ого смысла, а отдельным деталям ее --
законченности и соразмерности, это невыносимо. В архитектуре гений призван
отыскать наикратчайший и наипростейший способ приспособить здания к тому
употреблению, к какому они предназначаются. Так скажите же на милость, чего
ради в стране, где девять месяцев в году жить можно лишь при гермети- | чески
закупоренных двойных стеклах, некие здравомыслящие люди нагромоздили такое
количество пилястров, аркад и колоннад? В Петербурге надо было бы гулять,
укрываясь за крепостными валами, а не за воздушными колоннадами. Не лучше ли
вам построить тун* | нели и сводчатые галереи -- они бы служили вашим дворцам
при- | хожей, передовым укреплением, защитой? * Небо враждебно вам, так
избегайте самого его вида; вам не хватает солнца -- живите при ' свете факелов;
оборонительные укрепления и казематы принесут вам I более пользы, нежели
открытые всем ветрам гульбища. Со своей южной архитектурой вы являете всем
притязание на теплый климат, и от этого еще невыносимей становятся для меня
ваши летние дожди . и ветры, не говоря уж о тех ледяных иголках, какие вдыхаешь,
стоя | вашей нескончаемой зимой на вашем великолепном крыльце.      ;
Петербургские набережные -- одна из прекраснейших вещей \ в Европе;
почему так? потому что роскошь их состоит в прочности. Благодаря гранитным
плитам, уложенным на мелководье взамен ' земли, благодаря вечному мрамору, что
противостоит разрушитель- ;
     ной мощи мороза, у меня возникает представление о какой-то ' разумной силе и
величии. Великолепные парапеты, в которые заключена Нева, и защищают
Петербург от реки, и служат ему украшением. Раз нет у нас почвы под ногами, мы
соорудим каменную мостовую и на ней воздвигнем столицу; от этих тягот у нас
погибнет сто тысяч человек -- а нам и дела нет: зато мы получим европейский
город и станем называться великим народом. И здесь, по-прежнему сожалея о том,
что слава эта добыта столь бесчеловечной ценой, я не могу помешать восхищаться
ею -- и восхищаюсь
     *.См. описание Москвы.
35"


     Письмо девятнадцатое
сам, хоть и поневоле!.. Еще меня приводят в восхищение виды, открывающиеся с
площади перед Зимним дворцом. Дворец сей возведен на так называемом
Адмиралтейском острове; ныне это самый красивый квартал в городе. Вот
описание его, сделанное Вебером году, кажется, в 1718-м,-- читал я его только у
Шницлера, а он не указывает точной даты. "Квартал, смежный с Летним садом,
ниже по течению Невы, есть так называемый Адмиралтейский остров, он же
Немеусая слобода, ибо там поселилось большинство иностранцев. Первым делом
здесь видишь (там, где Мойка вытекает из Невы) большой почтовый двор и здание,
построенное для персидского слона, где, однако, позже поместили глобус из
Готторпа. В этой части острова, именуемой также Finnische Scheeren, ибо населяют
ее по большей части ссыльные из Финляндии и Швеции, находится лютеранская
церковь, принадлежащая финнам, и церковь католическая, обе деревянные.
Унылые хижины этого квартала походят более на клетки, нежели на дома. Найти
здесь нужного вам человека затруднительно, принимая в расчет, что ни одна улица
не имеет названия и все они обозначаются по имени какой-либо из живущих на них
знаменитостей. Однако ж дома на Миллионной и на набережной Зимнего дворца
уже красивы с виду" *.
     Вот что являл собою чуть больше столетия назад самый красивый квартал
нынешнего Петербурга.
