей встать на ноги, и он снова начинает убивать ее суетой, празднествами,
путешествиями, любовью; по правде говоря, если ее здоровье в очередной раз резко
ухудшается, он отказывается от своих планов, но предосторожности, принятые
заранее, внушают ему отвращение; в России все-- женщины, дети, слуги, родители,
фавориты-- должны до самой смерти кружиться в вихре придворной жизни с
улыбкой на устах.
     Все должно повиноваться замыслам императора, этого солнца умов; его
замысел, замысел одного, становится судьбою всех; чем ближе стоят подданные к
монарху, тем сильнее они от него зависят:
     императрицу эта зависимость губит.
Есть одна вещь, о которой здесь всякий знает, но никто не говорит, ибо здесь
вообще никто не произносит ни единого слова
     163


     Астольф де Кюстин
     Россия в 1839 году
о предметах, могущих живо заинтересовать кого бы то ни было: ни один из
собеседников, ни тот, кто говорит, ни тот, кто слушает, не должен показывать, что
тема их беседы достойна неослабного внимания и способна возбудить
неподдельную страсть. Все могущество языка говорящие пускают в ход ради того,
чтобы изгнать из речей мысль и чувство, не подавая притом вида, что скрывают их,
ибо это выглядело бы неестественно. Величайшая принужденность, являющаяся
следствием этих изумительных стараний -- изумительных прежде всего по той
тщательности, с которой они скрываются,-- отравляет существование русских.
Стараниями этими они расплачиваются за добровольный отказ от двух величайших
даров Господа, вложившего в человека душу и даровавшего ему слова, чтобы
выражать движения этой души, иначе говоря, давшего человеку
чувство и свободу.
     Чем больше я узнаю Россию, тем больше понимаю, отчего император
запрещает русским путешествовать и затрудняет иностранцам доступ в Россию.
Российские политические порядки не выдержали бы и двадцати лет свободных
сношений между Россией и Западной Европой. Не верьте хвастливым речам
русских; они принимают богатство за элегантность, роскошь -- за светскость,
страх и благочиние -- за основания общества. По их понятиям, быть
цивилизованным -- значит быть покорным; они забывают, что дикари иной раз
отличаются кротостью нрава, а солдаты -- жестокостью; несмотря на все их
старания казаться прекрасно воспитанными, несмотря на получаемое ими
поверхностное образование и их раннюю и глубокую развращенность, несмотря на
их превосходную практическую сметку, русские еще не могут считаться людьми
цивилизованными. Это татары в военном строю -- и не более.
Их цивилизация -- одна видимость; на деле же они безнадежно отстали от
нас и, когда представится случай, жестоко отомстят нам
за наше превосходство.
     Нынче утром я поспешно оделся и отправился в дворцовую церковь; покуда
коляска моя катилась следом за экипажем французского посла, я с любопытством
глядел по сторонам. На подступах к дворцу я увидел войска, показавшиеся мне
вовсе не столь великолепными, как о том говорят; впрочем, лошади у военных в
самом деле превосходные. По огромной площади перед императорским дворцом
сновали во всех направлениях экипажи придворных, люди в ливр