     Несмотря на то, что и самые большие здания в этом городе теряются на
пространстве, более достойном называться равниной, нежели площадью, сам
дворец выглядит внушительно, стиль его архитектуры, восходящий к эпохе
Регентства, не лишен благородства, а песчаник, из которого выстроены его стены,
приятен для глаз. Александрийская колонна, Главный штаб. Триумфальная арка в
глубине полукругом расположенных зданий, кони, колесницы, Адмиралтейство со
своими изящными небольшими колоннами и золоченым шпилем, Петр Великий на
скале, министерства -- те же дворцы, наконец, удивительный храм Святого Исаака,
что расположен напротив одного из трех перекинутых через Неву мостов,-- все эти
памятники, затерянные на просторах одной-единст-венной площади, выглядят
некрасиво, но на удивление величественно... Это застроенное замкнутое
пространство и есть так называемая Дворцовая площадь, которая на самом деле
состоит из трех сведенных в одну громадных площадей -- Петровской,
Исакиевской и площади Зимнего дворца**. Я вижу здесь много такого, что
* См. "Россию, Польшу и Финляндию" г-на Ж.-А. Шницлера. Париж, изд. Жюля
Ренуара, 1835, "тр- '93' -- Должен раз и навсегда заявить, что это прекрасное и полезное
сочинение, получившее одобрение в Петербурге, до крайности пристрастно, во всяком случае
по форме своего языка: это необходимое условие для человека, желающего, чтобы в России
снисходительно отнеслись к тому, что он пишет об этой стране.
** Перечень памятников, их размеры и всю техническую сторону дела можно найти у
Шницлера, стр. аоо.
     351


     Астольф де Кюстин
     Россия в 1839 ГОДУ
заслуживает критики, однако ансамбль этих зданий, хоть и затерянных на
просторах площади, вместо того чтобы ее обрамлять, приводит меня в восхищение.
Я поднимался на медный купол собора Святого Исаака. Церковь эта -- из
самых высоких в мире; одни леса ее уже памятник архитектуры. Строительство
еще не закончено, поэтому я не могу составить себе представление о том, как она
будет выглядеть целиком.
     Оттуда виден весь Петербург и прилегающие к нему равнины;
везде, сколько хватает глаз, одно и то же; чтобы здесь жить, человек должен
постоянно делать над собой усилие. Результат сих невиданных затей, печальный и
пышный, отбил у меня вкус к рукотворным чудесам; надеюсь, он послужит уроком
для тех государей, которые, выбирая место для возведения своих городов, снова
вознамерятся не посчитаться с природой. Нация в целом никогда не впадает в
подобные заблуждения, они, как правило, суть плод самодержавной гордыни.
Самодержцы полагают, будто в их власти создать нечто великое там, где
Провидению не угодно было создавать вовсе ничего; лесть они принимают за
чистую монету и мнят себя творцами всего сущего. Менее всего государи
опасаются пасть жертвой собственного себялюбия; они не доверяют никому, кроме
себя самих.
     Я заходил в несколько храмов; церковь Троицы красива, но внутри стены ее
голы, как и в большинстве греческих церквей, которые я здесь видел; снаружи
соборы, наоборот, выкрашены в лазурный цвет и усыпаны ослепительными
золотыми звездами. Казанский собор, выстроенный Александром, обширен и
красив; но для того чтобы соблюсти религиозный закон, по которому греческий
алтарь должен быть непременно развернут на восток, вход в него сделан с угла.
Поскольку улица, именуемая Проспектом, имеет не то направление, какое
требуется по этому правилу, церковь поставили наискось; люди искусства
потерпели поражение, верх взяли правоверные, и один из красивейших памятников
России оказался испорчен в угоду суеверию.
     Самая большая и богатая из петербургских церквей -- Смольная;
принадлежит она общине, своего рода капитулу, состоящему из дам и девиц и
основанному императрицей Анной. Размещаются вес эти женщины в нескольких
громадных зданиях. Когда обходишь по периметру этот благородный приют,
монастырь величиной с целый город, притом с архитектурой, какая пристала
больше военному учреждению, нежели духовному ордену, перестаешь понимать,
где находишься: перед вашим взором -- не дворец и не монастырь: это женская
казарма.
     В России все подчинено военному положению; армейская дис-' циплина
царит и в Смольном, этом дамском капитуле.
     Неподалеку виден небольшой Таврический дворец, выстроенный за
несколько недель Потемкиным для Екатерины; дворец этот изящен, но заброшен, а
все заброшенное в этой стране скоро
     352


     Письмо девятнадцатое
     ветшает, ибо здесь даже камни крепки лишь до тех пор, покуда за ними
ухаживают.
     Боковая часть здания целиком отведена под зимний сад; нынче лето, и эта
великолепная теплица пустует; думаю, она пребывает в запустении и в остальные
времена года. Здесь все дышит старинным изяществом, лишенным, однако, того
величия, каким время отмечает все истинно древнее; старинные люстры служат
свидетельством тому, что во дворце этом устраивали празднества, что здесь когда-
то танцевали, ужинали. Думаю, что бал по случаю бракосочетания великой
княгини Елены, супруги великого князя Михаила, -- последний из тех, что видел и
когда-либо увидит Таврический дворец.
     В одном из залов в углу стоит Венера Медицейская -- говорят, настоящий
антик; вы знаете, что римляне часто воспроизводили этот тип статуи. На
пьедестале ее взору вашему предстает надпись, сделанная по-русски:
ДАР ПАПЫ КЛИМЕНТА XI ИМПЕРАТОРУ ПЕТРУ I
     1717 или l^l9
Статуя Венеры, посланная папой римским государю-схизматику, да еще
известным образом одетая,-- дар необыкновенный, что и говорить!.. Царь,
издавна замышлявший увековечить схизму, отобрав у русской Церкви последние
свободы, должно быть, улыбнулся, когда получил сей знак благорасположения со
стороны римского епископа *.
     Еще я видел картины, собранные в Эрмитаже, но описывать их не стану,
оттого что завтра мне ехать в Москву. Эрмитаж! не правда ли, несколько
претенциозное название для царского жилища, расположенного в центре столицы,
подле обычного дворца? Из одного дворца в другой попадают по мосту,
перекинутому через улицу.
     Вам, как и всем, известно, что там собраны сокровища главным образом
голландской школы. Но... я не люблю смотреть живопись в России, точно так же,
как не люблю слушать музыку в Лондоне, ибо величайшие таланты и
возвышеннейшие шедевры там принимают так, что у меня пропадает вкус к
искусству. В такой близости от полюса освещение неблагоприятно для картин, а
поскольку зрение у всех слабое либо из-за белизны снега, либо из-за слепящих,
косых лучей незаходящего солнца, никто здесь не способен наслаждаться
волшебными оттенками мастерского колорита. Зал Рембрандта, конечно,
восхитителен, и все же мне больше нравятся те полотна этого мастера, что я видел
в Париже и в других местах.
     Кроме того, заслуживают упоминания полотна Клода Лоррена, Пуссена и
несколько картин итальянских мастеров, особенно Ман-теньи, Джамбеллини,
Сальватора Розы.
     * См. письмо двадцать третье. 12   А. де
Кюстин, т. i                 353


     Астольф де Кюстин
Россия в 1839 году
     Однако собрание это весьма проигрывает из-за большого числа j
посредственных картин, о которых следует забыть, чтобы получать | удовольствие
от шедевров. Приобретая картины для галереи Эр- j митажа, создатели ее не
скупились на имена великих мастеров, но это нимало не мешает подлинным их
произведениям быть здесь редкостью; и подобные пышные крестины весьма
заурядных полотен исполняют любопытных нетерпения, но не возбуждают у них '
восторга. Когда в собрании произведений искусства прекрасное ) соседствует с
прекрасным, они подчеркивают друг друга, дурное же 1 соседство наносит
шедевру вред: заскучавший судья неспособен | выносить суждение -- от скуки
всякий делается несправедливым j и жестоким,                                                 i
Картины Рембрандта и Клода Лоррена производят в Эрмитаже некоторое
впечатление только потому, что в залах, где они вывешс- ;
ны, больше ничего нет.
     Галерея эта прекрасна, однако, как мне кажется, теряется в го- | роде, где
слишком мало людей могут наслаждаться ею.           :
Неизъяснимая печаль царит во дворце, превратившемся в музей '• после
смерти той, что одушевляла его своим присутствием и умела жить в нем с толком.
Самодержица эта лучше, чем кто-либо, знала цену приватной жизни и нескованной
беседе. Не желая мириться с одиночеством, на которое обрекает всякую
государыню бремя ее положения, она смогла сочетать уступчивость в частном
разговоре с самовластием в управлении государством -- иначе говоря, соединять
два взаимоисключающих преимущества; боюсь, однако, что этот своеобразный
подвиг принес больше пользы императрице, чем ее народу.
Самый прекрасный из существующих ее портретов висит в одном из залом
Эрмитажа. Еще я отметил для себя портрет императрицы Марии, супруги Павла I,
кисти госпожи Лебрен. Есть здесь античный гений, пишущий на щите, той же
художницы. Полотно это -- одно из лучших у живописца, чей колорит, не
боящийся ни здешнего климата, ни времени, делает честь французской школе.
При входе в один из залов обнаружил я за зеленым занавесом то, что вы
прочтете чуть ниже. Это распорядок кружка, собиравшегося в Эрмитаже, и
предназначался он для тех, кто был допущен царицей в сию обитель имперской
свободы...
     Я велел дословно перевести мне сей внутренний устав, пожало" ванный этому
некогда сказочному месту по прихоти государыни;
его переписывали для меня на моих глазах.
     ПРАВИЛА, КОИХ СЛЕДУЕТ ДЕРЖАТЬСЯ ВЗОШЕДШЕМУ
i.
     Всяк, взойдя сюда, да оставит у дверей чины свои и звание, как оставляет он
шляпу и шпагу.
     354


     Письмо девятнадцатое
     2.
Все притязания, в основании коих лежит превосходство в рождении, гордыня
либо иные подобного же рода чувства, также за порогом должны быть оставлены.
3-Веселитесь; однако ж
     ничего не бейте и не портите.
4-
     Сидите, стойте, ходите, делайте все что вам заблагорассудится и ни на кого
внимания не обращайте.
     5-
Говорите воздержно и не чересчур много, дабы не мешать остальным.
6. Споря, не гневайтесь и не горячитесь.
     7-
Удаляйте от себя вздохи и зевоту, дабы не нагонять скуки и никому не быть в
тягость.
     8.
Коли один из членов общества предложит сыграть в невинную игру, другие
должны согласиться.
     9-
Ешьте не спеша и с аппетитом, пейте воздержно, дабы всякий уходил отсюда
своими ногами.
     ю.
Оставьте все ссоры за дверью; прежде, нежели переступить порог Эрмитажа,
все, что входит в одно ухо, следует выпустить в другое. Буде кто нарушит
вышеуказанный распорядок и два человека будут тому свидетели, то за каждую
провинность принужден будет выпить стакан простой воды (не исключая и дам);
независимо от того, прочтет он вслух целую страницу из "Тслемахиды" (поэма
Треди-аковского); тот же, кто в протяжении одного вечера нарушит три статьи сего
распорядка, обязан будет выучить наизусть шесть строк из "Телемахиды". Тот же,
кто нарушит десятую статью, навеки изгнан будет из Эрмитажа.
Прежде чем прочесть это произведение, я полагал, что ум у императрицы
Екатерины был не таким тяжеловесным. Если оно не
355


     Астольф де Кюстин
Россия в 1839 году
     более чем шутка, то шутка скверная, ибо шутки всегда чем короче, тем лучше. Не
менее, нежели безвкусица, явленная статьями этого устава, удивила меня та
бережность, с какой здесь хранят его, словно некую драгоценность.
Но больше всего насмешило меня в этом своде правил, под стать тем урокам
учтивости, что давали своим подданным император Петр I и императрица
Елизавета, употребление, какое делается в нем поэме Тредиаковского. Горе поэту,
увековеченному государем!
     Послезавтра я еду в Москву.


        "ПИСЬМО ДВАДЦАТОЕ"
     Военный министр граф Чернышев.-- Я испрашивают него разрешения осмотреть Шлшс-
сельбургскую крепость.-- Его ответ.-- Как расположена та крепость.-- Разрешение
взглянуть на шлюзы. -- Формальности. -- Помехи; намеренно обременительная учтивость.
     -- Игра воображения.-- Ссылка nosma Коцебу в Сибирь.-- Сходства в нашем положении.--
Май отъезд. -- Фельдъегерь; как сказывалось присутствие его в моей карете. -- Фабричный
квартал.-- Влияние фельдъегеря.-- Обоюдоострое оружие.-- Берега Невы.-- Деревни.--
Дома русских крестьян.-- Русская venta.-- Описание фермы.-- Заводской жеребей,. --
Сарай. -- Внутреннее убранство хижины. -- Крестьянский чай. -- Крестьянская одежда.--
Характер, русского народа.-- Скрытность, необходимая, чтобы жить в России.--
Нечистоплотность северян. -- Кох пользуются баней. -- Деревенские женщины. -- Их
манера одеваться, их стать. -- Скверная дорога. -- Дощатые участки пути. -- Ладожский
канал. -- Дом инженера.-- Жена его.-- Неестественность северянок.-- Шлиссельбургекие
шлюзы.-- Исток Невы. -- Шлиссеяьбургская крепость. -- Расположение замка. -- Прогулка
по озеру. -- Знак, по которому в Шлиссельбурге узнают о наводнении в Петербурге. -- К
какой уловке я прибегнул, чтобы попасть в крепость.-- Какой прием нам оказали.--
Комендант.-- Его жилите; жена; беседа через переводчика.-- Я настоятельно прошу
показать мне темницу Ивана.-- Описание построек в крепости, внутренний двор.--
Убранство церкви.-- Цена церковных мантий.-- Могила Ивана.-- Государственные
преступники.-- Комендант обижается на это выражение.-- Комендант распекает
инженера.-- Я отказываюсь от мысли увидеть камеру узника царицы Елизаветы.-- Каково
отличие русской крепости от крепостей в других странах.-- Неуклюжая скрытность.--
Подводные темницы в Кронштадте.-- Зачем здесь рассуждают.-- Пропасть беззакония.--
Кажется, виновен один лишь судья. -- Торжественный обеду инженера. -- Его семейство.
     -- Средний класс в России. -- Буржуазный дух одинаков повсюду. -- Беседа о литературе, --
Неприятная откровенность. -- Врожденная язвительность русских.-- Их враждебное
отношение к иностранцам.-- Не слишком учтивый диалог.-- Намеки на порядок вещей,
сложившийся во Франции.-- Ссора моряков прекращается при одном появлении инженера.--
Беседа; госпожа де Жанлис;
     "Воспоминания Фелиси"; мая семья.-- Влияние французской литературы.-- Обед.--
Современные книги в России запрещены.-- Холодный суп; русское рагу; квас, род пива.-- Мой
отъезд.-- Я заезжаю в имение ***.-- Лицо, принадлежащее к высшему свету.-- Разница в
тоне.-- Вполне обоснованные притязания.-- В чем преимущество людей забавных.--
Большой свет и свет малый.-- Я возвращаюсь в Петербург в два часа ночи.-- Чего требуют
от животных в стране, где людей не ставят ни во что.
357


     Астольф де Кюстин
Россия в 1839 году
     Петербург, а августа 1839 года
Во время празднества в Петергофе я спросил у военного министра, каким
образом можно получить разрешение посетить Шлиссель-бургскую крепость.
Сия важная персона -- граф Чернышев: блестящий адъютант, изысканный
посланник Александра при наполеоновском дворе превратился ныне в серьезного,
влиятельного человека и одного из самых занятых министров в империи -- всякое
утро он непременно работает вместе с императором. "Я доложу императору о
вашем желании",-- отвечал он мне. Тон, в котором к осторожности примешивалось
легкое удивление, заставил меня обратить особенное внимание на этот ответ. Пусть
мне моя просьба казалась совсем простой, однако в глазах министра она выглядела
отнюдь не пустяком. Помышлять о том, чтобы посетить крепость, ставшую истори-
ческой со времени заточения и смерти в ней Ивана VI, что приключилось в
царствование императрицы Елизаветы -- какая неслыханная дерзость!.. я понял,
что, сам того не подозревая, задел какую-то чувствительную струну, и умолк.
Несколько дней спустя, а именно позавчера, готовясь уже к отъезду в Москву,
получил я послание от военного министра; в нем сообщалось, что мне разрешено
осмотреть Шлиссельбургские шлюзы.
     Эта древняя шведская крепость, которую Петр I назвал ключом к Балтийскому
морю, расположена как раз у истоков Невы, на одном из островов Ладожского
озера, водоспуском которого, собственно говоря, и является река: она своего рода
естественный канал, по нему воды озера перетекают в Финский залив. Но кроме
того канал этот, Неву, питает обильный водный поток, который и считается
единственным источником реки; в Шлиссельбурге видно, как ключ этот бьет под
накрывающими его водами озера, прямо под стенами крепости, и озерные волны,
стекая по водостоку, сразу мешаются с водами источника, вбирают их в себя и
увлекают за собой; это одна из величайших природных достопримечательностей,
какие есть в России; а здешний пейзаж, хоть и совсем плоский, как и вообще
русские пейзажи, все же один из любопытне